Текст книги "Хождение на Север. Фантастика"

Глава 2

Город встретил Марвика угрюмо и настороженно; это вполне можно было понять. Серые мокрые стены каменных домов и не могли выглядеть весело, а воспоминания о его прошлых посещениях вызывали у города обоснованную тревогу. Конь, звонко цокая подковами по выщербленным булыжникам мостовой, привычно повернул в тихую улочку налево, но тут же поскользнулся на чём-то вонючем и желеобразном, едва не грохнувшись вместе с седоком в это самое.

– На скользкую дорожку ступил ты, друг мой, – укоризненно проворчал Марвик и направил коня прямо – по широкой, главной улице столицы королевства.

Упрёк был незаслуженным – никаких личных дел на той улочке у коня не было. А был там любимый кабачок Марвика, построенный на самой окраине города, дабы загулявшие гвардейцы не поганили своим отвратительным видом светлого облика столицы. Так что в городе конь никакой другой дорожки и не знал.

Марвик не спеша ехал посреди улицы, никто ему не мешал и не возмущался. Город словно вымер, лишь редкие прохожие боязливо жались к стенам и торопились поскорее скрыться в тихих дворах. Уже подъезжая к ограде храма, Марвик заметил единственного нормального человека, который сидел, прислонившись к стене, кутался в драный, серый балахон и пытался петь. Выходило пьяно и гнусаво – видимо, голос и слух были потеряны ещё вчера. Или не было их никогда – разве важно, если настроение хорошее? Марвик остановил коня рядом с ним и наклонился к весёлому мужичку.

– Что это у вас тут, мил человек, атмосфера как на кладбище? Умер кто?

– Все – твёрдо ответил тот и временно покинул этот мир, завалившись набок.

– Ну, я так и подумал…

Конь слегка повернул голову, скосил глаз на умиротворённое тело вдоль мостовой и осуждающе вздохнул.

– Не суди – и целей будешь! – остепенил животное Марвик, отвёл его к ограде и крепко привязал. Ох, мрачно и неуютно было нынче в столице! Брюхатые тучи раздирали животы об острые шпили башен, да так и оставались болтаться на них драным, грязным тряпьём. Здоровенный, рыжий котяра, на соседней помойке, взлохматив угрожающе мокрую шерсть вдоль хребта, хрустел грустноглазой рыбьей головой, на всю улицу взмяргивая от удовольствия.

– Никуда не уходи, копытный. Я быстренько душу молитвой освежу и рванем отсюда туда, где дышится полегче. Склеп!

– Ты, служивый, с душой-то, погодил бы чутка! О брюхе подумать тоже не грех.

Марвик понял, что хрипловатый и нагловатый голос за спиной обращается к нему, обернулся и обнаружил тётку квадратного телосложения: совершенно одинаковой высоты, длины и ширины. На том месте, где Гончар предполагал поместить шею, сразу же, без перехода, образовывалась голова с роскошными, красными щеками, толстым носом и весёлыми, не по сезону, глазёнками. Совершенно не поддавалось объяснению, каким образом держится на тётке нагромождение платков, лоскутков и тряпочек, но, тем не менее, всё это составляло одежду. На брюхе возлежал обширный лоток с румяными булками. Марвик невесело хмыкнул.

– Ай, не скажи, роскошная! Твои думы о брюхе уже точно грехом обернулись.

– Здоровый аппетит – признак здорового организма! – жизнерадостно сообщила толстуха.

– А здоровый зад – признак нездорового аппетита. Ты бы поуняла слегка жевательный рефлекс, а то ведь не в каждую калитку уже протиснешься.

– Будет нужда – в ворота пропихнусь – легкомысленно отмахнулась тётка. – Зато у меня с мужиками проблем быть не должно. Аль народную мудрость не слышал: мужик не собака, на кости не бросается!

– Отчего же, слыхал. Только вот говорят это исключительно женщины, и исключительно не худые. А остальным, похоже, такие басни без надобности. И вообще: что за похабные ограничения? Либо толстые, либо тощие… Нормальных-то баб куда подевали?

Тётка на слова Марвика внимания не обратила, свято блюла свой коммерческий интерес.

– Ты обо мне шибко-то не печалься, и не о девках сейчас размышляй. Ты на булочки лучше глянь. Пышные, румяные, с изюмчиком!

Марвик скептически оглядел тёткин товар.

– Чего-то не торчит из твоих булок ни одной изюмкиной попки. Стесняются, что ли?

– А мне ведь заняться нечем больше, только ради тебя изюм кверху попками рассаживать! Как замесились – так и разместились. Ты их ещё шеренгой предложи построить!

– А вот не надо меня службой попрекать – ласково предупредил булочницу Марвик и глянул неласково. – Лучше скажи, как мне быть, если в твоих булках изюму не отыщется?

Тётка гордо выпрямилась и оскорблённо фыркнула.

– У нас по-честному всё! Если расковыряешь и изюм не найдёшь – смело товар обратно сдавай! Но предупреждаю: повреждённый товар возврату и обмену не подлежит.

Марвик посмотрел в честные глаза торговки и угрюмо поинтересовался.

– А если я тебя сейчас саблей наверну, короста безразмерная?

– Ну, уж изюму-то из меня точно не насыплется! – неунывающая булочница тряхнула лотком, булки подпрыгнули и обдало Марвика волной одуряюще-тёплого, хлебного аромата. – Бери, расхватают ведь…

– Ладно, хрен с ним, с изюмом. Давай, возьму булки… в дорогу.

– Сколь брать-то будешь: одну, две? По медяку за штуку, дешевле только даром! А даром – только в лоб за амбаром!

Марвик выгреб из кармана медяки, поглядел на широченную свою ладонь, где монетки лежали стыдливо и сиротливо, места почти не занимая.

– А давай все пять. Вот и медяков аккурат хватает.

– О как! – возрадовалась тётка, – Подставляй мешок, складывай припасы. Кстати, как оптовому покупателю, разрешаю тебе ещё немного над моим задом поржать – веселье бонусом пойдёт. Можешь даже коня своего позвать поучаствовать – хором-то ржать сподручнее.

Марвик столкал булки в суму и тщательно застегнул ремешок.

– Не-е… Он у меня парень серьёзный, воспитанный, не то, что я. Он над чужой бедой ржать не будет. А беда у тебя такая, что, пожалуй, целым эскадроном не оборжёшь!

– Будете весь товар оптом забирать – так хоть всем полком ржать приходите. И вам веселье, и мне доход!

Тётка озорно подмигнула Марвику и враскачку двинулась вдоль по улице, заставляя встречных прижиматься к стенам. У неё день сложился удачно.

Пузатый, островерхий храм напоминал перевёрнутый кувшин без ручек – таковым, собственно, и замышлялся. На широких, каменных ступенях привычно расположились нищие, числом с десяток; зябко кутались в свою рабочую рванину, мокли под нудным дождичком, костерили вполголоса погоду, но не расходились: работа – дело святое.

– Не торопись, служивый – услышал Марвик вкрадчивый, тихий голос за спиной и нехотя обернулся.

На него смотрел служитель Гончара в глиняно-коричневом, едва ли не до пят, ритуальном одеянии, напоминающем платье, перевязанное верёвкой. Выглядел служитель убедительно: круглая, абсолютно лысая, голова, розовые, пухлые щёки, губы – как два жирных, скатанных блина, маленькие глазки-щёлочки. И всё остальное: плечи, живот, спина – всё округлое, мягкое, холёное. Из-под подола ритуального платья торчали носки добротных, кожаных сапог и Марвик профессиональным взглядом оценил: маловаты будут, обидно. Поистрепались свои-то.

– Пожертвуй на храм Великого Гончара, сколько можешь, добрый человек!

И вперёд выдвинулась угрожающих размеров железная кружка с крышкой. Продолговатая щель плотоядно ощерилась в ожидании монет. Марвик с недоумением покосился на громадину храма и пожал плечами.

– На постройку жертвовал… А сейчас-то с ним что не так? Не похоже, чтобы разваливался, добротно слеплен. Да и служители в нём… не измождённые.

Голос служителя моментально затвердел и приобрёл жёсткую суровость.

– Тебе для Великого Гончара денег жалко, жмот бессовестный?! В кабак-то, поди, монеты мешками таскаешь, греховодник несусветный?!

Марвик опешил от святого напора.

– Ты подожди для меня смолу-то кипятить, душа глиняная! Просто, я так думаю: если уж у Гончара финансовые проблемы – тут нам всем конец. Да и вообще, зачем ему деньги? На что он их тратить-то будет, если он всё создать может, нет нужды по лавкам за товарами таскаться? Не постигаю!

– Да не нужны ему твои деньги! Это ты ему так показываешь, что тебе для него ничего не жалко.

– Странный ты какой-то. Не жалко мне для него, а деньги отдай тебе! Какая связь? И вообще, налицо недоразумение: чего ради лезть к нему со своей мелочью, если она ему и не нужна вовсе? Он, может, пообедал сейчас, отдохнуть прилёг, а тут я… Огорчится, старый, расстроится. Вот ведь на что ты меня подбиваешь, подстрекатель гнусный! А ещё служитель, туда же!

Служитель раздул щёки, покраснел густо, намеревался сказать что-то обличающее, но не смог и лишь выдохнул шумно и негодующе.

– Так хоть нищим денег дай, если Гончару зажал. Зачтётся тебе! И снизойдёт на тебя благодать.

Нищие встрепенулись и дружно закивали головами: всё так и есть, зачтётся обязательно, вот те круг во всё лицо!

– А на них что снизойдёт? – искренне заинтересовался Марвик. Говорили, что скучно в храме, а здесь так всё увлекательно, оказывается.

– Деньги твои снизойдут, придурок! – вовсе уж рассвирепел служитель, – Ещё один день проживут, сыты будут.

– То есть, им ничего не зачтётся? Просто пожрут, бедолаги, и не видать им Гончарова Царства?

– Да они, за все муки и лишения свои, попервей тебя в то царство определятся.

Марвик озадаченно поскрёб затылок, по привычке прищурив глаза, хотя шлема на нём уже не было – на глаза съезжать нечему.

– Как тут запутано у вас всё… Если я их накормлю – попаду в Гончарово царство, а они ещё вернее туда попадут, если пожрут за мой счёт. Ты сам-то понял, чего сказал? Молотишь, прости Гончар, несусветное. Я гляжу, они вообще получше моего устроились – так может, я к ним присяду, а ты меня покормишь? Чай, тебе благодать тоже не лишняя? Вон, местечко аккурат, почти свободное.

Служитель окинул взглядом могучую фигуру Марвика, которому едва доставал лысой макушкой до середины груди.

– Давай-ка, тебе сначала подрубим ноженьки, по самую попоньку – тогда и сиди себе, благоденствуй.

Марвик укоризненно поцокал языком.

– Злой ты какой-то… Я бы даже сказал – недобрый. Да и не вижу я среди них ни одного безногого.

– Это я к примеру сказал.

– А вот не надо на меня свои примеры примерять! А то ведь я тебе самому ноженьки подрублю… по самую шею. Если шею найду, конечно.

Ближайший нищий: тощий, длинный мужичок с реденькой бородёнкой, отчаялся дождаться милостыни и решил ускорить процесс.

– Ты деньги-то давать собираешься?

– Нет у меня денег. Овса могу дать, целый мешок.

– Я тебе что, лошадь, овёс-то жрать? – искренне возмутился нищий, – Уж в крайнем случае молочка…

– А я что, кормилица, грудью тебя кормить? Сказано – проблемы у меня.

Редкобородый не поленился воздеть себя на худые ноги, прижал кулаки к груди и возопил на весь белый свет.

– Посмотрите на него, люди добрые! У него проблемы, а мы, значица, с голоду подыхай? Упырь черепковый!

И тут же, словно по команде, подхватилась в общем порыве, вся разношёрстная, нищая братия, загомонила негодующе, один даже клюкой о каменные ступени хрястнул от избытка чувств.

– Жмотяра безгончарная!

– Сам-то, поди, овёс не жрёт!

– Разожрал харю – ни в один храм не пролезет!

Марвик обернулся к служителю и недоуменно хмыкнул.

– Чего это они на тебя вызверились? Ты ж, вроде, за них тут ратовал?

– Почему это на меня? – в свою очередь изумился тот, попытался опустить голову, но три подбородка спружинили её обратно, – Это они, вообще-то, тебе кричат.

– Мне?!

Марвик опустил ладонь на рукоять сабли, грозно заскрежетал клинок, хищно блеснуло лезвие.

– А я вот, сейчас, все страдания ваши одним махом закончу и будет вам Царство Гончарово скоропостижно, и без очереди!

– Это я, значит, недобрый? – подленько хихикнул служитель за спиной Марвика.

Нищие замолчали и даже приуныли как-то. Не входило в планы сегодня мучения заканчивать. Лишь с дальнего конца ступеньки кто-то неуверенно протянул.

– А ведь грех это…

Прозвучало неубедительно, словно и сам сомневался.

– А я вон служителя попрошу, он за меня перед Гончаром заступится – мне прощение-то и выйдет.

– Денег будет стоить – честно предупредил служитель.

– Найдём – твёрдо заверил Марвик, – На святое-то дело!

Служитель повеселел, повесил кружку на пояс и радостно потёр пухлые ладошки друг о друга.

– Вот и славно! Ты в первую очередь вон того, мослатого, сабелькой хряпни. Он мне давно уже надоел!

Мослатый не стал дожидаться горькой участи и слинял первым; за ним шустро потянулись остальные. Ясно же, не задался денёк, нечего и рассиживаться попусту.

– Так и скажи, что денег жалко! – крикнул один из них издали, и слова эти жестоко покоробили Марвика.

– Денег у меня нет, так я и сказал! А вот были бы – я бы их не дал, потому что жалко. И скрывать бы этого не стал! Ишь, повадились, худосочные, оскорблять… почти честного человека.

Сабля с визгом влетела обратно в ножны и Марвик предусмотрительно засунул руки в карманы, чтобы не врезать кому-нибудь сгоряча. Служитель этот жест молча одобрил – он тут под рукой один сохранился.

– Вот соберётся человек Гончару помолиться – и что? Одному на храм денег давай, других корми, пока не треснут, в храм войдёшь – там ещё с десяток ухарей просьбы приготовили… Так доброму человеку до Гончара и не добраться вовсе! Правильно это, служитель?

– Без работы я опять остался, вот что неправильно.

– Да не реви, душа коричневая, денег-то у меня всё равно пока нет. Овсом возьмёшь?

– Да что я тебе…

– Знаю, знаю, не лошадь. Хотя похож… сзади.

– А ну-ка, оборотись ко мне лицом, брат мой.

Голос, прозвучавший со ступеней, принадлежал высокому, худому старцу с длинной, седой бородой, которая жидким ручьём стекала по коричневому одеянию. Лицом старец был сух и морщинист, желтоватая кожа обтягивала кости не хуже, чем на полковом барабане. Большие, выцветшие глаза поблёскивали фанатичными искорками. Не иначе, важная персона, потому что толстый служитель едва из своего платья не вывернулся в резком развороте.

– Ну, и как дела твои, брат? Есть успехи в сборе пожертвований?

Служитель понурился и даже отвис некоторыми местами дородного тела.

– Совсем о душе не радеют люди! Ни ломаной монетки не бросили…

– А чего это в кружке побрякивает?

– Да я туда гвоздичков положил – для пробуждения у народа энтузиазма к пожертвованию.

– Пробудил?

– Да ни черепка! – служитель спохватился и поспешно осенил лицо символическим гончарным кругом, – Спит энтузиазм.

– А вот у других братьев будить получается.

Старец обличающе ткнул костлявым пальцем в сторону съёжившегося служителя.

– А у тебя только храмовую похлёбку трескать хорошо получается! Вот и решили мы с братьями отправить тебя в мир – слово Гончарово народу нести. Авось и похудеешь заодно, а то ведь правильно тут люди кричали: скоро в ворота храма пролезть не сможешь!

– Так они это не мне кричали! – возмущённо взвился служитель, – Это ему вон!

Старец оценивающе глянул на Марвика и презрительно фыркнул.

– А ему в храм и вовсе незачем. Гвардейца в храм только бутылкой и можно заманить.

Марвик гордо выпрямил спину и втянул живот.

– Я службу бросил!

– А пить-то вряд ли! Да и вообще, не о тебе разговор, грешник ты беспробудный… А ты ступай, брат, к людям. Неси им свет слова Гончарова. А мы тут за тебя пред Гончаром попросим… Вот прямо после обеда просить и начнём. Ступай!

И старец чинно удалился, демонстративно хлопнув массивной дверью на прощание.

– Знаю я, как ты там после обеда радеешь – храп на всю улицу!

– Ты Гончара-то побойся – пробормотал Марвик, – Видно же – заслуженный старикан, измождённый в бдениях. Заморенный, можно сказать!

– Да видел я, как он себя морит! – обиделся служитель и даже пухлой ручкой взмахнул возмущённо, – Куда только и лезет столько?! Я так думаю, худоба у него от глистов, вот что!

Марвик вздохнул удручённо, подтолкнул служителя к воротам, да и сам возле храма задерживаться не стал.

– Давай-ка, хоть за ограду выйдем. А то ты, мил человек, святость от глистов отличить не можешь. Не к добру это! Как бы тебя святые братья на костёр не пристроили, за такую-то неразборчивость. Да и меня, упаси Гончар, заодно. Я, конечно, не святой, но на костёр ещё не нагрешил.

Они вышли на пустую улицу, Марвик отвязал коня, но садиться на него не стал, повёл в поводу. Служитель семенил рядом, перебирал добротными сапогами в два раза чаще, чем Марвик своими растоптанными. У гвардейца от такой расточительности сердце кровью обливалось – износятся же в два раза быстрее! Интересно, дорого будет стоить растянуть сапожки до нужного размера? Служитель, тем временем, одобрительно поцокал языком и похлопал коня по упругому крупу.

– Справная у тебя лошадина!

– Это конь! – едва не подавился от возмущения Марвик, – Он мужик! Поэтому перестань гладить его по заднице, пока копытом по горбу не получил. Не одобряют порядочные кони такого отношения. И кстати… Хотя нет, конская задница тут некстати. Просто, не грех и познакомиться уже. Меня зовут Марвик, с сегодняшнего дня вольный человек.

– А я Апар.

– Апар, ишь! С А начинается или с О?

Служитель побагровел лицом, у него это легко получалось, и остановился, преградив дорогу Марвику.

– А ты вот позубоскаль ещё, упырь! Прокляну!

Марвик изумлённо присвистнул.

– Да у тебя, похоже, проклятий на сто лет припасено. Злободневный ты какой-то: что ни день – то злой. Вот чего взъелся? Я не расслышал просто. А мало ли, доведись твоё имя где написать, я и не знаю, как правильно. Опасаюсь, как бы конфуза не вышло.

– А ты что, писать умеешь?

Марвик даже хохотнул от такой беспросветной наивности.

– Да зачем гвардейцу писать уметь? Гончар с тобой, скажешь тоже. Но вдруг придётся, поди знай…

Служитель озадаченно помолчал, потёр ладошкой лысину, а когда не помогло, благоразумно решил не заморачиваться по пустякам.

– А ты, Марвик, куда путь держишь?

– А черепок его знает, если честно. А если нечестно, так и вовсе невдомёк.

– Да ведь нам по пути с тобой! Мне, рядом с твоей сабелькой, куда спокойнее людям свет нести будет, а тебе прямая выгода и очевидный профит: каждый вечер тебе грехи отпускать буду. Чаю я, грешить ты любишь!

– Для меня любить и грешить – не одно и то же. Полагаю, что любить – дело гончароугодное.

– Ну, значит мне работы меньше. По рукам?

Марвик осторожно пожал пухлую ладошку. Не самый плохой попутчик образовался. Городит, правда, несусветное, но человек, по всему, неплохой. Вот, даже и не проклял ещё ни разу. Правда, плакали теперь новые сапожки. Не разувать же друга новоявленного…

Ночь упала на землю, словно одеяло с кровати: мягко и неотвратимо. Серая слякотная марь сменилась чёрной слякотной марью, но Марвик, человек опытный в делах походных, успел заранее присмотреть местечко посуше – под раскидистым лиственным деревом-исполином, названия которого история для потомков не сохранила. Дерево, и всё тут. Пока Апар неприкаянно мыкался вокруг узловатого ствола, бормоча что-то неодобрительное, Марвик успел освободить коня от поклажи, отпустил его пастись, набрал сушняка под деревом и развёл костёр. Небольшой такой, аккурат на двоих только. Чёрная громада города пока ещё торчала неподалёку, но пахло уже не помоями и сырым камнем, а зеленью и мокрой землёй. Хорошо так пахло, свежо до одури. А ещё, свежий воздух очень способствовал появлению хорошего, здорового аппетита, о чём Марвику выразительно сообщили печальные, словно у беспризорного щенка, глаза Апара.

– Злую смертушку чую я рядом с нами – скорбно сообщил служитель и вздохнул обречённо.– Сдохнем с голоду!

– В походе, бывало, и по три дня жрать нечего было – неумело попытался успокоить его Марвик. – Ничего, не сдохли. Не все, по крайней мере. А мы всего-то с утра голодуем, а ты уж и помирать примерился. Да у тебя одного подкожного жира на всю зиму хватит!

– Не-е… На всю не хватит. На самое начало, не более того.

– Уже проверял, что ли?

– Гончар пока миловал. Так, примерно по весу прикидываю.

Апар ещё раз душераздирающе вздохнул и горемычно уставился в ночь. Марвик глянул туда же и слегка встревожился.

– Ты чего это, душа глиняная, на моего коняжку зыркаешь?

– А то и зыркаю… Он, по скотинской своей сущности, души бессмертной не имеет, а потому должен своей плотью наши души от злой погибели спасти.

Марвик хлопнул себя ладонями по ляжкам – аж звон по полю прокатился и птица невидимая в траве ворохнулась встревоженно.

– Да ты, никак, сожрать его предлагаешь?

– Гончар с тобой! Зажарить сначала…

– И думать забудь, – строго отрезал Марвик.– Ты хоть знаешь, сколько мы с ним вина вместе выпили? Ну, я пил – он беседу поддерживал. Лихо у тебя выходит: жрать захотел и собутыльника зарезал! Да это просто непорядочно с моей стороны!

Апар подвинулся к Марвику поближе, взялся пухлыми пальчиками за рукав и ласково заглянул в глаза.

– А ты сходи куда-нибудь, погуляй. Только сабельку здесь оставь, чего без нужды такую тяжесть таскать? Вернёшься – а тут нам, оказывается, Гончар мяса жареного послал.

– А конь?

– А про коня я тебе скажу, что он убежал, паразит такой неблагодарный. Неужто служителю не поверишь? И всё у нас чудесно сладится. Не хватало ещё из-за твоего собутыльника с голодухи помереть!

Апар нахмурился и строго кашлянул.

– Совести у тебя нет, вот что!

Марвик уважительно похлопал служителя по пухлому плечику.

– Складно уговариваешь. Но меня ты не убедил. Что ж это выходит: и совести у меня нет, а теперь ещё и коня не будет? С чем жить-то прикажешь, мил человек?

Он подобрал кружку, что без дела валялась в траве, снял крышку и вытряхнул несколько ржавых гвоздей себе под ноги.

– Сходи-ка ты лучше, душа моя, водички в ручье набери. Коня съесть я никак не могу, а вот объесть – это запросто. Сейчас овса запарим, солью посыплем да и поужинаем – противно, однако сытно. Только посудину сполосни хорошенько, а то мы от этого дерева не скоро отъехать соберёмся.

Вскоре овёс уже пыхтел под железной крышкой, Марвик терпеливо ждал, сложив руки на груди и, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева, насмешливо следил за Апаром. Тот мыкался вокруг своей кружки, словно изголодавшийся кот, тянулся носом к прорези, жадно ловя запах и только что не мяргал нагло и требовательно.

– На-ка вот, любезный, булку хоть поточи пока – проявил сердобольность Марвик, устав глядеть, как мается бедолага. Апар булку схватил скоренько и разломал сноровисто, ибо замечено – срок годности есть и у сердобольности, тут поспевать надо, пока не передумали.

– Марвик! А в булке какая-то штуковина запеклась: коричневая, слизкая, морщинистая…

– Червяк, что ли?

– Упаси Гончар! Ребёнок червяков, разве что…

Марвик заглянул в разверстое булочье нутро и присвистнул понятливо.

– А-а-а! Так это же изюмина. Ты смотри, не надула, короста мукомольная! Хотя и загадочно: чего это она про одну изюмину во множественном числе говорила?

Апар тут же проявил свою немалую образованность.

– В смысле – на вы? Так это из уважения! Пора бы и знать такие вещи, мальчик-то большенький уже…

Марвик посмотрел на жующего служителя и вздохнул протяжно.

– Вот гляжу я на тебя и не понимаю: на какого черепка ты Гончару нужен? Жрёшь много, а пользы от тебя никакой. Удобрение, разве что…

– От гвардейца много пользы, да?

– А то! Без гвардии в государстве ни парад провести, ни соседу морду набить. А без парадов – что за государство? Нелепица и бессмыслица, право слово. А ты же чистый паразит, не прими за оскорбление.

– И не подумаю. Сам рассуди: вот пиявка. Она у человека кровь сосет, чтоб нажраться от пуза, тварь бессмысленная, но тем самым пользу великую организму приносит. И кто она после этого: тварь корыстная или лекарь благородный?

Марвик усмехнулся.

– Не помнишь, мил человек, что с пиявками делают, когда они жрачкой увлекутся? Вроде, каблуком давят?

– А вот не надо удавливать философскую выпуклость в практическую плоскость! Так поступать – ни одного лекаря благородного не останется.

– Так ведь и ни одной твари корыстной тоже.

– Ну, хоть одна, да выживет – убеждённо сказал Апар.– На то она и тварь. Просто, какой-то ты не оптимист.

– Вот чего нет – того нет, – покладисто согласился Марвик.– Давай-ка лучше овёс пробовать.

Задумчиво пожевав то, что добыл ложкой из кружки, Марвик поморщился, но проглотил.

– И похуже едали – не сдыхали. Как ты только это жрёшь каждый день? А, копытный?

Конь оскорблённо промолчал из темноты. Мало того, что объели, так ещё и издеваются!

На втором замахе Марвик с удивлением услышал скрежет ложки по дну.

– Экий ты шустрый, мил человек! Язык-то не обжёг второпях?

– Нет, не успел. А вот брюхо изнутри опалило изрядно… Ох, до чего жизнь-то тяжела!

– А ты жри поменьше – полегчает!

– Пробовал… Всё равно тяжела, так ещё и жрать охота всё время.