Текст книги "Кулак войны"

Базиль поднес к моему плечу шприц, похожий на пистолет. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось часто, будто сбежать хотело. Скорее бы уже все кончилось!

Но нет, моим мечтам осуществиться не суждено: подполковника кто-то вызвал, и экзекуцию отложили на потом. Теперь совсем жутко. Полковник, он человек чести, сразу видно, а от этой толстой крысы не знаешь, чего ожидать. Скорее бы Дайгер возвращался.

Однако Базиль не стал меня мучить и расстегнул фиксаторы. Я же осталась сидеть, как сидела, только в подлокотники вцепилась.

Базиль перестал обращать на меня внимание, и это было странно. Мне теперь многое кажется странным – одичала я. Беспокоило тоже многое.

Первое, не всплывет ли при допросе что-нибудь жуткое, я ведь сама в себе не уверена после того, что они со мной делали.

Второе, не улетит ли крыша после допроса, ведь такое случалось после сыворотки правды, и нередко.

Третье, не выгонит ли меня подполковник, узнав, что я женщина. Даже если так, пойду в женский батальон – слышала, что такие существуют, там служат настоящие звери.

Почему-то мучительно не хотелось, чтобы меня выгоняли. Не знаю, почему. Может, потому, что подполковник Дайгер – второй после Дока человек, который отнесся ко мне по-людски впервые за долгое время, вот только Док был маленьким, страшным, с розовой лысиной, похожей на попу макаки, а подполковник…

Он безупречен. Именно так мне представлялся настоящий офицер. Как сказал бы покойный папа, «Сферический офицер в вакууме». А еще он чем-то похож на папу. Может, статью, может, линией скул и цветом волос.

Скорее бы он возвращался! Неуютно в этом кресле. Уж лучше сразу дурочкой стать, чем ждать своей участи.

– Да не жмись ты так, – улыбнулся Базиль, прервав разговор с лаборантом-колясочником.

Лаборанта было жаль. Мне Синдикат душу исковеркал, ему покалечил тело. Прокашлявшись, я обратилась к нему:

– Скажите, какие у меня шансы остаться в отряде?

Базиль хихикнул.

– Не видел, как ты стреляешь, не могу сказать.

– Я не о том. Ну, я ж женщина, а у него одни мужики.

– Ты об этом… А мы пока никому не скажем. Если ты настолько уникальна, то позже он подыщет тебе место и переведет туда. Все-таки нежелательно, чтобы женщина отвлекала мужчин от главного.

Я фыркнула:

– Они ж даже не поняли, что я баба! Я ж… как это сказать… ну точно не объект.

Он окинул меня оценивающим взглядом, почесал бровь.

– Почему же? Причесать, брови выщипать, одеть в нормальные вещи – милая девочка получится.

Я опять невольно фыркнула, пятерней провела по спутанным волосам. Нашел красавицу, как будто у меня зеркала нет. Интересно, подполковник тоже не считает меня уродкой?

Ну что за мысли! Ему плевать на мою физиономию, а вот на способности – очень даже не плевать.

Не прошло и получаса, как он вернулся. Посмотрел на меня, как на препарируемую лягушку, и так обидно стало! Ведь он даже не пожалеет меня, если я сейчас от сыворотки загнусь! Хоть бы поблагодарил, что я ему о засаде Михо сказала!

Но у таких людей напрочь отшиблена способность сострадать, у них выбора другого нет: будешь всех жалеть – загнешься, а я кто такая? Вытащил из речки бездомного котенка, не дал подохнуть, а я, как тот котенок, нашла себе хозяина и когти выпускаю, цепляюсь за него. Фу, стыдно! И вообще, жизнь на кону, а всякая чушь в голову лезет.

Итак, пара минут, и все встанет на свои места. Расслабиться, вдохнуть-выдохнуть.

Подполковник беседовал с Базилем, а меня игнорировал, будто я мебель. Ну ничего, я и ему, и всем прочим докажу, что способна на многое. И тот сон, где меня награждают, станет явью!

Марк Косински

Кормили в стратфордской больнице на удивление неплохо – на ужин дали рис с курицей и овощной салат, хлеб без ограничения, плюс чай, кофе или морс на выбор. Немец свою еду тайком передал албанцу, тот смел обе порции.

Больше всего Марка беспокоило, где же его паспорт. Эта маленькая карточка, наполненная информацией о чужой жизни, в случае любых проблем могла стать билетом в ад. Стоило только копнуть чуть глубже обычной проверки – и все, правда вылезет наружу, а дальше снежным комом – арест, допросы, блокировка счета в банке и конец операции.

Осторожное прощупывание в разговоре с дежурной сестрой не кончилось ничем – глуповатая девушка с толстыми лодыжками и короткой обесцвеченной стрижкой понятия не имела, где хранятся документы пациентов, но была уверена, что не в отделении.

Марк решил, что в ближайшие часы ему вряд ли что-то угрожает – особенно если не делать слишком уж резких движений. А вот ночью он обязательно проведет более тщательное расследование и постарается изъять свой документ – и покинуть это слишком гостеприимное место.

Вечер Косински провел с бесплатным городским журналом, листая новости. Причем кто-то уже читал его до него и оставил карандашные комментарии на полях. На первых страницах аккуратно подавались новости о победах и героизме, о награжденных и получивших внеочередное звание.

Затем – несколько статей и рассказов, совершенно бессмысленных и безвкусных. Дальше – реклама, от автомобилей и часов до притонов и проституток.

Косински с удовольствием читал комментарии и пометки, пролистывая страницы, которые прошлый читатель оставил без внимания. Откровенно говоря, журнал был крайне скучным. Если бы не комментатор, его стоило бы сразу сдать в макулатуру.

Напротив заметки о героизме саперов первый читатель написал «Красавы!». Напротив приказа о производстве майора Фридриха Лионели в подполковники – «Редкий ублюдок». Причем фото подполковника обвел черной рамкой и пририсовал пару цветочков с длинными стеблями внизу.

Особое внимание безвестный комментатор уделил рекламе проституток в конце газеты – каждому портрету из полусотни он выставил оценку от одного до шести, иногда добавляя короткий комментарий – «Минус два за сиськи» или «Рожа кривовата, но глаза душевные» или «Плюс один за позу, минус один за небритость».

Вдумчивому читателю явно нравились девушки с примесью восточной крови. Таких в журнале было больше двух третей – Европа в первой четверти века пережила основательное переселение народов.

В конце концов Марку надоело валяться. Из соседей по палате не спал только немец. Он сосредоточенно смотрел в стену – и беспокоить его не хотелось.

Марк подошел к окну. Постоял перед ним, оглянулся – немец наконец тоже уснул. Пора уже было искать паспорт. Он оперся на раму левой рукой, прислонился лбом к холодному стеклу.

А ведь он мог бы родиться и на территории, захваченной Легионом. И, скорее всего, все было бы точно так же – ну, разве что с небольшими поправками. Все те, кто считает Легион сборищем тупых вояк с напалмом вместо мозгов, неправы.

Раз уж они столь долго и столь успешно противостоят Синдикату, значит, они в итоге практически такие же. Не трехногие инопланетяне с бластерами, а люди с пистолетами и автоматами. Там тоже есть те, кто живет войной, – и те, кто пытается от нее сбежать.

Может быть, там есть свои Марки Косински, которые стараются просто жить, соблюдая некий баланс: отдавать долги и не спускать обид.

Вспомнилась утренняя медсестра, легкая, воздушная. Неожиданно подумалось – а вот второй такой наверняка больше нет. Ни в Легионе, ни в Синдикате, ни в городах, где уверены, что война их не касается.

Терри Смит… Какое же все-таки безвкусное, неинтересное имя. Как оно ей не идет. Интересно, какое имя подошло бы Терри? Например, «Анна Голдсуорси». Или «Элизабет Снарк-Пуаси». Или «Катрин Тимберлейк».

– Ложись спать! – громким шепотом потребовал Арджун. – Маячишь тут перед окном.

– Пойду, прогуляюсь, – ответил Марк. Он уже наметил путь поисков документа: приемный покой, а если там нет – кабинет статистики.

– Иди давай, – албанец присел на кровати, взял с тумбочки пластиковую бутылку с водой и сделал несколько крупных глотков. – И не возвращайся.

Марк усмехнулся. Арджун грубил, но делал это, не переступая грань. Многие не чувствуют ее, и оскорбляют окружающих неосторожным словом. Албанец же мог говорить неприятные вещи, но обиды все равно не возникало.

Марк медленно вышел из палаты. На всякий случай, если встретятся охранники, он придумал легенду. Душно стало, захотел проветриться.

На посту клевала носом очередная сестра – пожилая дама с томиком «Наследие Агаты Кристи» на коленях. Марк тихо прошел мимо нее. Дверь на лестницу оказалась запертой, но лифт на нажатие кнопки среагировал.

Первый этаж встретил мерцающей светодиодной лампой во всю стену и неласковым седоусым охранником в форме сержанта Синдиката.

– Гулять только в отведенные часы, – жестко сказал он.

– Мне бы воздуха глотнуть, – просительно сказал Марк. – На пару минут.

– У меня уже все на сигнализации, – отрубил сержант. – Но по секрету скажу: на третьем и седьмом налево от лифта и до упора – увидишь балконы. На этих двух этажах они не запираются никогда.

– С меня причитается, – кивнул Марк. Ему и впрямь очень хотелось на свежий воздух, и неожиданное откровение сержанта пришлось очень кстати.

– Я курю «Житан», – прямо сказал тот.

Марк никогда не служил, но не раз слышал рассказы от бывалых – инвалидов, дезертиров, перебежчиков, просто отставных солдат. В армии все держалось на сержантах, а сержанты чаще всего были не против некоторых подарков и подношений.

Для Марка это была совершенно справедливая и честная система. Если бы не необходимость служить системе, которую он категорически не любил, Марк наверняка пошел бы в армию.

Вместо того чтобы вернуться к лифту, он прошел мимо, не забыв нажать кнопку, – хотя устройство поднималось и опускалось бесшумно, когда створки закрывались, они смыкались с отчетливым хлопком, и сержант должен был услышать его, чтобы понять, что Марк уехал.

В стеклянном «аквариуме» приемного покоя никого не было, дверь оказалась закрыта. Марк немного подумал, потом сунул руку в узкое окошко, через которое выдавали документы, и нащупал под полкой связку из тяжелого металлического цилиндра длиной сантиметров тридцать и карты-ключа.

Марк усмехнулся – ну понятно, «грузик» подвесили специально, чтобы никто не стащил с собой карту. Он и сам бы ее прихватил, чтобы открывать запертые помещения, но из-за того что карта была приделана к цилиндру очень основательно, носить ее с собой было бы слишком заметно и неудобно.

Он открыл дверь, вошел внутрь и сноровисто обыскал помещение. В результате он нашел кучу разного хлама, четыре сотни наличными, безымянный газовый пистолет, сделанный под «глок» и запаянный в целлофан черный дилдо чудовищного размера. Паспорта не было.

Марк вышел, огляделся, все было спокойно. Открыл дверь в ближайший коридор и обнаружил там ряд кабинетов: статистики, экономистов, бухгалтера, страховой стол, главной сестры.

Он понятия не имел, где искать паспорт, но чувствовал, что ни за одной из дверей его нет.

– Ну что за черт, – сказал он тихо и грустно. – Всегда же есть выход…

– Эй! Кто здесь!

Марк замер. Давешний сержант был еще за дверью, но через мгновение он войдет, и придется придумывать какую-то нелепую сказку или решать вопрос по-другому. Более жестко – и менее правильно.

Косински поступил глупее не придумаешь – он уперся спиной в дверь, а ногой – в выступ на стене. Сержант с другой стороны двери приложил карту и толкнул створку. Затем сильнее. Еще сильнее.

– Чертовы новые технологии! – выругался он. – Вот с нормальными ключами никогда такого не было!

И после этого раздались удаляющиеся шаги.

Марк покачал головой. Если бы сержант обнаружил его, пришлось бы убить вояку. Тот не успел бы оказать нормального сопротивления. Убивать, это не очень страшно, и, как правило, не так уж и сложно, но почти всегда – не очень-то приятно. Он предпочитал обходиться без этого.

Курт Дайгер

Ронни, который оказался Тианой, ждал Дайгера в кресле, покачивая ногой, – Базиль, меряющий шагами кабинет, расстегнул фиксаторы, и ее руки и ноги были свободны. Оператор, выехавший из аппаратной на инвалидном кресле, завидев Дайгера, козырнул и спешно ретировался. Курт принял из рук Базиля наушники, надел их.

Тиана почесала плечо и уселась в кресло. Щелкнули фиксаторы, смыкаясь на ее лодыжках и запястьях, на голову опустился черный обруч, мягко обхватил голову. Теперь она могла только водить глазами вправо-влево.

– Ганс, – крикнул Базиль оператору. – Начинаем.

Тиана скосила глаза на инъектор в его руке и зажмурилась. Базиль приложил инъектор к ее плечу, потом убрал его.

– Все. Пять минут ждем. Тиана, говори, как ты себя чувствуешь.

Девушка распахнула глаза, вперилась в потолок, уголок ее века задергался. Обычно реакция наступала через минуту-две. При несовместимости с сывороткой правды допрашиваемый закатывал глаза, пускал пену, у него начинались судороги, и он терял сознание. Очнувшись, чаще всего вел себя как умственно отсталый. Реже личность полностью разрушалась. Еще реже случались инсульты с параличом.

– Нормально, только горячо, – заговорила Тиана в наушниках, на это раз голос механического переводчика был женским.

– Где горячо? – спросил Базиль.

– Ноги, низ живота.

– Нормально.

Дайгер старался не смотреть в черные раскосые глаза Тианы, сосредоточился на синей венке на ее виске. Голос Тианы был резким, нервным, подростковым. Он то несся галопом и повышался, то замедлялся и становился приглушенным. Голос переводчика напоминал диктора, который объявляет станции в метро, и потому казалось, будто жизнь ушла из Тианы, в кресле сидит говорящая кукла.

– Голова не болит? Не трясет? Озноба нет?

– Нет, – прошептала Тиана, сжала кулаки и шумно сглотнула слюну.

Базиль покосился на часы:

– Вроде все нормально. Еще немного ждем, и можем начинать.

Сыворотка правды – опасное вещество, потому даже изобретатели – ученые Синдиката – использовали ее очень редко. Год назад разведке Легиона удалось раздобыть ее формулу, и теперь допрашиваемые, не желая того, говорили правду. Обмануть ее невозможно. Еще никому не удавалось этого. Причем прослеживалась закономерность: чем сильнее человек сопротивлялся, тем хуже ему становилось потом. Но правду из него все равно извлекали.

– Курт, приступай, – сказал Базиль, включив диктофон и камеру.

Дайгер, стоящий позади кресла, вышел вперед, чтобы Тиана его видела, и ощутил себя гестаповцем на допросе.

– Имя. Возраст. Место и дата рождения.

– Тиана Краль, дата рождения – девятое апреля две тысячи двенадцатый год. Родилась и выросла в Белграде, улица Толбухина, дом 17, квартира 134. Родители Ива Недич и Илия Краль. Брат Деян Краль, мы были близнецами. Родители погибли во время бомбежек, брат не перенес хирургического вмешательства в лаборатории исследовательского центра Синдиката.

Тиана говорила совершенно спокойно. Она давно похоронила и оплакала своих близких, они остались в прошлом.

– Учебные заведения, – продолжил допрос Дайгер, чтобы потом сотрудники проверили, совпадают ли сведения с действительностью.

Девушка назвала номер школы, где она училась, и добавила:

– Школа уцелела, сейчас там казармы.

– Откуда ты знаешь?

– Нас возили мимо нее туда-сюда.

– Сколько вас было? Возраст?

– Было нас по-разному: когда двадцать пять, когда шестеро, одних подопытных переводили, другие умирали. Были и дети, и взрослые, в основном подростки. Много близнецов. Центр оборудовали в городской больнице, в родильном отделении.

Дайгер смутно припоминал, что не так давно какой-то концлагерь атаковали французы и камня на камне не оставили.

– Как тебе удалось уйти?

– На нас напали. Но поскольку мы – ценные опытные образцы, синдикатовцы приказали нас расстрелять – лишь бы врагу не достались. Меня и еще троих из концлагеря вывел доктор Гольдин.

– Зачем ему это нужно?

Тиана посмотрела в глаза Дайгеру и ответила:

– Он был хорошим человеком. Ну, или не до конца плохим.

– Что стало с остальными беглецами?

– Доктора убили стервятники, когда мы шли в Германию. Алиса взорвалась на растяжке, Жан заболел и умер, не знаю, от чего. Джули застрелил снайпер.

– Зачем вы шли в Германию?

– Я, чтобы сбежать от Синдиката и отомстить за брата. Его зарезали. Ну, сделали операцию, что-то приживили, и все. Умер.

Она говорила так спокойно, словно перечисляла покупки, сделанные в супермаркете. В принципе Дайгер услышал все, что хотел, и в дальнейшем допросе не было смысла. Теперь слово за оператором, который сравнит сказанное с реальностью. Сыворотку никто не в состоянии обойти. Девушка чиста перед Легионом. Мало того, она отличный снайпер, и помимо всего, у нее множество других талантов, которые пригодились бы в разведке. Чего стоит ее феноменальная память!

– Скажи, Тиана, – спросил Курт, сменив гнев на милость. – Какие цели преследовал Синдикат, когда ставил эксперименты на вас?

– Они хотели вырастить универсального солдата, но получалось плохо. У меня долго не приживался имплант в глазу, и меня напичкали гормонами. Когда сбежала, думала, от этого загнусь, ну что глаз воспалится, но ничего. Наверное, отчасти из-за того, что эксперименты заканчивались плохо, они прекратили финансировать такие проекты. Им проще наклепать механоидов, чем с людьми возиться.

– Ты ведь помнишь воинскую часть? Лабораторию? Может, видела записи в журналах.

Тиана нахмурилась. У нее была андрогинная внешность: нос, великоватый для такого узкого лица, раскосые черные глаза, черные же брови, на мужской манер сросшиеся на переносице. Небольшие, совсем не чувственные губы. Мальчишка мальчишкой. Только вот слишком высокий голос настораживал.

– Что видела, попытаюсь вспомнить. К сожалению, у меня проблемы с долгосрочной память, со временем многое стирается.

– Логично, – кивнул Дайгер, совершенно некстати вспомнил разговор с Айзеком, который волновал его гораздо больше допроса.

Ему предстоит сформировать четыре отряда по четыре человека для транспортировки под прикрытием. Отряды не должны вызывать подозрений. Четверо суровых мужчин невольно притягивают взгляды. А вот молодая девушка…

Все равно она до самого конца не будет знать, куда именно ее повезут, а значит, слив информации исключен.

– Ты, и правда, хотела бы служить в Легионе?

Вопрос застал Тиану врасплох, она вздрогнула и перевела на Курта осоловелый взгляд, с трудом сфокусировала его.

– Надеюсь, у вас есть женский батальон. Хотя, наверно, женщины более ценны в разведке. И еще, сэр, не называйте меня Тианой. Тиана умерла, остался Ронни. Ну, или осталась – как кому нравится. Да и физия у меня не смазливая для постельной разведки. И не интересно это мне.

С языка Дайгера сам собой слетел вопрос:

– Так уж и не интересно?

Тиана… Так уж и быть, пусть зовется Ронни. Ронни залилась краской до самых кончиков ушей, потупилась и ответила честно:

– Вот с вами, сэр, было бы интересно. Но стремно, конечно же. А с ним, – она кивнула на Базиля, – как-то нет. Совсем нет. Раньше, в лагере, не до того было: то башка трещит, то что-то отваливается. Да и жили мы отдельно от пацанов. После – не со стервятниками же! И вообще, не надо у меня такого спрашивать!

– Так-так-так, – Базиль хихикнул и по привычке потер руки. – Значит, со мной – совсем нет?

– Базиль, хватит балаган устраивать и нервировать ребенка.

Ронни честно ответила на ранее заданный вопрос, вовсе того не желая:

– Ну, а что ты хотел? Пузо отъел – фу. Морда круглая, глаза навыкат, как у совы. Нос сизый, значит, бухаешь… Не то что подполковник. Сразу видно: офицер, белая кость…

– Отставить, – рявкнул Дайгер, и красная Ронни замолчала, зыркнула злобно. Странно, но ответы на личные вопросы давались ей сложнее, чем рассказ о пережитом кошмаре. Бывало такое, что люди, прошедшие через мясорубку, отгораживались от воспоминаний, они были как дрянной фильм. И ощущения похожие: это случилось не со мной!

Он и сам вспоминал бойню в Табризе, когда от военных действий отстранили Джона Тейлора, как где-то подсмотренную череду событий. Как и у большинства солдат, у него не было прошлого, было здесь и сейчас. Потому что если таскать прошлое за собой, помнить каждую смерть, сопереживать покалеченным, то можно сойти с ума.

Ронни тоже отреклась от прошлого, и говорить о нем было несложно.

– Базиль, допрос окончен, вводи антидот. Ронни, как ты себя чувствуешь?

– Как лягушка на вскрытии, – честно ответила девушка.

– Я имею в виду, кружится ли голова, может, тошнит?

– Вроде нормально.

Базиль снова сделал Ронни инъекцию, нажал на кнопку – обруч пополз вверх, щелкнули фиксаторы, и девушка совершенно по-хулигански шумно почесала голову, приговаривая:

– Голова упрела.

– Короче говоря, отдам тебя Гному, пусть оформляет, пока не занят. Что с тобой делать, потом разберемся, а пока есть работенка.

Глаза Ронни блеснули, но она сдержалась, лишь сказала:

– Да, сэр!

Марк Косински

Лифт вынес его на третий. На длинном и широком балконе гуляла компания из пяти человек – трое мужчин и две женщины. Поначалу Марк решил, что вполне может пристроиться с краю, не мешая никому.

Однако сосуществования не получилось.

– Выпьешь? – предложил невысокий, худой парень, которого Марк вначале принял за подростка. В его руках была квадратная бутыль виски, судя по перегару – очень крепкого и очень дешевого.

– Не пью, – ответил Марк.

– Ты что, не уважаешь десант? – пьяно поинтересовался самый высокий и крепкий с виду. – Давай, выпей!

– Выпей, докажи, что ты мужчина! – хохотнула одна из женщин и покачнулась – ей пришлось схватиться за перила, чтобы удержаться на ногах.

Марк, не отвечая, развернулся спиной и пошел к выходу с балкона. В другой ситуации это было бы рискованно, но сейчас луна светила сзади, а потенциальные противники были слишком пьяны, чтобы воспринимать их серьезно.

Одна из теней быстро приблизилась. Марк не отследил, а скорее почувствовал намечающийся удар, – он присел, развернулся и резко ткнул кулаком под дых громиле. Тот хрюкнул, чуть согнулся, но не упал.

Марк, не выпуская их всех из поля зрения, сделал шаг назад и сказал:

– Без обид, девочки. Можете выпить за военную разведку.

Двинувшиеся было на него остальные двое мужчин – худой коротышка и чуть полноватый – тут же остановились. Про военную разведку Синдиката ходили разные слухи, но даже самые благожелательные истории включали в себя пытки, подставы и абсолютную беспринципность.

Конечно, их все еще было трое на одного, а с женщинами и все пятеро, но имя зверя, названного Марком, мгновенно отрезвляло и заставляло задуматься: а так ли важно заставить выпить незнакомца, если это чревато неприятным пробуждением в камере, а то и немедленной командировкой в какую-нибудь горячую точку с минимальными шансами на возвращение?

Если бы Марк был с другой стороны, он бы первым делом задумался: что делает элитный боец в бесплатной больнице на окраине захудалого Стратфорда? Но нынешние его неудавшиеся собутыльники были, что называется, «далеки от мысли».

– Выпейте за разведку, – тихо и настойчиво порекомендовал Марк еще раз.

– За разведку! – глухо ответил громила из десанта, вырвал бутылку из рук низкорослого и сделал большой глоток.

Марк развернулся и быстрым шагом покинул балкон. Теперь он уже жалел о секундной вспышке – можно же было и глотнуть, в конце концов, не такой уж он и трезвенник. Опыта общения с солдатами – да даже и с уголовниками – у него было хоть отбавляй, наверняка бы поговорили с полчаса и разошлись довольные друг другом…

В любом случае теперь он не собирался проводить здесь слишком много времени – ровно столько, сколько понадобится на то, чтобы найти паспорт и договориться, чтобы верный друг и хороший хакер организовал ему фальшивый перевод в другое учреждение.

Марк зашел в лифт и поехал до седьмого, последнего этажа. Там его встретили тишина и покой. Как ему показалось вначале, там никого не было.

Прошло не меньше десятка секунд, прежде чем Марк – отнюдь не жаловавшийся на свою невнимательность – заметил в углу широкого и длинного балкона девушку на черном пластиковом стуле.

Она смотрела в небо.

– Терри, – утвердительно сказал он. – Добрый вечер.

– Рихард Бланш, – на удивление она помнила его имя. – Как вам у нас?

– Не так уж и плохо, – ответил он. – Но чувствую, что быстро заскучаю.

Она улыбнулась. Марк видел немало женских улыбок – и фальшивых, и призывных, и издевательских. Терри же просто радовалась. Было в этом что-то безумное и одновременно детское.

Да, отсюда далеко до линии фронта, но легкомысленно забывать, что мир охвачен войной, и в любой момент ситуация может измениться. Марк не симпатизировал ни одной из сторон. Кто бы ни выиграл, все равно новая система рухнет и погребет под завалами своих лидеров, ведь все империи рано или поздно рушатся. Но если раньше от взлета до падения проходили сотни лет, сейчас достаточно десятилетий.

На фронте каждый день умирали люди в нейтральной зоне. Шпионы, разведчики, контрабандисты, кое-как выживающие местные, отказавшиеся покинуть родные дома. А здесь все спокойно и тихо. Здесь не перевелись еще те, кто верит, что солдаты Легиона – сплошь озверевшие полулюди кровожадные, с перекошенными мордами, как их рисуют на плакатах Синдиката. Здесь играют на бирже и в казино, наживаются на военных контрактах.

Здесь бордели соседствуют с монастырями, правда, и те и другие нынче – из бетона и нержавейки. И реклама их прорывается в коммуникаторы вместе с бесплатным Интернетом.

Но открытые, искренние улыбки на лицах кого-то старше восьми лет нынче – большая редкость. Марк нерешительно улыбнулся в ответ.

– Тебя здесь не обижают? – спросил он. Это была первая совершенно непродуманная фраза за многие годы.

– Нет, конечно, – покачала головой Терри. – Это мой дом. Ты понимаешь… ведь на самом деле мы с тобой похожи. Если хочешь, я расскажу.

Он хотел. Она начала рассказывать, и чем больше говорила, тем больше Марк удивлялся этой странной судьбе.

Курт Дайгер

Вот уже три года мир сотрясался от войны Легиона и Синдиката. Люди лишались крова и гибли тысячами. Кто-то озлоблялся и принимал одну из сторон, но большинству было плевать на войну, обыватели хотели мира и искренне надеялись, что война обойдет их дом.

Между странами, правительства которых враждовали, продолжалось транспортное сообщение, на границах пускали по пропуску, выданному принимающей стороной. Как и в мирное время, плавали теплоходы, летали самолеты, туда-сюда ездили грузовые и легковые автомобили. Да, иногда случались неприятности, но большинство транспортных средств достигало пункта назначения в целости и сохранности.

Правда, движение под проливом Ла-Манш приостановили, потому Дайгеру и Ронни пришлось воспользоваться лайнером. По легенде она была его внебрачной дочерью из Загреба, которую отец перевозил на родину в Лондон.

Этим же рейсом плыли Гном, он был энтомологом, едущим на день рождения пожилой матери, и сержант – колоритный усатый болгарин с позывным Сталин. Ронни пришлось одеться в женские вещи. Смотрелась она в них странно.

Перед отбытием подполковник проверил все, что она сказала: Тиана Краль с братом, и правда, жили по указанному адресу и учились в той самой школе, где сейчас казармы. Действительно некоторое время назад французы атаковали исследовательский центр, но Синдикат уничтожил всю информацию, а подопытных перебил. Тиана Краль значилась среди узников, как и еще трое, тела которых обнаружить не удалось.

Дайгер был уверен, что после пережитого Ронни будет служить верой и правдой, потому и взял ее на странное задание, подробностей которого не знал. Судя по возбудившемуся Айзеку, наклевывалось что-то значимое, что именно, предстояло выяснить уже сегодня.

Через залив плыли не больше двух часов. Из вещей у него была черная дорожная сумка, у Ронни – розовый чемодан на колесиках, набитый женскими вещами. И никакого оружия, даже холодняка.

Когда прибыли, первые десять пассажиров в сопровождении нескольких солдат Синдиката быстрым шагом последовали в фильтрационную. Дайгер отметил, что солдаты утомлены, действуют механически, но чувствуется выправка, и случись что, они успеют среагировать. В принципе, если прикрыться кем-то из гражданских, например, этой пыхтящей толстой старухой, то можно прыгнуть в воду…

И отсрочить смерть. Дайгер посмотрел на синдикатовцев, сидящих в моторных лодках и целящихся в гражданских. Нет, шансы выжить стремятся к нулю.

Дальше первую партию пассажиров загнали в небольшое здание, где на входе и выходе были вооруженные люди. Видимо, за помещением следили дистанционно, дистанционно же управляли встроенными в стену пулеметами.

Он был уверен в документах: их делали свои люди, агенты Легиона в тылу Синдиката. Подполковник остановился напротив сканера, позволил считать информацию с сетчатки. Результат не был ему виден, но дверь распахнулась, и он вошел в темную комнату, где отдал пропуск и паспорт на проверку дежурному.

– Проходите, мистер Джаггер. Добро пожаловать домой, – дежурный вернул документы, указал на дверь справа.

Миновав двух вооруженных охранников, он переступил порог и попал в светлый зал с прозрачным сводом, фикусами в горшках и серыми пластиковыми стульями. Скользнул взглядом по стенам, потолку, нашел шесть камер наблюдения, четыре пулемета на турелях, закрепленных в углах. Не прошло и минуты, как выпустили Ронни.

Бледная, встрепанная, она толкала чемодан перед собой и вертела головой. Остановилась рядом с Дайгером и сжала его руку.

– Все хорошо. Идем за мной.

Они пересекли пустынный зал, вышли в вечерние сумерки. На улице припарковались такси, стояли моторикши.

Надо было дождаться агента с позывным Хот-дог. До сегодняшнего дня Дайгер не знал о его существовании и понятия не имел, как тот выглядит. Агент должен подойти к ним сам.

– Молодые люди, вижу, вам нужно ехать, – бодрым голосом проговорили за спиной.

Дайгер повернулся: к нему обращался толстяк, похожий на Карлсона, в клетчатых штанах на подтяжках и легкой куртке, расстегнутой на толстом животе. В руках Карлсон держал огромный надкушенный хот-дог.

– Пожалуй, да, – кивнул Дайгер.

– Вот и отличненько, – толстяк откусил лакомство, взял у Ронни чемодан и покатил за собой. – Я знаю отличную гостиницу, вам понравится.

Когда захлопнулась дверца и Ронни устроилась на заднем сиденье, толстяк сказал:

– Я ведь не ошибся, ты…

– А ты – Хот-дог?

Толстяк хохотнул и проговорил, заводя мотор:

– Да, вижу, не ошибся.

Покатили по пустынной улице, свернули направо, еще направо и выехали на оживленную трассу для автомобилей, где моторикши не тормозили движение, им выделялась отдельная полоса. Дома вокруг были в основном старинные, двухэтажные, украшенные рекламой.

Дайгер скользил по ним взглядом и ловил себя на мысли, что переживает больше, чем хотелось бы. Еще полчаса-час, и он узнает нечто очень важное. По тротуарам брела разношерстная публика, даже туристы с фотоаппаратами попадались. На оккупированной Синдикатом территории жизнь текла своим чередом, серой массе было все равно, под кем жить.