Текст книги "Маятник птиц"

Сидели до ночи на кухне, говорили обо всем. Муж Л. В. после ужина выпил стопку водки за встречу и ушел в комнату, а они все сидели. Оказалось, подружка развелась, потому что муж в ссоре ее толкнул, она упала и случился выкидыш, а она так мечтала об этом ребенке, первая беременность, да в таком возрасте… Теперь, понятно, детей уже не будет.

Л. В. сочувствовала. У самой была дочь, жила уже с молодым человеком, в скором времени намечалась свадьба. А у подружки вот не сложилось.

Мать ее давно умерла, квартиру захапала племянница, но осталась от деда комната в коммуналке, там и поселилась. Устроилась на работу. И пошла жизнь.

Роковой день наступил года через полтора после возвращения подружки с Камчатки. Было начало лета. Муж Л. В. уехал на дачу, а сама она осталась дома, потому что не смогла взять отпуск одновременно с ним, но через неделю собиралась поехать туда же с дочкой и ее мужем на их машине. Вечером, часов в восемь, раздался звонок в дверь. Л. В. посмотрела в глазок – подружка. Улыбнулась, открыла. А та стоит на пороге вся бледная, в глазах слезы.

И снова был вечер на кухне. Подружка рассказала: на работе у двух коллег накануне пропала зарплата, а начальница почему-то указала на нее. Подружка сказала всем твердо: «Я ничего не брала», на что ей ответили: «Ты тут работаешь без году неделя, а мы все лет по десять минимум, и никогда раньше такого не было». Подтекст понятен: «кроме тебя украсть некому».

Случай этот подействовал на подружку как удар кулаком в лицо. Губы ее тряслись, пока рассказывала, Л. В. ее утешала, а сама думала: «А правда, почему раньше-то не было у них на работе краж? А как она пришла – и началось»… Ночью долго уснуть не могла, все размышляла: «Я ведь ее знаю только с одной стороны. Я никогда с ней не работала в одном коллективе. А ведь она, вроде бы, несколько мест сменила. Где зарплата больше, где к дому ближе, где работа интересней. В этом ли была истинная причина?».

Утром завтрак сделала для них обеих, разговаривала приветливо, а мысль все не отпускала: «Вдруг это она деньги украла?». Жуткая и глупая мысль, но никак было не избавиться.

Зерно это скверное, гнилое упало-таки в почву и проросло. Часто Л. В. думала об этом случае и сомнения ее не отпускали.

Прошел месяц. Муж с его длинным отпуском все сидел на даче, а Л. В. вернулась к работе. И спустя неделю подружка позвонила ей и плача рассказала новую историю: у коллеги пропало дорогое кольцо.

И снова сидели они вечером на кухне, пили чай, говорили… Вернее, говорила в основном подружка. Раньше иначе было: Л. В. говорила, а подружка больше слушала, а теперь вот так. И еще одно отличие было от прежнего: впервые подружка спросила Л. В., глядя ей прямо в глаза: «Что-то не так?». Словно почувствовала. А может, и почувствовала. Л. В. никогда не была притворщицей, а уж подружка всегда ее читала как раскрытую книгу. Но тут Л. В. сдержала себя, ответила с улыбкой: «Все отлично, ты о чем?».

На этот раз оставаться подружка не стала, уехала домой на такси уже за полночь. А утром случилось то, что случилось: Л. В. не обнаружила на трюмо своей золотой цепочки. Тут же внезапно вспомнилось, как лет пятнадцать назад исчезла у нее брошка, не то чтобы дорогая, но и не так чтобы совсем дешевая. Тогда думала – замочек расстегнулся и брошка упала где-то на улице или в парке, но так ли это было? Она в тот день с подружкой гуляла. Может, та заметила, что брошка упала, подняла и в карман спрятала?

С полчаса, наверное, Л. В. ходила по комнате туда-сюда, сердце колотилось как бешеное. Потом решилась. Позвонила подружке. Спросила с ходу: «Ты мою цепочку взяла?». Никогда не была притворщицей, не умела ходить вокруг да около, и сейчас не стала. Подружка через паузу только медленно переспросила: «Что?». Л. В. повторила вопрос. Снова пауза. И короткие гудки.

Л. В. переживала: то злилась, то думала: «А вдруг у нее клептомания? Это же психическая проблема, я должна была ей помочь, а не топить вместе с остальными». Но никакой клептомании не было, иначе давно бы заметила, общались ведь с детства, и часто, помногу. Л. В. понимала, что дружбе конец, и это ранило очень больно. Думалось даже: ну взяла она эту цепочку, да и ладно, надо было сделать вид, что не заметила, зато по-прежнему были бы вместе.

Вернулся с дачи муж. В первый вечер сидели, смотрели телевизор. Л. В. от фильма вскоре отвлеклась, всё перебирала уже привычные к этому моменту мысли о подружке. И вдруг муж говорит: «Это что тут?..» Встаёт, делает шаг, наклоняется и поднимает с полу цепочку… У Л. В. потемнело в глазах.

К ночи, дважды выпив по рюмке корвалола, она позвонила подружке. В динамике мобильного был слышен лишь механический перелив, означающий, что телефон не работает. Ночь не спала, а на следующий день прямо с утра полетела к ней на работу. Решила вызвать ее из офиса и сказать: «Прости меня! Цепочка свалилась с трюмо и застряла между плашками паркета. Хочешь, я сейчас всем тут скажу, что ты не могла украсть? Всем громко скажу!».

На работе подружки не было – уволилась. Коллеги смотрели мрачно, сказали, что вор нашелся – молоденькая уборщица, уже раскаялась, поплакала и все вернула, но поздно. Где теперь искать подружку – непонятно. Коллеги ходили к ней домой, ее соседи сообщили, что уехала, а куда – неизвестно. Л. В. тоже потом искала ее, безрезультатно.

Прошло три года. Жизнь Л. В. по всем меркам и так была неплохой, а стала еще лучше – внук родился. Но это только на первый взгляд. Покоя нет. А без покоя какую жизнь можно назвать неплохой? Мука терзает ее день и ночь. Как могла усомниться в родном человеке? Как могла в тот день скверное зерно не вырвать и не выбросить в тот же миг, как оно упало в душу? Есть такие вещи, которые исправить никак нельзя. Л. В. именно такую вещь и сделала. Одним махом перечеркнула все хорошее. И потеряла навсегда единственную свою, самую близкую, самую дорогую подругу. Навсегда».

***

В бутылке вина, которую принес мне Денис, оказалось полно барбитуратов. Я должна была уснуть крепким сном после первого же бокала.

– Так вот почему он все время спрашивал: «Ты не хочешь спать?» – задумчиво проговорила я.

Байер усмехнулся.

– Незатейливо.

– Да уж…

– Интересно, что он искал в кабинете вашего отца?

– Деньги?

– Возможно, – с сомнением произнес Байер.

Мы сидели в небольшом кафе без названия, метрах в тридцати от «Феникса-1». Здесь Байер обычно обедал.

Телевизор, подвешенный к стене, без звука показывал соревнования по бегу.

Я опять не выспалась, ночь прошла в бесконечных погружениях в сон на несколько минут и резком выныривании на поверхность, в явь; утренняя пробежка не принесла ожидаемой бодрости, я все еще ощущала себя изнуренной и слабой, все еще покачивалась в туманном облаке где-то между небом и землей. Так что сейчас я допивала вторую за утро чашку кофе и собиралась заказать третью.

Байер съел последнюю фрикадельку, отставил тарелку на край стола.

– Еще кофе? – спросил он.

Я кивнула.

Он сделал знак официантке.

На миг вдруг всё показалось мне нереальным; я словно очутилась в неизвестном мне мире. Байер что-то проговорил – я не расслышала. Но наваждение прошло и я постаралась все-таки взбодриться. Не время зависать в пространстве.

– Два кофе и тост с ветчиной и сыром, – сказал Байер официантке.

Она улыбнулась ему, сунула блокнот в кармашек форменного передника и уплыла, покачивая бедрами, скрылась в темном, мигающем бледным светом проеме кухни, откуда в зал просачивались запахи пригоревшего масла и жареного мяса.

– Вы его ищете?

– Ищем. Уже есть первые результаты. Как только получу всю информацию, доложу вам. Пока что могу сказать, что зовут его Денис Волков.

– Денис Волков… Хоть имя назвал настоящее… Думаете, это он?..

– Преследует вас? Вряд ли. Судя по вашему рассказу, этот парень не больно хитроумен.

– Вот уж точно.

– Скорее всего, его наняли.

– Откуда такой вывод?

– Смотрите сами. Он похож на вашего бывшего мужа.

Я кивнула.

– Совпадение? Нет. К тому же, всё явно было тщательно продумано. Ваш преследователь – пока непонятно, в единственном или множественном числе – сделал так, чтобы этот Денис обладал также особыми приметами Яна. Как вы говорили – наклон головы, когда читает текст. Тот же французский одеколон. Такая же стрижка.

– То есть меня ловили на живца?

– Ни секунды не сомневаюсь.

– Да-а… Выходит, я, как глупый кролик, попалась в силки…

– Ну, как вы могли догадаться? Срежиссированно классически. Если не ожидаете подвоха…

– При нынешних обстоятельствах стоило ожидать.

– Такого наглого хода? – Байер покачал головой. – Нет, Анна, вы же не агент ноль ноль семь, вы нормальный человек. А кроме того, вам в плюс заменённая бутылка «Карпинето».

– Случайность…

– Или чутье сработало. Я в это верю. Ну и редчайший фарт – у вас дома было вино такой же марки…

Официантка принесла поднос с двумя чашками кофе и тостом в маленькой тарелочке.

– Тост для вас, – сказал мне Байер. – Могу поспорить, что с утра кроме кофе у вас маковой росинки во рту не было.

– Не было, – согласилась я.

– Пора подзаправиться.

Тост выглядел аппетитно – поджаристый квадратик белого хлеба, а на нем расплавившийся и по краям подрумянившийся сыр, из-под которого виднелась светло-розовая ветчина. В моей опустевшей жизни я давно не ела таких деликатесов. Да и вообще ела немного и редко: раз в два-три дня Тамарину вкусную, но обычную домашнюю еду, иногда кусок хлеба, кусок сыра, пару сушек, в основном же механически, лишь по необходимости, пила пустой чай или кофе с сахаром – словно принимала лекарство.

Я сделала небольшой глоток горячего кофе, взяла тост.

– Да-а… Не нравится мне развитие событий… – проговорил Байер, вздохнув. – Такое ощущение, что наш злодей на грани. Вроде как уже не считает нужным прятаться. Действует почти в открытую, почти напоказ. Нанял актера…

– Актера?

– Я в переносном смысле. Нанял этого Дениса, видимо, исходя из его внешности. Парень, я думаю, следил за вами от дома и в нужный момент попался на глаза. Похож на Яна. Конечно, вы обратили на него внимание. А затем сцена с корректировкой объявления. Разве вы могли не выйти из машины и не подойти к нему, увидев, что он чего-то там чиркает?

Я покачала головой.

– Психолог… Сам Ян мне уже неинтересен, а вот его клон, причем симпатичный, сразу зацепил. Да еще Пушкина цитировал…

– Все эти детали свидетельствуют о том, что преследователь хорошо знает вас. Или где-то добыл сведения о вашей частной жизни. Это пугает меня, Анна. Он близко.

– Да ладно, Эдгар Максимович. Не так сложно узнать некоторые факты моей биографии. Вы сами семь лет назад заставили Яна удалить наши с ним фото из соцсетей. Но они же там были. А значит, любой начинающий хакер может их выудить из интернета в два счета.

– В целом, верно. И все же…

Мы погрузились в молчание. Байер, откинувшись на спинку стула, попивая свой кофе, отсутствующим взглядом смотрел через витринное стекло на улицу, я неспешно, с наслаждением, ела тост, который казался мне просто царским яством, невыразимо вкусным.

Пара за соседним столиком вдруг рассмеялась – громко, открыто. Мельком я подумала, что сама смеялась так очень давно. Наверное, слишком давно. В какой-то другой жизни. А может, никогда я так не смеялась. Уже довольно долгое время мои эмоции хранились внутри меня как в морозильной камере, застывшие, холодные. Или мне так лишь кажется?

Я доела тост, допила кофе, поставила чашку на стол и встала.

– Ладно, Эдгар Максимович, ищите и обрящете, я в вас верю…

– Анна, подождите. Еще не всё…

Я расслышала в его голосе колебание и сердце сразу сильно забилось. Байер и колебание несовместимы, значит?..

– Что-то насчет Акима?

– Нет, к сожалению. Просто небольшое отступление. Но по теме…

Я снова села на стул, выжидательно глядя на Байера.

Помолчав немного, он продолжил:

– Когда я был начинающим опером, мне рассказывали об одном случае… Вчера я вдруг вспомнил о нем, сопоставил, что к чему, съездил к знакомому в архив. Не знаю, вы в курсе или нет… Вам говорит что-нибудь фамилия Волзиков?

– Волзиков? Странная фамилия. Нет, я бы запомнила. Кто это?

– Человек из далекого прошлого. Я не думаю, что эта история имеет отношение к нашему делу, но по старой привычке решил проверить…

Байер наклонился, открыл большую кожаную папку, прислоненную к ножке стола, достал копию какого-то старого документа и протянул ее мне.

«12.06.1979 г.

Гражданин Волзиков С. М. 1945 г.р., будучи в нетрезвом состоянии, ворвался в послеродовое отделение роддома №2, где находилась его гражданская супруга Базлаченко О. Н., и устроил дебош, напав на акушерку и медсестру, которая в этот момент держала на руках младенца Д. (имя неизвестно), в результате чего упомянутый младенец был уронен медсестрой на пол и получил травму головы, несовместимую с жизнью».

– Имя они не успели ему дать… – пробормотала я, глядя в докладную старшего сержанта милиции П. Фокина. Буквы расплывались перед моими глазами. Я знала эту историю, но Волзиков в ней никогда не упоминался. По версии моих родителей медсестра споткнулась на пороге палаты и уронила ребенка, он ударился головой об пол и сразу умер.

Почему-то только сейчас, держа в руке документ, зафиксировавший трагедию моей семьи, я осознала весь ужас того, что произошло. За несколько мгновений я пережила потрясение, пережитое матерью сорок один год назад. И фигурант, обретя фамилию, в моем воображении обрел и внешность. Возможно, и даже скорее всего, не совпадавшую с реальной.

Я сжала зубы. Волна ненависти к этому человеку на миг затопила меня.

– Значит, Волзиков… – медленно проговорила я. – И где он сейчас?

– Умер.

– Умер?

Я посмотрела на Байера с недоумением. Зачем же тогда он говорит мне о нем?

Байер кашлянул в кулак.

– Если точнее, его сбила машина. Через полгода после этого происшествия в роддоме.

– Эдгар Максимович, что вы как балерина, ей-богу, танцуете вокруг с пируэтами? Выкладывайте всё сразу и без пауз.

Он дернул щекой, бросил на меня острый взгляд.

– Так точно. Свидетели указали, что наезд на пешехода был совершен машиной марки «жигули» белого цвета. Последняя цифра номера – 7.

– И?

– За неделю до этого ваш отец подал заявление об угоне такой машины…

Кроме квартиры дед Илларион оставил моему отцу – своему единственному сыну – белую «жигули». Я видела ее на старых фотографиях в семейном альбоме. И помню номер: 23—17.

– Вы видите связь? – спросила я, сощурившись и в упор глядя на Байера.

– Вы тоже видите связь, Анна, – произнес он. Его голос, как и взгляд, смягчился. – «Жигули» вашего отца так и не нашли. Но справедливость стоит дороже машины, ведь так?

Я швырнула копию докладной на стол, резко встала.

– Нет, – сказала я, наставив на Байера указательный палец. – Нет никакой связи. Ни вы, ни кто-то другой не скажет, что мой отец был способен на месть. Тем более – такую месть. Только не он. Это был человек чести. Он пережил смерть Абдо с достоинством, несмотря на…

– Смерть кого?

– Неважно. Просто копайте дальше, Эдгар Максимович. Я уверена, что родственники Волзикова, если они у него вообще есть и до сих пор живы, не имеют отношения ко всем нашим безобразиям. Более того, они наверняка были счастливы, что он покинул этот мир, и благословляли белую «жигули»…

– Анна…

– Копайте дальше!

Я вышла из кафе не оглядываясь. Гнев кипел во мне, бурлил, едва не выплескиваясь вне – в пространство, которое существовало вокруг меня, жило своей тихой размеренной жизнью.

Только не мой отец… Только не он.

Я села в машину и с минуту сидела, ломая руки. Почему-то пальцы казались онемевшими.

Отец был человеком серьезным, спокойным. Мне приходилось видеть, как он расстраивался, но чтобы сердился – нет. При этом я понимала, что некие грани его характера от меня ускользнули, ведь для того, чтобы сколотить капитал, который он оставил нам в наследство, недостаточно быть только умным и серьезным. Наверняка за пределами нашей семьи он мог быть жестким, требовательным и расчетливым. Но убийство? Этого не могло быть. Просто не могло.

«Надо ехать к Розе», – вдруг мелькнула мысль и я уже взялась за ключ зажигания, но вовремя вспомнила, что Розы больше нет.

А кроме нее никто не мог мне сейчас помочь.

***

Разговоры с ней, совсем не похожие на сеансы у психотерапевта, каждый раз высвечивали для меня что-то нужное и важное в моей жизни, что-то, за что я могла зацепиться и жить дальше.

Высокая – метр восемьдесят, статная, крепкая, с шапкой густых черных волос, с большими карими глазами, чистой смугловатой кожей и безупречными белыми крупными зубами, она казалась неуязвимой. Мощный якорь, способный удержать на месте колыхающееся на волнах любое судно, от лайнера до буксира.

Ей не нужно было размещать объявления типа «Роза Ковалик, психотерапевт, стаж 30 лет…» Люди знали о ней и так. Она обладала уникальным даром – теплотой. Вкупе с даром мгновенно считывать чужие эмоции это делало ее особенной; на профрынке, переполненном психологами и психотерапевтами, она выделялась как мейн-кун в коробке с дворовыми котятами.

Мне приходилось три или четыре раза присылать к ней своих визиторов. Никому из них она не отказала и ни с кого не взяла ни копейки, хотя сеансы у нее стоили несколько тысяч за час.

Поначалу меня возили к Розе родители. Потом я стала ездить к ней сама. Очень редко, только в случае крайней необходимости. Бывало, апатия затягивала меня в такие дебри, что все мои мысли, неважно, чего они касались, сводились к одному: «всё равно». И это «всё равно» со временем начинало угнетать. Я понимала, что это неправильно, но ничего не могла сделать. Я уже упустила момент, когда можно было очнуться, прийти в себя и двинуться дальше, я уже съехала с основного пути и попала в кювет, откуда без помощи мне не выбраться. Вот тогда я звонила Розе и спрашивала, когда она примет меня. «Сейчас», – обычно отвечала она. Я отправлялась ней, чувствуя облегчение от одной мысли, что скоро вернусь на свою дорогу.

А последний раз она пришла ко мне сама…

***

В сумке ожил и запел мой смартфон «для своих». Тамраев.

У меня уже не выскакивало сердце из груди, когда я видела на экране телефона его фамилию. После той поездки в морг он звонил мне пару раз, приглашал в музей, в театр. Я вежливо отказывалась.

– Анна, здравствуйте. Прошу прощения, если отвлекаю, но дело важное.

Всё, сердце тут же подпрыгнуло…

– Здравствуйте, Роман. Конечно, говорите.

– По телефону сложновато объяснить. Давайте встретимся.

– Есть новости?

– Новостей нет, но появились кое-какие идеи.

Мы договорились о встрече в половине восьмого вечера в кафе «Бури вестник».

Я сомневалась, что Тамраеву действительно есть что сказать, и тем не менее волнение усилилось, мысли заметались – от инсинуаций Байера в адрес моего отца до вариантов идей Тамраева по поводу… Не знаю, по какому поводу. Надо было уточнить. Возможно, дело не стоило того, чтобы ехать на эту встречу.

Как же мне не хватает Розы… Именно сейчас.

***

Она притащилась ко мне в марте, задыхающаяся, исхудавшая, в серой фетровой шляпке, похожей на немецкую каску времен Первой мировой, совсем не в стиле прежней Розы, яркой и всегда элегантной. Села на диван. Внимательно посмотрела на меня потускневшими, но все еще выразительными карими глазами.

Прошло полтора месяца после исчезновения Акима. Меня штормило каждый день, я не могла сосредоточиться ни на чем, все мысли сразу возвращались к исходной точке: к вопросу «Где мой брат?».

Я и сама думала о том, чтобы заехать к Розе, но меня останавливало одно обстоятельство: она уже лет пять вела упорную борьбу с раком, проходила курсы химиотерапии один за другим, консультировалась и лечилась у лучших онкологов города, дважды по месяцу провела в израильской клинике, пока наконец в январе двадцатого года не стало известно, что этот раунд был последним. Она проиграла. Ей оставалось жить всего ничего.

«Кофе покрепче?» – спросила я.

Роза всегда предпочитала черный как нефть, крепкий кофе.

«Давай, – проговорила она осипшим, но бодрым голосом, – и плесни туда коньячку. Есть у тебя коньяк?»

«Сейчас посмотрю…»

Коньяка у меня не оказалось, я позвонила Тамаре, попросила ее сходить в магазин, на что Тамара смущенно ответила, что ходить никуда не надо, коньяк у нее есть. Армянский марочный. Полбутылки.

«Тебя устроит армянский марочный?» – поинтересовалась я у Розы.

Она залихватски махнула рукой, что означало «А-а… Наливай!». И я сказала Тамаре, чтобы она несла коньяк, и поскорее.

«Ань, и включи этого парня… Помнишь, я тебе говорила, что мне нравятся его песни? Ты еще ответила, что у тебя есть записи…»

«Брюса Спрингстина?»

«Тоже люблю, но на сей раз нет. Того, постарше. Как же его…»

Я поняла. И включила Леонарда Коэна.

За кофе с коньяком, под тихое звучание сипловатого коэновского голоса, мы говорили с ней последний раз.

«Неизвестность хуже всего – так почему-то считается. Но на самом деле неизвестность дает человеку самое важное – надежду. Пока ты не знаешь, что случилось с Акимом, ты в полном праве считать, что он жив».

«А ты? Роза, ты веришь, что он жив?»

«Мне трудно представить, что Акима нет. Он – мощный человек. Кристалл кварца. Плюс невероятный внутренний мир, способный, по-моему, вместить и охватить абсолютно всё. Такого сметёт только цунами. А где в наших пенатах цунами? У нас так… Волны, несильный шторм… Усиление северного ветра. Не более. Но… Это лишь самоуговаривание и самоутешение. Кто жив, тот смертен. Таков уж закон. Кроме того, в мире полно зла. А значит, нельзя исключить и самый мрачный вариант. И все же я верю. Да, я верю, что он жив. А ты, Аня, веришь?»

Я помедлила, но потом кивнула. Мой главный страх был как раз в том, что брата больше нет. И все же сквозь этот страх постоянно с боем прорывалась надежда…

«Вот и хорошо, – Роза слегка улыбнулась. – Однажды все прояснится. Я только хочу, чтобы ты была готова к любому исходу. Как же я боюсь оставить тебя одну, а придется…»

«Можешь не беспокоиться. Я не покончу с собой».

Она приложила руку к груди, сделала губы трубочкой и выдохнула, изображая облегчение.

«Роза, ты была у врача еще раз? Что он сказал?»

«Мы же виделись с тобой в январе. После этого я не сделала ни одного движения в сторону клиники. А зачем? Всё предельно ясно. Скоро я – туда», – она показала пальцем вверх.

«Можно попробовать еще…»

Она покачала головой.

«Я не сдалась. Я не сдалась, Аня. Я просто приняла факт: всё. Со мной – всё. Ты – другое дело. И пока я здесь, хочу убедиться, что с тобой все будет нормально».

«Все будет нормально».

«Хорошо… Знаешь, когда я ехала в такси, думала: какие слова найти для тебя… И вдруг поняла: а не надо искать. Мы ведь с тобой это проходили. Помнишь?»

«Феникс?»

«Точно. Мы обе были в какой-то странной эйфории, когда обсуждали все эти моменты. Если хочется умереть – валяй! Но умирай как Феникс. Умирай, чтобы возродиться вновь! Забавно и чуточку наивно… Но есть в этом все же некий полезный концепт».

«По крайней мере, тогда мне помогли эти хаотичные разговоры. Мысль переключилась с деструктивной на конструктивную. Новая жизнь – новая я. А в итоге получается парадокс Тесея. Я – уже не я? Или по-прежнему я?»

«Это только на первый взгляд. Да, каждый раз, умирая и возрождаясь вновь – естественно, в переносном смысле, – ты немного меняешься. Как в корабле Тесея сгнившие доски заменялись новыми до тех пор, пока не осталось ни одной старой и не возник вопрос: а теперь это что? Настоящий корабль Тесея или его точная копия, то есть уже другой корабль? Но человек – не предмет. Конечно, после всего, что происходит в его жизни, он меняется. Иногда чуть больше, иногда едва заметно. Но он всегда, всегда остается собой. Тем, кого родила его мать. А перемены в нем… Что ж… Чаще всего они к лучшему. Подлей-ка мне кофе. И коньячку плесни побольше, не жалей, там его еще много… Последние радости…»

Я налила ей полную чашку кофе с коньяком и Роза отпила небольшой глоток с тем же наслаждением, с каким сделала первый.

Вдруг она улыбнулась.

«Помнишь, как однажды ты приехала ко мне и долго сидела в кресле, не говоря ни слова и уставясь в пол? А я исполняла вокруг тебя шаманские танцы с бубном, предлагала настоящий английский чай, французское печенье, новую книгу Урсулы Ле Гуин… И вдруг ты прямо посмотрела на меня и сказала: «Роза, не будьте Розочкой. Это не ваше. Не ваш стайл».

Роза тихо засмеялась своим низким хрипловатым смехом.

«Это было довольно грубо», – сказала я, усмехнувшись.

«Нет-нет, нормально! Ты была абсолютно права! Быть Розочкой – не мой стайл. Я Роза. И точка. Да-а… Мир полон смыслов и открыть тебе на что-то глаза может не только психотерапевт с горой дипломов, но даже семнадцатилетняя синеглазая красотка, которая попросту уловила, что к чему, и не стала это скрывать».

Я видела, что она устала. Ее речь все чаще прерывалась тяжелыми судорожными вдохами. Но в то же время я видела, что ей хорошо здесь и она пока не хочет уйти.

«Я беспокоилась, что ты опять на грани… – произнесла Роза. – Есть в тебе этот тревожащий меня хрупкий баланс между жесткостью и острой сенситивностью… Но ты меня успокоила. Вижу: сил в тебе много. И поэтому… – Она закашлялась. – Поэтому…»

Я встала, вынула из ее руки чашку. Она схватила меня за пальцы, но минуту или две ничего не могла сказать. Ее сотрясал натужный, глубокий кашель. Я смотрела на нее сверху вниз, сжимая губы, – я чувствовала, как стремительно уносит ее болезнь. Я чувствовала ее боль.

Наконец паузы между приступами кашля стали чуть длиннее и Роза с трудом выговорила: «Дальше… Двигайся дальше, Аня. Не застревай на одном месте. Это не твой стайл».

Я мягко надавила ей на плечо. Она послушно легла на диван, придерживая рукой шляпку на облысевшей голове, закрыла глаза. Кашель постепенно затихал.

Я взяла мой старый клетчатый плед, укрыла Розу, а потом еще минут двадцать сидела в своем кресле и слушала ее хрипловатое дыхание. Она уснула как-то очень быстро и сразу глубоко. Как будто потеряла сознание.

Роза, Роза… Чтобы покончить с собой, мне не нужны таблетки, яд, веревка, бритва или пистолет. Я умею умирать сама. Ты это знаешь.

Вечером я отвезла ее домой.

Через неделю ее не стало.

***

Дверца со стороны пассажирского сиденья открылась и в машину сел Байер. Я лишь молча покосилась на него.

– Анна… Прошу прощения, что я так с ходу вывалил на вас эту историю с Волзиковым.

Я не ответила.

– Попытаюсь объясниться… Почти уверен, что тот давний случай не имеет никакого отношения к нашей насущной теме. Главное в другом – в том, что он касается вашей семьи. Вы все равно должны были знать, что к чему, я не стал бы скрывать.

Я молча смотрела прямо перед собой – сквозь лобовое стекло на обыденную дневную жизнь большого города. Серо-голубое небо без солнца и без облаков – чистая бесконечность; броуновское движение прохожих; афиша на рекламной тумбе: «Хиты 80-х! Только один день! 18 октября в 18.00» с отретушированным фото какого-то певца с ослепительной улыбкой, которому уже успели пририсовать усы и закрасить черным все его белые зубы кроме двух верхних, так что певец стал похож на восторженного кролика.

– Я правда не знаю, причастен ваш отец к гибели Волзикова или нет. Но по мне – если по улицам бегает бешеный пес, его следует пристрелить. Так будет правильно. Я ведь проверил, конечно, биографию этого типа. Вся его никчёмная жизнь состояла из пьянки и драк, причем только с женщинами или стариками. Пил-бил. Всё. Так что вы правы: его родственники – а они у него были – точно благословляли белую «жигули»…

– Мой отец этого не делал, – процедила я, не глядя на Байера.

– Может, и не делал… Меня в этом случае с Волзиковым взволновал лишь один момент.

Он прокашлялся в кулак.

– То, что теоретически возможно всё. Иногда даже сам человек не знает, на что он способен. Пока вдруг жизнь не возьмёт за горло. Короче, считаю, стоит покопаться в вашем семейном прошлом.

– Что?!

– Я не говорю, что там что-то есть. – Байер поднял руку ладонью вверх. – Вполне вероятно, ничего нет, всё чисто. Но проверить не помешает. Даже не считая Волзикова, ваш отец был человеком могучим. Я мало его знал, но тут и необязательно быть личным другом. Достаточно понимать, что невозможно всего лет за пять пройти путь от инженера на заводе до олигарха и никого не задеть по дороге.

Несмотря на то, что его мысль почти в точности дублировала мою собственную, я снова разозлилась.

– Вы собираетесь рыться в жизни моего отца?

– Термин «рыться» мне не слишком нравится, но по сути верно.

– Я не хочу, чтобы вы это делали.

– Простите, Анна, ваше слово закон, только не в данном случае. Для меня сейчас дело первостепенной важности – уберечь вас. Я не только ваш сотрудник. Я прежде всего друг. Так что… Я буду искать там, где считаю нужным. Ваша безопасность это моя ответственность. И еще… Вам нужна охрана. Не только у подъезда. Также в вашей квартире. И сигнализация. Давно надо было поставить…

Несколько секунд я смотрела на него со злостью и недоумением. Байер никогда не говорил со мной так – твердо, с напором.

– Анна, простите, прошу… – Он прижал к груди свою большую тяжелую кисть. – Но я в самом деле думаю, что положение серьезное. Вам угрожает реальная опасность. Этот Денис…

– Да что Денис?! Вы сами сказали, что он незатейливый!

– Он – да. Но мы ведь понимаем: за ним стоит кто-то совсем другой. А главное – Денис был у вас дома. Когда вы входите в свою квартиру, куда вы кладете ключи?

– В вазочку из половинки кокоса.

– Которая стоит на комоде, в коридоре. Я знаю. У Дениса было достаточно и времени, и возможности сделать слепки с ключей. Можно, конечно, сменить замки…

– Мои замки на заводе делали месяц.

– То-то и оно. Пока сделают подобные новые пройдет много времени. А до того придется вам жить с обычными, которые может вскрыть кто угодно. Да и сигнализация – лишь половинчатая мера. Мое предложение: новые замки все равно закажем. А пока их делают, в вашей квартире поживет сосед.

– Нет.

– Например, Вадим. Он вам не помешает, он умеет быть тенью.

– Я сказала – нет.

Несколько секунд он молчал, не глядя на меня. Щеки его словно закаменели.

Я холодно усмехнулась. Он был раздражен. Что ж, а я просто кипела от ярости. Разговор в кафе, начавшийся так буднично, так спокойно, неожиданно приобрел конфликтный оттенок, чего прежде не было никогда. И в этом была вина Байера: сначала он аккуратно перешел границу, а потом бесцеремонно вторгся на мою территорию.

– Не хотите обезопасить свою жизнь, подумайте о «Фениксе». – Он повернул ко мне голову, прямо посмотрел на меня. В глубине его темных глаз, казалось, тлеют угольки. – Если вас убьют, он долго не продержится, вы же знаете. Все бразды только у вас и Акима, так задумывалось с самого начала. А что если цель как раз разрушить «Феникс»? Давайте посмотрим на все происходящее с этой точки. Акима убрали с дороги, в прямом и переносном смысле. Сейчас намереваются убрать вас. Николай еще слишком мал. Аристарх Иваныч даже с моей помощью не сможет сохранить дело. Ну, год мы с ним протянем. Ну, два… Нет, даже два не получится. Особенно если преследователь всё продумал и знает, как действовать дальше. И что тогда? «Феникс» уйдет с молотка или в грязные руки этого типа, кто бы он ни был. Анна… Хотя бы подумайте насчет моего предложения.