Текст книги "Песталоцци. Воспитатель человечества"

Часть вторая. Чужие школы

В 1751 году, в год смерти отца, ученик по имени Иоганн Генрих Песталоцци отправился в начальную немецкую школу.

В те годы родители часто отдавали детей учиться в пять лет, а то и в четыре года. С одной стороны, чтобы не крутились под ногами; с другой – чтобы как можно быстрее получили зачатки образования и – марш работать, зарабатывать для семьи деньги.

Сусанну Песталоцци, как всякую любящую мать, раздирали сомнения. Ей было очень жалко отдавать своего болезненного мальчика на учебу. Муж только что умер, в доме поселилась непривычная тишина, и когда маленький Песталоцци шел в школу, дом казался совсем опустевшим.

Но Сусанна понимала, если не отдать Иоганна Генриха учиться, – он почувствует себя совсем больным, изгоем, не таким, как все. К тому же матери хотелось, чтобы сын получил хорошее образование, а для этого – так ей казалось – надо начинать его раньше.

В школу Песталоцци отправился, но учеба получалась какой-то фрагментарной. Приходилось все время пропускать занятия из-за болезни и потому, что в школу идти не хотелось, а мама и Бабэль, жалея его, позволяли прогуливать.

В такой ситуации Песталоцци не очень понял, что такое школа и что значит учиться.

Настоящие уроки – во всех смыслах слова – начались, когда наш герой поступил в среднюю латинскую школу.

На дворе стоял 1753 год. Иоганну Генриху Песталоцци было семь лет.

Дорогой читатель, надеюсь, вы никогда не задумывались: почему, собственно говоря, в большинстве христианских стран (и не только христианских) ребенок идет в школу именно с семи лет? Что такое происходит в душе и голове маленького человека в этом возрасте, и он становится готов к получению знаний?

Ответ находим у Константина Ушинского: «Православная церковь, допуская детей к исповеди в 7 лет, согласно с психологией и физиологией, признает этот год детского возраста окончанием младенчества и началом отрочества, намекая на начало развития самосознания в детях»[15]15
  Ушинский К. Д. Воспитать ребенка: Как? Самая эффективная книга по воспитанию от патриарха отечественной педагогики / Сост. Е. Филиппова. М.: АСТ, 2014. С. 305.


[Закрыть].

Церковь решила, что семь лет – это возраст, когда ребенок готов ко встрече с Богом. И это означает, что он достаточно вырос, чтобы встретиться со знаниями.

Итак, в семь лет Песталоцци начал ходить в школу как на работу. Здоровье его к тому моменту немного улучшилось, к тому же, как известно, – чем старше человек, тем проще он переносит на ногах болезненные невзгоды.

Школу Песталоцци посещал исправно, потому что с детства был человеком дисциплинированным.

Однако учиться ненавидел.

И его можно понять…

Заметим, маленький Песталоцци отправился в школу с восторгом. Ему казалось, что здесь продолжится путешествие в прекрасную страну познания нового, дверь в которую открыл дед Андреас.

Правда, немного смущало, что придется общаться с большим количеством ровесников, но мама и Бабэль в один голос успокаивали, что все будет в порядке и он просто найдет новых друзей.

Начальная школа породила сомнения во всем этом, средняя школа убедила: дело обстоит не просто не так, но трагически не так.

Что такое начальная и средняя школа в Европе в конце XVIII века?

Абсолютно формальное учреждение, к которому никто не относился серьезно.

Песталоцци впоследствии станет одним из первых педагогов, который начнет страстно доказывать: образование – не просто важное, но важнейшее государственное дело. От того, какими образуются дети, напрямую зависит то, каким будет государство.

Этот взгляд покажется окружающим настолько революционным, что Песталоцци поначалу сочтут сумасшедшим.

В те годы считалось, что в школе ребенок должен получить элементарные знания, и – марш, марш работать. Вот и всё. Какое образование – возникновение человека? О чем вы? Жизнь образует. Ведь так было всегда. Первые начальные школы в Европе появились в I (!) веке нашей эры и с тех пор не сильно изменились…

Грязь. Дети, сидящие иногда на стульях, иногда – на полу. Никаких методических пособий, разумеется, не существует. Учителя заставляют детей зубрить – дети отвечают заученное. Вот и все образование.

Чему учат? Чтение. Катехизис. (Кто не в курсе вдруг – это учебник с изложением основ вероучения.) Наизусть. Тексты из Библии. Наизусть. Молитвы. Наизусть. Элементарный счет. Орфография. Иногда – пение или рисование, но это уже в школах, которые сегодня назвали бы «продвинутыми» (именно в такой учился Песталоцци, судя по его конфликту именно с учителем пения, о чем – чуть ниже).

Никакой логики в образовании не существует. Как и никакой системы. Какие знания давать раньше, какие потом? Как сделать так, чтобы ребенок лучше усваивал урок? Эти проблемы не интересуют никого.

Дубинка – лучший помощник педагога. Телесные наказания приветствуются.

Кто учит? Кто педагоги? Тот, кто сумел устроиться в школу: обучение – платное, поэтому зарплата постоянная, а работа не пыльная. Желающих хватало. Образование и даже элементарная грамотность педагога вообще не учитываются. Пьяный учитель в классе никого не удивляет. Педагог, который не любит, а иногда и просто плохо умеет читать – норма.

Ни о каком индивидуальном подходе речи нет, никто вообще не слышал, что это такое. О том, чтобы поговорить с ребенком, обсудить с ним волнующие его вопросы или, скажем, то, что в чем он не сумел разобраться на уроке – никто и не помышляет.

Задача учителя: дать текст, который ученик должен выучить, потом проверить. Всё.

Невозможно и отвратительно, когда детей «скучивают толпами, как овец, в душную комнату; неумолимо засаживают их на целые часы, дни, недели, месяцы и годы за жалкие, непривлекательные и однообразные буквы»[16]16
  Цит. по: Абрамов Я. В. И. Г. Песталоцци: Его жизнь и педагогическая деятельность: Биографический очерк // Жизнь замечательных людей: Биографическая библиотека Ф. Павленкова / Сост., общ. ред. Н. Ф. Болдырева. Челябинск: Урал, 1997 (Биографическая серия: 1890–1915). С. 22.


[Закрыть], – вспоминал позже о своей учебе Песталоцци.

Так учили в те годы. Так учили того, кто станет величайшим в истории педагогом.

Запомните эту картину. Вот в такую, с позволения сказать, «систему образования» пришел Песталоцци со своими идеями. Вот что он хотел реформировать.

Надо быть воистину гением, чтобы взяться менять такие школы и чтобы создать совершенно иные учебные заведения!

Учился будущий гений педагогики средне. Ему было скучно. А наш герой никогда не умел делать того, что ему неинтересно.

К тому же Песталоцци никогда и ничего не умел зубрить. Всякое отсутствие логики раздражало и мешало постижению знаний.

Именно в школе Песталоцци понял, что свобода и образование неразделимы. Тот, кто ощущает себя рабом, не может сам себя образовать.

Однако раб – это выбор, а не данность. Нет таких условий, в которых человек не мог бы ощущать себя свободным человеком[17]17
  Если эта мысль покажется кому-то излишне категоричной, вспомните судьбу великого психолога Виктора Франкла (1904–1997), который в нацистском концлагере усилием воли смог вести психологические исследования, которые потом описал в книге «Психолог в концлагере». Человек даже в условиях фашистского застенка смог остаться свободным. (Примечание редакции)


[Закрыть].

И маленький Песталоцци, как мог, боролся за собственную свободу и достоинство.

Пьяный учитель пения по фамилии Кауфман регулярно бил детей. Все привыкли, Песталоцци привыкать не захотел. Он пошел к заведующему школой и потребовал, чтобы ему разрешили пропускать уроки пения, поскольку от них не было никакого толка. Ему не позволили. Он пошел опять, опять и опять. Пока не добился своего, и ему разрешили не присутствовать на уроках.

Почему? Потому что, когда обучение платное, заведующему проще разрешить не посещать один урок, нежели потерять те деньги, которые он получает за ученика.

Но нашему герою было мало просто прогуливать пение, он жаждал полной и окончательной победы над своим обидчиком. В ответ на унижения Песталоцци решил дискредитировать педагога. Мальчишка ждал, пока учитель войдет в класс, и только после этого с криком: «До свидания, господин учитель!» – убегал из аудитории. Так он делал не один раз.

Маленький Песталоцци хорошо понимал, что Кауфман не пойдет жаловаться заведующему, потому что почти всегда бывал нетрезв и лишний раз избегал показываться на глаза начальству.

Наверное, если бы не дедушка, Песталоцци, как и другие дети, уверовал бы в то, что образование только и может быть скучным и бессмысленным. По-другому просто невозможно учить, тут уж ничего не поделать…

Но ведь был пример того, как и чему учил дед!

У Андреаса Хотце учиться – интересно и полезно. В школе – скучно и пресно. Почему, собственно говоря, десятки детей не могут получать от образования то удовольствие, какое получает Иоганн Генрих от уроков деда?

Вывод очевиден: само обучение в школе организовано неправильно, необходимо его менять.

Каждое лето Песталоцци по-прежнему ездил к деду за настоящими волшебными уроками. Узнавал жизнь, узнавал природу, узнавал людей, себя самого, наконец.

Дед был человеком неутомимым, и иногда после походов по крестьянским домам Песталоцци, отказавшись от ужина, падал на кровать и мгновенно засыпал.

Это была прекрасная усталость. В счастливом ожидании ее можно было прожить день.

В школе он тоже уставал. Но иначе. От абсолютной бессмысленности происходящего. Эта усталость от бессмысленного стала серьезным уроком детства, наверное, одним из главных. Открывая собственные учебные заведения, Песталоцци изо всех сил старался, чтобы его ученики никогда не испытывали утомления от бессмысленности происходящего.

Главный вывод, который сделал Песталоцци, окончив среднюю школу: так учить, как учили его, – невозможно и неправильно. Дело не в том, что плохи учителя или преподаются не те предметы. Ломать надо сам подход к системе образования.

«Так учить нельзя!» – может быть, восклицал Песталоцци. Почему нет?

«…Наши антипсихологические школы, в сущности, не что иное, как машины для уничтожения всех результатов силы и опыта, пробужденных в них [детях] самой природой»[18]18
  Песталоцци И. Г. Книга для матерей. С. 21.


[Закрыть].

Подобные высказывания, на которые Песталоцци «вдохновила» его собственная учеба, в изобилии рассыпаны в его работах. Он боролся с антипсихологическими школами, не понаслышке зная, что они такое, но, можно сказать, кровью впитав весь этот негативный опыт.

Песталоцци очень хорошо понимал, как учить не надо. И, изобретая свой метод, действовал как бы от противного, стараясь делать так, как в антипсихологических школах не принято. Другими словами, – основывая такие школы, которых никто до него не организовывал.

Отношения Песталоцци с одноклассниками тоже складывались не просто. В школе существовало четкое и жесткое деление на богатых и бедных. Абсолютная кастовость. Богатые объединялись, чтобы подтрунивать над бедными. Над немногочисленными детьми крестьян, которые все же решились переехать в город, откровенно издевались, раздавая тумаки направо и налево.

Бесконечные драки никого не удивляли, учителя зачастую просто ленились их останавливать: мальчишки, мол, сами разберутся.

Наш герой относился к «клану бедных», поэтому ему нередко попадало. Он не раз приходил домой с синяком под глазом. Мама и Бабэль плакали, жалели его и не уставали убеждать, что он – самый лучший.

Эта поддержка не просто помогала – спасала.

Трудности в общении возникали еще и оттого, что наш герой принадлежал к тому сорту людей, которые сами не очень охотно идут на контакт. Мы уже говорили, что привычных мальчишеских развлечений он не любил никогда, поэтому на перемене запросто мог, не выходя из класса, читать книжку или просто стоять у стенки, наблюдая за происходящим.

За всю свою жизнь Песталоцци так и не научился отвечать грубостью на грубость. А в школе это умение было совершенно необходимо.

Мальчишки бегали за ним с криком: «Вот чудак из чудаков из страны чудаков!» Песталоцци позже рассказывал об этом в своих воспоминаниях, но не с болью, а, скорее, с каким-то бойцовским восторгом.

Он не любил, а значит, не умел драться. Но всегда был готов постоять и за себя, и за других. Например, всегда защищал детей, приехавших из деревни, над которыми в школе издевались все – и ровесники, и учителя. Иногда кулаками – за что немедленно получал очередной синяк. Иногда словами.

В детских драках Песталоцци помогало то, что он всегда дрался, хоть и неумело, но зато остервенело и бесстрашно. Изучая жизнь моего героя, я поймал себя на мысли, что, кажется, этому человеку страх не был присущ вовсе. Ни в мальчишеских драках. Ни в разговорах с сильными мира сего. Ни в борьбе с, казалось бы, невыносимыми обстоятельствами.

Много позже наш герой с голыми руками бросится на вооруженного французского солдата армии Наполеона, который пришел забирать у него школу. Эта бесстрашная бесшабашность – результат школьных битв.

Песталоцци мог потребовать, чтобы преподаватель попросил прощения у ребенка за несправедливое наказание. Стоял перед учителем, глядя ему прямо в глаза – маленький герой – до тех пор, пока тот либо не уходил в гневе, либо не бурчал что-то извинительное.

Над ним продолжали издеваться, считать его чудаком, как могли – завлекать в мальчишеские драки, но определенное уважение он все-таки завоевывал уже хотя бы тем, что вел себя не так, как принято, не так, как другие.

Однажды произошло событие, которое сильно изменило к лучшему отношение одноклассников к нашему герою, подняв его авторитет.

В городе случилось небольшое землетрясение – случай редчайший для этих мест. Учитель и все ученики в страхе выскочили из школьного здания на улицу, побросав все свои вещи. Песталоцци – единственный, не боясь новых толчков, не паникуя, совершенно спокойно собрал в классах все, что мог, и вынес на улицу книги и верхнюю одежду одноклассников.

Странность и своеобразие этого мальчика заключались еще и в том, что он никогда не участвовал в «борьбе за власть», которую постоянно ведут мальчишки любой эпохи.

Он не хотел мериться силой, ему не хотелось непременно быть первым – ни в учебе, ни в отношениях. Он просто существовал, ни за что не борясь.

Песталоцци не старался найти уважение ни у товарищей, ни у учителей. Домашний ребенок, он слишком хорошо знал, что такое подлинные уважение и любовь, чтобы искать их где-то на стороне, тем более в ужасной и бессмысленной школе.

Иоганн Генрих возвращался к себе домой или – летом – уезжал к деду, где находил полное понимание и поддержку. Этого ему было вполне достаточно, чтобы ощущать себя полноценным молодым человеком.

Его участие в школьной жизни всегда было вынужденное: кого-то защитить, с кем-то поспорить. В забавах и сомнительных радостях школьной жизни он участия не принимал.

Точнее всего, наверное, будет сказать про Песталоцци, что в школе он оставался наблюдателем. На уроках дедушки – участником, а тут – сторонним наблюдателем за жизнью, которую необходимо было пережить, чтобы развиваться дальше.

Результаты этих наблюдений оставались внутри – в душе и в сердце. Они выплеснутся потом, в его собственных школах, которые во многом строились, как антитеза тому, что он, как говорится, «на собственной шкуре» испытал в детстве.

Весной 1763 года семнадцатилетний юноша поступил в цюрихскую школу Коллегиум Каролинум – учебное заведение, которое готовило и к духовной карьере, и к различным светским профессиям гуманитарного направления.

Говоря современным языком: окончил среднюю школу и поступил в вуз.

Сначала Песталоцци решил стать богословом. Эта профессия была наиболее близка к служению деда Андреаса. Для ее обретения необходимо было окончить и филологический, и философский факультеты.

Песталоцци бросился в учебу.

О! Это было совсем другое дело! Совсем другие учителя и абсолютно иной подход к образованию. Наш герой получил, наконец, то, о чем мечтал, – продолжение дедушкиных уроков.

В отличие от начальной школы здесь не относились к студентам как к толпе недоразвитых недоумков. В каждом видели личность.

«Нас фантастически учили!» – воскликнет позже Песталоцци.

Со студентами разговаривали и даже спорили! Другими словами, их слушали. Каждого.

Песталоцци учился неплохо. Здесь уже начались соревнования ума и знаний и со студентами, и даже с преподавателями. Песталоцци хотелось выделиться, проявить себя. Как впоследствии многие победы в жизни, учебные баталии он тоже чаще всего выигрывал не столько с помощью знаний, сколько азартом.

Однажды преподаватель, прекрасно знавший греческий язык, перевел несколько речей Демосфена и напечатал их в журнале. Песталоцци решил победить педагога. Зная греческий не очень хорошо, Песталоцци, тем не менее, тоже перевел одну из речей великого грека.

«По горячности и риторической живости мой перевод, бесспорно, был лучше, чем перевод господина преподавателя»[19]19
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 2. С. 345.


[Закрыть] – так оценивал свою работу наш герой. Перевод студента, слабо владеющего греческим, тоже был опубликован в журнале, чем Песталоцци гордился. Он, без сомнения, счел себя победителем.

Первые мысли о том, что правильное обучение – это индивидуальное обучение, зародились у Песталоцци во время посещений дедушки. Особенно когда он сравнивал учебу в средней школе и прогулки с Андреасом.

Выводы эти закрепились в Коллегиуме.

Позже они выльются в метод природосоответствия, о котором Песталоцци напишет: «Даваемое при его помощи [методе] образование заключается в том, что он раскрывает учащемуся его самого и то, что в нем заложено, и, пробуждая и оживляя все заложенные в глубине его силы, открывает ему путь ко всем необходимым знаниям и умениям и заставляет приобретать их самому при помощи своей внутренней самостоятельности»[20]20
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 2. С. 194.


[Закрыть].

Значит ли это, что в Коллегиуме учили именно так?

Кто-то – так, кто-то – иначе. Педагогов много, а системы, согласно которой учитель должен раскрыть ученика, а не навязать ему знания, еще не существовало. Однако студент Песталоцци понял: ему нравятся те преподаватели, которые учат студентов думать, раскрывать себя, а не навязывают некие истины.

Чему учили?

Ответ находим у нашего героя.

«Преподавание, которым мы пользовались в живом и привлекательном изложении, было направлено к тому, чтобы поселить в нас равнодушие к богатству и почестям. Нас учили верить, что бережливость и ограничение личных потребностей могут заменить богатство и что совсем не нужно большого состояния и высокого общественного положения, чтобы пользоваться и домашним счастьем, и гражданской самостоятельностью»[21]21
  Цит. по: Абрамов Я. В. И. Г. Песталоцци: Его жизнь и педагогическая деятельность: Биографический очерк // Жизнь замечательных людей: Биографическая библиотека Ф. Павленкова / Сост., общ. ред. Н. Ф. Болдырева. Челябинск: Урал, 1997 (Биографическая серия: 1890–1915). С. 24–25.


[Закрыть].

Словно не о преподавании в институте рассуждает наш герой, но о каком-то кружке (пока еще не революционном, их время еще не пришло).

На самом деле, в Коллегиуме учили, разумеется, всему, чему положено учить в гуманитарных институтах. Всемирной истории, особое внимание уделяя Древнему Риму и Древней Греции; истории философии, опять же особенно внимательно и подробно изучая древнегреческих философов. Подробно осваивали мировую литературу. Короче говоря, все, что положено преподавать в философских и филологических вузах всех времен и народов, – то и преподавали.

Но тут ведь главное: где ставить акценты, не так ли?

Ведь наш герой почему-то сохранил ощущение, что обучали не истории, литературе и философии, а каким-то современно значимым социальным понятиям.

Та же наука история… Она ведь дама независимая во всех отношениях: с какой стороны на нее посмотришь, тому она и обучит. Как ее трактуешь, такие выводы сделает сначала профессор, а потом и ученики. Можно изучать историю завоеваний, полководцев и битв, а можно – с точки зрения гламура, например. В Цюрихском Коллегиуме больше говорили о положении бедных и истории их борьбы за свои права.

Труды философов тоже можно читать по-разному. Ведь о чем только гении древности не писали! Но в Коллегиуме и здесь делался вполне определенный акцент – на человеке, на том, как он выстраивает отношения с самим собой и с миром. Поэтому такое большое внимание уделялось именно Древней Греции – той эпохе, когда человечество словно знакомилось с самим собой, познавало себя и вырабатывало законы отношений людей к самим себе, к другим, к миру. Именно споры о философии древних греков иногда достигали в аудиториях такого накала, что студенты всерьез обижались друг на друга и даже могли на этой почве поссориться. Каждому хотелось победить!

В Коллегиуме занимались именно образованием, то есть, действительно, образовывали людей определенных, как сейчас бы сказали, демократических взглядов.

Здесь наш герой впервые понял, что вопросы нравственности не только можно, но необходимо обсуждать. Учеба в Коллегиуме наглядно продемонстрировала Песталоцци: воспитание нравственности – это главное.

Необходимо воспитывать не только разум, но и душу учеников. И это возможно не только в церкви. Необходимо ставить перед молодыми людьми нравственные вопросы, вопросы человеческого выбора.

Один древнегреческий философ утверждал, что человек – это существо без перьев, не умеющее летать. Другой – в качестве аргумента – бросил ему под ноги ощипанную курицу: «Вот твой человек!»

Так что же такое – человек? В чем его предназначение и смысл? Каковы критерии, позволяющие считать человека – человеком? Да и существуют ли они?

Однозначно ответить на эти вопросы невозможно, однако вовсе не обсуждать их – нельзя.

Получивший, скажем так, демократическое образование, Песталоцци поймет: чем раньше ставится перед ребенком вопрос нравственного выбора, тем лучше – во всех смыслах – образуется человек. В который раз повторял он сам себе: образование – это не знания, а умение мыслить.

Если мы прочитаем то, что Песталоцци пишет об учебе в Коллегиуме, то с некоторым удивлением обнаружим слова, чаще других встречающиеся в его записках – мечта, мечтания.

В юности Песталоцци попал в среду, где мечта – являлась делом, причем необходимым и важным.

Мечтания… Тот не жил, кто в трудные для своей страны времена не мечтал о прекрасной жизни для нее.

Помню, как через два с лишним века после описываемых событий, в 1991 году на баррикадах Белого дома в Москве, я предавался мечтам о распрекрасной жизни, которая должна начаться вот-вот, как только мы победим… Мог ли я предположить, что уже совсем скоро девяностые годы назовут «лихими»?

Однако не будем отвлекаться, тем более на ностальгию.

«Нас учили, мечтая, искать самостоятельности в словесном познании истины»[22]22
  Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения. Т. 2. С. 346.


[Закрыть], – вспоминал наш герой о том времени.

Мечта о лучшей жизни не для себя, а для народа… Впрочем, в том-то и дело, что мечта о лучшей жизни для народа и есть мечта для себя.

Древняя Греция – как эталон жизни. Удивительно гармоничный человек, который – так учили педагоги – жил тогда.

Как сделать, чтобы каждый человек достиг такой гармонии? Учить правильно – вот что самое важное. Вот что самое важное – новый человек образуется только тогда, когда его образуют по-новому. Нельзя, образовывая старыми методами, ждать возникновения нового человека, – вывод, который впервые оформился в голове Песталоцци именно в студенческие годы.

В Коллегиуме не учили выстраивать практические программы изменения жизни.

В Коллегиуме учили мечтать.

Строить – это дело революционеров и политиков. Дело романтических юношей – мечтать. Однако без этих мечтаний революционеры да политики никогда ничего не построят.

Позже, оценивая этот период, Песталоцци напишет: «Лично меня увлекала, так сказать, сущность предмета, и я никогда не задумывался над средствами к осуществлению того, чему я учился. У меня было желание видеть осуществленным то, что особенно действовало на мое сердце и мое воображение, но я совсем упускал из виду, что для практического осуществления нужны и практические средства»[23]23
  Цит. по: Абрамов Я. В. И. Г. Песталоцци: Его жизнь и педагогическая деятельность: Биографический очерк // Жизнь замечательных людей: Биографическая библиотека Ф. Павленкова / Сост., общ. ред. Н. Ф. Болдырева. Челябинск: Урал, 1997 (Биографическая серия: 1890–1915). С. 25.


[Закрыть].

Невыученный в юности урок практических действий мешал нашему герою на протяжении всей его жизни: мечтать у него всегда получалось лучше, нежели искать «практические средства». Все, что он создавал, рано или поздно погибало.

Нет, что ни говори, а мечтание тоже может быть делом. Но, во-первых, во время существования его учебных заведений они приносили огромную пользу большому количеству учеников. А главное, на основании своей практики Песталоцци создал свою систему.

Понятно, что юноша, жаждущий построить распрекрасную и счастливую жизнь, передумал быть богословом. Профессия, конечно, достойная, нужная, и что особенно важно, похожая на дедушкину. Но в ней не хватало борьбы, желательно – за справедливость, и недоставало возможности вершить конкретные дела, которые могут облегчить жизнь людей.

И тогда Иоганн Генрих принимает решение стать юристом, чтобы защищать бедных и тем самым активно им помогать.

Почему не педагогом? Для начала потому, что такой профессии – педагог – попросту не существовало. Разумеется, если мы ведем речь не о пьянице, вроде «учителя» Кауфмана, а о настоящем преподавателе, который ставит своей целью именно образование человека.

Собственно говоря, профессия школьного педагога в том виде, в каком мы понимаем ее сегодня, во многом и решающим образом возникла благодаря деятельности нашего героя.

Ах, как страшно поверить в свое предназначение, если оно существует лишь в мечтах! Песталоцци запоминал все уроки Коллегиума, делал выводы, брал пример с лучших преподавателей, чтобы потом воплотить все это в своей работе.

Он шел к познанию себя как школьного учителя настойчиво и одновременно осторожно, боясь признаться в этом стремлении даже самому себе. Так кладоискатель отрывает клад: старательно, упорно, но не спеша, боясь спугнуть удачу.

Итак, наш герой решил стать юристом, чтобы иметь возможность активнее помогать бедным.

Но не стал. Странным образом Иоганн Генрих Песталоцци вовсе бросил учебу.

В декабре 1765 года он должен был сдать экзамен, чтобы продолжить занятия. Но… почему-то не явился на него. Просто не пришел, хотя учился неплохо, и все шансы сдать у него были.

На пересдачу тоже не пришел.

Исследователи жизни нашего героя расходятся во мнении, отчего вдруг такой странный случай приключился.

Некоторые склонны считать, что у Песталоцци в это время разыгралась болезнь, которая-де и помешала сдать экзамен.

Однако в жизни Песталоцци никогда – подчеркну: никогда – не случалось такого, чтобы болезнь препятствовала ему делать то, что он задумал. Даже когда он стал весьма зрелым человеком, а тут – девятнадцатилетний пацан.

Другие считают, что Песталоцци так и не мог понять, чем ему заниматься: вроде как свыкся с мыслью быть богословом, но хотелось борьбы; мечтал стать педагогом, но боялся; решил быть юристом, но довольно туманно понимал суть этого дела. Вот он и взял время на размышление, но, как часто бывает в подобных случаях, в институт уже не вернулся. Может быть и такое. Однако Песталоцци всегда был скорее человеком решительным и безрассудным, нежели рассудительным и раздумчивым.

Мне кажется, что именно в этот момент юный мечтатель Песталоцци ощутил зов борьбы за лучшую народную долю. Он, конечно, – как всегда – не очень понимал «практические средства» этой борьбы, но она манила так, что ни о какой учебе думать было невозможно. Тем более что наш герой любому делу всегда отдавался целиком.

Именно в это время Песталоцци начинает печататься в журналах, которые сейчас назвали бы «патриотическими». Один из них носил забавное, хотя отчасти философское название «Напоминатель», другой – «Агис», названный так почему-то по имени династии царей древней Спарты.

Вам надо объяснять, о чем писал наш молодой журналист?

Пожалуйста!

«Я желаю, чтобы появились политические сатиры на новомодные учения о государстве, которые вырвали бы из сердец наших сограждан идеи свободы и права»[24]24
  Цит. по: Пинкевич А. П. Песталоцци. М.: Журнально-газетное объединение, 1933 (ЖЗЛ: Вып. V–VI). С. 22.


[Закрыть].

Впрочем, в прямую полемику наш герой вступал редко. Предпочитал эзопов язык. Писал как бы о Греции и Древнем Риме, однако все читатели прекрасно понимали, на что намекает.

Идеи свободы и равенства, которые через двадцать с небольшим лет вдохновят Великую французскую революцию, волновали нашего героя нешуточно и искренне. Отвлекаться на учебу не было буквально никакой возможности.

Романтичный молодой человек девятнадцати лет не может не думать о том, на что стоит положить свою жизнь. Так происходит во все времена. У Песталоцци не было выбора: на борьбу за благо народа, за равенство, справедливость и свободу. На что ж еще?

Если вы, дорогой читатель XXI века, воспринимаете эти слова как патетичный лозунг, то, поверьте, бывают такие времена, когда они воспринимаются, как абсолютно ясная цель, к которой надо двигаться непонятным, правда, способом, но настойчиво. На это неясное, но важное движение и жизнь положить не жалко.

Вот, значит, какая ситуация возникла в жизни нашего молодого человека.

С одной стороны, учеба, – пусть даже, во многом, интересная, с мудрыми преподавателями. Комфортное, правильное существование.

С другой – борьба, пусть даже неясная, но манящая и совершенно необходимая. Дело наверняка опасное, но чрезвычайно важное и нужное.

Как вы думаете, что должно было победить в душе девятнадцатилетнего юноши?

В 1765 году Песталоцци покидает цюрихскую школу Коллегиум Каролинум. Никому ни о чем не объявляет, просто перестает ходить на занятия.

Его ждет смутная, но увлекательная борьба. Первая – и единственная на всю жизнь – любовь.

И много чего еще – невероятного, трагического, прекрасного… Разного.

Но наш герой, разумеется, пока ничего этого не ведает.

Он рвется в борьбу, – и находит любовь.

Находит любовь, – и утверждается в своем единственном призвании.

Утверждается в своем единственном призвании – и первая же попытка реализовать его на практике заканчивается трагически.

Ищет одно, отыскивает другое. Но, в результате, этот удивительный человек все-таки приходит к тому, что искал.

Впрочем, обо всем по порядку.