Текст книги "Рассказы о Петре Первом"

Андрей Нартов
Рассказы о Петре Первом

© Нартов А. К., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Рассказы Нартова о Петре Великом
Л.Н.Майков

Приложение к LXVII тому

Записок Импер. Академии Наук № 6

Санкт-Петербург, 1891

Напечатано по распоряжению Императоской Академии Наук C. – Петербургъ, Октябрь 1891 года.

Непременный Секретарь, Академик Л. Штраухъ

типография императорской академии наук.

Любопытный исторический памятник, здесь издаваемый, известен только по одной рукописи, хранящейся ныне в Московском публичном музее под № 2747. К сожалению, это не подлинник автора в даже не список с подлинника, сделанный в пролом столетии, а копия, снятая не раньше первой четверти текущего века; она составляет тетрадь листового формата, в 116 листов. Тетрадь эта поступила в музей из бумаг М. П. Погодина, а ему была доставлена А. Ф. Бычковым, который приобрел ее в Петербурге.

До сих пор «Достопамятные повествования и pечи Петра Великого» не были изданы вполне, хотя большая их часть и существует в печати. Впервые появилось из нашего памятника извлечение в журнале «Сын Отечества» 1819 года (части 54–58), при чем из 162 рассказов напечатано только 72; какою рукописью пользовался составитель этого извлечения – не известно, но текст выбранных им рассказов представляет лишь очень немногие и незначительные отличия от музейной рукописи. Затем в 1842 году в «Москвитянине (№№ 4, 6, 7, 8 и 11) была сделана попытка издать полный текст «Повествований», но она не увенчалась уcпехом, так как рассказы 3‑й, 5‑й, 19‑й, 24‑й, 87‑й, 137‑й, 139‑й, 145‑й, 146‑й, 154‑й, 157‑й и конец 10-го были исключены цензурой. Это издание печаталось по той же рукописи Московского музея, которою пользовались мы, и воспроизводит ее очень точно; во всяком случае нельзя признать справедливым отзыв покойного П. П. Пекарского, сказавшего, что изданиe «Повествований» в «Москвитянине» сделано «крайне небрежно»¹. В нашем издании не допущено никаких отступлений от рукописи, но мы сочли себя вправе привести в порядок ее правописание. Kpoме того, мы внесли в рукописный текст (в прямых скобках) те немногие дополнения, которые нашли в тексте «Сына Отечества», а текст русского перевода письма аббата Биньона, включенный в рассказ 91‑й, проверили и и исправили по изданию того же перевода в сочинении Пекарского: «Наука и литература в царствование Петра Великого» (т. I, стр. 530–532).

Интерес «Повествований» давно обратил на себя внимание наших историков; все они признают, что эти записки живо изображают личность великого преобразователя². Устрялов, Соловьев, Пекарский пользуются «Повествованиями» в своих трудах, посвященных времени Петра Великого. Но критическая оценка этого исторического памятника еще не сделана, если не принимать за нее кратких замечаний Устрялова об общем характере «Повествований», о свойстве и происхождении некоторых заключающихся в них известий {История Петра Великого, т. I, стр. LV–LVII; т. IV, ч. I, стр. 208, 209.}. При новом полном издании «Повествований» уместно представить соображения по крайней мере по важнейшим вопросам исторической критики этого памятника {Критическая оценка отдельных рассказов отнесена нами в примечания, задачею которых поставлено: 1) указать на источники «Повествований», 2) дать по возможности хронологическое приурочение рассказываемым происшествиям, и 3) сличить известия «Повествования с другими однородными русскими источниками.}.

«Повествования» снабжены предисловием, которое подписано «Андреем Нартовым, действительным статским советником, Петра Великого механиком и токарного искусства учителем» и проч.; в нем говорится от имени автора, что он состоял при государе «более двадцати лет», и что он «собирал повествования о Петре Великом и речи сего славного монарха, слыша оные либо устно от самого государя, или от достоверных особ, в то время живших», – написал же свои рассказы по смерти Петра и кончил «в 1727 году». Показания эти так положительны, что в достоверности их нельзя бы, кажется, и усумниться. Однако, еще Устрялов обратил внимание на их неточность: во-первых, из документов, относящихся до службы токаря Нартова, обнаруживается, что он был взят в токарню Петра не раннее 1712 года, следовательно, состоял при государе, был «самовидцем упражнений и бесед его» не двадцать лет, как сказано в предисловии, а только двенадцать; во-вторых, некоторые рассказы нашего памятника основаны не на личных воспоминаниях составителя или других современников Петра, а на книжном источнике, по предположению Устрялова – на дневнике Корба, который мог быть известен А. К. Нартову в русском рукописном переводе, сделанном около 1702 года, после того, как латинский подлинник этого сочинения был выслан князем П. А. Голицыным из Bены в Москву³. Со своей стороны заметим еще одну неточность в предисловии: А. К. Нартов называется в нем действительным статским советником, тогда как он умер в 1756 году в чине только статского советника⁴.. Наконец, нельзя не обратить внимания на слог «Повествований»: он мало походить на слог, каким писали в двадцатых годах прошлого века. Из всего этого следует, что показания предисловия не заслуживают доверия и не могут быть принимаемы в расчет при оценки самого памятника; поэтому мы предпочитаем оставить их в стороне и рассматривать «Повествования» независимо от предпосланного им предисловия.

«Повествования» хотя и изложены в форме отдельных рассказов без хронологической последовательности, однако касаются различных моментов жизни Петра с самой его юности, когда токарь Нартов еще не находился при царе. Отсюда ясно, что составитель «Повествований» не мог руководствоваться только своими личными воспоминаниями и должен был искать пособия в других источниках. Один из них и указан им: это – предания, слышанные им от современников Петра касательно таких событий, очевидцем которых быть не мог сам составитель. На другой же его источник обратил внимание только Устрялов: это – известия, почерпнутые из книг. Разумеется, тот отдeл «Повествований», где мы находим личные воспоминания А. К. Нартова, наиболее важен и любопытен, и только этот отдел может быть назван «первоисточником» для истории Петра (как выразился Пекарский); к нему-то и относятся слова Устрялова: «Нельзя думать, чтобы Нартов бессовестно лгал, когда он говорит: я видел своими глазами». Но именно для того, чтобы выставить эту существеннейшую часть «Повествований» в ее настоящем значении, необходимо по возможности отделить от нее те рассказы нашего памятника, которые не могут быть названы рассказами очевидца. Притом, наблюдая приемы, употребленные составителем при пользовании устными преданиями и в особенности книжными источниками, мы получим возможность сделать заключение о том, насколько он вообще умел сохранять историческую точность. Итак, состав «Повествований» необходимо рассматривать сообразно трем вышеуказанным отделам.

Из 162 рассказов нашего памятника для 35 нам удалось определить печатные источники более или менее точно. Из сличений, сделанных в примечаниях к издаваемому тексту, обнаруживается, что под руками составителя «Повествования» несомненно находились следующие печатные книги:

1) Memoires du regne de Pиerre le Grand, изданный в Гаге в 1725–1726 годах Жаном Руссе под псевдонимом барона NestesuranoИ.

2) Histoire de Charles XII Вольтера, первое издание которой относится к 1731 году.

3) Historie de Pиerre, surnomme le Grand, Элеазара Moвильона, дважды изданная в 1742 году в Амстердаме и Лейпциге {Ссылки на это сочинение в наших примечаниях относятся к трехтомному изданию в 12-ю долю листа.}.

4) Histoire de L’empire de Russie sous Pierre le Grand Вольтера, которая появiлась в свете впервые в 1761–1763 годах.

5) Журнал или поденная записка блаженные и вечнодостойные памяти Государя Императора Петра Великого с 1698 года даже до заключения Нейштадтского мира. Собрал князь М. Щербатов. С.-Пб. 1770–1772.

Кроме названных сочинений, можно предполагать, что составителю «Повествования» служили пособием еще другие печатные книги, упомянутые в примечаниях к рассказам 96-му, 124-му, 126-му и 142-му. Зато дневника Корба, в котором Устрялов искал источника для некоторых рассказов Нартова, мы не включаем в наш перечень, потому что все сходное в «Повествованиях» с известиями Корба сообщено и Мовильоном, пользовавшимся редкою книгой австрийского дипломата; трудно согласиться с предложением Устрялова, чтобы составителю «Повествований» был известен русский рукописный перевод Корба, без сомнения, хранившийся под секретом, особенно если принять во внимание, что в нашем памятнике не видно никаких следов заимствования из русских рукописных источников, гораздо более доступных еще в первой половине XVIII века, каковы записки Крекшина, Матвеева и проч. Во всяком случае, приведенный нами список печатных источников, употребленных при cocтaвлении «Повествований», несомненно доказывает, что этот сборник рассказов о Петре Великом не был окончен в 1727 году (как уверяет предисловие), и редакцию его, до нас дошедшую, следует приурочивать не ранее, как к семидесятым годам прошлого века.

Приемы, употребляемые составителем «Повествований» при пользовании книжными источниками, не особенно сложны. Два рассказа (17‑й и 20‑й) составляют почти выписку из «Журнала» Петра Великого, лишь слегка сокращенную против подлинника и несколько подновленную в языке. В двух других рассказах (25-м и 111-м) составитель берет из того же «Журнала» кое-какие частности, но именно такого рода, который не могли быть ему известны без пособия названного источника. Наконец, еще в одном рассказе (47-м) сообщение «Журнала» воспроизводится с собственными добавлениями составителя «Повествований». В пользовании французскими книгами замечается несколько большее разнообразие приемов: некоторые рассказы (например, 1‑й, 2‑й и мн. др.) представляют почти прямой перевод из Руссе или Мовильона; иные (например, 7‑й, 123‑й и проч.) передают французский подлинник в сокращении и с изменениями; затем, есть такие рассказы, где из французских книг заимствуются только сущность фактов, даты и отдельные подробности, и все это излагается собственными словами составителя и сопровождается его прибавками; таковы в особенности рассказы касательно пребывания Петра во Франции и Австрийских Нидерландах (125‑й, 127‑й, 133‑й, 135‑й и проч.). Сочинение Мовильона, очень богатое анекдотическими подробностями за первую половину Петрова царствования, было особенно пригодно для извлечений, и составитель нашего памятника пользуется этою книгой особенно охотно. Разумеется, ответственность за достоверность известий, почерпнутых из чужих книг, падает на авторов последних, а не на составителя «Повествований»; но для его характеристики любопытно отметить его обычай присоединять свои дополнения ко взятой из чужой книги основе фактической или хронологической: дополнение обыкновенно состоит в том, что приводится изречение Петра, будто бы сказанное им но тому или другому случаю; но речам этим придается всегда особый нравоучительный смысл, отзывающийся сочинительством и потому подозрительный. Что составитель «Повествований» вообще не чужд сочинительства, об этом можно судить, на пример, по рассказу 18-му, где он не затруднился вложить в уста самого Петра рассуждения, высказанные французским писателем от своего лица. А как мало критического такта обнаруживал составитель при пользовании иностранными источниками, это всего лучше доказывает рассказ 142‑й: сообщаемый здесь речи, будто бы сказанные Петром при посещении Парижской обсерватории, очевидно вымышленные; оне извлечены из французской книги, содержащей в себе вовсе не историческое повествование о пребывании Русского царя в Париж, а сатиру на нравы Французского общества. Другой отдел в «Повествованиях» составляют те рассказы, которые взяты из устного предания. Отличить их от тех, которые могут быть признаны за собственный воспоминания А. К. Нартова, не всегда возможно, и потому мы не решаемся выставить точную цифру первых. Заметим только, что количество рассказов не книжного происхождения, относящихся ко времени до 1712 года (когда токарь Нартов был взять на службу к царю), или место действия которых само указывает, что любимый мастер Петра не мог быть очевидцем описываемых происшествий, простирается до 40. Составитель «Повествований» не считал нужным объяснять, каким путем дошло до него то или другое предание, м только в немногих случаях упоминает о лицах, рассказывавших ему об известном происшествии; так, говоря о пребывании Петра Великого в Англии, он ссылается на графа А. А. Матвеева и А. П. Веселовского (рассказы 4‑й и 12‑й), говоря о Персидском походе – на В. И. Соймонова и В. Я. Левашова (рассказы 94‑й—96‑й), а приводя суждение Петра о царевне Софье (рассказ 150‑й) – на князя И. Ю. Трубецкого; однако, проверка этих ссылок убеждает в том, что они не вполнe точны: из семи рассказов о поездке Петра в Англию два (4‑й и 12‑й) оказываются книжного происхождения, и их приходится исключить из числа основанных на устном предании. То же должно сказать и о рассказах 96-м и 150-м.

Подобные неточности в редакции нашего памятника служат, конечно, доказательством тому, что на него легли различные литературные наслоения; однако это еще не дает права совершенно отвергать историческое значение внесенных в него преданий. Если, с одной стороны, еще Устрялов указал, что некоторые из сих последних не заслуживают доверия (см. примечания к рассказам 27-му, 44-му и 48-му), то с другой – в нашем памятнике есть и такие основанные на устном предании рассказы, которые успешно выдерживают проверку по подлинным документам; таков, например, рассказ 129‑й, подробности которого почти дословно подтверждаются недавно обнародованным свидетельством французских архивов. Гениальная и вместе с тем в высшей степени своеобразная личность Петра должна была глубоко запечатлеться в памяти современников; рассказов о нем ходило очень много в русском обществе, и мудрено было не черпать из этого обильного источника: что делал составитель «Повествований», то же делали и собиратели анекдотов о Петре – Штелин и Голиков⁵; не удивительно поэтому, что у последних находится довольно много рассказов, занесенных и в «Повествования» (см. примечания к рассказам 13-му, 31-му, 33-му, 45-му, 50-му, 56-му, 76-му, 81-му и др.). Таким образом, эти три сборника служат к взаимной проверке друг друга и все три дают нам понятие о том, какое представление сохранили о Петре люди, лично видевшие и знавшие его. Как всегда бывает в подобных случаях, предание отчасти идеализировало действительное историческое лицо: воcсоздаваемый воспоминанием, Петр, согласно понятиям и вкусам XVIII века, явился в образе классического героя и мудреца. Таков он и в рассказах нашего памятника, основанных на устном предании: в них по преимуществу он изображается примером высокой царской доблести, и в уста его влагаются многозначительные нравственные и политические афоризмы (см. например, рассказы 6‑й, 28‑й, 78‑й, 99‑й, 145‑й и др.).

Гораздо проще и естественнее рисуется Петр в той части «Повествований», которая содержит в себе непосредственные воспоминания А. К. Нартова. Рассказы этого рода составляют около половины нашего памятника. Мы уже знаем, что они могут касаться событий не ранее 1712 года, а затем они идут до самой кончины государя. Но из этого периода в двенадцать с небольшим лет следует еще вычесть, во-первых, довольно продолжительные отлучки царя из Петербурга (где проживал постоянно его любимый токарь) в разное время, и во-вторых, около двух лет с половины 1718 года по 1720, когда А. К. Нартов находился за границей. Таким образом рассказы, содержащие в себе личные воспоминания А. К. Нартова, относятся главным образом к последним пяти-шести годам жизни великого государя; таких рассказов можно насчитать в «Повествованиях» не менее 35. В некоторых из них Нартов сам является действующим лицом; в других он упоминается только как очевидец и молчаливый слушатель; в третьих его присутствие при описываемом только подразумевается, но с полным вероятием, ибо действие рассказа происходить в токарной, нередко заменявшей Петру кабинет; наконец, есть и такие рассказы, в которых присутствиe Нартова при описываемом не засвидетельствовано никаким осязательным признаком, но достоверность которых может быть подтверждена либо посторонними показаниями (например, рассказы 105‑й, 157‑й и 159‑й), либо соображениями внутреннего свойства; так, Соловьев не затруднился воспользоваться известиями «Повествований» относящимися ко времени суда над царевичем Алексеем (рассказы 154‑й—156‑й и 158‑й), потому что видел в них вернoe изображение душевного состояния Петра в эти тягостные минуты. Рассказы нашего памятника, содержащие в себе личные воспоминания А. К. Нартова, внушают к себе тем большее доверие, что в них пестро перемешано важное с неважным, шутки Петра с его серьезными речами: видно, что вспоминавший о царе верный слуга его любил государя как человека и, высоко ценя его достоинства, умел прощать ему его слабости. Самые речи Петра, приводимые в этом отделе «Повествований», отличаются простотой, свойственною здравомыслию, и совершенно не похожи на тe высокопарные изречения, которые приписало великому государю предание, и которые встречаются в других отделах нашего памятника.

Но, отдавая полную справедливость этой важнейшей части «Повествований», нельзя не сделать одного замечания касательно самой личности того Петрова любимца, с именем которого дошло до нас это сочинение. Некоторые рассказы, касающиеся до самого токаря Нартова, оказываются не вполне точными (см. примечания к рассказам 64-му и 113-му); в них можно подметить желание как бы преувеличить значение Нартова при царе: слабость довольно невинная и очень часто встречающаяся у авторов мемуаров; в данном же случае это стремление стоить, по видимому, в связи с вопросом о составлении «Повествований», а потому мы к нему и обратимся.

Из рассмотрения того отдела нашего памятника, который содержит в себе заимствовала из печатных книг, мы уже сделали заключение, что «Повествования» дошли до нас в редакции, относящейся к семидесятым годам прошлого века. А так как Андрей Костантинович Нартов умер еще в 1756 году, то очевидно, редакция эта принадлежит не ему. Нельзя предположить и того, чтоб А. К. Нартов занимался обработкой «Повествований». например, в сороковых годах, то есть, вскоре по выходе сочинения Мовильона: такое предположение не возможно потому, что токарь Нартов хоть и был в это время советником Академии Наук, однако не обладал хорошим знанием иностранных языков; но крайней мере неблагоприятель его, известный Шумахер, даль о нем в 1742 году такой отзыв: «Он, Нартов, в знати чужестранных языков необыкновенен, а писать и читать не умеет и в пристойных ко оной Академии учениях не бывал», ибо кроме токарного художества не знает»⁶. Как бы мы ни смягчали резкость этого отзыва, недостаточность образования А. К. Нартова должна остаться вне сомнения: почтенный токарь Петра Великого мог проявить себя в академических делах добрым патриотом, мог быть прав в своих обличениях на Шумахера и его клевретов, но очевидно, не был образованным человеком, не был в состоянии пользоваться французскими книгами, да может быть, и по-русски-то писал плохо, во всяком случае нелитературно: прошение, поданное им Петру в 1723 году, писано не им самим, а другим лицом по его просьбе; бумаги и письма по академическим делам, сохранившиеся за его подписью, также, вероятно, составлены не им лично. Из всего этого следует, что участие А. К. Нартова в сочинении «Повествований» может быть допущено лишь в очень ограниченных размерах, и что настоящего составителя и редактора этого сборника рассказов о Петре Великом следует искать в другом лице: это мог быть только человек, живший уже во второй, а не в первой половине прошлого века, знавший иностранные языки (по крайней мере французский), образованный литературно (об этом свидетельствует слог «Повествований») и, наконец, находившийся в близких отношениях к А. К. Нартову на столько, что мог слышать его рассказы о Петре или же получить от него письменное изложение его воспоминаний о Петровском времени.

Кажется, что самая вероятная догадка в этом отношении должна обратить наше внимание на младшего сына Андрея Константиновича – Андрея Андреевича Нартова. Он родился в 1737 году, учился сперва при Академии, а потом в Сухопутном Шляхетном корпусе, с 1755 года служил в военной службе, затем по горному ведомству и кончил жизнь в 1813 году в звании президента Российской академии. В течете своей долгой жизни А. А. Нартов постоянно и деятельно занимался литературой, написал стихи и посвящал себя переводам; многое из них было напечатано, но кое-что осталось в рукописи⁷. С 1772 по 1774 год А. А. Нартов, вместе с князем М. М. Щербатовым и М. М. Херасковым, состоял членом учрежденных по воле императрицы Екатерины II комитетов «для составления медалической со времен государя императора Петра Великого истории», сочинял проекты исторических медалей и составлял объяснения к ним⁸. Для этой работы А. А. Нартову приходилось изучать историю Петра Великого, и весьма естественно, что при недостатке русских сочинений по этому предмету в тогдашнее время он принужден был обращаться к пособиям иностранным: таким образом мог он познакомиться между прочим с сочинением Мовильона, которое тем болee было интересно для него, что оба издания этой книги украшены изображениями медалей, выбитых еще в царствованиe самого Петра. К поре тех же работ А. А. Нартова относится, вероятно, и составлении «Повествований», труда, в числе материалов которого являются, с одной стороны, печатные пособия – книги Мовильона, Руссе и только что изданный в 1770–1772 годах «Журнал» Петра Великого, а с другой – рукописный воспоминания о славном государе, оставленный его любимым токарем. Выше мы видели, какие литературные приемы употреблял составитель «Повествований» при пользовании печатными источниками: между прочим он исправлял слог «Журнала» Петра Великого; без сомнения, также поступал он и при обработке записок токаря Нартова. Итак, в том памятнике, который дошел до нас и здесь издается, нельзя видеть подлинника этих записок; но не подлежит сомнению, что этот подлинник лег в основу многих и притом любопытнейших статей в издаваемых «Повествованиях». Возможно и то, что этот подлинник был действительно окончен Нартовым старшим в 1727 году, как уверяет предисловие; но позднейший составитель «Повествований» – Нартов младший – погрешил пред истиной, выдав свои «Повествования» исключительно за сочинение своего отца. Заметим еще, что, обработывая отцовские записки, А. А. Нартов не ограничился, по видимому, переделкой одного их слога, но коснулся отчасти их содержания: только таким образом можно объяснить себе те неточности в сведениях о токаре Нартове, которые поражают в рассказах 64-м н 113-м и в предисловии; но проявленное здесь составителем желаниe возвысить значение своего отца при царе встретило себе разоблачение в архивных документах за подписью самого токарного мастера.

После всего сказанного очевидно, что на «Повествования» нельзя смотреть как на исторический памятник, принадлежащий непосредственно Петровскому времени: это – произведение болеe позднее, и притом сложного состава, в котором нужно отделять несколько литературных наслоений в зависимости от его различных источников. Некоторые части «Повествований» не имеют никакого исторического значения, будучи повторением чужих печатных известий; другие, воспроизводящие предания о Петре, приравниваются к позднейшим анекдотическим сборникам, и только за теми статьями нашего памятника должна быть признана несомненная ценность, в которых мы слышим голос очевидца, к сожалению, звучащий не всегда с желаемою отчетливостью.