Текст книги "Терророгенная угроза современному миропорядку в контексте управляемости и противодействия"

Но у сторонников такого подхода также возникает серьезная путаница в дальнейшем развитии вопроса. Например, С. А. Эфиров утверждает, что «В широком смысле, терроризм объединяет как подпольную подрывную деятельность, так и все формы государственного террора, террористической политики и геноцида». А потому терроризм, по мнению С. А. Эфирова, охватывает огромный спектр других явлений. «Существует, например, – отмечает С. А. Эфиров, – религиозный терроризм, особенно свирепствовавший в середине века… Невозможно даже приблизительно учесть число жертв истребительных религиозных войн, инквизиции, изуверских теократических режимов, массовых гонений еретиков и иноверцев и т. п.»[30]30
  Эфиров С. А. Покушение на будущее. Логика и футурология «левого» экстремизма. М. 1984. С. 41–42.


[Закрыть].

Однако, по мнению В. П. Емельянова, полемизирующего в своих работах с С. Эфировым, «в нашей действительности имеют место террористические акты по религиозным мотивам, но то, о чем поведал С. А. Эфиров, совершенно не укладывается в понятие терроризма, а есть иллюстрация террора»[31]31
  Емельянов В. П. Террор и терроризм: вопросы отграничения// Право и политика. 2000. № 4. С.23


[Закрыть]. А. Бернгард в книге «Стратегия терроризма» также разделяет террор и терроризм в зависимости от степени силы субъектов: «Террор является насилием и устрашением, используемым объективно более сильным в отношении более слабых; терроризм – это насилие и устрашение, используемое более слабым в отношении более сильного»[32]32
  Бернгард А. Стратегия терроризма. Варшава, 1978. С. 23.


[Закрыть]

Ряд других исследователей все же, проводят жесткую разделительную линию между террором и терроризмом. Для одних терроризм – это разновидность террора, для других именно террор – это один из видов терроризма. Третьи считают, что это явления одного порядка, и разница между ними в субъектах их применения, либо степени массовости. В их представлениях, если субъектами терроризма являются исключительно неформальные террористические группировки, борющиеся методами устрашения за различные политические цели, то субъектом террора всегда выступает государство.

К первой группе, например, можно отнести В. С. Комиссарова и В. П. Емельянова, по мнению которых разница между террором и терроризмом заключается в том, что: терроризм – это одноразово совершаемый акт либо серия подобных актов, имеющих не тотальный, массовый, а, напротив, локальный характер; если террор – социально-политический фактор действительности, то терроризм – явление уголовно-правового свойства, и его насилие с целью понуждения к каким – либо действиям на фоне созданного состояния страха имеет не всеобщее, а местное значение. По мнению этих же авторов террор и терроризм – это разноуровневые явления в иерархии общественных событий по своей сущности и по значимости тех последствий для общества, которые они могут причинить[33]33
  Комиссаров В. С., Емельянов В. П. Террор, терроризм, «государственный терроризм»: понятие и соотношение//Вестник московского университета. 1999. № 5. С.38.


[Закрыть].

Аналогичным образом термин терроризм используется, как родовое понятие, для обозначения, как конкретных террористических действий, так и для обозначения общих форм террора. Так, например, Ю. М. Антонян определяет, что современный международный терроризм можно классифицировать по следующим признакам: 1) политический; 2) государственный; 3) религиозный; 4) корыстный; 5) криминальный; 6) национальный; 7) военный; 8) идеалистический; 9) партизанский.[34]34
  Антонян Ю. М. Терроризм. Криминологическое и уголовно-правовое исследование. М., 1998. С. 23–47.


[Закрыть]

Часто цитируемый различными исследователями Ф. Гросс также предлагает классификацию террора, которая поглощает и действия, которые традиционно относятся к терроризму:

– массовый террор – террор, осуществляемый государством;

– династическое убийство – нападение на главу государства или правящую элиту, которое практиковалось преимущественно в середине XXI века;

– случайный террор, с применением взрывчатых веществ в людных местах для уничтожения всех, кто находиться в радиусе действия взрывчатки;

– сфокусированный случайный террор, т. е. взрывчатка устанавливается в местах, где могут собраться представители противоборствующей стороны;

– тактический террор направлен исключительно против правящего режима как часть «широкого революционного стратегического плана»[35]35
  См. Gross Feliks. Politica ln Violence and Terror in Nineteenth and Twentieth Century and Eastern Europe. New York, 1990. Р.8.


[Закрыть].

Как мы видим, под террором в данном случае подразумеваются и конкретные действия, то есть то, что в большинстве работ определяется, все‐таки, как терроризм.

П. Уилкинсон, которого так же можно отнести к данной группе, считает, что терроризм – это умышленная политика использования террора с политическими целями, обоснованная философом[36]36
  Paul Wilkinson. Political Terrorism. London, 1987. Р.256.


[Закрыть]. М. Шахов высказывает схожую мысль, что терроризм является более широким понятием, чем террор: «Терроризм – это социальное движение, включающее в себя доктринальный, организационный и деятельностный аспекты, а террор – это один из способов решения острых социальных проблем»[37]37
  Шахов М. Н. Теоретические проблемы современного терроризма. М., 2003. С.82.


[Закрыть].

К группе, признающей террор разновидностью терроризма, относится большое количество зарубежных авторов. Например, М. Бассиони и В. Нанди в своей работе пишут, что терроризм поглощает в своем значении террор и варварство, устрашение, а также целую серию различных актов насилия[38]38
  Бассиони М. и Найди В. Трактат по международному уголовному праву. Кишинев, 1999. С. 79.


[Закрыть]. В. Маллисон и С. Маллисон в книге «Международный терроризм и всемирная безопасность» пришли к следующему пониманию отграничения этих понятий: терроризм трактуется более широко и неопределенно: угроза насилием, индивидуальные акты насилия или компании насилия, ставящие целью в первую очередь постепенно внушить страх – терроризировать. Террор также олицетворяет собой акции массового физического, психологического или идеологического насилия, осуществляемого общественно-политическими структурами, которые обладают неограниченной властью над находящимися в их сфере деятельности социальным контингентом, в целях склонения масс к определенному поведению[39]39
  Маллисон В., Маллисон С. Международный терроризм и всемирная безопасность. М., 1975. С.36.


[Закрыть].

Вопрос о терроризме рассматривался, начиная с Третьей по Шестую международными конференциями по унификации уголовного права, проходившими в Брюсселе (1930 г.), в Париже (1931 г.), в Мадриде (1934 г.) и Копенгагене (1935 г.). Термин «терроризм» впервые был употреблен на Третьей конференции. Шестая конференция приняла два документа: «Терроризм» и «Рекомендации». В первом документе была отмечена возрастающая опасность терроризма в международных отношениях. Предлагалось в уголовный кодекс или специальный закон каждого государства – участника конференции включить раздел или главу под названием «Преступления, порождающие общую опасность или состояние террора»[40]40
  Инф. по: Горбунов Ю. С. Терроризм и правовое регулирование противодействия ему. М., 2008. С. 174–175.


[Закрыть]. Как мы видим, террор здесь рассматривается, как производное терроризма.

Большинство авторов, изучая проблему политических репрессий со стороны государства в отношении своих граждан, используют для обозначения этой деятельности в основном понятие террора. В их понимании, «террор» олицетворяет собой акции массового физического, психологического, идеологического насилия, осуществляемого общественно-политическими структурами, обладающими неограниченной властью над подчиненной им социальной средой.

При таком подходе отличительной чертой террора выступает именно массовость насилия, т. е. попадание под его воздействие неограниченно большого количества лиц при реальной возможности распространения его воздействия на еще более неопределенно большое число лиц.

В этой связи часто выделяются следующие категории такого террора:

– внесудебный государственный террор военного характера, который свойствен внутренней политике диктатур, в условиях которых он смыкается еще с полицейским и идеологическим террором. По мнению исследователей данной группы, внутригосударственный политический террор может осуществляться и без террора военного характера при вполне мирных и «благополучных» условиях существования государства. В качестве примеров этому обычно приводится ситуация в советском государстве в период тотального усиления сталинских репрессий;

– идеологический террор, осуществляемый в тоталитарных, в особенности фашистских государствах;

– административный террор, выделяемый, как особый вид внесудебного внутригосударственного террора, который может проявляться в чрезмерном усилении чиновничье-бюрократического аппарата, сосредоточении у него функций, связанных с толкованием законов.

Таким образом, по мнению этой группы авторов, террор может быть как государственным, так и негосударственным. Государственный террор связывают с особо репрессивной, жесткой деятельностью государственной власти по отношению к своим политическим противникам как внутри страны, так и за ее пределами, поэтому государственный террор можно подразделять на внешний и внутренний.

Однако авторы, определяющие в виде основного субъекта террора государство, в ряде случаев выделяют в качестве возможных субъектов такого террора и мощное негосударственное образование или сильную оппозицию, вступившую в откровенный военный конфликт с государственной властью. В качестве примера иногда приводится такое негосударственное образование (но имеющее в определенной мере статус надгосударственного), как католическая церковь в связи с ее инквизиционной деятельностью.

Но при таком подходе к террору возникает проблема отграничения от схожих состояний. По мнению одних авторов, понятие «репрессия» в новой интерпретации созвучно террору, по мнению других, репрессии следует отличать от террора. Последними указывается, что понятие «репрессия» определяется как «наказание, карательная мера, применяемая государственными органами»[41]41
  Репрессия// Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1989. С. 589


[Закрыть], а «наказание», в свою очередь, как «государственное принуждение, применяемое к виновному в совершении преступления»[42]42
  Наказание//Юридический словарь. М., 1953. С. 342


[Закрыть], т. е. репрессия и террор находятся на совершенно различных уровнях в иерархии общественных событий и влекут за собой несравнимые последствия.

Таким образом, репрессии можно понимать, с одной стороны, как назначаемые наказания за конкретные деяния, а с другой стороны, как усиление карательной политики государства на каком‐то отрезке жизни общества. В этом качестве – как характерная политика государства – репрессии имеют некоторое внешнее сходство с политикой террора. Однако, по мнению В. П. Емельянова, от террора их отличает, во‐первых, масштабность карательных мероприятий, во‐вторых, репрессии имеют конкретного адресата и персонифицированы в зависимости от формы и степени вины, подвергшихся репрессиям и, в‐третьих, репрессии реально ограничены рамками действующего законодательства или же (как крайне редкий случай) волей монарха[43]43
  Емельянов В. П. Террор и терроризм: вопросы отграничения//Право и политика. 2000. № 4. С.37.


[Закрыть].

Д. В. Ольшанского так же можно отнести к этой группе авторов, так как он полагает, что террор – это возникающий в результате некоторых действий (прежде всего, насилия) ужас от утраты человеком спокойствия или безопасности. В то же время терроризм – это обобщенное понятие, обозначающее уже комплексное явление, включающее страх и ужас как цель определенных (террористических) актов и действий, сами акты и действия, их конкретные результаты и весь спектр более широких последствий»[44]44
  Ольшанский Д. В. Психология террора. Екатеринбург, 2002. С.44.


[Закрыть].

К группе, считающей террор и терроризм явлениями одного порядка с разницей в субъектах их применения либо степени массовости, можно отнести таких авторов, как М. Дзлиев, Э. Иззатдуст и М. Киреев, которые в своем исследовании «Современный терроризм: социально-политический облик противника» определяют, что «государственный террор, как правило, является систематическим, массовым или тотальным. Терроризм же обычно носит одноразовый характер»[45]45
  Дзлиев И. М., Иззатдуст Э. С., Киреев М. П. Современный терроризм: социально-политический облик противника. М., 2007. С. 49–50.


[Закрыть]. Однако и эти авторы непоследовательны в своих выводах. В той же книге они акты государственного террора и террористические акты определяют подвидами общей террористической деятельности[46]46
  Дзлиев И. М., Иззатдуст Э. С., Киреев М. П. Современный терроризм: социально-политический облик противника. М., 2007. С.125.


[Закрыть]. Но исходя из их же логики, терроризм и террористическая деятельность – одно, и тоже, так как в разделе 2 «Современная террористическая деятельность» все главы имеют в заглавии различные проявления терроризма[47]47
  Там же. С. 144–407.


[Закрыть].

По субъектам различает террор и терроризм также Е. Кожушко, считающий, что «террор – это политика репрессий со стороны государства, опирающегося на мощь своих силовых институтов. Терроризм – это насилие, осуществляемое со стороны оппозиционных группировок. Орудие террора-репрессии, орудие терроризма – террористический акт»[48]48
  Цит. По: Бельков О. Международный терроризм – слова и смыслы. // Власть. 2002. № 2. С.17–18.


[Закрыть]. Как мы видим, данный автор не просто различает субъекты террора и терроризма, но и определяет основным орудием террора репрессии, о чем говорилось выше.

Б. Хоффман высказывает довольно популярную точку зрения, согласно которой субъектами террора являются государственные структуры, а терроризма – неправительственные группы. Ее разделяют многие отечественные авторы: В. Витюк, С. Эфиров, М. Требин, К. Жаринов и др[49]49
  См в частности.: Витюк В. В. Социальная сущность и идейно-политическая концепция современного «левого» терроризма: Автореф. дис. докт. филос. наук. М., 1985. С.16.


[Закрыть]. При этом оружием террора являются репрессии, а оружием терроризма – террористические акты.

В рамках парадигмы этой категории некоторые авторы предлагают оригинальные идеи относительно смычек террора и терроризма между его разными субъектами. Например, В. В. Луков считает, что террор – это явление властного характера, в то время как терроризм – это политически мотивированное насилие «снизу», применяемое заведомо более слабым «неправительственным» противником портив государственной машины. Вот в противостоянии этих двух явлений, по его мнению, и образовываются т. н. «серые зоны», в которых все субъекты применяют априори незаконное насилие. Тем самым, по его мнению, происходит «смычка террора «сверху» с терроризмом «снизу»… Обе стороны в противоборстве за власть и влияние на социум и мировое сообщество… используют одни и те же методы – нередко имитируют «злодейства» и «жестокость» противной стороны, подставляя ее под критику общественности»[50]50
  Луков В. В. Международный терроризм: Новые подходы российских ученых (об актуальных проблемах общественного противодействия терроризму). М., 2007. С.43.


[Закрыть].

В свою очередь Г. В. Овчинникова рассматривает терроризм преступлением, а террор – способом деятельности любого субъекта (государства, организации, физического лица) с использованием силы, угрозы, запугивания[51]51
  Овчинникова Г. В. Терроризм / Науч. редактор проф. Б. В. Волженкин. СПб., 1998.


[Закрыть]. Более того Т. С. Козодой, разрабатывая общее понятие терроризма считает возможностью такого консенсусного определения как раз разделение понятий «террор» и «терроризм» и создание компромисса в этой связи. Основой такого компромисса она полагает то, что террор, по сути, выводится из‐под ответственности как право государства на легитимное насилие[52]52
  Козодой Т. С. Проблема определения понятия терроризма в современных международных отношениях. СПб., 2007. С. 11.


[Закрыть].

По мнению М. Иорданова, понятия «террор» и «терроризм» различаются по содержанию. Террор – это больше практическое насилие, чем его теоретическое обоснование, а терроризм – больше идейная подоплека и законодательное оформление, чем само насилие[53]53
  Иорданов М. Дело № 666. Террор. Махачкала, 2002. С. 346.


[Закрыть].

Если же говорить о государственном терроре против собственного населения, то в международном праве такие действия также часто оцениваются, не как терроризм, а как геноцид против своего народа, массовые нарушения прав человека и т. п. Государственный же терроризм (т. е. терроризм, при котором субъектом выступает государство) в отношении внешних объектов, по мнению авторов данной группы, делится на два вида: прямая агрессия государства, принимающая форму терроризма и поддержка государством террористических организаций и лиц. В вопросе о прямой агрессии речь идет о субъективной стороне проблемы, так как такая агрессия может быть внешне выражена и в террористических действиях, которые террористическим государством приписываются другим исполнителям, что имеет уже непосредственно отношение к теме нашей работы.

Достаточно большое значение исследователями придается проблематике революционного движения применительно к террору и терроризму. В данном контексте рассматриваются противостояние разных видов террора, наиболее часто приводимое отечественными авторами, например, ответ «красным террором» на «белый террор». Другим примером этому считаемся «народничество», спровоцировавшее активизацию деятельности полицейского аппарата[54]54
  Например: Троицкий Н. А. «Народная воля» перед царским судом 1880–1891 гг. Саратов, 1971. С. 11; Волк С. С. Народная воля. 1879–1882. М., 1966. С. 55.


[Закрыть].

И здесь разные авторы также придерживаются разных точек зрения относительно разнонаправленных процессов в этой связи и степени их «террористичности». По мнению В. Емельянова, в отличие от политики террора здесь профилактические полицейские мероприятия были направлены против конкретных лиц и организаций в связи с их конкретной антиправительственной деятельностью в рамках действующего (далеко не репрессивного) законодательства и под контролем независимой судебной власти, в основе которой был выборный судебный орган – суд присяжных. Судебные процессы проходили в условиях гласности при соблюдении прав обвиняемых на защиту, и не такой уж редкостью были оправдательные приговоры и назначение мер уголовно-правового воздействия, которые со значительной долей фантазии можно отнести к проявлению какой‐либо репрессивной политики (помилование, освобождение на поруки, выговор и т. п.)[55]55
  Емельянов В. П. Террор и терроризм: вопросы отграничения. Право и политика, 2000. С. 34–39


[Закрыть]. Однако, Н. А. Троицкий, считает иначе, высказывая мнение именно о «царском терроре»[56]56
  См.: Троицкий Н. А. «Народная воля» перед царским судом 1880–1891 гг. Саратов, 1971. С. 11; Волк С. С. Народная воля. 1879–1882. М. 1966. С.164–199.


[Закрыть].

Проблема «террористичности» революционного движения остро ставится с начала 20 века. Часто революционерами в своих трудах и риторике использовались термины и призывы к террору, но при этом в основном, делались оговорки, какой именно «террор» имеется в виду: «террор» как массовое явление, как одно из военных действий революционных масс или «террор» как единичные террористические акты, как индивидуальные покушения, и у них было различное отношение к этим видам «террора»[57]57
  Будницкий О. В. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов-н/Дону, 1996. С. 204.


[Закрыть]. Но некоторые исследовали стали унифицировать их деятельность и призывы в общетеррористическое состояние. Так, И. И. Карпец в работе «Преступления международного характера» заявляет следующее: «Марксистско-ленинская теория всегда отвергала террор в качестве способа достижения политических целей. Известно, например, высказывание юного В. И. Ленина по поводу действий его старшего брата, принимавшего участие в покушении на царя и приговоренного к смертной казни, о том, что «мы пойдем другим путем»[58]58
  Карпец И. И. Преступления международного характера. М., 1979. С.98.


[Закрыть].

Напротив, О. В. Будницкий во введении к книге «История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях», говоря о том же, утверждает: «Влияние террористических идей было чрезвычайно велико в российском освободительном движении. Их не чуждались, вопреки распространенному мнению, не только эсеры и анархисты, но и социал-демократы. Не осуждали, до поры до времени, и либералы. Ленин еще в статье «С чего начать?» подчеркивал, что «принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора»[59]59
  Будницкий О. В. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов-н/Дону, 1996. С. 16.


[Закрыть]. «Это одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях. Но суть дела в том, что террор выдвигается в настоящее время отнюдь не как одна из операций действующей армии… а как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единичного нападения»[60]60
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 7.


[Закрыть]. На основании этой цитаты В. Емельянов делает вывод о том, что В. И. Ленин не отказывался от террора как средства массового насилия над массой противников в решительный момент противоборства, в ходе вооруженного восстания, в период гражданской войны как одного из приемов решительного штурма, но он против терроризма – «террора» в смысле единичного нападения[61]61
  Емельянов В. П. Террор и терроризм: вопросы отграничения// Право и политика. 2000. № 4, С.36.


[Закрыть]. Важным моментом цитаты В. И. Ленина является то, что террор обозначается формой военных действий. На смешении террора и войны мы остановимся подробнее ниже.

Такие подходы свойственны и зарубежным авторам. Например, в США один из руководителей Госдепартамента США Ф. Уилкокс под терроризмом понимал «политически мотивированное насилие против мирного населения». Другой чиновник Государственного департамента США, Д. Лонгот отождествляет терроризм с «действиями по свержению существующего политического строя, по подрыву мирового международного порядка». В. Маллисон и С. Маллисон говорят уже не о терроризме, а о терроре: «Террор есть систематическое использование крайнего насилия и угрозы насилием для достижения публичных или политических целей».

Американские, и многие другие западные исследователи феномен террора и терроризма зачастую не отделяют от революционной деятельности. Например, У. Лакер считает что «терроризм – это старая угроза в новом обличии. 80–90 % террористов в настоящее время, либо представляют левое крыло, либо, по меньшей мере, пользуются их лозунгами». Аналогичные выводы делали и американские ученые Т. Френк и Б. Локвуд, заявляя о прямой зависимости между терроризмом и революцией. А М. Тамкоч и вовсе писал: «Терроризм есть нечто большее, чем анархизм, нацеленный на разрушение человеческой жизни и существующего порядка ради разрушения… Нет ничего политического в терроризме: это ужасная форма варварства». Но он сразу делал оговорку: «Терроризм имеет политическое значение только в том случае, если рассматривается в контексте большевистской революционной борьбы за мировое господство»[62]62
  Цит. по: Василенко В. И. Международный терроризм в условиях глобального развития. Политологический анализ: Дис. д-ра полит, наук. М., 2003 (Из фондов Российской Государственной библиотеки) С. 53–59.


[Закрыть]. Однако сами идеологи революции для себя четко определяли отграничение террора от революционного движения. Например, тот же В. И. Ленин писал: «Террор совершенно не связан ни с каким настроением масс. Террор был результатом – а также симптомом и спутником – неверия в восстание… Партизанские действия боевых дружин непосредственно готовят боевых руководителей масс. Партизанские действия боевых дружин теперь не только не являются результатом неверия в восстание или возможности восстания, а, напротив, являются необходимой составной частью происходящего восстания»[63]63
  Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 12. С. 180–181.


[Закрыть].

Но и эти позиции отмеченных авторов не исчерпывают всю разноголосицу в понимании террора и терроризма, и их соотношений. Многие пошли еще дальше, и расширили эти понятия до явлений, которые ранее воспринимались совершенно обособленно. Некоторые к ним относят и партизанское движение, вооруженный конфликт, или, как В. И. Ленин, даже войну и т. п. Связано это с тем, что на уровне определения террора и терроризма, как явлений, в основе которых лежит страх и насилие, в последнее время часто возникают трактовки любой угрожающей силы в политических целях.

Например, у вооруженных сил (армии) государства, одной из целей является устрашение противника, как мера недопущения возможной агрессии. С этой точки зрения применение военной силы и терроризм – родственные понятия; в этой же связи, ядерные ракеты в состоянии готовности к запуску – тоже терроризм. В развитие такой логики общеуголовная преступная среда, создающая фон криминальной угрозы, также является террористической.

Кроме того, в настоящее время «терророгенность» современных войн в полной мере характеризуется качеством ассиметричности. Такие войны происходят на фоне многоуровневого различия сил, средств и методов борьбы у противоборствующих сторон, при их сходстве как в декларировании т. н. «точечных» ударов с обеих сторон, так и по совершенно противоположным декларируемым результатам: уничтожаются в обоих случаях преимущественно не виновники насилия, а мирное население.

Можно согласиться с В. Н. Конышевым, который утверждает, что масштабы, способы и интенсивность использования военной силы становятся все более гибкими[64]64
  Конышев В. Н. Американский неореализм о природе войны: эволюция политической теории. СПб.,2000. С. 16.


[Закрыть]. Появились такие понятия, как «превентивная оборона», «стратегическая авиационная война», «информационная война», «нетрадиционная война», «внутренняя война», «операции иные, чем война», «операции по национально – государственному строительству». Эти термины, вводимые в оборот не только учеными, но и военными, не всегда корректно определены. Едва ли можно говорить об их соответствии международному праву. В результате, с одной стороны, стираются границы между открытыми военными действиями и тайными операциями. Последние не различают государственных границ, мирное и военное время, военные и гражданские объекты, военное и гражданское население. С другой стороны, в реализацию и планирование силовых акций США все чаще вовлекаются гражданские учреждения: госдепартамент, министерство финансов, частные фонды и фирмы. Размывается прежнее значение силовых действий и критериев применения силы, что ярко проявляется в так называемых «гуманитарных интервенциях» и «операциях по принуждению к миру».

Причем у сторонников идеи о том, что терроризм и война постепенно смыкаются между собой, есть некоторые правовые основания к таким утверждениям. Например, в Военной Доктрине России 2010 г. распространение международного терроризма отнесено к основным внешним опасностям[65]65
  Военная Доктрина Российской Федерации. Утверждена Указом Президента Российской Федерации от 5.02.2010 № 146. п.8., п. п.к).


[Закрыть]. Аналогичный подход был и в ранее действовавшей Военной Доктрине, согласно которой международный терроризм был назван одной из основных внешних угроз военной безопасности России, а упоминание уже просто терроризма без приставки «международный» было сделано и в перечне основных внутренних угроз именно военной безопасности, вооруженный конфликт охарактеризован высокой вовлеченностью в него и уязвимостью местного населения, широким использованием диверсионных и террористических методов»[66]66
  Военная Доктрина Российской Федерации. Утверждена Указом Президента Российской Федерации от 21.04.2000 № 706 Ст. ст. 5, 6.


[Закрыть].

Основанием к этому также является то, что зачастую терроризм направлен на провоцирование войны, а совершаемые теракты являются формальными поводами для ее начала. Наиболее ярким и известным примером этому является убийство 28 июня 1914 г. австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда сербским студентом Гавриилом Принципом, членом сепаратистской организации «Молодая Босния», что явилось одним из поводов к началу Первой мировой войны.

Однако ряд международных документов разграничивает войну и терроризм. Правила ведения войн довольно четко регламентированы в вопросах их ограничений такими документами, как Устав Организации Объединенных Наций, Женевские конвенции и Римский статут Международного уголовного суда. Эти акты регулируют и сдерживают решения государств в отношении применения силы.

Тоже можно сказать и о разнице между терроризмом и партизанской войной, поскольку последняя представляет собой составную часть общей борьбы народа за свой суверенитет, воплощенный в суверенитете государственном. Как справедливо подчеркивал О. В. Будницкий, определяя различие партизанской войны советского народа во Второй мировой войне, «Партизанские отряды не просто выражали интересы народа, они состояли из самого народа, борющегося за свое освобождение. Другое дело терроризм, который никогда не имел и не имеет сколь‐нибудь прочных корней в общественной среде, и ничьи интересы, кроме собственных интересов самих членов террористических группировок, он не отражает»[67]67
  Будницкий О. В. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов-на-Дону, 1996. С. 204.


[Закрыть].

Но, например, Ю. М. Антонян, освободительную борьбу советских партизан против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны отнес к разновидностям терроризма[68]68
  Антонян Ю. М. Терроризм. Криминологическое и уголовно-правовое исследование. М., 2006. С.42.


[Закрыть]. И хотя автор пытается в какой‐то мере сгладить возникшее противоречие указанием на то, что он имеет в виду не уголовно-правовое, а криминологическое понимание терроризма, однако нельзя не согласиться с И. Даньшиным, что это ничего не меняет, поскольку и уголовно-правовое и криминологическое понимание возможны лишь в отношении преступлений и смежных с ними явлений, ибо криминология «представляет собой комплексную науку о закономерностях преступности и ее конкретных проявлениях, личности преступника, факторах, причинах и условиях, порождающих, обуславливающих преступность и отдельные преступные посягательства, а также о формах и методах социального и нормативного воздействия на них в целях контроля за этими негативными явлениями»[69]69
  Даньшин И. Н. Введение в криминологическую науку. Харьков, 1998. С. 10.


[Закрыть]. То есть криминологическое понимание может существовать здесь только в том случае, если партизанское движение рассматривать в качестве разновидности преступной деятельности, что, безусловно, неверно. К тому же позиция Ю. М. Антоняна неизбежно ведет к отождествлению понятий «терроризм» и «война», а соответственно террористических и освободительных организаций, которые ни в коем случае смешивать нельзя.

В частности, отграничивая национально-освободительное движение от международного терроризма, Е. Г. Ляхов совершенно точно указывает на следующее: «Решить вопрос о том, относить или не относить ту или иную организацию к освободительной или террористической, следует, опираясь на понятия и признаки нации (народа), борющегося за свое освобождение, и международного терроризма. …Международные права борющейся нации (народа) предопределяются правом на самоопределение. Нация в лице соответствующей организации может… применять в любой форме принуждение против государства-колонизатора и агрессора, пользоваться в процессе борьбы международной помощью и защитой… Акты международного терроризма являются международными преступлениями, то есть, запрещены международным правом. Таким образом, группы, совершающие их, не могут претендовать на название освободительной организации»[70]70
  Ляхов Е. Г. Терроризм и межгосударственные отношения. М., 1991. С. 41–42.


[Закрыть].

Американский политолог М. Креншоу также делает попытку разграничить террористов и борцов за свободу. Она отмечает, что терроризм не может быть определен, пока не проанализированы сам акт, его объект и возможность успеха. Согласно такой позиции, борцы за свободу правомерно используют военную тактику для поражения политической «мишени». Их действия получают наибольшую легитимацию, когда они имеют шанс одержать победу. Если речь идет о терроризме, то он не может отвечать, по крайней мере, одному из условий: наличие военной тактики, военной мишени и шанса победить. М. Креншоу также предлагает не смешивать терроризм и революционное насилие. Терроризм в ее трактовке – социально и политически неприемлемое насилие, направленное на гражданский объект для достижения психологического эффекта[71]71
  Цит. по: Володин А. Г., Коновалов В. Н. Международная безопасность и проблемы терроризма. М.,2003. С. 42.


[Закрыть]. Но и этот аналитический подход имеет уязвимое место: кто имеет власть определять, что легитимно, а что – нет, тот может решить, что считать терроризмом.

Отдельного внимания с точки зрения определения генезиса современного международного терроризма заслуживает такая категория современных международных отношений, как международное военное вмешательство. Само научное обоснование правомочности подобного вмешательства связано с такими теоретиками, как Л. Эксуорси, Г. Саламе, В. Зартман[72]72
  См.: Международные отношения: теории, конфликты, движения, организации. М., 2007. С. 77, 94; Лебедева М. М. Мировая политика. М., 2006. С. 213.


[Закрыть], и основано на идее того, что при глобализации государство частично теряет способность к всестороннему обеспечению безопасности человека. Это в свою очередь требует вмешательства извне международными силами. Основным отличием военного вмешательства от миротворческих операций является то, что в последних вооруженные силы применяются как ограниченная мера обеспечения мирного процесса. В военном же вмешательстве широкомасштабное применение военной силы является основным содержанием. При этом цель вмешательства – нанесение военного поражения противнику и принуждение его либо к выполнению политических требований или к свержению политического режима. Под вмешательством в международных отношениях понимается любое действие, посредством которого один субъект вторгается в компетенцию и прерогативы другого.

Возникновение и развитие этого феномена связано с окончанием холодной войны. Целью таких действий всегда является принуждение определенных государств к изменению своей внешней или внутренней политики. Яркими примерами этого служат вторжения в Ирак 1991, 2003 гг., бомбардировки Югославии в 1999 г., вторжение в Афганистан 2001 г., в Ливию 2011 г. Конец 20 века был связан, в том числе, и с попытками создания международного правового механизма такого вмешательства. Он был создан решением Совета Безопасности ООН 1991 г. по международному вооруженному вмешательству в Ираке для отражения агрессии Багдада против Кувейта и продолжен рядом решений Совета о необходимости применения военного вмешательства в связи с событиями в Сомали и Руанде, Гаити. Но уже к моменту попытки западного сообщества использовать данный механизм для легитимизации вооруженной агрессии в отношении Югославии, он стал давать сбои, разрушив единство в ООН при принятии соответствующего решения. За этим последовало краткосрочное восстановление международного консенсуса для свержения режима талибов в Афганистане. Однако механизм принятия в ООН решения был фактически разрушен нелегитимным военным вторжением США в Ирак, то есть он, на сегодняшний день, демонтирован вмешательством в ту же страну, вмешательством в дела которой был создан, хотя попытки его восстановления предприняты в ходе операции в Ливии.