Текст книги "Подлинная история русского и украинского народа"

Малороссия:

 
От древних казаров род веду и начало
Названий сперва было у меня немало;
Ибо по полунощных рассеянна странах,
В готских, жмудских и других слыла я именах.
 

Великороссия:

 
И ныне как зовешься – объяви точно мне,
Под ким прежде жила, иль кто подлежал к тебе?
 

Малороссия:

 
От рассеяний Малой Россиею слыву,
Издавна своими было вождями живу
И неприятелям многим сопротивлялась,
Сильно, храбро и бодро с оными сражалась,
Потом к польским королям стала уж надлежать,
А оттуда отдалась других царей искать.
 

Великороссия:

 
Кому после в защиту себя привернула
И кому повек ужо служить присягнула?
 

Малороссия:

 
Российского государя пред всеми почла,
Ему добровольно себя вечно предала.
 

Великороссия, прослушав рассказ о жизни Малороссии, признает, что не знала правду о жизни Малороссии и не ценила ее заслуг.

 
Довольно, ныне твою правду принимаю,
Верю всему, почитаю, храброй сознаю.
Отсель и чины твои равнять с мерой стану
И от дружбы с тобою вечно не отстану.
Мы будем в неразрывном впредь согласии жить
И обе в едном государстве верно служить.
Посяпоры понимала темно о тебе;
Благодарствую, что протолковала ты мне.
 

И стихотворение Дивовича возникло не просто так. Великороссы постоянно демонстрировали полную неосведомленность в малорусской истории. Более того, к малороссам относились как к не вполне полноценным русским, ненастоящим, этаким полуполякам, которые, пока тут Москва с татарами воевала, отсиживались у себя в Польше. Это надменное отношение великороссов к малороссам подметили даже галицко-русские ученые. Юрий Иванович Венелин, русский и болгарский историк и публицист, уроженец Закарпатья и выпускник Львовского университета, один из создателей славистики, в своем небольшом памфлете «О спорѣ между Южанами и Сѣверянами на счетъ их россизма» писал с изрядной долей иронии, точно подметив особенность северо-восточного русского говора:

«Общее, собственное название Северянъ и Южан есть Росс, а страны их, общей по свойству Славянской Географической Этимологии, Русь. Северяне называют себя прилагательным, производным от Русь (точно так, как и Французы и Италианцы прилагательными же, от Italia, France – Italiano, Français), Русьскими, но пишется Русские, ибо последнее -с– делаетъ лишним -ь-; Южане, напротив, еще ближе и естественнее, не прилагательным, но матереименным (matronymicum), от Русь (Русин), Русинами, т. е., сынами Руси. Однако же женский пол у Южан слыветъ: Русска, как и у Северян. Но, впрочем, все равно: Русин ли, Русак ли, Русский ли, Россиянин, или коренное Росс ли.

Здесь нельзя не упомянуть о важном споре между Южанами и Северянами на счет их Россизма (здесь подразумеваю мнение черни, простолюдия). По мнению Москвитян, например, тот только настоящий Русский, кто умеетъ гаварить па-настоящему, т. е. па-Русски, а это значит: по-Северному. Но горе Южанину; вы можете знать в совершенстве Северное Русское наречие или, так называемый, Русский язык; можете даже почти совершенно подделаться под Северный выговор; но горе вам, если вы спотыкнулись въ малейшем оттенении в выговоре; вам скажут: «Вы верна из Немцов?» или «Вы верна не здешний?», и тогда, любезный мой Южанин, называйся, как тебе заблагорассудится, Испанцем, Пруссаком, Халдейцем, или Тарапанцем, все равно, все тебе поверят, и как ты ни вертись, ни божись, все ты не русский! Но ты скажешь, что ты Мало-Росс; все равно, все ты не русский, ибо Московскому простолюдину чуждо слово Росс; и будет ли этот Росс велик или мал, для него все равно, только он убежден, что он не Русский, а Поляк, или Хохол, или Литва, или Козак, или Украинец, или что-либо похожее; словом, что он не свой. И в самом деле, можно ли человека почесть своим, который не носит красной или цветной рубашки, называет щи борщом и не гаварит харашо, а добре!»

Как ответ на эту великоросскую политику, на преподавание в университетах Москвацентричной истории, где у русского мира был лишь один, безальтернативный центр, в начале 18 века появился сразу целый ряд произведений, описывающих историю Малороссии. Авторы хотели познакомить российского читателя – то есть образованный класс, политическую элиту, крестьяне ведь книг не читали – с историей Западной и Южной Руси, со страницами истории казачества. Ну и заодно таким образом показать, что малороссийское дворянство, имеющее зачастую именно казачье происхождение, ничем не хуже великоросского, чьи роды вели историю еще со времен Дмитрия Донского и Ольгерда.

Пожалуй, самые известные произведения – это летопись Самуила Величко и «Дѣйствія презѣльнои и отъ начала поляковъ крвавшои небывалой брани Богдана Хмельницкого, гетмана Запорожского зъ поляки» казачьего полковника Григория Грабянко. Последнее произведение было издано в Киеве в 1853 году под названием «Летопись Григория Грабянки». Оригинал летописи не сохранился. В 18 веке было известно около 20 списков летописи Грабянки, а впервые ее напечатали в журнале «Российский магазин 1793 года».

Сегодня на Украине принято считать, что эти произведения – прямое доказательство древности украинской державы. Наряду с «Конституцией» Филиппа Орлика и «Летопись Грабянки», и Летопись Величко издают на украинском языке с непременной пометкой – «переведено с древнеукраинского». Трудно сказать, какой уж это был древнеукраинский язык (подлинников ведь никто не видел), видимо, такой же, как в документах Великого княжества Литовского и в договоре гетмана Орлика. Но стоит заметить, что Самуил Величко, бывший канцелярист Войска запорожского, свою летопись озаглавил «Летопись событий в Юго-Западной России в 17 веке», а в предисловии книгу характеризует как творение «правдешнього Малой России сына и слуги». Так что и Величко, и Грабянко на Украине переводят со вполне себе русского языка, беря за основу издания середины 19 века. Что, впрочем, никак не умаляет ценности обоих произведений. Хотя в них много неточностей, Грабянко, например, много чего от себя присочинил, и получилось больше художественное произведение, нежели историческое исследование.

Про книгу Величко в 19 веке некоторые академические ученые и вовсе говорили, что она составлена неразборчивым компилятором, собиравшим без критики все, что попало. Но тем не менее при правильном подходе оба произведения могут быть любопытными источниками сведений о жизни Малороссии в польский период и особенно во времена Руины. Величко, например, пользовался дневниками польского хрониста С. Окольского о подавлении в 1638 году польскими войсками крестьянско-казацкого восстания. И важно понимать, что в этих произведениях не было четкого отделения украинцев от русских, обособления их в особую нацию. Украинцами оба автора именуют казаков, но не всех малороссов, и термин «Украина» они используют еще не как название отдельной страны, а как обозначение отдельной территории. То есть это лишь географический термин. Так сегодня часто говорят и в российских регионах, например: «Мое родное Поморье», «мы поморы», «моя Кубань», «мы кубанцы».

И вот еще важная деталь: найти книгу Величко или Грабянко на русском языке, на современном нам русском языке, невозможно. Их нет ни в одном магазине, их не печатают, с ними работают редкие ученые. То есть великорусское чванство никуда не делось, хотя очевидно – не признавая эти книги нашим общим, русским, наследием, мы даем украинским националистам отличный шанс сочинить свою историю государства, которого никогда не существовало.

Вообще, слово «украинец» в 18 веке уже встречалось и в русских, точнее, не только в казачьих и малорусских, источниках применительно к населению Малороссии и казакам. Выдающийся военный инженер генерал-майор Александр Иванович Ригельман, выпускник шляхетского кадетского инженерного корпуса, долго жил в Слободской Украине и в Малороссии. Он составлял карты и планы городов, строил крепости по днепровской линии. Когда он вышел в отставку и поселился под Черниговом, то написал книгу «Летописное повествование о Малой России и ее народе и козаках вообще». Она увидела свет в 1786 году. Так вот в ней Александр Ригельман впервые название «украинцы» распространил не только на жителей Слобожанщины или запорожских казаков, которые охраняли границы, а на все население Малороссии. В книге Ригельмана «Украина» и Малороссия – это тоже синонимы. Впрочем, отставной военный инженер не считал украинцев-малороссов особым народом. Это видно из текста «Повествования», которое, кстати, стоит рекомендовать к прочтению всем интересующимся историей Малороссии, Польши и Литвы. У Ригельмана «украинцы» – это тоже еще не народ, а жители определенной местности, в случае Ригельмана – польской Украйны.

«Чрез умножившихся униатской веры еще более притеснения украинцам стало, чрез что козаки, восставши, вооружились и жестоко поляк побили.

К сему злу зло вящее Малороссии причинялось, ибо многие уже русские, живущие в Малой России, князья, воеводы, старосты и прочие именитые люди, посягая за себя в жену из польского роду веры римского исповедания, а своих дочерей отдавая за поляк, смесились чрез сие так, что, наконец, все те отпали от греко-российского закона и прилепились к римской вере, чрез что, а паче по смерти гетмана Конашевича и князя Острожского, вознегодовавши оные на россиян веры русской и приложась к полякам, усильно старалися преложить также веру и церковь греко-российскую в унию и из сего делали в Украйне людям всякое понуждение и налоги. А к большему притеснению, по бывшей у поляк с шведами войне, расположили поляки войска свои в воеводстве Киевском, по всем тамо городам, селам и деревням, от коих произошли всякие обиды и наглости всем украинским жителям. Козаки с посполитыми сего, наконец, снести не могли, возволновавшись все вдруг, ударили на поляк и побили их множество, а кои спастись могли, разбежались».

Но, возможно, самым главным произведением, заложившим основы будущего малороссийского сепаратизма и автономизма, а потом и украинского сепаратизма, стала анонимная книга «История русов, или Малой России». Неизвестно даже, когда она была написана, то ли в конце 18-го, то ли в начале 19 века. В рукописных списках книга стала расходиться в 1820-е годы, и, как полагают филологи, скорее всего, ее тогда и сочинили. Есть несколько версий относительно того, кто мог быть автором книги, но нет смысла в них углубляться. Важно отметить два факта: книга была крайне популярна у образованного класса, и ее долгое время считали источником серьезных знаний. Начиналась она с того, что автор заявлял о традиционных малороссийских – и как мы уже говорили, вполне обоснованных – обидах:

«История Малой России до времен нашествия на нее Татар, с Ханом их Батыем, соединена с Историею всея России, или она-то и есть единственная История Российская; ибо известно, начало сея Истории, вместе с началом правления Российского, берется от Князей и Княжеств Киевских, с прибавлением к ним одного только Новгородского Князя Рюрика, и продолжается до нашествия Татарского беспрерывно, а из сего времени бытие Малой России в Общей Российской Истории едва упоминается; по освобождении же ея от Татар Князем Литовским Гедимином, и совсем она в Российской Истории умолчена».

«История русов» среди всех произведений так называемого казачьего исторического цикла была самой недостоверной. Она не просто извращает факты и события русской истории, а умышленно фальсифицирует ее. С одной стороны, анонимный автор (или авторы) утверждает, что Малороссия и Великороссия – это одна страна, одна Россия, Русь. С другой стороны, именно в этом произведении была сконцентрирована вся казачья мифология об особой роли казачества, о его доблести, подвигах, особом пути, его уникальной роли в жизни Малороссии, столь милая малороссийскому дворянству, имевшему казачье происхождение. Кроме того, в «Истории русов» был собран весь золотой фонд польско-литовской русофобской мысли, все анекдоты, легенды, дикие выдумки. И читая «Историю русов», совсем не трудно понять, откуда на сегодняшней Украине, в современной украинской идеологии взялись все эти рассказы про типичный «москальский рабский менталитет». Это все отголоски польских сочинений, уманских и харьковских образовательных программ и все той же «Истории русов». Вот, например, там приводятся слова якобы крымского хана о России:

«В ней все чины и народ почти безграмотны и множеством разноверств и странных мольбищ сходствуют с язычеством, а свирепостью превосходят диких… между собою они безпрестанно дерутся и тиранствуют, находя в книгах своих и крестах что-то неладное и не по нраву каждого».

Казачьему предводителю авторы приписывают такое высказывание:

«В народе московском владычествует самое неключимое рабство и невольничество в высочайшей степени, и что у них, кроме Божьего да царского, ничего собственного нет и быть не может и человеки, по их мыслям, произведены в свет будто для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать. Самые вельможи и бояре московские титулуются обыкновенно рабами царскими и в просьбах своих всегда пишут они, что бьют ему челом; касательно же посполитова народа, то все они почитаются крепостными».

Автор «Истории русов» выдвигает дикие теории о том, что, например, племя печенегов называлось так от «печеной пищи», которой они питались, что поляне и древляне назывались так из-за мест своего обитания – «степей безлесных», а казаков и хазар так называли якобы «по легкости их коней, уподобляющихся козьему скоку». А потом автор говорит о племени «мосхов». Якобы был такой народ, который пошел от князя Мосоха, «кочевавшего при реке Москве и давшего ей сие название». И вот эти самые московиты или мосхи к русским/русам никакого отношения не имеют. А история их Московского государства – это не история Руси. Согласно «Истории русов», собственно русское племя объединялось вокруг Киева. Но вообще всю историю русского народа автор свел к истории одного лишь казачества. Якобы казаки происходят от казар, которые не отдельный народ, а этакая особая каста воинов, якобы так называли «всех таковых, которые езживали верхом на конях и верблюдах и чинили набеги; а сие название получили, наконец, и все воины славянские, избранные из их же пород для войны и обороны отечества, коему служили в собственном вооружении, комплектуясь и переменяясь так же своими семействами. Но когда во время военное выходили они вне своих пределов, то другие гражданского состояния жители делали им подмогу и для сего положена у них складка общественная или подать, прозвавшаяся наконец с негодованием Дань Казарам. Воины сии, вспомоществуя часто союзникам своим, а паче грекам, в войнах с их неприятелями переименованы от царя греческого Константина Мономаха из Казар Казаками и таковое название навсегда уже у них осталось».

Казаки, по мнению автора, всегда были не какой-то там бесконтрольной шпаной с пограничья, а сразу благородными шляхтичами, рыцарями. И никогда они не жили только на южном пограничье, на краю дикого поля, потому что Малороссия – казачья страна, вся, от края до края. А казачья держава никем и никогда не была покорена, с Польшей или Россией соединялась исключительно добровольно. И конечно, казачьи гетманы – это потомки древних родов, а не разбогатевшие на грабеже и бандитизме полевые командиры:

«По соединении Малой России с державою польскою, первыми в ней гетманами оставлены потомки природных князей русских Светольдов, Ольговичей или Олельковичей и Острожских кои по праву наследства… правительствовали своим народом уже в качестве гетманов и воевод».

Ну и понятное дело, что казаки постоянно воевали то с турками, то с поляками, то с москалями, причем побеждая, например, турок, они практически спасали всю Европу. А если они проигрывали какие-то сражения (а в реальной, невыдуманной, истории это было сплошь и рядом, и казаки вообще, что в московском войске, что в польском, играли роль вспомогательной легкой кавалерии), то, по словам автора, это все было предательство.

Собственно, отсюда берет начало вся сегодняшняя украинская политическая риторика и даже политтехнология. Если где-то не случается перемога, то есть победа, то тут же находятся виноватые во всем зрадники-предатели. Одним словом, история России, по мнению автора «Истории русов», сводилась к истории казачества Малороссийского. Причем написана эта книга была без малейшего намека на научный подход, там нет ссылок на источники, возникает ощущение, что документы, например Великого княжества Литовского, автор никогда не читал. Но самое удивительное, что весь этот антинаучный бред подвергли серьезной, вдумчивой критике только в 70-е годы 19 века. Долгое время, повторюсь, эта книга считалась вполне надежным источником, свидетельствующим о жизни Южной Руси. Что, конечно, не могло не сыграть свою роль в форсировании малороссийского сепаратизма и украинства.

Глава 6
Рождение украинства из духа польской пропаганды

«Итак, украинцы клевещут на общерусский язык; малороссы отлично его понимают, когда говорят с ними о предмете, не выходящем за пределы их понимания. Вот истину должен я сказать все, что хохломаны выдумали сейчас такой, якобы, малорусский язык, что я, природный малоросс, не могу и 10 строчек прочесть малороссийской газеты «Рада», чтобы «ихний» новый язык не послать к дьяволу. Ничего не могу разобрать, о чем газета толкует. Словом, «украинский» нынешний язык для истинных малороссов непонятен: это не язык Тараса Григорьевича Шевченко, Котляревского и Квитко-Основьяненко, который ясен, понятен и простому мужику, и интеллигенту, а такой, какого еще никогда не было на свете. Этот язык нарочито придуман, дабы разъединить русских людей, т. е. расколоть их на две половины, и чтобы, таким образом, каждая из них враждовала одна с другой».

Василий Васильевич Розанов.

Голос малоросса о неомалороссах.

«Новое Время». 1914 год

Если бы польская политическая элита начала 19 века знала значение слова политтехнология, то она, без всяких сомнений, не просто сосредоточилась бы на системе образования в Малороссии, но попыталась бы и сочинить особый, малороссийский язык, чтобы уж окончательно утвердить отличие русских от малороссов. Вот, смотрите, даже язык у них свой, на русский не похожий. Собственно, с этого ведь и начинается идентичность любого народа – с истории и языка.

Полякам в этом смысле не хватило дальновидности, они принялись сочинять особую «украинскую» культуру и поэзию. А потом в 1830 году вспыхнуло польское восстание, и, конечно, после его подавления в 1831 году от польской системы образования молодежи мало что осталось. И большинство идеологов малороссийского сепаратизма были вынуждены бежать в Галицию, на территорию Австрии. И как мы позже увидим, именно они принесли туда сами термины «украинец» и «украинский».

Украинский язык за поляков начали сочинять сами русские, точнее малороссы. Собственно, поначалу никто и речи не вел о каком-то особом украинском языке, говорили лишь о малороссийском наречии. Сейчас многим трудно представить, что в 18–19 веках, да даже и в начале 20-го, в России социальное разделение было не только имущественным, но и языковым. То есть был русский литературный язык, который считался общепринятым – среди всего образованного класса, язык этот, конечно, был понятен и бедным крестьянам, и заводским рабочим. Но вместе с тем в каждой области, в каждом регионе был свой народный диалект, которым пользовались местные жители, местное необразованное население. В Малороссии как раз и говорили, как было принято считать, на малороссийском наречии русского языка, в Поморье – на своем, свой говор был и в Сибири.

О диалектических особенностях различных говоров писал еще Ломоносов, выделяя в русском языке три разговорных наречия – северное, московское и малороссийское. При этом Ломоносов подчеркивал, что различия между русскими говорами, несмотря на обширность ареала расселения народа, значительно меньшие, нежели между немецкими диалектами. По сути, все это прекратилось только после победы социалистической революции, когда по всей России принялись ликвидировать безграмотность. И вот тогда, и только тогда, литературный язык стал общеприменяемой нормой – кроме созданной большевиками Украины, где под контролем Сталина внедрялся «украинский» язык. Но об этом позже.

В 19 же веке попытки обособить малороссийское наречие, признать его отличным от русского казались чем-то диким, как если бы сегодня кто-то попытался объявить, скажем, новгородский или псковский говор отдельным языком. Российский журналист, революционер и этнограф Василий Кельсиев, посетивший в 1868 году Галицию и видевший, как там искусственно создается украинский язык, – эти события крайне подробно будут рассмотрены в следующих главах, – писал в своей книге «Галичина и Молдавия»:

«… Из языка хохлов так же легко создать особый язык, как из языка пошехонцев, богомазов архангельских кровельщиков и т. д., и т. д. создать особое наречие. Назначьте мне любой великорусский уезд – через полгода я разовью вам наречие этого уезда в особый литературный язык, ничем не похожий на наш общерусский; я докажу вам, что в этом, избранном вами уезде, мужик вовсе не так говорит, как мы пишем; я вам поставлю такие ходимши и ушедши, эвтот, энтот и эстот, что всякую грясть за пояс заткну – стало бы только охоты».

Впрочем, попытки писать книги на местном малороссийском народном диалекте предпринимались давно. В 1798 году малороссийский чиновник и писатель Иван Петрович Котляревский написал свою шуточную книгу «Вергилиева Энеида. На малороссийский язык перелицованная И. Котляревским». Правда, никаких политических целей в этом не было. Котляревский писал свою пародийную «Энеиду» с целью повеселить публику. Тут снова надо представить структуру социума конца 18 века. Для образованной публики приключения героев Вергилия в Малороссии, описанные языком крепостных, языком черни, выглядели невероятно смешно. Это воспринималось как вызывающий, провокационный, но очень веселый литературный эксперимент.

Иван Петрович Котляревский

Энеида на малороссийский язык перелицованная

 
Еней був паробок моторный
И хлопец хоть куды козак,
На лихо здався вин проворный,
Завзятейший от всех бурлак.
Но греки, як спаливши Трою,
Зробили з неи скирту гною,
Вин взявши торбу тягу дав;
Забравши де-яких троянцев,
Осмалених, як гиря, ланцив,
Пятами з Трои накивав.
 

Второй серьезной попыткой писать на малороссийском наречии можно считать литературные опыты харьковского писателя Григория Квитка-Основьяненко, который сочинил на малороссийском повести «От тоби и скарб», «Козир-дивка», «Добре робы – добре и буде» и водевиль «Сватанье на Гончаривци». Он считается одним из основателей украинской литературы, себя он, впрочем, так не оценивал и несколько произведений написал на русском языке, и даже тот факт, что он издавал первый харьковский журнал «Украинский вестник», не означал, что он относил себя к украинцам. Напомню, Харьков в те годы был одним из крупнейших городов Слободской Украины. Точнее, Слободско-Украинской губернии, в которую была преобразована Слобожанщина. И название «Украинский вестник» говорило о том, что это региональное информационное издание. Как «Московские новости».

Григорий Квитка-Основьяненко

При этом русское столичное общество произведения малороссийской прозы любило и в целом относилось к ним как к новому и интересному культурному явлению. Написанная лингвистом Алексеем Павловичем Павловским первая «Грамматика малороссийского наречия, или грамматическое показание существеннейших отличий, отдаливших малоросское наречие от чистого российского языка, сопровождаемое разными по сему предмету замечаниями и сочинениями» была издана в Санкт-Петербурге в 1818 году. В предисловии Павловский писал, что своей целью считал «положить на бумагу одну слабую тень исчезающего наречия сего близкого по соседству со мною народа, сих любезных моих соотчичей, сих от единые со мною отрасли происходящих моих собратьев».

В 1812 году в Петербурге же был издан и первый сборник старинных малороссийских песен, составленный князем Николаем Андреевичем Цертелевым. Затем был еще сборник «Малороссийские Песни», который опубликовали в Москве в 1827 году, а повторно их издали в 1834-м. В Петербурге печатались книги Котляревского, а Гоголь, прибыв в столицу империи, писал матери, чтобы та прислала ему пьесы отца, Василия Афанасиевича, который сочинял их для домашнего театра. «Здесь всех так занимает все малороссийское, что я постараюсь попробовать поставить их на театре».

Собственно, до польского восстания идея развития и популяризации малорусского наречия никого не пугала и не казалась признаком какого-либо регионального сепаратизма. И даже после него, до следующего восстания 1863 года, она не воспринималась как угроза государственному строю. Лишь после него на языковую проблему обратили внимание в Петербурге.

Однако судя по работам польских историков о первых годах работы Харьковского университета, которые проходили под попечительством польского националиста графа Северина Потоцкого, польские преподаватели все же, видимо, старались навести своих малороссийских студентов на мысль о том, что им стоит писать малороссийским наречием. То есть глобального польского проекта создания отличного от русского языка, вероятно, не было. Но в отдельных университетах и училищах эта идеология закладывалась. Есть такая восточная поговорка – «Хочешь победить своего врага, воспитай его детей». Именно это и случилось в Малороссии. И польская пропаганда через некоторое время все же принесла свои плоды. В 40-е годы 19 века в Киеве впервые прозвучало слово «Украина» в значении названия страны, державы, и украинцы, населяющие ее, были названы отдельным народом.

Николай Костомаров

В 1846 году – было это просто совпадением или нет – произошли два важных события. В Москве впервые официально издали «Историю русов», а в Киевском университете возник кружок молодых, прогрессивных и либеральных интеллектуалов – Кирилло-Мефодиевское братство. Возникло это братство по инициативе молодого профессора университета Николая Костомарова. Он – и это важная деталь в этой истории – был выпускником Харьковского университета, того самого, где так сильно было польское влияние. И хотя Костомаров поступил туда уже в 1833 году, после Польского восстания, когда многие активные участники польского проекта по отрыву Малороссии от России были вынуждены бежать в Европу, антироссийская ультралиберальная и пропольская идеология оставалась в стенах Харьковского университета столь же сильной. Во время учебы Костомаров заинтересовался историей Малороссии, Слобожанщины, слободских казачьих полков, как многие молодые интеллектуалы той эпохи, он увлекся «хождением в народ» – это, кстати, лишнее доказательство того, насколько расслоенным было общество. Высшие и низшие классы жили словно в разных Россиях. Костомаров выучил малороссийский диалект (уж простите, но не было тогда украинского языка), о чем он сам писал в воспоминаниях:

«Мною овладела какая-то страсть ко всему малороссийскому. Я вздумал писать по-малорусски, но как писать? Нужно учиться у народа, сблизиться с ним. И вот я стал заговаривать с хохлами, ходил на вечерници и стал собирать песни…

Скоро я пришел к убеждению, что историю нужно изучать не только по мертвым летописям и запискам, а и в живом народе. Не может быть, чтобы века прошедшей жизни не отпечатывались в жизни и воспоминаниях потомков; нужно только приняться, поискать, и верно найдется многое, что до сих пор упущено наукой. Но с чего начать? Конечно, с изучения своего русского народа, а так как я жил тогда в Малороссии, то и начал с малорусской ветви. Эта мысль обратила меня к чтению народных памятников. Первый раз в жизни добыл я малорусские песни издания Максимовича 1827 г., великорусские песни Сахарова и принялся читать их. Меня поразила и увлекла неподдельная прелесть малорусской народной поэзии, я никак и не подозревал, чтобы такое изящество, такая глубина и свежесть чувства были в произведениях народа столь близкого ко мне и о котором я, как увидел, ничего не знал».

По окончании университета он продолжил изучение малороссийской истории. А потом Костомаров стал учителем истории в гимназии в Ровно, позднее в Киеве, а в 1846 году совет Киевского университета избрал Костомарова преподавателем русской истории.

В созданном им Кирилло-Мефодиевском братстве принимали участие педагог и публицист Николай Гулак, писатель, этнограф и историк Пантелеймон Кулиш, преподаватели и студенты Киевского университета. По сути, кирилло-мефодиевцы призывали к разделению России и созданию некоей славянской федерации на осколках империи. В Уставе Братства Костомаров написал:

«Принимаем, что при соединении каждое славянское племя должно иметь свою самостоятельность, а такими племенами признаем: южно-руссов, северноруссов с белоруссами, поляков, чехов с [сло] венцами, лужичан, иллиро-сербов с хурутанами и болгар».

Политические замыслы Братства были грандиозные, они хотели добиться отмены крепостного права в России, организовать у всех славян национальные республики на основе всеобщего избирательного права, объединить все славянские республики в одну общеславянскую федеративную республику с общим парламентом и правительством. Еще один участник организации, товарищ Костомарова, публицист и историк Василий Белозерский написал пояснительную записку к Уставу, в которой содержалась следующая фраза:

«Ни одно из славянских племен не обязано в той мере стремиться к самобытности и возбуждать остальных братьев, как мы, Украинцы».

Вскоре Николай Костомаров написал свою прокламацию «Братья Украинцы», в которой говорилось следующее:

«…Мы принимаем, что все славяне должны между собою соединиться. Но так, чтоб каждый народ составлял особенную Речь Посполитую и управлялся не слитно с другими; так, чтоб каждый народ имел свой язык, свою литературу, свое общественное устройство. Такими народами признаем: Великороссиян, Украинцев, Поляков, Чехов, Лужичан, Хорутан, Иллиро-сербов и Болгар. <…> Вот братья Украинцы, жители Украины обоих сторон Днепра, мы даем вам это размышление; прочитайте со вниманием, и пусть каждый думает, как достигнуть этого и как бы лучше сделать…»

При этом участники Братства не отрицали, что великороссы-русские и украинцы – это близкие народы. Но все же главное было сделано. Политическая декларация об отдельном украинском народе прозвучала. До Костомарова никому и в голову не приходило делить единый русский народ на отдельные этнические группы. И только после появления Устава кирилло-мефодиевцев и после прокламаций Костомарова польское слово «украинец» стало приобретать оттенок не географический, а этнический. И лукавый термин, придуманный им, – «малорусская народность», постепенно превратился в «малорусский народ», а потом и в украинский. Трудно сказать, понимал ли Николай Костомаров, что он делает, какую мину закладывает под Россию. Но очевидно, что одной из причин его идеологического выбора в пользу малороссийского сепаратизма была политика, как сказали бы сейчас, «федерального центра по отношению к региону». Все то же самое неприятие трудной и специфической истории Южной Руси, точнее, отказ в признании ее русскости. Вот что писал Костомаров: