Текст книги "Большая охота"

– Этот горожанин как-то странно на меня пялился, – закончила свой рассказ Изабель. – Боюсь, как бы мессир Бертран не повелел кричать наши приметы на рыночной площади, назначив щедрое вознаграждение за голову…

То путешествие через городок Безье Гай Гисборн впоследствии предпочитал не вспоминать. Опасаясь показываться на улицах, они крались закоулками, через помойные ямы и вонючие задворки овчарен и хлевов. На задах какого-то трактира к ним привязалась свора бродячих псов. Проклятые шавки напасть не решались, благо Гисборн то и дело останавливался и отмахивался подобранной палкой, но неотвязно тащились следом и подняли такой лай, что услышали бы, пожалуй, аж в Куизе. Перебираясь по шаткой доске через сточную канаву, Франческо поскользнулся и упал, вымазавшись по уши. Девица Изабель зацепилась за ржавый крюк подолом платья, тут же украсившимся длинной прорехой. В довершение бедствий они спутали повороты и долго искали нужную улицу, а Мак-Лауду явственно становилось все хуже, хотя он изо всех сил старался этого не показывать.

…Преодолев все вышеозначенные мытарства, около седьмого часу дня[1]1
  Речь идет о т.н. «монастырских часах». Термины «Полунощница/Бдение» соответствуют 23–3 часам ночи, «Хвалитны/Заутреня» – 4–5 утра (рассвету), «Час первый» – 6–7 утра, «Час третий» – 9-10 утра, «Час шестый» – полудню, «Час девятый» – 14–15 часам дня, «Вечерня» – 17–18 часам (закату), «Повечерие» – 20 часам вечера. «Монастырские часы» зависят от времени года и времени восхода и заката солнца в каждой конкретной местности.


[Закрыть] беглецы стояли перед низкой въездной аркой угрюмого и неприступного с виду дома, сложенного из серого с желтыми прожилками гранита. В глубине арки темнели наглухо запертые ворота, над замковым камнем осенний ветерок слегка покачивал знамя, сшитое из черного и белого полотнищ. Сбоку от ворот Франческо обнаружил длинную цепочку с кольцом и, вопросительно глянув на спутников, несколько раз дернул за нее. Где-то в глубинах дома призывно забрякал колокольчик.

– Гай, скажешь прислужнику – «Черное, белое и золотое», – прохрипел шотландец, обессиленно привалившись к стене. Сэр Гисборн хотел переспросить, опасаясь, что не расслышал условной фразы в точности, как в темных досках внезапно разверзлось тщательно замаскированное круглое оконце и сиплый голос равнодушно осведомился:

– Кто, к кому, по какому делу?

– Черное, белое и золотое, – значительным голосом проговорил англичанин слова пароля.

За воротами воцарилось удивленное молчание. Потом оконце мрачно хрюкнуло:

– Ну?

Гай озадаченно оглянулся на Франческо. Франческо, подняв брови, посмотрел на Изабель. Та пожала плечами и ткнула большим пальцем в Мак-Лауда: мол, все вопросы к нему.

– Может, ваше произношение в этих краях не понимают? – предположила девица. – Сэр рыцарь, повторите еще раз, да повнятнее!

Гисборн наклонился к самому окошку – и оказался нос к носу с жуткой небритой ряшкой, чьи тугие щеки заполнили оконце едва не целиком. Маленькие сонные глазки смотрели на ноттингамца безо всякого выражения.

– Черное, белое и золотое, – чуть ли не по слогам произнес Гай прямо в эти глазки, морщась от исторгаемого привратником чесночно-пивного «аромата».

– Ну? – опять прогудела рожа.

– Тупой, что ли?! – не выдержала мистрисс Уэстмор, нетерпеливо отпихивая Гисборна и сама просовываясь к глазку. – Послушай, милейший! Ты понял, что говорит тебе благородный рыцарь? Черное, белое…

– Да слышал, не глухой! – просипел привратник. – Чего надо-то?

– Нуждаемся в помощи! – взмолился Франческо, не в силах более выносить сей фарс. – В помощи и убежище!

– Так бы сразу и говорили. Заходите, – окошко захлопнулось, приоткрылась калитка.

Узкая, едва человеку протиснуться, окованная железными полосами и со скобами для здоровенного засова. За воротами арка продолжалась, в ней царил полумрак, разгоняемый светом пары факелов. Шагах в пяти Гай увидел опущенную решетку и внутренний двор с рядами желтеющих кустов шиповника. Привратник – здоровенный детина, вольнонаемный слуга Ордена, судя по мирской одежде и скромному крестику алой эмали, – задвинул на место бесшумно скользящие засовы, набросил крюки и молча поманил незваных визитеров за собой. В стене подворотни открылась неприметная дверца, за ней – три истоптанные каменные ступеньки вниз и каморка со скамьями вдоль стен и узким оконцем, забранными прутьями.

– Тут ждите, – распорядился дозорный. – Я извещу кого нужно.

Он удалился, предусмотрительно закрыв дверь снаружи на засов.

Мистрисс Изабель уселась на лавку, благовоспитанно сложив руки на коленях и натянув поглубже капюшон плаща. Нервно ерзавший Франческо устроился по соседству с ней. Мак-Лауд кучей плохо соединенных между собой костей рухнул прямо на пол.

Ноттингамец выглянул в окно. Проем находился ниже уровня земли, и все, что удалось ему разглядеть, это край мощеного булыжником двора. Сейчас привратник позовет кого-то, обладающего правом принимать решения. Придется внятно и по возможности правдоподобно изложить целый ворох событий последних дней – но возможно ли это? Будь он магистром здешней прецептории, не поверил бы ни единому слову столь подозрительных личностей. Вдобавок с ними пришла женщина, а всем известно – храмовники весьма и весьма неодобрительно относятся к тому, чтобы в их владениях гостили представительницы слабого пола. Как бы мистрисс Уэстмор не попросили удалиться… Но тогда вместе с ней уйдет и Франческо – и будет совершенно прав, ибо даже столь самоуверенную девицу нельзя бросать в одиночестве…

Минуло не менее получаса – так думалось изнывавшему от неопределенности милорду Гаю. Наконец за дверью затопали шаги, лязгнул снимаемый засов и, пригнувшись, в низкую дверь вошли двое. Один – уже знакомый Гаю зверообразный привратник, другой – человек средних лет, носивший поверх обычной одежды суконную черную хламиду с нашитым на плечо алым крестом.

«Сервент, – сообразил англичанин, вспомнив то немногое, что знал о порядках в Ордене Храма, – сержант, самый низший чин. Недавно вступивший оруженосец, еще не дослужившийся до посвящения в рыцари, или, напротив, ветеран, не рвущийся к вершинам. И на том спасибо. Вряд ли этот станет нас о чем-то расспрашивать. Можно надеяться хотя бы на пару часов передышки».

Безымянный храмовник молча оглядел потрепанную компанию – взгляд у него был цепкий, мгновенно оценивающий, кто чего стоит. Привратник свирепо сопел у него за плечом, многозначительно похлопывая себя по лопатообразной ладони устрашающего вида дубинкой и молчаливо намекая: чужакам здесь не слишком рады. Наконец брат Ордена изволил заговорить:

– Ваш друг может идти самостоятельно? Он болен или ранен?

– Он… э-э… – замялся Гай, подбирая нужное слово.

– Ранен, болен и устал, – сухо сказала Изабель. Мак-Лауд, подтверждая ее слова, застонал.

– Что ж, о нем позаботятся, – смилостивился храмовник. – Оружие ваше оставьте здесь и следуйте за мной. Бернардо, помоги сему достойному мужу подняться в келью.

Из оружия нашлись только позаимствованные в «Белом быке» меч и кинжал. Разоружившись, незваные гости проследовали под беззвучно поднявшейся решеткой, по одной из обрамлявших прямоугольный двор крытых галерей, вверх по узкой скрипучей лестнице, втиснутой меж двух соседствующих зданий, через длинный сумрачный коридор, делавший неожиданные повороты то вправо, то влево… У Гая создалось впечатление, что они идут по маленькому замку – впрочем, прецептория и задумывалась своими создателями, как нечто среднее между монастырем и крепостью – причем сопровождающий делает все, чтобы пришлецы никому не попались на глаза.

Вольнонаемный Бернардо, похоже, был здоровее быка – даже не запыхался, волоча практически висящего на нем шотландца. Им не встретилось ни единой живой души, не считая шмыгнувшей мимо пары слуг в одном из дворов, хотя повсюду ощущалось близкое присутствие большого числа людей. Сэр Гисборн понятия не имел, что думают его сотоварищи, но ему самому прецептория внезапно стала симпатична – витающим в ее стенах чувством надежности и защищенности. Может быть, это был очередной обман, а может, тоска самого Гая по четкой и понятной картине мира, где все расставлено по надлежащим местам, и ложь не пытается выдавать себя за истину.

Очередной переход закончился в маленьком тесном дворе, разделенном кованой решеткой, сквозь которую высовывались ветви барбарисовых кустов, уже тронутые осенней желтизной. Гости один за другим прошли через неприметную калитку и по узкой дорожке, усыпанной толченым кирпичом, вышли к крыльцу скромного одноэтажного дома – сложенного, как и все здешние строения, из камней изжелта-серого оттенка. Внутри домика обнаружилось четыре или пять небольших комнатушек, выходивших в общий коридор. Убранство состояло из самых необходимых вещей вроде кровати, стола и пары скамей, но после недавних передряг даже столь скромное жилище представало дворцом.

– Располагайтесь по собственному усмотрению, – проводник кивнул на двери комнат. – Поесть вам принесут. Если понадобится что-нибудь еще – скажите слугам. Магистр д'Альби выражал намерение в скором времени побеседовать с вами.

Завершив наставительную речь, сервент Ордена удалился, закрыв за собой дверь и заперев ее снаружи на засов. Вместе с ним удалился мрачный Бернардо, сгрузив обмякшее тело Мак-Лауда на лавку.

– Немногословны и угрюмы, но настроены вроде бы доброжелательно, – вынесла решение девица Изабель, приоткрывая дверь ближайшей комнаты и заглядывая внутрь. – Или, по крайности, не враждебно.

* * *

– Вы как хотите, а я пошел спать, – заявил Гисборн, едва захлопнулась дверь за зверообразным привратником. – Даже если через два часа нас поволокут на расправу, плевать – по крайней мере, эти два часа я проведу в настоящей постели.

Душераздирающе зевая, он и впрямь двинулся к ближайшему лежаку. Франческо собрался было последовать его примеру, однако был тут же довольно бесцеремонно остановлен. Цепкие пальцы Мак-Лауда придержали его за ворот рубахи и притянули к себе, усадив рядышком на скамью. По такому случаю сил у шотландца хватило с избытком.

– Не спеши, малыш, – просипел Дугал. – Поговорить надо.

– Perla Madonna, что еще?! – из уст итальянца вырвался самый настоящий стон. В конце концов, изрядно вымотались все, Франческо не был исключением. – Что вам от меня надобно, мессир Дугал?!

– Сущий пустяк, – осклабился кельт. – Один вопрос. Совсем маленький, простенький такой вопрос. Ответишь на него, и можешь дрыхнуть хоть до Страшного Суда. Как верно заметил Гай, вполне может статься, что вольной жизни нам осталось всего ничего. Так что не обессудь, я вынужден спешить. Ты еще не догадался, о чем я?

– Ради всего святого, Дугал, – вмешалась Изабель. Не делая попыток вырваться, несчастный Франческо только хлопал глазами на своего мучителя. – Что тебе нужно от мальчишки? Прекрати экзекуцию и говори толком!..

– Толком? Хорошо, – Мак-Лауд разжал пальцы, и Франческо немедленно отскочил на безопасное расстояние. Шотландец обвел спутников мутным от усталости взглядом. – Так вот, если толком, то вы совершенно правильно коситесь на меня, как на зачумленного…

– Мы не косимся, – заикнулся было Гай.

– Да брось, я ведь не слепой, хвала Создателю! И не перебивай меня, сэр рыцарь. Я отлично знаю, что с разорванной глоткой и пробитой печенкой люди не живут. Там, в ущелье около Ренна, я умер, и меня закопали. Но вместо того, чтобы спокойно гнить в яме, я почему-то встал и пошел, аки Лазарь из Вифании! И вот до сих пор хожу, говорю, вытаскиваю ваши задницы из всяких передряг, каждой минутой своего существования противореча всем законам людским и Божьим! И сдается мне, тут приложил руку вот этот юный красавчик!

Указательный палец Дугала нацелился на растерянно моргающего Франческо Бернардоне.

– Я желаю знать, парень, почему я не могу умереть по-человечески! Что ты такое сотворил со мной, покуда я валялся без памяти в проклятом Богом замке? Уверен, что бы это ни было, случилось оно именно тогда. Тогда, после драки с Рамоном – ну, вспомнил?

– Я думал, так будет лучше… – пробормотал Франческо. – Тогда, в Ренне… Вы были при смерти…

– Ага! Я угадал. Ну, и что дальше? – подбодрил шотландец. – Давай, не стесняйся! Как говорят святые братья, скажи правду и посрами дьявола. Значит, я был при смерти. Потом ты что-то сделал, и я мгновенно ожил. Уж не хочешь ли ты сказать, мой юный друг, что излечил меня возложением рук, а заодно даровал телесную неуязвимость? Ба! Возможно, будет правильнее именовать тебя… из какого захолустья ты родом, из Ассизи? Святой Франциск Ассизский, а?

Низко опустив голову и покраснев так, что заметно было даже в сумерках, итальянец еле слышно выдавил несколько слов.

– Что? Не слышу! – рявкнул Дугал.

– San Gradualis, Святой Грааль, – по-прежнему тихо, но вполне отчетливо на сей раз повторил Франческо. – Я дал вам напиться из чаши Святого Грааля. То есть, мне кажется, это была именно та чаша. Я не знал наверняка, но решил, что вреда все равно не будет.

Повисла гробовая тишина.

Дугал выглядел, как человек, только что получивший по башке дубиной. У мистрисс Уэстмор самым натуральным образом отвисла челюсть и округлились глаза. Гисборн соскочил со своего топчана. Франческо, глядя в пол, нервно крутил на пальце серебряное колечко.

Потом все загомонили разом.

– Это такая невзрачная деревянная посудина? – ошеломленно спросил Дугал. – Не может быть! Мы в Дингуолле из таких сидр пили, а Грааль, он… он совсем другой… золотой с каменьями… наверное…

– Рехнулся, не иначе, – пробормотала Изабель. – Но если и правда… Грааль… да, это все объясняет, но это невероятно, клянусь Богом…

– Мессир Дугал, я из лучших побуждений, честное слово, я же не думал! – заторопился итальянец. – Вы умирали, и я по чистому наитию…

– Да подождите вы! – рыкнул Гай, ошарашенный новостями. Ибо Франческо утверждал, будто держал в руках вещь, священную для любого христианина и утраченную в незапамятные века.

Одна из величайших реликвий мира, наряду с Древом Истинного Креста и Копьем Лонгина. Крест и Копье были потеряны два года назад в Святой Земле, в великой битве при Тивериаде. Что же до Чаши Грааля, то в запутанной истории ее странствий вряд ли могли толком разобраться самые высокоученые клирики Сорбонны и Кентербери. Все сходились в одном – Чаша существовала, у подножия Голгофы Иосиф Аримафейский наполнил ее кровью Христовой… и затем на три столетия святая реликвия исчезла из мира. Где она хранилась все эти годы, чьи руки прикасались к ней – знает один лишь всеведущий Господь да еще, может быть, немногие особо доверенные ангелы.

Спустя триста лет неутомимая Святая Елена, императрица Византии, собирательница реликвий времен земной жизни Христа, будет держать Чашу в руках и с трепетом поставит ее на алтарь церкви во Имя Страстей Господних в Иерусалиме. Однако пройдет еще полтора столетия, и неведомые пути приведут Чашу в павший под ударом готов Рим. Здесь ее история становится двоякой, как течение разделившейся на два рукава реки. Около 500 года от Рождества Христова свет Чаши воссияет на далеком острове Альбион, при дворе правителя полудикого племени бриттов, Артура. Однако в это же время Священный Сосуд пребывает в сокровищнице франкских королей, наследников легендарного Меровея. Рыцари Круглого Стола, призванные Артуром, ищут Чашу по всему свету и обретают ее в таинственном замке Монсальват. Меровеи ничего не ищут и никуда не стремятся, храня свое сокровище… в замке под названием Монсальват.

Рукава истории сливаются воедино. Паломники ко Гробу Господню опять воочию зрят Чашу на ее исконном месте, на алтаре иерусалимской церкви.

В начале десятого века последователи воинственного пророка Мухаммеда захватят Вечный Город, разграбят христианские святилища… а Чаша вновь исчезнет. Одни скажут – ее укрыли в тайнике. Другие будут уверять – она сама покинула Иерусалим, ибо он перестал быть для нее надежным пристанищем. Третьи шепнут – Чашу украли арабы и теперь ищут, кому бы из европейских государей продать ее подороже. Четвертые… Бог его знает, что скажут четвертые?.. Предводители первого из Крестовых походов и их воины утверждали, якобы все три сокровища христиан были обретены в Иерусалиме, но с той поры миновало почти сто лет, и алтарь пустует…

Только пилигримы и паломники долгими вечерами рассказывают о чудесах, произошедших в Компостелле или в Тулузе, об исцелениях смертельно больных и о неземном свете, сходящем на землю… О маленькой чаше, вырезанной из куска старого дерева, чуть теплой на ощупь, взявшейся неведомо откуда и пропавшей неизвестно куда… Молва приписывала Святой Чаше всевозможные чудесные свойства – в том числе и бессмертие для приобщившегося божественной благодати.

Но одно дело – слушать занимательную байку у костра, на сон грядущий, и совсем другое – самому столкнуться с легендарной реликвией, так сказать, в действии. Гисборн ощущал себя рыбаком, поймавшим в сети морского змея из древних саг. Вот он, змей – только руку протянуть. А ты стоишь на берегу дурак дураком и лихорадочно соображаешь: как же так и что теперь делать? Бежать за подмогой, тянуть самому? Закоптить живую легенду на зиму? Разрезать сети – пусть себе плывет?

Или там вовсе не змей? Обман зрения, причудливая коряга с бородой из водорослей?

– Франческо, тебе не кажется, что ты… э-э… слегка преувеличиваешь? Посуди сам, откуда здесь, в этом безбожном краю, взяться Святой Чаше?

Итальянец наконец оторвал глаза от пола. Выглядел он до чрезвычайности несчастным и удрученным.

– Пути Господни неисповедимы, мессир Гай. Я не знаю. Не могу ничего объяснить. Знаю только, что наткнулся на эту вещь в крипте под замковой часовней. Только увидел ее, меня… ну, словно что-то под руку толкнуло. Взял в руки, почувствовал… И еще свет… нет, даже не свет, а как будто… как если бы что-то живое, но не человек, не зверь, а… – от волнения он сбился и перешел на родной язык, потом безнадежно махнул рукой. – Правда, не знаю. Не спрашивайте.

– Coglione, болван, – скривилась практичная Изабель Уэстмор. – У тебя хоть достало ума прихватить его с собой? Где он – в каком-нибудь из вьюков? Проклятье, неужели Джейлю досталась и Святая Чаша тоже?!

– Украсть реликвию? Украсть San Gradualis?! – ужаснулся юноша. – О, нет! Он остался там, на столе… или на подоконнике, я точно не помню…

– Дважды болван, – припечатала девица. – Однако ты меня удивил. Я уж и не думала, что еще способна удивляться… Подумать только! Святой Франциск и бессмертный горец, вот умора!

– Да, – деревянным голосом произнес Дугал. – Смешно. И что мне теперь делать с этим бессмертием?

– Ну как же! – мистрисс Уэстмор веселилась от души. – Радоваться, конечно! В любое сражение – без всякого страха, оружие врага бессильно, отрубленные конечности отрастают заново! Герои древности, и те бы обзавидовались! А может, вкупе с бессмертием тебе досталась еще и вечная молодость, а, мессир Дугал?

– Поди к дьяволу, ехидная ведьма, – мрачно буркнул шотландец, с трудом поднимаясь со скамьи. – Спасибо, Френсис. Удружил. Век не забуду.

Придерживаясь за стену, он неверной походкой двинулся к ближайшей лежанке.

– Мессир Дугал, не стоит отчаиваться! – жалобно крикнул ему вслед Франческо. – Нам не дано проникнуть в замыслы Господни. Может, Он уготовал вам впредь великую участь…

* * *

Время неспешно текло мимо, отмечаемое перезвоном колоколов орденской часовни. В стоявший на отшибе странноприимный дом почти не долетало звуков, сопровождавших повседневную жизнь прецептории, и можно было только догадываться, чем заняты населяющие ее братья. В десятом часу под охраной двух сержантов явилась кухонная прислуга, принеся завернутые в овчину судки, а в качестве приятного добавления к ним – небольшую корзину с кувшинами местного вина. Вкусный запах съестного мгновенно пробудил Мак-Лауда ото сна, и шотландец набросился на еду, аки голодный волк. Остальные, впрочем, нимало от него не отставали. Гай взирал на Дугала с изумлением: кельт поразительно быстро восстанавливал силы. Сейчас уже сложно было заподозрить, что всего три часа тому назад сей достойный муж уверенно стоял одной ногой в могиле.

После трапезы ждал еще один приятный сюрприз: явившийся служка проводил мужчин в купальню, где вдоль стен стояли громадные деревянные бадьи с нагретой водой и где Гай, Дугал и Франческо наконец сменили вонючую рванину на чистое льняное белье. Некоторое затруднение возникло с мистрисс Уэстмор: орденский устав не предусматривал купания женщин вместе с братьями-рыцарями. После краткого совещания четверо дюжих служек с натугой подхватили бадью и поволокли в гостевые кельи.

– Вся эта дармовая роскошь неспроста, – заявил Мак-Лауд, ожесточенно оттирая с себя пот, кровь и грязь.

Гисборн бросил на него быстрый взгляд и вновь покачал головой в немом изумлении: жуткие шрамы от арбалетных болтов на горле и под ребрами теперь выглядели… старыми. Месячной, самое малое, давности. Да и голос Мак-Лауда значительно окреп, хотя по-прежнему то и дело срывался на хрип. Кстати сказать, указанные обстоятельства вкупе с предоставленным отдыхом, сытной едой и омовением практически примирили шотландца с тяжкой участью бессмертного. Единственно, теперь он повадился дразнить своего спасителя, присвоив тому прозвище «Сантино», «Маленький святой» – против чего сам итальянец столь же упорно возражал.

– Нас кормят, моют и переодевают, дабы своим немощным видом и непотребным духом мы не смущали чувства сильных мира сего. Вот увидишь, в самое ближайшее время нас ждет аудиенция у местного магистра.

– Еще бы, – хмыкнул Гай. – Полагаю, не каждый день в захолустную прецепторию вваливается такая компания, как наша… Здешний командор, должно быть, весьма флегматичный человек, либо у него и без нас хватает забот – я бы на его месте учинил эдаким визитерам допрос по всей строгости, да как можно скорее. И что ты намерен продать ему под видом правды?

– Саму правду и ничего кроме правды, – пожал плечами шотландец. – Тамплиеры не враги нам, скорее наоборот – могут сослужить добрую службу. Обманывать их, я считаю, нехорошо, да пожалуй, и невозможно. Хорошую легенду на ходу не сочинишь… Поэтому, друг мой, тебе придется говорить исключительно правду. Да-да, именно тебе, – уточнил он, поймав недоуменный взгляд Гисборна. – Если бы нам требовалось словчить, я, может, и попытался бы. Но я все еще не в лучшей форме, а у тебя, сэр Гай, честность прямо-таки на лбу написана. Вот такими буквами.

Разведя ладони примерно на фут, Дугал показал, какими именно.

– Мы с Сантино будем поддакивать в нужных местах. Верно, Френсис?

– Si, segniore, – немедленно отозвался Бернардоне. – Только, прошу, не называйте меня святым. И я полагаю, мессир Гай должен сказать не всю правду. Вся будет немного, э-э… чрезмерной, нет?

– Умный парень, – усмехнулся кельт. – Не слишком храбрый, но голова у тебя варит. Может, из тебя еще и выйдет какой-нибудь толк… если прежде не повесят. Слушай меня внимательно, Гай: расскажешь магистру все как есть, кроме…

…Ожидаемый посланец заявился под вечер, принеся изустное приглашение – вежливое по форме, но в действительности звучавшее слабо завуалированным приказом. Эжен д'Альби, магистр ордена и командор прецептории в Безье, желал лицезреть своих гостей – всех, включая даму.

Безмолвный провожатый сопроводил всех четверых в соседний двор, дважды стукнул в створку выкрашенной черной краской двери, и сухо изрек, когда та открылась:

– Сюда. Налево и прямо.

Покой, куда они вошли один за другим, выглядел пустоватым – светлые, оштукатуренные стены с небольшим серебряным распятием на одной, посредине стоит стол черного дерева с лавками вокруг. В центре покрытой холщовой скатертью столешницы столпились несколько кувшинов и чаш, окружив корзину с желтым виноградом. Человек, восседающий за столом – глава прецептории Ордена Храма – выглядел ровесником отца сэра Гисборна, сиречь количество прожитых им лет подбиралось к полусотне. О том, что он принадлежит к духовному братству, указывала только тяжелая золотая цепь, поблескивающая маслянистыми искорками. Магистр предпочитал носить светское одеяние скромных коричневых и черных цветов, и монашеской тонзуры у него также не замечалось. Белый просторный плащ с алым крестом на плече висел, аккуратно расправленный, на украшавших стену развесистых оленьих рогах. Единственно, тем пунктам устава Ордена, кои прямо касались надлежащей для храмовника внешности, господин командор следовал неукоснительно: коротко стриг темную, обильно седеющую шевелюру и обладал густой окладистой бородой. Притом, что куртуазная дворянская мода, коей подчинялись Гай, Франческо, и, как ни странно, Дугал Мак-Лауд, требовала от своих поклонников прямо противоположного – длинных локонов и полного отсутствия растительности на лице.

В общем и целом Эжен д'Альби оказался похож скорее на преуспевающего купца, нежели на одного из высших чинов рыцарского ордена. Взгляд у него был бодрым, речь, когда он заговорил, лилась гладко, а доброжелательная улыбка не сходила с губ. И приветствовал он вошедших так, будто бы давно ждал дорогих гостей – и вот наконец они пожаловали.

– Прошу, прошу, прошу. Присаживайтесь. Присаживайтесь и вы, госпожа, устраивайтесь поудобнее, – последнее относилось к Изабель, скромно державшейся позади спутников и намерившейся устроиться на краешке стоявшего под окном табурета. – Устав святого Бернара, как говорится, уставом, а вежество – вежеством. Досточтимый святой муж наверняка сделал бы исключение для столь очаровательной дамы. А некоторые мои знакомцы, исконные обитатели Святой Земли, утверждают: «Лучше беседовать с женщиной и думать о Боге, нежели говорить с Богом, думая притом о женщине». И кто посмеет заявить, будто они не правы?..

«Сладкоречивый змей. Самая опасная порода», – мрачно подумала «очаровательная дама», устраиваясь в любезно предложенном ей карло. Мужчины рядком расположились на лавке. Магистр тем временем разливался соловьем:

– Угощайтесь фруктами, налейте себе вина, будьте как дома! В нашем захолустье новые лица появляются редко, а известия о том, что творится в мире, приходят еще реже. А тут – такое событие! Изнеможенные путники, скрывающиеся и гонимые, называют у врат орденской обители секретное слово, известное немногим… Определенно, здесь кроется некая тайна. Что ж, для начала хотелось бы знать: с кем имею честь? Скажем, аз есмь скромный слуга Господень Эжен д'Альби, избранный решением братии надзирать за сей обителью. Можно даже без «вашей светлости», «вашей милости» и всякой прочей мишуры. Ну а теперь – Вас не затруднило бы назваться? Настоящими именами, само собой.

В последней фразе, резко отличавшейся от прежних благодушных рассуждений, холодно звякнул металл.

– Итак, – кивнул магистр, выслушав поочередное представление каждого из гостей. – Если я верно понял, у нас имеются британский рыцарь из числа свитских его высочества Джона, шотландский наемный меч, итальянский торговец и английская свободная горожанка. Прелюбопытное сочетание, должен заметить. Что же привело вас в наши отдаленные края и повергло в столь бедственное положение? Вы, как мне передали, просили убежища и помощи. От кого вы скрываетесь? И в какой именно помощи Ордена вы нуждаетесь?

– Исключительно в денежной и военной, – легчайшим шепотом, достигшим только ушей сэра Гисборна, пробормотала Изабель.

Поскольку Дугал принял обет молчания и только красноречиво зыркал из-под взлохмаченной челки на компаньона, Гай, вздохнув и собравшись с силами, начал рассказывать.

Повествование – даже без мелких подробностей и отступлений – вышло столь долгим, что теплый солнечный свет за узкими окнами загустел и начал наливаться подступающим сумраком. Сперва Мак-Лауд, а за ним и Франческо дотянулись до кувшинов. Изабель ограничилась тем, что утащила кисть винограда и меланхолично общипывала ягоду за ягодой. Магистр слушал весьма внимательно, не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Когда полностью выдохшийся Гай замолчал, командор сочувственно протянул:

– М-да. История, достойная быть увековеченной в балладах… Как это говорят на вашей родине, мессир… мессир Бернардоне? Se non e vero, e ben trovato – пусть не истина, зато славно придуманная ложь?

– Верно, на моей родине есть такая поговорка, ваша милость, – со всей возможной учтивостью ответил итальянец. – Однако, правильно произнося слова, вы неверно их применяете. Сэр Гай не лжет вам. Сказанное им – сущая правда.

– В самом деле? – скептически хмыкнул Эжен д'Альби.

Гисборн лишь горько усмехнулся. Услышь он полгода назад подобную историю, сам бы не поверил ни единому слову.

– Что ж, любезные мессиры, и вы, драгоценная мистрисс Уэстмор, давайте рассуждать здраво, – в пальцах магистра неведомо откуда появились отполированные от долгого употребления костяные четки. Сухо щелкнула первая бусина. – Загадочное сокровище доверено всего двум людям для доставки лично госпоже Алиеноре Пуату – через всю неспокойную Францию! Прибавим сюда происки коварных византийцев. Что ж, допустим, хотя верится с трудом. Как это вы умудрились сбежать из Ренна прямиком в руки врагов? Очень уж ловко они подгадали, не находите?

– Находим, – устало сказал Гай, у коего голова уже шла кругом. – Наверное, за нами следили. Или кто-то из обитателей замка оказался продажен, либо не в меру болтлив. Откуда мне знать, мессир командор?

– Хм. Допустим еще раз. Стало быть, захватив вас неподалеку от замка, византийские шпионы наложили лапу на пресловутое сокровище, самих же вас отвезли в Безье в качестве пленников? – въедливо уточнил магистр. Щелкнула вторая косточка. – Удивительно человеколюбивый поступок. Положили бы они вас рядком на безлюдье, да на поживу птичкам, извините за прямоту – горя бы не знали. Ан нет. И что такое на похитителей нашло?

– Любого человека можно заставить говорить, лишь у мертвеца не разживешься секретами, – тихонько произнес Франческо.

– О, ваши секреты так дорого стоят? Любопытно… – промурлыкал магистр. Снова щелкнули четки. – Но – допустим в третий раз… и это уже слишком много, чтобы вам поверить. Сэр Гисборн, не откажите в любезности – да не вздумайте врать мне, проверить будет просто! – от кого вы узнали нужные слова, «черное, белое и золотое»?

– От него, – Гисборн нехотя указал на шотландца.

Мак-Лауд с самого начала разговора не проронил ни слова и вообще старался сделаться как можно незаметнее. При его росте и колоритной внешности задача оказалась явно непосильной.

– Ага, – удовлетворенно кивнул Эжен д'Альби и разом утратил к Гаю всякий интерес, целиком переключившись на Дугала. – А вы, мессир Мак-Лауд, отчего ж молчите? Сдается мне, вам есть что порассказать?

– Говорить трудно, – просипел кельт, оттягивая воротник рубахи и демонстрируя пытливому магистру безобразный шрам под кадыком. Гисборн готов был прозакладывать голову, что Мак-Лауд притворяется – не далее как час тому назад в купальне речь давалась шотландцу вполне прилично – однако звездчатая красно-синяя впадина смотрелась более чем убедительно. Эжен д'Альби, во всяком случае, был весьма впечатлен, судя по тому, как он поднял сперва одну бровь, затем и другую.