Текст книги "Многослов-2, или Записки офигевшего человека"

Г

Государство

Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, то постыдны богатства и почести.

КОНФУЦИЙ, китайский философ

Как возникли первые государства? Давно дело было, уже никто и не помнит: однозначного ответа поэтому нет, а теории есть. Причем, полно их – теорий этих. И все, что характерно, – недоказуемые, но умные.

Скажем, в Древнем Египте и не менее Древней Индии, а также в Вавилоне и Китае считали, что государство возникло в результате некоего Божественного Провидения, а, соответственно, правитель – он не просто так тут правит, он, изволите ли видеть, – наместник Бога на Земле. А как уж он там именуется – царь, фараон или император, значения не имеет. Что понятно. Если ты – наместник Бога, причем тут вообще остальные титулы?

Аристотель, Конфуций и другие древние умы полагали, что государство происходит от семьи. Типа – она ячейка государства. Они представляли дело следующим образом: сначала возникла семья, потом другая, затем – третья… Потом все эти семьи, что разумно, объединились в селенья, а затем уже селенья – что тоже весьма логично – тоже объединились. Вот тебе, будьте любезны, и государство.

Бородатые дяденьки Маркс и Энгельс резко так заявили, что все дело, мол, в частной собственности – как только она появилась, тут же следом за ней – классы, вот тебе, собственно, государство и готово. Они значение семьи тоже не отрицали, но в целом стояли на классовых позициях, потому как были классиками марксизма и деться им было некуда.

Нет, правда, много разных теорий существовало, и до сих пор они появляются. Даже у Фрейда, который, казалось бы, происхождением совсем иного свойства занимался, тоже существовала своя теория рождения государства. Фрейд считал (по-моему, не без оснований), что все люди делятся на организаторов и исполнителей. И когда организаторы наконец подчинили себе исполнителей – тут-то государство и возникло.

В отличие от происхождения самого государства, этимология слова «государство» известна. Причем, этимология эта довольно занятна, метафорична и не так проста, как может показаться.

Даже те, кто вовсе и не знает значения слова «этимология», могут легко догадаться: слово «государство» происходит от всем нам знакомого – «государь». То есть где государь – там и государство. Такой вот вывод можно сделать, прежде чем дальше пойти.

Дальше выстраивается такая этимологическая цепочка: «государь» возникло от общеславянского «господарь», «господарь» – от «господин», а «господин» – от «Господь»…

И теперь нам осталось интереса ради и для общего развития понять, откуда происходит это великое слово «Господь».

Общеславянское «gostьpodь» образовалось слиянием слова «gostь», что, понятно, означает «гость», и «podь», что означает… «хозяин».

Вот это да! Нет, ну как тут в сотый раз не повторить, что русский язык и могуч, и велик, и метафоричен, и интересен? Ну правда же невероятно, что Господь – это Тот, Кто объединяет в Себе Самом и гостя, и хозяина? Он – Хозяин всей нашей жизни и при этом в нашем человеческом мире появляется как Гость.

Но для продолжения нашего разговора важно, что если мы соединим два конца этимологической цепочки, то станет понятно: слово «государство» происходит от слова «Господь». Нравится нам это или не нравится, но государство – это единственно возможная форма объединения людей. Если угодно – форма, данная Господом.

Наши далекие предки к-а-ак объединились в государство, так мы все в нем, любезном, и живем. Чего мы только не изобретали с тех пор, мир сколько раз переделывали-перекраивали, разные формы государственности придумывали, но, как и наши далекие предки, жить продолжаем именно в государстве. И буквально больше негде нам жить… Вот ведь оно как!

Аристотель вообще считал, что государство является необходимой и вечной формой человеческого общежития, без которой люди не могут обходиться, а тот, кто живет вне государства, превращается или в животное, или в божество.

Ну и чего делать? Первым быть не хочется, вторым – не можется. Остается жить в государстве.

Уже значительно позже Гегель написал вообще очень красиво: мол, государство – это образ и действительность разума человеческого общества. Вона как! Одновременно вам, пожалуйста, – и образ, и действительность…

Казалось бы, если кроме государства все равно деться некуда – надо жить в нем по возможности припеваючи. Ан не выходит. В чем проблема? В несправедливости.

Странно, правда? Люди сами придумали объединиться в государство, никто им этого не навязывал. Но практически тут же выяснилось: чтобы государство функционировало, в нем непременно должно быть неравенство. А где неравенство – тут и несправедливость, будьте любезны.

В государствах Древней Индии люди делились на Варны. Три высших варны – жрецы, воины и земледельцы с примкнувшими к ним ремесленниками, а у них в подчинении, само собой, члены низшей варны.

Конфуций делил своих древних китайцев на чиновников и простолюдинов. Первые занимались умственным трудом, а вторые, соответственно, физическим. Во главе этого всего стоял Сын Неба – обожествленный правитель.

Платон подо всем этим, что называется, подвел черту, сообщив интересующимся, что в государстве обеспечению общих интересов должны быть подчинены интересы частные.

Чего только с тех пор не происходило – Христос на Землю явился! – а закон этот остался неизменным. Другими словами: хочешь жить в государстве – подчиняйся, не хочешь – становись животным или реши для себя, что ты – божество. Вот и весь выбор тебе, человек.

Кстати, сам термин «государство» возник позже, нежели государства как таковые: он широко распространился лишь со второй половины XVI века.

Одним из первых начал использовать это понятие знаменитый философ Макиавелли. Умный, хоть и весьма циничный, дяденька этот рассматривал государство как любую верховную власть над человеком. Ну а уж если есть верховная власть, там, понятно, весь остальной народ «отформатируют» как надо, то есть поделят как-нибудь, исходя из личного богатства. И о справедливости можно будет запросто забыть. (Не могу не заметить хотя бы в скобках, что вот эта тяга к форматированию у нас, мне кажется, в крови.)

Макиавелли же принадлежит замечательная мысль о том, что основой власти во всех государствах служат хорошие законы и хорошее войско. То есть еще Макиавелли в самом начале XVI века понимал, что законы – законами, а без хорошей армии власть не удержать.

Итак, мы имеем две аксиомы. Хочешь – не хочешь, живи в государстве. Это раз. Нравится тебе это или нет, но в государстве изначально заложена некоторая несправедливость. Это два. Обязательная несправедливость – такое же свойство любого государства, как горечь – свойство водки. Правда, водку не хочешь – не пей, с государством так не получится: испить придется, причем, до дна.

Другой философ, который и национально, и временно, и вообще как-то нам поближе будет, чем Макиавелли, – Лев Николаевич Толстой, справедливо заметил, что главная причина дурного устройства жизни – ложная вера.

И вот так бывало на протяжении всей мировой истории: как поверит государство во что-нибудь ложное да как подчинит этой вере всех своих граждан – тут-то и начинаются те самые войны, без которых, как мы недавно выяснили, мирно жили всего каких-то 300 лет.

Например, когда государство декларирует: «Наша нация лучше всех!» – это еще полбеды. Беды начинаются, когда оно продолжает: «… а раз так, все иные нации нашей должны подчиниться или мы их уничтожим!»

Как-то так уж вышло, что у любой ложной веры (особенно, если она агрессивна) всегда отыскивается масса поклонников. И тогда все – вперед, круши! Круши не потому, что ты – бандит, а потому, что так повелело тебе государство, его государственная вера.

Понятно, что жить в государстве, где тебя в любой момент может подмять большинство, нравилось – и нравится – не всем. Всегда находились люди, которые хотели из государства уйти в какую-нибудь затворническую жизнь. А то и переделать государство по неким, как им казалось, справедливым законам. Вот, скажем, Михаил Бакунин – один из отцов русской анархии – хотел, чтобы вместо государства был один такой общечеловеческий мир.

Во все времена государство затворников уважало, а с анархистами боролось. При этом подавляющее большинство граждан брать пример ни с тех, ни с других не хотели, а жили себе в государстве, стараясь выстроить с ним приемлемые отношения. Для выстраивания таких отношений, собственно, и была придумана конституция.

Слово это не наше, а латинское – «constitutio», и означает «устройство». Конституция – это устройство, основной закон, по которому живет страна.

То, что можно жить по одному всеобщему закону, люди осознали не сразу. Оно и понятно: когда страной руководит Помазанник Божий или Наместник Бога на Земле, то зачем всеобщие законы нужны? Что Помазанник-Наместник сказал, то и закон.

Правда, заметим, что даже в пору абсолютных монархий находились горячие головы, которые все порывались эту абсолютную власть как-то приструнить. Это ж представить невозможно, что аж в 1215 году (XIII век!) в Англии была написана «Великая хартия вольностей», которая пыталась ограничить королевскую власть.

Но настоящий парад конституций начался в Европе когда? Правильно, после Великой французской революции. Бывалочи, в какой европейской стране короля казнят, тут же начинают справедливые законы вводить и называют их конституцией.

Попросту говоря, конституция – это то, что должно позволять гражданину жить по закону, а не по понятиям. Причем, решает, какие законы должны быть в стране, сам народ. Так повелось.

В преамбуле российской Конституции так прямо и написано: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации… принимаем Конституцию Российской Федерации».

Во всех странах мира народ сам принимает законы, по которым потом будет жить. На референдуме или еще как-то, но сам.

Мне стало интересно посмотреть, какими именно словами провозглашают свое авторство народы разных стран мира. Хотя бы некоторых, крупных.

Конституция США: «Мы, народ Соединенных Штатов, дабы образовать более совершенный Союз, установить правосудие, гарантировать внутреннее спокойствие, обеспечить совместную оборону, содействовать общему благоденствию и закрепить блага свободы за нами и потомством нашим, провозглашаем и учреждаем настоящую Конституцию для Соединенных Штатов Америки».

Конституция Германии: «Сознавая свою ответственность перед Богом и людьми, воодушевленный стремлением служить делу мира во всем мире в качестве равноправного союзника в объединенной Европе, германский народ принял в силу своей конституирующей власти настоящий Основной закон».

Конституция Франции: «Правительство Республики в соответствии с Конституционным законом от 3 июня 1958 г. предложило, французский народ принял, Президент Республики промульгирует Конституционный закон, содержание которого следует: французский народ торжественно провозглашает свою приверженность Правам Человека и принципам национального суверенитета, как они были определены Декларацией 1789 г., подтвержденной и дополненной преамбулой Конституции 1946 г.».

Преамбула конституции Японии вообще написана от имени японского народа: «Мы, японский народ, желаем вечного мира и преисполнены сознания высоких идеалов, определяющих отношения между людьми; мы полны решимости обеспечить нашу безопасность и существование, полагаясь на справедливость и честь миролюбивых народов мира. Мы хотим занять почетное место в международном сообществе, стремящемся сохранить мир и навсегда уничтожить на Земном шаре тиранию и рабство, угнетение и нетерпимость. Мы твердо уверены, что все народы мира имеют право на мирную жизнь, свободную от страха и нужды». В конституции Японии японский народ аж в трех абзацах обращается сам к себе и к остальному человечеству.

Конституция – это вообще такой документ, в котором всегда все написано правильно и верно.

Проблема в чем? В том, что в конституции написано, как надо жить правильно, а реальная жизнь – она неправильна по определению. Вот такое получается противоречие.

Тех, кто нагло и конкретно нарушает конституцию, – к ногтю, на судебную скамейку. Но конституция нередко нарушается не нарочно, а как-то так… ну, не нарочно, понимаете?

Вот, скажем, в статье 9 конституции Италии есть такой пункт: «Республика поощряет развитие культуры, а также научных и технических исследований». А Тонино Гуэрра – знаменитый итальянский писатель и философ, рассказывал мне, как мучительно искал деньги на свои фильмы не кто-нибудь, а его ближайший друг и величайший режиссер мира итальянец Федерико Феллини. Можно ли сказать, что при этом правительство Италии нарушало конституцию?

Или, скажем, пункт 2 статьи 6 Конституции России гласит: «Каждый гражданин Российской Федерации обладает на ее территории всеми правами и свободами и несет равные обязанности, предусмотренные Конституцией Российской Федерации». Если перевести это на язык бытовой, то каждый из нас имеет, скажем, равные права передвижения по нашей Родине. Про машины с мигалками, которые имеют еще более «равные права», чем все мы, – в Конституции не сказано буквально ни слова. А машины ездят, сгоняя нас на обочину жизни. Крупные руководители имеют такие же права, как мы. И останавливать нас, простых водителей, чтобы они могли проехать, – значит, нарушать Конституцию. А не останавливать – значит, подвергать их жизнь опасности, потому что, если президент страны встанет в пробке, он превратится в мишень – и это тоже факт.

Скажем честно: провозгласить что-либо трудно. Но все-таки значительно легче, чем по этому, провозглашенному, жить. Скажем, в 1948 году Генеральная Ассамблея ООН приняла «Всеобщую декларацию прав человека». Это закон? Нет, это декларация. Такой всемирный крик души. Мы, мол, все – нормальные, вменяемые люди, все правильно понимаем про эту жизнь. Громко и смело заявляем: мы за то, чтобы все было по справедливости там… Чтоб по-честному, блин. Без дискриминаций чтобы. Все поняли?

Прямо так в 1-й статье и пропишем: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Понятно? Вот так надо жить. Надо помнить, что написано в статье 3: «Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность». Мы, государства мира, понимаем, что такое хорошо и что такое плохо. И это действительно важно, что мы декларируем свободу и равенство, а не войну и погромы.

А теперь, граждане, идти в мир с Богом и декларацией… В мире не так хорошо со свободой, равенством и справедливостью, как мы декларируем. Но вы уж там постарайтесь, граждане всего мира, жить правильно, верный критерий вам дан.

Итак, жить приходится в государстве – больше негде. В государстве заложена несправедливость: так повелось. Любым государством руководит бюрократический аппарат, представители которого нередко ассоциируют себя с государством, конституцию не имея в виду вовсе.

Ну и чего делать? Для начала помнить, что любое государственное учреждение живет на наши, налогоплательщиков, деньги. Это не поможет, конечно, решить практические проблемы, однако поможет обрести правильное самоощущение. Не мы живем благодаря бюрократическому государственному аппарату, а аппарат этот живет благодаря нам.

Боюсь, что российский человек прочтет эту главу и вздохнет печально: может, все и правильно написано, только ко мне это никакого отношения не имеет. Спорить с этим не буду, но пока мы будем упорно считать, что весь мир живет по неким своим законам, а мы тут как-нибудь сами разберемся, – мы нормальную жизнь вряд ли наладим.

А закончить я хочу цитатой из Дениса Ивановича Фонвизина, которого мы, конечно, любим за «Недоросля» (ну и за «Бригадира» тоже). Есть, согласитесь, некая мазохистская радость в том, чтобы читать комедии, написанные в XVIII веке, и убеждаться, что ровным счетом ничего не изменилось.

Так вот не изменилось не только в комедиях Фонвизина. В своем «Рассуждении о непременных государственных законах» Денис Иванович писал, что, в сущности, для блага государств и народа всего «два пункта» и надобны: вольность и собственность. Он даже два эти слова выделил, чтоб мы, видать, лучше поняли.

Вот уж больше 200 лет прошло, как эти слова сказаны, а мы все в них не врубимся никак…

Там, где государство, – там и общество. Причем, хотелось бы, чтобы не просто так общество себе какое-то, а вот именно, чтобы гражданское.

А нам как раз алфавит и диктует про гражданское общество поговорить.

Поговорим?

Гражданское общество

Общество… – это не синоним государства. Это сфера «действий сообща», которые осуществляются добровольно и в то же время определяются чувством долга по отношению к другим людям и социальной системе, на которую опирается свобода.

Дэвид ГРИН, английский историк и политолог

Почитаешь разные умные книжки, и складывается ощущение, что общество – это то, о чем мы мечтаем, и то, что мы строим. А то, что мы в нем живем, вроде как бы и не важно.

Мы, в смысле человечество, все время живем в чем-то таком, что надо переделывать, доводить до ума и так далее, и прочее. Жизнь, которой живет человечество, человечеству, как правило, не нравится. Ну и как быть? Государство переделывать обременительно, да и страшно: тут необходимы или революции, или реформы – и то и другое малоприятно, конечно. Вот и получается: хочется улучшить социальную жизнь – улучшай общество. Ну а нет сил – так мечтай о новом и прекрасном.

Вот люди и мечтали. Постоянно. Одним из самых известных таких мечтателей был, конечно, Томмазо Кампанелла – автор знаменитой утопии «Город солнца». Кстати, жил Томмазо в эпоху, которую мы красиво называем «итальянское Возрождение», и сам он именуется «философ итальянского Возрождения». Казалось бы, живи себе в эпоху с таким красивым названием – и радуйся, возрождайся, философствуй…

Но справедливости ради надо заметить, что сам Кампанелла, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, как красиво называется его эпоха, потому что претерпел Томмазо массу таких ужасных испытаний, не приведи Господи никому.

Чтобы придумать книгу о прекрасной и счастливой жизни, Кампанелле пришлось выдержать следующее. Как было принято в эпоху с красивым именем Возрождение, бедного Томмазо обвинили в колдовстве и стремлении свергнуть существующий строй, арестовали, пытали и наконец объявили сумасшедшим. И вот невинный человек, избитый, однако, до такой степени, что с трудом поднимает перо, полулежит в тюремной камере – сидеть трудно от побоев – и сочиняет книгу о прекрасном обществе добра и справедливости.

Истерзанный, страдающий ни за что мечтатель – это, если угодно, для меня символ человечества. Метафора такая. Израненное в многочисленных войнах, страдающее ни за что человечество все мечтает о прекрасном обществе, и никакой буквально «сбычи мечт» не происходит.

Нет, конечно, оно не только мечтает, но и анализирует. Это уж как водится! Не вдруг отыщешь такого философа, который бы отказал себе в удовольствии порассуждать о том, что такое общество.

Великий немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте утверждал, что человек предназначен для жизни в обществе; он должен жить в обществе; он не полный человек и противоречит самому себе, если живет изолированно. То есть деться некуда, надо жить тут. Понятно.

Карл Маркс говорил, что общество – это продукт взаимодействия людей. Потому что только люди производят продукты и инструменты, необходимые для жизни. А чтобы все это делить между людьми, должны быть выстроены взаимоотношения. Опять-таки, о чем вел речь пламенный философ? Да все о том же: все люди ведь взаимодействуют, вот и живите теперь в продукте этого самого взаимодействия. Чего, как говорится, «навзаимодействовали» – в том, как говорится, и живите.

В любом учебнике по философии можно прочесть про то, что общество характеризует четыре сферы его жизни: экономическая, социально-бытовая, политическая, духовная…

В обществе живут и одновременно его строят. То есть не будет таким уж большим преувеличением сказать, что вся история человечества – это такой большой капитальный ремонт общества.

За государство отвечает власть. Мы ее, собственно говоря, и выбираем, чтобы она за наши деньги отвечала за государство.

За общество отвечаем мы. В сущности, каждый человек отвечает за то, чтобы общество жило хорошо и правильно.

С советских времен бытует у нас такое глубоко положительное словосочетание «общественно активный человек». Это кто ж такой, а?

Иногда нам кажется, что это та чудесная личность, которая активно занимается политикой. К счастью, это не так. «Общественно активный» – это тот, кто занимается обществом, а не государством. Другими словами: общественно активный – это тот, кто занимается решением неполитических проблем жизни страны.

Должен признаться, что меня очень обрадовали результаты социологического исследования, которое провел Фонд «Общественное мнение». В результате этого исследования выяснялось, что среди молодежи политикой интересуются 34 %, а не интересуется – 64 %. (2 % несчастных молодых людей не знали, что ответить.)

Означает ли это, что 64 % – неприятные, ленивые, общественно неактивные человеки? Не думаю. Может, конечно, такие нехорошие тут тоже есть, но хочется надеяться, что какой-то процент не желает заниматься политикой, но хочет, скажем, строить гражданское общество.

Так получается, что, когда народ говорит: мы, мол, не так живем, нельзя ли построить что-нибудь более симпатичное, – он, народ, имеет в виду именно гражданское общество. Ничего лучше не придумано. Гражданское общество – это есть вершина обществостроения.

О гражданском обществе заговорили с легкой руки английского философа Джона Локка в середине XVII века…

Считается, что в России в то время было не до гражданства. Мы, мол, вообще такого слова не знали: у нас все больше пьянство, отсталость и вообще – крепостное право. Между тем, в том же самом XVII веке русский просветитель Епифаний Славинецкий вот какой вопрос задавал: «Что есть гражданство?», и сам же на него отвечал: «Гражданство есть обычаев добросклонность и человекопочитательство».

Правда, русских философов в далеком XVII веке как-то не очень слышали, а Локк был услышал. До него люди все как-то больше мечтали о разных «городах солнца», а тут Джон этот пришел, да и заявил резко и конкретно: личность, мол, выше государства. Шутки шутками, но это был, если угодно, переворот в сознании.

Локк предлагал людям заключить некий общественный договор, то есть создать гражданское общество, которое, собственно говоря, и будет основой политической свободы гражданина.

Вот с тех самых пор – напомню, с середины XVII века, то есть 300 с лишним лет, – все убеждены в том, что мир наш социальный устроен следующим, не весьма приятным образом.

Есть государство – штука необходимая, но малосимпатичная. Государство только и думает о том, как бы ему человека лишить свободы и использовать в своих, государственных, нуждах. В том, что у государства – свои нужды, а у человека – свои, кажется, уже давно никто не сомневается. И есть слабый, беспомощный человек, вынужденный этому «злому» государству подчиняться.

Чтобы государство нас, бедных граждан, окончательно не раздавило, мы должны построить гражданское общество, которое будет буфером между нами и государством.

Помните, мы буквально только что говорили, что общественно активный – это тот молодец, который занимается решением неполитических проблем жизни страны? А если не получается эти самые неполитические проблемы решать без вмешательства политиков? Вот там, где этого не получается, там, значит, никакого гражданского общества и нет.

Тут надо иметь в виду вот что. Если государственная власть не захочет, не будет никакого гражданского общества. То есть власть должна развиться до такой степени сознательности, чтобы способствовать созданию того, что будет ее, власть, ограничивать и контролировать.

Однако факт остается фактом: отсутствие гражданского общества – верный признак тирании. Если человеку кроме как в государственные органы больше обратиться некуда – значит, это государство не хочет человеческой свободы, а желает человеком этим управлять так, как ему, государству, больше нравится.

Придя к власти и победив в Гражданской войне, большевики начали бороться с любой гражданской самостоятельностью. В 1924 году они выпустили постановление с замечательным названием (прошу прочесть внимательно): «О порядке утверждения уставов и регистрации обществ и союзов, не преследующих цели извлечения прибыли и распространяющих свою деятельность на всю территорию Союза ССР, и о надзоре над ними» (выделено мной. – А. М.). Вот про надзор – это особенно здорово, согласитесь.

Оставались, правда, безнадзорными всякие творческие объединения и группировки, но и с ними тоже все решили быстренько: в 1932 году вышло постановление ЦК ВКП (б) «О перестройке литературно-художественных объединений», в соответствии с которым всякие объединения и группировки ликвидировались и создавались единые творчестве союзы.

Партийных руководителей, конечно, мало волновало, что, выпуская такое постановление, они как бы подчеркивали, что в СССР нет больше гражданского общества. Зато было социалистическое. Тут уж, как говорится, одно из двух: либо строить гражданское общество, либо социалистическое под надзором начальства. Такой вот выбор…

Если не ошибаюсь, Черчилль здорово сказал про Советский Союз: мол, это такая страна, где ничего нельзя, а все, что можно, то обязательно. Ну разве гражданское общество в таких условиях построишь?

Любая власть не только правит, но и подает пример. Мне вообще кажется, что гражданское общество начинается с того, что правители уважают сограждан, перестают им врать. Если правительство врет своим согражданам и их не уважает, то сограждане очень хорошо понимают: таковы правила игры, надо врать и не уважать друг друга. Тогда все будет хорошо. Только вот гражданское общество не построится ни фига.

В потрясающей книге Дэвида Грина «Возвращение в гражданское общество» рассказывается об английских обществах взаимопомощи…

Не надо пролистывать эту страничку! Не надо! Понимаю, что скучноватое название. Общество взаимопомощи… Да еще английское… А история, на самом деле, потрясающая, правда.

Вот вы только представьте, что в XVIII веке англичане решили, что нечего им ждать милостей от государства… Не в том смысле, что, мол, взять их – наша задача. Нет, тогда была бы революция. Англичане просто постановили объединиться в эти самые общества взаимопомощи, которые наладят жизнь людей без вмешательства государства вообще. Люди собирали взносы, формируя кассу, а потом, ежели кто заболел или в семье умер кормилец, – ему выдавали определенную сумму.

В советские времена было нечто похожее – касса взаимопомощи называлось. Но у англичан степень свободы была принципиально иной: общества взаимопомощи от государства не зависели никак. А размах их был невероятный! Вы только гляньте, какие цифры. К 1801 году в стране действовало 7200 таких обществ, в состав которых входили 648 тысяч человек. А всего через два года обществ стало 9672, а членов – более 794 тысяч. Некоторые общества торжественно стали называться «ордена», для того, чтобы вступить в них, даже требовалось произнести некую красивую клятву.

Но, по сути, это были абсолютно независимые от государства организации, помогающие людям нормально жить. Они были куда популярней профсоюзов, потому что пользы приносили несравнимо больше. Вы понимаете, что получается? Сотни тысяч англичан на протяжении полутора веков осуществляли медицинское и пенсионное обеспечение вне государства. Сами по себе.

Так все шло и шло аж до середины XX века. А потом общества погибли. Чего это вдруг? По политической какой причине? Не-а, мы ж не в России, чай. Проворовался кто-то? Не-а, мы ж в Англии. Волей или неволей их уничтожила власть. Государство ввело систему обязательного медицинского страхования. Из лучших побуждений, разумеется. То есть государство взялось делать то, что делали общества взаимопомощи. Не могли люди платить и в государственную казну, и в общественную. И все. Погибли общества. Но остался пример того, как люди могут сорганизоваться и наладить себе хорошую жизнь совершенно без помощи государства.

Когда читаешь книги про гражданское общество, то кажется, что ты читаешь сводку с полей сражений между государством и обществом. Государством, естественно, плохим, а обществом – несчастным, то есть хорошим.

Сегодня никто и не мечтает о том, что в гражданском обществе не останется никакого смысла просто потому, что само государство будет, скажем так, абсолютно гражданским. Все понимают: такого чуда не случится никогда.

Поэтому, ребята, давайте-ка строить гражданское общество, которое будет защищать наши интересы и оберегать нас от государства, созданного, вроде бы, нами и для нас, но при этом нас и использующее, и эксплуатирующее.

В замечательной книге (правда, с очень скучным названием) одного из лучших знатоков и теоретиков гражданского общества Александра Аузана «Три публичные лекции о гражданском обществе» делается вывод о том, что главная слабость гражданского общества – это когда оно не справляется с основной своей функцией: не производит публичных благ.

Ага! Оп-па! Вот оно! Мы переложили функции государства на общество, которое стремится стать гражданским.

Для нас стало естественным, что государство не производит публичных благ. А зачем тогда оно нужно? Просто потому, как мы выяснили буквально в предыдущей главе, что никакой иной формы для объединения большого количества людей нет? Или для порядку? Чтоб было? Чтоб с другими государствами боролось за свой суверенитет? Чтобы укреплялось? Гордилось чтобы самим собой? А нужно для создания публичных благ. Попросту говоря, для создания нормальной жизни – мы создадим гражданское общество.

Получается, что государство взвалило на общество заботу о самом себе. Если у общества получается о себе заботиться, значит, оно гражданское и демократическое. Не получается – значит, не гражданское и не демократическое.

Что такое хорошее государство? Если попросту, без политологических изысков? Это такое государство, которое помогает обществу о себе заботиться.

А само-то государство чего делает? Оно для чего, если нормальную жизнь нам с вами обеспечить не может?

Весь мир ведь не борется за «гражданское государство», он борется за «гражданское общество». Наверное, так и надо. Только меня – не политолога, не специалиста, а просто гражданина – волнует и удивляет два обстоятельства.