Текст книги "Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России"

Другой публицист революционной эпохи – литератор и педагог Пьер-Николя Шантро (1741–1807) в 1794 г. выпустил «Философическое, политическое и литературное путешествие в Россию, совершенное в 1788 и 1789 годах». Произведение было представлено автором как перевод с голландского языка и имело большой успех у читающей публики: его быстро перевели на немецкий и английский языки. «L’Esprit des journaux» в октябре 1793 отмечал: «Трудно найти сочинение более занимательное, более компетентное, более приятное для чтения, чем то, выход которого мы анонсируем»[160]160
  L’Esprit des journaux. Octobre. 1793. P. 33–39.


[Закрыть]. До недавнего времени фигура самого Шантро оставалась вне поля зрения исследователей, поэтому необходимо сказать несколько слов об этом человеке. Долгое время Шантро провел в Испании (1767–1782), где преподавал французскую словесность в Королевской военной школе г. Авилы[161]161
  Подробнее о нем см.: Dictionnaire de biographie française sous la direction Prevost et Roman d’Amat. T. 8. Cayron – Cléry. P., 1959. P. 399. В Испании Шантро был известен как преподаватель и автор популярного учебника французского языка, за что в 1797 был удостоен звания члена Королевской академии Мадрида.


[Закрыть]. В годы Революции он сначала работал в Париже, в секции библиотек комиссии общественного образования, а затем выполнял некую особую дипломатическую миссию в Испании. По своим взглядам Шантро был близок к якобинцам. Помимо этого он был известен как участник различных политических клубов и революционный активист секции Французского театра, где выступал с антиклерикальных позиций[162]162
  См.: Fabre des Essart. Hiérophantes. Etude sur les fondateurs de religions depuis la Révolution jusqu’" ce jour. I série. P., 1905. P. 34–36.


[Закрыть]. В конце 1793 г. Шантро покинул Париж и перебрался в провинциальный департамент Жер. Именно к этому периоду и относится выход из печати его «Путешествия в Россию»[163]163
  В 1794 г. Шантро предложил директории департамента Жер издавать газету «Les documents de la raison, feuille antifanatique», к которой предлагал следующий эпиграф, характеризовавший его как убежденного антиклерикала: «Les pretres ne sont pas ce qu’un vain peuple pense, Notre crédulité fait toute leur science». См.: Dictionnaire de biographie française sous la dir. Prevost et Roman d’Amat. T. 8. P., 1959. P. 399.


[Закрыть].

Еще современники Шантро упрекали его в использовании чужих текстов под видом собственного. Как следует из упомянутой выше статьи М. Кадо [164]164
  Cadot M, Op. cit. P. 55–66.


[Закрыть], помимо заимствований из Кокса, Леклерка, Бюшинга и других авторов Шантро широко использовал и некий «голландский» источник, существование которого многие авторы (как, например, Мореншильд[165]165
  Mohrenschildt D, S, von, Op. cit. Р. 235.


[Закрыть]), вслед за Ш. Масоном и А. Ф. Фортиа де Пилем, считали выдумкой. Кадо же удалось установить, что источником для Шантро послужило сочинение голландского врача и путешественника Петера Ван Вунсела (1747–1808) «Современное состояние России», изданное на голландском языке в Амстердаме в 1781 г., а спустя два года – на немецком и французском языках[166]166
  De tegenwoordige staat van Rusland. Amsterdam, 1781, Etat présent de la Russie. St-Petersbourg et à Leipzig, 1783. (CadotM, Op. cit. P. 61).


[Закрыть]. Избирательное отношение Шантро к своим источникам весьма заметно, нередко у него встречаются противоречащие друг другу и даже взаимоисключающие сведения, что обусловило в целом не слишком высокую оценку «Путешествия» современниками. Тем не менее книга Шантро важна для полноценной реконструкции образа России исследуемой эпохи.

Источниками для настоящего исследования также послужили опубликованные при Директории сочинения Рюльера, Кастера, Лаво[167]167
  Castera J, Vie de Catherine II, impératrice de Russie. T. I–II. P., 1797; Laveaux, J, – Ch. Histoire De Pierre III, Empereur De Russie, Imprimée sur un manuscrit trouvé dans les papiers de Montmorin, ancien Ministre des affaires étrangères, et composé par un agent secret de Louis XV, à la cour de Petersbourg. 3 Vol. P., An VII [1799]; Rulhière Cl, – C, de Histoire ou anecdotes sur la révolution de Russie en l’année. 1762. P., 1797.


[Закрыть]. Во многом эти сочинения, которые воспринимались общественным мнением эпохи Революции как «исторические», схожи с памфлетами, и, следовательно, при определенных оговорках могут быть использованы в качестве вспомогательных источников нашей работы[168]168
  Например, «историческое» сочинение Рюльера вызвало отклики монархической оппозиции времен Директории, см.: Richer-Serisy. Lettre sur la Russie // Voyage en Norwege, en Danemarck et en Russie dans les années 1788, 1789, 1790 et 91. Par Swinton. P., 1797. T. 2.


[Закрыть].

В ситуации политической и военной нестабильности, характерной для Франции 1799 г., интерес к России приобрел новый импульс. Именно в разгар Швейцарской кампании Суворова появилось анонимное сочинение «Взгляд на нынешнее состояние России…»[169]169
  Fornerod. Coup d’oeil sur l’état actuel de la Russie envisagée sous ses rapports physique, moral, économique, politique et militaire ou les Russes tels qu’ils sont. Par un ami de la Verité Lausanne, 1799.


[Закрыть]. По мнению современных исследователей, оно принадлежит перу швейцарского просветителя и политического деятеля Форнерода[170]170
  В. А. Бильбасов ошибочно полагал, что это произведение является перепечаткой «Антидота» Екатерины (несмотря на частичное совпадение названий, ничего общего между этим двумя сочинениями нет). Бильбасов В. А. История Екатерины II. Берлин, 1896. Т. 12. Ч. 2. С. 59.


[Закрыть]. В памфлете дается анализ социально-политического положения России, ее военных успехов и состояния армии, развенчиваются некоторые популярные «мифы» Просвещения, например «миф» об успешности преобразований Петра I и устойчивый стереотип о непобедимости русской армии, распространенный в европейской публицистике времен русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и двух последних разделов Польши.

Наиболее многочисленная группа источников – это устные и печатные выступления политиков и дипломатов, отдельные мемуарные свидетельства, драматические и историко-публицистические сочинения, в которых тема России затронута косвенно[171]171
  Gohier L.-J. Mémoires. P., 1824. T. I.; [Hautefort, Ch. V., comte d’] Tableau politique de l’Europe depuis la Révolution Française. P., an VI (1797–1798). Автор установлен по: Barbier A. A. T. 4. Col. 651; Lebrun Ch. Comte rendu à la Convention nationale par le ministre des affaires etrangnres dans la séance du 26 septembre 1792. P., 1792; Mirabeau. Doutes sur la liberté de l’Escaut. Londres, 1784; Le Sarmate A. Adresse d’Albert le Sarmate / ci-devant Turski, nonce polonais / a la Convention Nationale le dimanche 30 decembre 1792. P., 1792; Volney C.-F.-Ch. de. Considérations sur la guerre actuelle des Turcs. Londres, 1788.


[Закрыть]. Среди источников этой группы речи Сен-Жюста[172]172
  Сен-Жюст Л. А. Речи. Трактаты. СПб., 1995.


[Закрыть], Робеспьера[173]173
  Робеспьер М. О политическом состоянии Республики. 17 ноября 1793 г. // Избранные произведения. М., 1965. Т. 3.


[Закрыть], Буасси д’Англа, Камбасереса[174]174
  Moniteur. № 133. 13 pluviose, an iIi (1 février 1795); № 165. 15 ventose, an III (5 mars 1795).


[Закрыть] и других политиков, пьеса Марешаля (1793)[175]175
  Марешаль С. Страшный суд над королями // Избранные атеистические произведения. М., 1958.


[Закрыть], книги Гарран-Кулона (1795)[176]176
  Garran-Coulon J.-Ph. Récherches politiques sur l’état ancien et moderne de la Pologne appliquées a sa dérniere révolution. P., 1795.


[Закрыть] и Пейсонеля (1789)[177]177
  Peysonnel C. de. Situation politique de la France et ses rapports actuels avec toutes les puissances de l’Europe. Adressées au rois, et à l’Assemblée nationale. Par m. de Peysonnel. S. l. 1789 (ГПИБ, ОИК).


[Закрыть], памфлеты Мейе де ля Туша (1792)[178]178
  Mehée de la ToucheJ.-C. Histoire de la pretendue révolution de Pologne. P., 1792.


[Закрыть], Карра (1789)[179]179
  Carra J.-L. L’Orateur des Etats-Généraux. Seconde partie. P., 1789.


[Закрыть] и Ф. П. Пикте (1793)[180]180
  Pictet F.-P. Lettre à un seigneur etranger sur la position actuelle de la France, relativement aux autres états de l’Europe. Londres, 1793.


[Закрыть], а также никогда не публиковавшийся доклад о положении в Европе, озаглавленный «Копия доклада, представленного Комитету общественного спасения в июне 1793 г.» из фондов Марка-Антуана Жюльена в РГАСПИ[181]181
  РГАСПИ. Ф. 317. Оп. 1. Д. 219. Copie d’une Mémoire présenté au Comité de Salut public en juin 1793. Elémens de la diplomatie. Tableau des alliances naturelles et convenables à la France.


[Закрыть].

Бывший секретарь господаря Молдавии и королевский библиотекарь Жан-Луи Карра (1742–1793) в середине 1789 г. выпустил вторую часть своего памфлета, получившего широкую известность, «Оратор Генеральных штатов», в котором основное внимание уделил международным отношениям, кратко затронув и российскую проблему[182]182
  Carra Jean-Louis. L’Orateur des Etats-Généraux. Seconde partie. P., 1789. В экземпляре 1-й части памфлета, хранящегося в ГПИБ, в качестве автора указан Рейналь, а в изданиях из Национальной Библиотеки Франции (http: // gallica.bnf.fr) – Карра.


[Закрыть]. Более развернутую панораму международных отношений представил бывший генеральный консул Франции в Смирне, Клод-Шарль де Пейсонель в объемном сочинении «Политическое положение Франции и ее нынешние отношения со всеми странами Европы» (1789). Он предложил широкий обзор международных отношений с 1756 г.[183]183
  Peysonnel C. de. Situation politique de la France et ses rapports actuels avec toutes les puissances de l’Europe. Adressées au rois, et à l’Assemblée nationale. Par m. de Peysonnel. S. l. 1789. О реакции на это произведение при русском дворе см. письмо Э. Жене министру Монморену от 1 января 1790: Recueil des instructions données aux ambassadeurs et ministres de France depuis les traités de Westphalie jusqu’a la Révolution Française. IX. Russie. Tome 2. P., 1890. Р. 495497.


[Закрыть] В числе прочих вопросов он коснулся и вопроса об отношениях с Россией.

Швейцарский просветитель и авантюрист, в прошлом секретарь Екатерины II, Франсуа-Пьер Пикте (1728–1798), поселившийся с 1792 г. в Великобритании, принадлежал к числу противников Революции. В период службы при русском дворе в 1760-х гг. он был хорошо знаком со многими представителями российской знати, а потому рассуждал о российском государстве со знанием дела. На протяжении многих лет он был автором статей о России в «Journal Encyclopédique»[184]184
  Hans N. François Pierre Pictet, Secretary to Catherine II // Slavonic and East European Review. 1958. Vol. XXVI. № 87. P. 481–482.


[Закрыть]. Свой памфлет в форме пространного письма к некоему «иностранному дворянину» Пикте опубликовал в Лондоне в 1793 г.[185]185
  Pictet F.-P. Lettre à un seigneur etranger sur la position actuelle de la France, relativement aux autres états de l’Europe. Londres, 1793.


[Закрыть] Есть определенные основания полагать, что наиболее вероятным адресатом, а возможно, и заказчиком этой книги был российский посол в Лондоне граф С. Р. Воронцов. Главная мысль произведения состояла в необходимости оказать мощное сопротивление революционной Франции, и центральная роль в исполнении этого плана отводилась России.

Вопрос о роли России в европейском балансе сил затронул и неизвестный автор записки, озаглавленной «Копия доклада, представленного Комитету общественного спасения в июне 1793 г. Элементы дипломатии. Обзор союзов, естественных и приемлемых для Франции»[186]186
  РГАСПИ. Ф. 317 (М.-А. Жюльен). Оп. 1. Д. 219. Copie d’une Mémoire présenté au Comité de Salut public en juin 1793. Elémens de la diplomatie. Tableau des alliances naturelles et convenables à la France.


[Закрыть]. Этот документ хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории в фонде М.-А. Жюльена. Ранее он не публиковался и был обнаружен нами при изучении описи указанного фонда. В докладе изложены предложения по противодействию антифранцузской коалиции. Не вполне ясно, был ли этот доклад собственным сочинением молодого Жюльена. Тем не менее текст представляет интерес, поскольку изложенные в нем идеи соответствовали настроениям эпохи[187]187
  Документ, представляет собой 10 сшитых в тетрадь листов большого формата. Доклад хотя и написан каллиграфическим почерком, но содержит большое количество поправок.


[Закрыть].

Якобинская пропаганда войны с коалицией достигла в 1793 г., пожалуй, наивысшего накала. Примером тому может служить очень небольшой, но красноречивый памфлет, под названием «Большой банкет северных королей»[188]188
  Le grand banquet des rois du Nord. [Paris], Imprimerie de Setier fils, S. A. [1793].


[Закрыть]. Имя его автора неизвестно. Не исключено, что памфлет мог быть создан по заказу Комитета общественного спасения для распространения в войсках. Именно такие летучие листки без указания на имя автора часто адресовались тогда массовому читателю. Памфлет написан простым и живым народным языком, наполнен распространенными узнаваемыми образами, автор апеллировал только к общеизвестным фактам.

Памфлет монтаньяра, члена Национального Конвента, затем члена Совета пятисот Жана-Филиппа Гарран-Кулона (1748–1816), озаглавленный «Политические изыскания о прежнем и современном состояниях Польши, применительно к ее последней революции»[189]189
  Garran-Coulon J.-Ph. Recherches politiques sur l’état ancien et moderne de la Pologne appliquées à sa derniere révolution. P., 1795.


[Закрыть], вышел в 1795 г. В 1780-1790-х гг. автор пристально наблюдал за событиями в Речи Посполитой. Итогом его наблюдений и стала книга, написанная в жанре исторической публицистики. Россия для Гарран де Кулона олицетворяла собой деспотизм, а Польша свободу. Основное внимание он уделял истории Польши и казачества, а также политике русского кабинета в отношении Польши [190]190
  Подробнее о Гарран-Кулоне см.: Kuscinski A. Dictionnaire des conventionnels. P., 1916. P. 282.


[Закрыть].

Широко известны мемуары о России времен Екатерины II и Павла I, написанные Л.-Ф. де Сегюром, А.-Т. Фортиа де Пилем, Ш. Массоном[191]191
  Массон Ш. Секретные записки о России. М.,1996; Сегюр Л.-Ф. де. Записки графа Сегюра о его пребывании в России. СПб., 1865; [Fortia de Piles A.] Voyage de deux Français en Allemagne, Danemark, Sunde, Russie et Pologne fait en 1790–1792 et publiée en 1796. P., 1796; [Fortia de Piles A.] Examen de trois ouvrages sur la Russie. Voyage de M. Chantreau. Révolution de 1762. Mémoires secrets. Par l’auteur du voyage de deux français au Nord de l’Europe. P., an X (1802).


[Закрыть]. Жанр мемуаров включал в себя как воспоминания о прошедшем, так и реальные наблюдения иностранцев в России, созданные в жанре путевых записок. Однако как в силу своей известности, так и в силу ряда других объективных причин подобные мемуарные источники использовались нами исключительно во вспомогательных целях. Более подробный анализ соответствующих источников личного происхождения, в частности мемуаров, содержится в монографии Е. Ю. Артемовой[192]192
  Артемова Е. Ю. Культура России глазами посетивших ее французов (последняя треть XVIII в.). М., 2000. Впервые в одном издании мемуары о России объединены Клодом де Гревом, см: Antropologie des Voyageurs Français au XVIII et XIX ss. Le voyаge en Russie / Sous la dir. Cl. de Grève. P., 1990.


[Закрыть].

Важный материал для данного исследования был почерпнут из поэтических памфлетов времен Директории, написанных Леклерком из Вогезов, В. де Кампанем и П. Галле[193]193
  Campagne V. de. Epitre a Paul premier. P., an VIB; Gallet P. Les puissances de l’Europe au tribunal de la vérité, po‘me en trois chants, par P. Gallet. 1799; Leclerc de Vosgues. Le Russe à P., petit poème en vers alexandrins, imité de M. Ivan Aléthof, composé au mois de vendémiaire, an VII, par M. Péters-Subwathékoff, arrivé de Rastadt, beau-frère de M. Aléthof, mis en lumière avec des notes critiques et politiques pour se conformer aux tems et aux moeurs, par Guillaume Vadé, ex-membre de l’ex-académie de Besançon. P., an VII.


[Закрыть]. В них либо обличаются пороки Российской империи как потенциального врага либо пороки революционной Франции как страны, оказавшейся в политическом «тупике» развития накануне 18 брюмера. Интерес представляет историко-политическая аргументация авторов, обширные актуальные комментарии о текущей ситуации в России или международном положении и ее в нем участии, стилизация поэм под Вольтера. Корпус источников, использованных в нашем исследовании, на самом деле несколько шире, чем эта краткая и обобщенная их характеристика: в данном обзоре преследовалась только цель дать представление об основных текстах, с которыми работал автор, представить их на фоне общей ситуации с источниками.

Глава II
Россия в представлениях политической и интеллектуальной элиты Франции XVIII в.

Впервые десятилетия XVIII в. в восприятии российского государства во Франции наблюдались существенные перемены под впечатлением от приходивших из Петербурга вестей о реформах и военных устремлениях Петра I. Слабое знакомство французов с Россией во многом было обусловлено и отсутствием между двумя странами прочных торговых связей, в то время как извечные конкуренты французов – англичане – к тому времени уже вели активную торговлю с Россией. И постоянные противники России – шведы, поляки и турки – в этот период выступали союзниками Франции в борьбе с Габсбургами.

В целом представления французов ограничивались, главным образом, набором стереотипов, согласно которым Россия нередко воспринималась как часть Азии, а ее население ассоциировалось с «дикими ордами» скифов или татар. Отчасти это происходило под влиянием античной литературной и исторической традиции, в которой Европа противопоставлялась Азии, а эллины (позднее римляне) – варварам. В то же время жители «Московии» отличались и от «добрых дикарей», обитающих в заморских странах, о добродетелях и наивности которых можно было узнать из сочинений путешественников и миссионеров[194]194
  См.: Дюше М. Мир цивилизации и мир дикарей в эпоху Просвещения // Век Просвещения. М.; Париж, 1970. С. 254.


[Закрыть]. И поскольку понятие «цивилизации» для европейцев было в первую очередь связано с христианством, то под сомнение порою ставилась даже причастность русских к христианству[195]195
  Мезин С. А. Взгляд из Европы. С 46.


[Закрыть]. Вместе с тем образ «русского варварства» тогда еще не был напрямую связан идеей исходящей от России угрозы для Европы. Сохранившееся до начала XVIII в. презрение к «русскому варварству» не позволяло европейцам видеть в «московитах» ни союзников, ни сколько-нибудь серьезных врагов[196]196
  См.: Liechtenan F.-D. Le Russe, ennemi héréditaire de la chrétienté?.. P. 100; Мезин С. А. Стереотипы России. С. 150.


[Закрыть]. Историк середины XX в. А. Лортолари связывал неприятие или игнорирование России с «тяжелыми воспоминаниями», навеянными «агрессивной политикой». По его словам, «добрый дикарь», находившийся за морем, ничем не угрожал европейцам, в отличие «жителей степей», воспоминание об их завоеваниях «было живо еще в сознании»[197]197
  Lortholary A. Op. cit. P. 13.


[Закрыть]. Однако при этом, кроме упоминания о Ливонской войне, Лортолари не приводит каких-либо доказательств в пользу тезиса, что Россия в указанный период угрожала Европе и тем более Франции[198]198
  На это, в частности, обратил внимание С. А. Мезин. См.: Мезин С. А. Взгляд из Европы. С. 46.


[Закрыть].

Французы, ощущавшие себя лидерами европейского мира, испытывали высокомерное презрение к периферийному варианту христианской цивилизации, который казался им ненастоящим, маргинальным. Для ряда авторов Россия конца XVII в. часто не представляла самостоятельного интереса, а рассматривалась в качестве промежуточного этапа на пути в Китай[199]199
  Алексеев М. П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей: Введение, тексты и комментарий XIII–XVII вв. 3-е изд. Новосибирск, 2006.


[Закрыть]. Наблюдая стремление Петра I во время его первого путешествия учиться у европейцев П. Бейль писал в 1697 г.: «Такой государь легко мог бы распространить свои завоевания до пределов Китая, если б он и его подданные знали военное искусство, как его знают во Франции…»[200]200
  Майков Л. Н. Современные рассказы и отзывы о Петре Великом // Русский архив. 1881. Кн. 1. № 1. С. 6.


[Закрыть] Французский посол Ж.-Ж. Кампредон направлял своему правительству донесения, выдержанные в благожелательном для России духе. Он настойчиво проводил мысль о том, что Россия становится влиятельной державой Севера, что с ней выгодно поддерживать добрые отношения и торговать. «В деле цивилизации своих народов он [Петр. – А. М.] делает чудеса. Счастливое изменение в них постепенно становится заметнее с каждым годом, и надо думать, что через несколько лет молодежь обоего пола, наполняющая главные города, куда сзывают ее строжайшие приказания, привыкнув к не похожему на дедовские обычаи образу жизни, будет предпочитать его тому варварству, в котором коснели отцы ее, и из самолюбия станет поддерживать то, чему отцы стараются противодействовать в силу привычки, этой упорнейшей из страстей в русских. Я говорю о великих учреждениях, созданных царем, которые он, если останется жив, доведет до совершенства в несколько лет спокойствия, потому что прилежание и трудолюбие его, можно сказать, превосходят обычный уровень человеческих сил…»[201]201
  Дипломатическая переписка французского полномочного министра при русском дворе Кампредона // Сборник Русского исторического общества (далее – РИО). Т. 52. СПб., 1886. С. 145.


[Закрыть] Изображения русского монарха являлись важнейшей и неотъемлемой частью образа России. Пребывание Петра на престоле интерпретировалось двояко. Из-за своего поведения он часто воспринимался как варвар, чье варварство, однако, оправдывалось тем, что он, как представлялось европейским и, в частности, французским наблюдателям, стремился учиться у Европы. Посредством общего хода рассуждений этот взгляд был впоследствии распространен с личности самого царя на все его государство. Вместе с тем европейцы надеялись, что петровская Россия, быстро утверждавшая себя в роли доминирующей балтийской державы и, следовательно, части всей системы государств, могла бы стать ценным союзником[202]202
  Нойманн И. Указ. соч. С. 111–113.


[Закрыть].

Период царствования Петра представляет собой ключевой для XVIII в. момент, когда старые стереотипы Московии служили одновременно и ключом к пониманию европейцами и, в частности, французами нового образа преображенной страны, ускоренно подвергавшейся вестернизации, и основой для новых стереотипов о Российской империи, ее власти, народе, традициях, векторе развития[203]203
  Огромную популярность приобрело сочинение Джона Перри: (Perry J.) Etat présent de la Grande Russie ou Moscovie. P., 1717. О реакции общества на визит царя см.: Сен-Симон. Мемуары. Полные и подлинные воспоминания герцога де Сен-Симона о веке Людовика XIV и Регентства. Избранные главы. М., 1991. С. 351–353; Lortholary A. Op. cit. P. 283. О дипломатическом аспекте путешествия Петра: Guichen E. de. Pierre le Grand et premier traité franco-russe. P., 1908; Черкасов П. П. Двуглавый орел и королевские лилии. М., 1995.


[Закрыть].

Значительную роль в формировании позитивного образа российского государства в общественном мнении Франции сыграли произведения Б. Ле Бовье де Фонтенеля. В 1725 г. Парижская Академия наук поручила ему как своему секретарю произнести посмертное похвальное слово Петру I[204]204
  В 1716 г. Фонтенель впервые упомянул о Петре I в «Похвальном слове Лейбницу». См.: Мезин С. А. Взгляд из Европы… С. 64.


[Закрыть]. Эту речь он предварил замечаниями о том, что император самой своей властью может сделать для наук и художеств больше, чем обычный ученый. Фонтенель ставил перед собой задачу не просто рассказать о просвещенном государе и об успехах науки в России, но дать оценку реформам Петра I в целом[205]205
  Fontenelle. Oeuvres complètes. T. 1. Genève, 1968. P. 338–356.


[Закрыть]. Французский академик начал с характеристики положения в российском обществе до Петра, он перечислил почти все стереотипы, существовавшие в Европе по отношению к «варварской» России в начале XVIII в. Автор, правда, оговаривал, что все народы переживают похожий период в первые века своей истории, и признавал, что русские не были лишены добрых природных задатков. Подчеркивая былое невежество россиян, Фонтенель стремился тем самым возвысить просветительскую миссию Петра I, которому была уготована роль созидателя[206]206
  Ibid. P. 343. См.: Мезин С. А. Взгляд из Европы. С. 66.


[Закрыть].

Фонтенель отмечал благотворное влияние поездок русских на учебу за границу и писал о цивилизаторской деятельности пленных шведов в Сибири, которые «стали чем-то вроде колонии, которая цивилизовала прежних жителей». Но первенствующая роль в просвещении России отводилась им также самому Петру. Автор рассказывал о его путешествиях по Европе, беседах с учеными, о тщательном изучении географии своей страны, о создании грандиозных планов по соединению русских рек каналами. Фонтенель, впрочем, не избегал описания и отрицательных черт характера императора, но полагал, что все эти отрицательные качества можно извинить, учитывая громадные заслуги монарха. В сочинении Фонтенеля были уже четко намечены те идеи, которые приобретут во многом ключевой характер во Франции века Просвещения. Он превозносил царя за отказ от традиций, за религиозную толерантность, за покровительство наукам, ремеслам и искусствам. На примере Петра I Фонтенель одним из первых нарисовал образ просвещенного монарха, способного вывести свой народ из состояния «варварства» и приобщить к цивилизации. Именно этого мыслителя историки, в частности А. Лортолари, считают зачинателем петровского мифа. Впрочем, замечает С. А. Мезин, Фонтенель «только обосновал идею, “носившуюся в воздухе”, и придал ей законченный вид, освятив своим ученым именем»[207]207
  Мезин С. А. Взгляд из Европы. С. 68.


[Закрыть].

Приблизительно с 1740-х гг. французско-российский культурный диалог вступил в новую фазу, что было обусловлено целым рядом политических и культурных факторов. С одной стороны, масштабы участия России в политической и культурной жизни Европы постоянно увеличивались, а с другой стороны, неуклонно росло и влияние европейцев на российскую культуру. Геополитические перемены привели к распространению в европейской общественной мысли идеи угрозы, якобы исходящей со стороны России, которая была сформулирована сторонниками Швеции еще в ходе Северной войны, а в дальнейшем поддерживалась французской дипломатией на протяжении почти всего XVIII в.[208]208
  См.: Черкасов П. П. Двуглавый орел и королевские лилии. Становление русско-французских отношений в XVIII веке. 1700–1775. М., 1995.


[Закрыть] Версаль проводил политику, которую историки называют антироссийской. На последнем этапе войны за автрийское наследство (1741–1748 гг.) Елизавета Петровна согласилась на средства Англии направить русский корпус Н. В. Репнина в Голландию, и, хотя он так и не принял участия в боевых действиях (уже велись переговоры о мире), само его появление в центре Европы способствовало изменению международной ситуации и восстановлению «баланса сил» в Европе [209]209
  Коршунов Э. Л. Война за австрийское наследство 1741–1748 гг. и Россия // Россия в коалиционных войнах XVIII в. СПб., 2019. С. 146.


[Закрыть].

По мнению И. Нойманна, в представлениях западноевропейских авторов XVIII в. образ России также имел двойственный характер: с одной стороны, она была призвана «цивилизовать» мусульманские народы, будучи форпостом и бастионом христианской Европы на границе с Азией; с другой стороны, сама воспринималась как восточная держава, олицетворявшая угрозу Европе от азиатского «варварства»[210]210
  Подробнее см.: Нойманн И. Использование «Другого». С. 119.


[Закрыть]. Среди французских мыслителей и публицистов Века Просвещения также можно условно выделить две тенденции в отношении к России. Если одни авторы культивировали в целом негативный образ России как страны, где господствуют рабство и деспотизм (Локателли, Руссо, Шапп, Рейналь, Рюльер), то другие (Монтескье, Вольтер, Дидро, Гримм, Вольней, Бодо) видели в ней могущественную державу, которую просвещенные монархи[211]211
  Образ России был неразрывно связан с образом ее монарха. Во французской литературе и общественной мысли XVIII в. сосуществовали два полярных образа Петра I и Екатерины II. См.: Lortholary A. Le mirage russe en France au XVIII-e siècle. P., 1951. Р. 250.


[Закрыть] более или менее успешно пытаются вести по пути прогресса: «Социальнополитическая и культурная трансформация России, служила катализатором идей французских просветителей: на ее примере они стремились уточнить возможности и условия прогресса вообще, а также использовать реформы Екатерины для критики “старого порядка”», – пишет С. Я. Карп[212]212
  Карп С. Я. Французские просветители и Россия. М., 1998. С. 6.


[Закрыть]. Как бы то ни было, в Век Просвещения французские мыслители начинают все больше писать о России, разрушая своими сочинениями некоторые из стереотипных представлений о России.

В спорах о России и о путях ее цивилизации авторитетом пользовались идеи Ш.-Л. де Монтескье, высказанные в трактате «О духе законов» (1748)[213]213
  Минути Р. Образ России в творчестве Монтескье // Европейское Просвещение и цивилизация России / Под ред. С. Я. Карпа, С. А. Мезина. М., 2004. С. 31–41. Как показал Минути, многие идеи Монтескье формировались под влиянием книги Дж. Перри «Нынешнее состояние Великой России» (1716).


[Закрыть]. «Власть климата сильнее всех иных властей», – отмечал Монтескье. Именно климатический фактор он считал определяющим для темперамента и национального характера русских, а также для их формы правления. Ссылка на суровость русского климата (впервые сделанная еще в «Персидских письмах») принципиально важна для логики размышлений Монтескье, который подчеркивает принципиальное различие между природной средой в России, холодной стране Севера, и в деспотических государствах Востока, где жара расслабляет нервы и плодит людей пассивных и бездеятельных. Российский климат, непосредственное влияние которого на темперамент и выносливость местных жителей становится предметом ряда тонких замечаний в «Духе законов», вовсе не благоприятствует деспотическому правлению. Именно климатом объяснял Монтескье мятежный дух российской знати, не желавшей, как свидетельствует история заговора верховников 1730 г., подчиниться императрице Анне Иоанновне. Монтескье подчеркивал принадлежность России к европейскому миру и был убежден, что существуют естественные обстоятельства, сближающие ее в историко-географическом плане с Европой. Что же касается «деспотизма», то объяснять его следовало, по мнению Монтескье, прежде всего влиянием тех восточных завоевателей, жертвой которых становилась Россия, прежде всего татар. В «Духе законов» (Кн. XIX. Гл. 14) Монтескье описывал смешение народов и нравов в России, доказывая, что деспотизм в этой стране порожден обстоятельствами не природными, но историческими и что нравы русских сформированы именно особенностями российской истории и долговременным деспотическим правлением[214]214
  «Преобразования облегчались тем обстоятельством, что существовавшие нравы не соответствовали климату страны и были занесены в нее смешением разных народов и завоеваниями» (Монтескье Ш. Л. де. О духе законов. М., 1999. С. 256).


[Закрыть]. «Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма – и не может», – полагал Монтескье. Эта мысль была частью рассуждений о реформах Петра, который, по мнению французского мыслителя, пошел ошибочным путем, попытавшись изменить нравы посредством законов, а не примеров. В результате преобразования этого царя не дали таких результатов, какие можно было бы счесть укорененными в русской действительности. После Петра Россия стремительно начала возвращаться к своему прежнему, традиционному состоянию, делал вывод Монтескье[215]215
  Минути Р. Указ. соч. С. 38.


[Закрыть]. В своих рассуждениях о петровских преобразованиях он сформулировал ставшую популярной мысль о путях цивилизации в России: «Народы, как правило, очень привязаны к своим обычаям, и лишать их этих обычаев при помощи насилия – значит, делать их несчастными; поэтому надо не изменять обычаи народа, а побуждать народ к тому, чтобы он сам изменил их». Если же не дать таким изменениям созреть и преобразовать характер и нравственность народа, то роковые последствия деспотизма непременно дадут себя знать, как это и произошло в России после Петра[216]216
  Монтескье. О духе законов. С. 265.


[Закрыть].

Целый ряд своих произведений посвятил русской теме и Вольтер. Правда, в его сочинениях образ России оказался в тени образов двух ее монархов: Петра I и Екатерины II. Первые упоминания о России и Петре встречаются еще в ранних трудах Вольтера и, прежде всего, в «Истории Карла XII» (1730–1731). Описывая там события Северной войны, Вольтер изображал русских грубыми варварами, воюющими против цивилизованных европейцев – шведов. Впрочем, уже тогда Вольтер возвышал фигуру царя, но подчеркивал невежество и грубость русского народа. Русские пребывали в состоянии совершенного беззакония, внешняя религиозность не мешала грабежу, убийствам, произволу: «Московиты были менее цивилизованы, чем мексиканцы, когда их открыл Кортес»[217]217
  Цит. по: Мезин С. А. Взгляд из Европы. С. 85. См. также о замысле произведения: Лиштенан Ф.-Д. Вольтер: Фридрих II или Петр I // Вольтер и Россия. М., 1999. С. 79–89. Позднее, в предисловии к «Истории Российской империи при Петре Великом», Вольтер вернется к аналогии с эпохой Великих географических открытий, заметив, что для Европы «открытие» России в XVIII в. было сопоставимо с открытием Америки.


[Закрыть].

В 1748 г. Вольтер опубликовал «Анекдоты о Петре Великом». Непосредственно «русской цивилизации» великий просветитель отвел менее одной пятой своего сочинения, кратко упомянул о реформах или планах реформ: о проектах каналов, призванных связать Каспийское, Черное и Балтийское моря, о строительстве флота, фабрик и принятии нового календаря. Чуть подробнее сказано о церковной реформе и об изменении нравов: о введении европейского платья, бритья бород, большего равенства в браке, «ассамблей» – одним словом, о преобразовании общества на западный манер. Зато ничего не сообщалось ни о войнах, ни об административной и налоговой реформах, ни о школах, ни о создании Академии наук. Вольтер разрывался между стремлением к художественному повествованию и желанием точно излагать факты. Описание бритья бород и отрезания платьев напоминает драматическую сценку, борьба старого и нового уклада изображена в игровой манере[218]218
  Мерво М. «Анекдоты о царе Петре Великом» Вольтера: генезис, источники и жанр // Вольтер и Россия. С. 74.


[Закрыть]. Философ видел в лице царя Петра некое «начало начал». Без посторонней помощи, юный царь подобно Прометею, отправился за огнем, который оживит россиян и научит их искусствам и ремеслам, дотоле неведомым. Иначе говоря, роль великого человека была утрирована до предела. Однако на все свершения царя ложилась мрачная тень убиенного царевича Алексея Петровича. «Если Московия приобщилась к цивилизации, то надо признать, что она заплатила дорогую цену за просвещение», – полагал философ[219]219
  Там же. С. 70–71.


[Закрыть].

Как и Фонтенель, Вольтер прославлял деяния царя, подчеркивая его личные заслуги и силу духа на фоне царившего в российском народе невежества, а также проводя сравнение с современной Францией: «Глядя на то, что он сделал в Петербурге, можно судить о том, что сделал бы он в Париже», где довел бы искусства до состояния совершенства. Тем не менее в «Анекдотах» образ царя все же менее идеализирован, чем позднее в «Истории Российской империи»: пьяница, деспотичный и безмерно жестокий правитель – таким предстает монарх, но необузданность нрава Петра Вольтер объяснял суровыми «обычаями» страны, требовавшими жестокости.

В «Истории Российской империи при Петре Великом» (17591763) Вольтер дал подробное географическое описание России. Однако, несмотря на присылавшиеся из Петербурга сведения и карты, географические познания Вольтера соответствовали не столько точной информации современных ему ученых, сколько литературно-историческим образам и представлениям о России. Описывая Россию XVIII в., он оперировал античными географическими названиями и этнонимами: Борисфен, Танаис, Меотида, скифы, сарматы, гунны, массагеты, роксоланы. Наличие фактических и исторических ошибок, упрямство философа свидетельствовали о том, что античные образы варварства являлись для Вольтера ярким воплощением культурной «инаковости», позволявшим подчеркнуть пограничный характер русской цивилизации, как бы находившейся между далеким прошлым и настоящим, между Азией и Европой. Однако теперь Вольтер не стремился описывать мрачное невежество и грубость русских в допетровскую эпоху, а склонен был смягчать характеристику нравов и даже находил, что отец Петра – Алексей Михайлович – также стремился к нововведениям в своей стране (составил кодекс законов, завел первые мануфактуры, установил дисциплину в армии). В этот период Вольтеру Россия представлялась своего рода опытным полем, на котором разворачивался великий эксперимент, имеющий едва ли не всемирное значение: волей и разумом одного человека была создана цивилизованная нация, а допетровская Россия служила «чистым листом», на котором он начертал свои планы.

Вольтер способствовал и исполнению внешнеполитических планов русского правительства. Екатерина II писала: «Восьмидесятилетний старик старается своими во всей Европе жадно читаемыми сочинениями прославить Россию, унизить врагов ее и удержать деятельною вражду своих соотчичей, кои тогда старались распространить повсюду язвительную злобу против дел нашего отечества, в чем и преуспел»[220]220
  Цит. по: Павленко Н. И. Екатерина Великая. М., 2004. С. 105.


[Закрыть]. Об увлечении Вольтера тем, что в XX в. было названо «русским миражом», написано немало. Традиционно дифирамбы, расточавшиеся философом в адрес императрицы, приводят в качестве доказательств предвзятого отношения Вольтера к российской действительности. Однако последние исследования заставляют по-новому взглянуть на тот образ Екатерины и, шире, образ России, который формировался в литературе благодаря Вольтеру.

По мнению К. Мерво, переписка Вольтера играла примерно ту же роль, что и средства массовой информации в наши дни. Большая часть писем помимо непосредственного адресата обращалась к целым группам читателей. Письма были эхом событий, а иногда и способом воздействия на них, а потому характеристики Екатерины II Вольтером составляли часть общей стратегии эпистолярной «игры», которую вели философы Просвещения. Екатерина сама положила начало этой игре как раз в тот момент, когда на философов обрушились преследования на родине. Вольтер, почитавший себя их предводителем, ухватился за эту возможность, чтобы использовать символическое значение широких жестов Екатерины II. Среди этих жестов было и приглашение д’Лламбера в наставники к наследнику престола, и предложение Дидро издавать в Риге или в Петербурге гонимую во Франции «Энциклопедию».

В ответ Вольтер создал идеальный образ царицы, сравнивая ее со св. Екатериной Александрийской, св. Екатериной Болонской, св. Екатериной Сиенской. Российская государыня прославлялась как продолжательница дела Петра, она превращалась в Звезду Севера, Фалестру, царицу Савскую и, главным образом, в Семирамиду Севера (ранее Вольтер именовал так Елизавету Петровну)[221]221
  Используя название «Семирамида Севера» по отношению к Екатерине, Вольтер не только льстил, но и лукавил. Героиня его одноименной трагедии «Семирамида» предает смерти своего мужа Нина и погибает от руки своего же сына Ниния (См.: Мерво К. Портреты Екатерины II в переписке Вольтера // Вольтер и Россия. С. 95).


[Закрыть]. По мере новых шагов императрицы ее образ покровительницы искусств дополнился новой чертой: борьбой против религиозной нетерпимости. Портреты Екатерины в переписке Вольтера становятся схематичными и стереотипными, легендарный план будто вытесняет реальные человеческие черты, а хвалебное клише столь часто применяется ко всем ее деяниям, что «стирается».

Как замечает А. Ф. Строев, Вольтер положил начало целому направлению в описании России: «Философы-энциклопедисты, вслед за Вольтером, превозносили страну, которая благодаря Петру I и Екатерине II устремилась по пути преобразований и однажды должна послужить примером для всей Европы. Но речь не идет об ослеплении, заблуждении или о сознательной идеализации. Вольтер во многом стремился предложить Екатерине II пути решения внутренних и внешнеполитических проблем, будь то реформа законодательства или завоевания, рисуя их в своих письмах как уже почти окончательно разрешенные»[222]222
  Строев А. Ф. Война перьев: французские шпионы в России во второй половине XVIII века // Логос. 2000. № 3 (24). С. 18.


[Закрыть]. Вольтер лучше остальных выразил мысль всех тех, кто восхищался Россией в эпоху Просвещения: благодаря Екатерине, этому «апостолу» терпимости, философия добилась в подвластных ей северных землях огромных успехов, удалось предотвратить ту резню, которой фанатики осквернили страны с иным, более теплым, климатом. Образ российской царицы, не отъемлемый от образа России, в век Просвещения служил и философской моделью, и неким примером для подражания другим монархам[223]223
  См.: Лиштенан Ф.-Д. Русская церковь XVIII века. С. 71.


[Закрыть]. В тот период, когда на философов обрушились нападки во Франции, их союз с Екатериной II предстал как практическое воплощение мечты о союзе двух элит, правящей и творческой. Философы (а они во многом определяли общественное мнение) не только создавали в Европе образ русской императрицы как истинно просвещенной монархини, а России как страны, где мудрые законы благоприятствуют развитию наук и искусств, но и напрямую поддерживали деятельность русского правительства[224]224
  См.: Зорин А. Л. Вольтер и восточная политика Екатерины II // Вольтер и Россия. М., 1999; Карп С. Я. Французские просветители и Россия. М., 1998; Лиштенан Ф.-Д. Вольтер: Фридрих II или Петр I? // Вольтер и Россия. М., 1999.


[Закрыть].

Кроме того, даже трактовка такого устоявшегося стереотипа, как «русское варварство» в просветительской литературе приобретала иной характер, нежели в сочинениях путешественников и политической литературе XVII–XVIII вв., истоки которого относятся к периоду первых контактов европейских путешественников с Московией[225]225
  О понимании «негативного» и «позитивного» варварства в историко-политическом дискурсе Просвещения см: Фуко М. Нужно защищать общество. СПб., 2005. С. 210–217.


[Закрыть]. Достаточно упомянуть опубликованное Вольтером в 1760 г. под псевдонимом «Иван Алетов», произведение «Россиянин в Париже». Традиционный античный сюжет (приезд юного скифа Анахарсиса в колыбель цивилизации) служит основой для изображения русского: