Книга: «…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы) - Андрей Платонов

Уцелевшие за 30 лет письма Платонова как в флипбуке приводят в движение его биографию – от молодого инженера, входящего в литературу, до профессионального писателя, смертельно больного и раздавленного отсутствием публикаций. Благодаря обширному комментарию перед читателями развертывается суровая панорама общественной жизни 1920-1950-х годов. Письма много могут прояснить в Платонове как литераторе и его месте в той жизни. Но каким же удивительным человеком перед лицом реальности он предстает!

Человек, так эксцентрично выворачивавший слова и смыслы, оказывается, ученый-изобретатель и педант. Он шлет бесконечные, полные механистических шифров телеграммы о своей воронежской оросительной деятельности. Он упорно добивается материальной и идеологической поддержки от властей, сталкиваясь с дремучестью местных жителей. Он сам в себе воплощает того нового человека, о котором грезила советская власть, да и он сам выражал в своих рассказах. Только Платонов не был одержим блеском выдвигаемых лозунгов и честно видел неопрятное нутро человека. И этим уже не вписывался в наводимый пропагандистский глянец.

Платонов не бунтовал, он строил свою семейную жизнь. Ревнивец, какие откровенные и сладострастные письма сочинял своей условной жене Марии. Для этого времени такие эротические тропы не были чем-то экстравагантными, они наводняли бульварную литературу. Но в применении к живому человеку, право, вгоняют в краску. И это то немногое, что в письмах Платонова действительно от художественного слова.

Платонов – проситель. Он пишет своим литературным оппонентам у власти, от которых зависят публикации так, будто нет никаких конфликтов, разгромных рецензий, гласных и негласных запретов на публикации. По давней традиции писательской среды он берет жену в секретари, давая ей наставления, куда отнести рукописи и как поговорить с нужными людьми. Эти долгие и многочисленные записки и обращения вызывают ощущение морока, кошмарного двусмысленного положения, в котором находился Платонов. Вроде бы он получал заказы, командировки, каялся. Но никак не мог заработать заветную индульгенцию. Ему не отказывали в материальной помощи. Платонов хоть и бедствовал временами, предаваясь пороку пьянства, но всё же имел и квартиру (со всеми коммунальными неурядицами), и санаторное лечение. Но не было того, ради чего он существовал – книг.

Платонов – отец. Это самые разрывные, болевые страницы его биографии. Арест и ссылка сына Платона, патетические прошения освободить ребенка с патологиями, страх за его жизнь. И глухое молчание со стороны «органов». Семья Платоновых попала в жернова политической жестокости, которой нет разумного объяснения. Платон пережил лагерь, женился, у него появилась дочь. И тем больнее читать строки, будто написанные умирающим стариком, когда Платонов размышляет даже не о смерти сына, а спустя годы вспоминает совместные прогулки и осознает конечность счастья. Он идеализирует образ Платона как отец и писатель, чем загоняет свою травму глубже в собственную болезнь. Лишь в самом конце своей жизни писатель переключается на дочь Машу. И ненадолго воскресает в нем юмор поучений, трогательная забота о любимых людях, которые вновь вынужденно находятся далеко.

Судьба Платонова, его незлобивый, дипломатичный, местами инфантильный характер как многие другие. Но он часть того лицемерного общества производства, которая тоже составное целой эпохи. Трудно себе представить, в каком зыбком и опасном положении находился каждый, кто проявлял талант – литературный, организаторский, просветительский. Нет, это не какая-то безликая и кровожадная система. Это сами люди, которые ухватились за политический режим, чтобы вести войну друг против друга. И то, что время не поглотило эти письма, оставив по себе укоряющее свидетельство, несомненно, крепкий кирпич в фундаменте человечества.

«Однажды любившие» Повесть в письмах – всего лишь эскиз, трепещущий штрих неслучившегося произведения. Это совсем не тот Андрей Платонов, что стал явлением литературы. Этот фрагмент прочно привязан к обширному наследию, в котором слышны романтические традиции и бьется дерзкая жилка той степени откровенности, которую позволил XX век. В тексте чувствуется предвкушение эротического всплеска, когда молодой человек вдали от предмета своего обожания готов не скупиться на образы и желания. Особую силу тексту придает то, что это подлинная натура Платонова, его тревоги, укоры, пестуемая страсть к Марии и нежность к сыну Тотику. Классический образец превращения биографической документальности в пронзительную поэзию. Фактура жизни автора ретушируется слогом, предощущением характера героя, с которым писатель хочет сохранить дистанцию. Наверняка, если бы Платонов реализовал этот замысел, в его библиографии появилось бы самое нетипичное сочинение, незамутненное страшным опытом, со всей пламенностью свободы 1920-х годов.

Платонов действительно был талантливым писателем, но, к сожалению, его творчество было ограничено пропагандисткой линией партии. По сути – его писательский дар был чужд тому обществу, оказался не востребован. Его произведения казались критикам издевательскими, они полагали, что он специально юродствует, а он просто не мог писать по другому, это видно даже из его писем, весьма незамысловатых.

У него на содержании была жена, которая не работала, и сын, которого он был готов баловать сверх меры. Это требовало немало денег и Платонов пытался их заработать и службой в гос учреждении и написанием рассказов. Он пытался угодить советской власти во всем. Однозначно – он не был диссидентом! Это понимали даже его гонители и критики. Именно поэтому он никогда и не был репрессирован, даже когда его 15-летнего сына посадили в тюрьму в 1938г (написал письмо немецкому дипломату, намекая, что готов работать на Германию за материальное вознаграждение – глупая шутка, в результате которой его более старшие приятели были расстреляны, а он остался жив лишь благодаря отчаянным попыткам отца спасти его любой ценой).

Увы, Платонов ничего не писал «в стол», то есть все свои произведения он писал с учетом требований советских издательств и веяний партии., с надеждой, что их опубликуют. Они содержат в себе кучу пропаганды. Её так много, что такой переизбыток действительно выглядит как издевательство. Сейчас это уже и вообще смешно читать – морально устарело по большей части.

В 1951г писатель умер от туберкулеза (в 1943г от этого же умер и его сын Платон). До конца своих дней он писал рассказы, статьи и пьесы, а их все отвергали и отвергали, боясь напечатать (те, кто когда-то печатал Платонова, уже были расстреляны в 1937-38гг, а другие просто боялись последовать за ними).

И далее :

я знаю, что я один из самых ничтожных. Но знаю и то, что чем ничтожнее существо, тем оно более радо жизни и достойно её. Самый маленький комарик - самая счастливая душа.

Но вскоре Платонов встретил свою Красоту - Марию, и словно ангел, сосланный на землю, в самую каторжную эпоху, забыв о том, что он - ангел, в предчувствии казни и своей судьбе и своему творчеству, будет писать стихи, рассказы и письма, похожие на письма грозе, ветру, звезде : письма Сталину, писателям, Марии. Письма Платонова к жене, продолжаются в космизме лирических отступлений в его произведениях, и похожи они на белый шелест перьев, белой метелью крыльев встающих у души за спиной. В первом письме своей будущей жене, словно бы лунная печать всего творчества и души Платонова.

Днём я лежу в поле в овраге, под вечер, прихожу в город и иду к вам. Моя родина - луна, и лунное тихое пламя сжигает меня изнутри. Я и раньше всё сильнее и страшнее чувствовал нестерпимую красоту мира. Вы же конец всего. Вы моя смерть и моё вечное воскресение.

Далее Платонов пишет о судороге сердца, которое впервые испытал, когда увидел на полу детской больницы мёртвую сестрёнку и прилёг около неё. И такое обнажение сердца и тема смерти, в первом письме к любимой! В других письмах к Марии, Платонов пишет о своей тысячелетней душе, томившейся по свету и жизни, и вот, свет коснулся души, и она, замурованная заживо в гробу тела, отозвалась светом на свет, словно бы исполосовав тело изнутри ногтями : рёбра - бледные следы тех ногтей. Душа родилась на свет... и Платонов пишет Марии о своём сне, как она на белой и нежной постели, родила ему сына. Ах, в этой "нежной постели" весь Платонов, словно бы его бледные, нежные руки, участвуют в муках и счастии рождения. Какая-то белая тишина рук, колыбель рук, и безмолвие, как не душа вещей, а как "песнь души". Читая письма Платонова к Марии, на память приходят письма Блока к жене и письма Абеляра и Элоизы. Начало 20-го века в смысле обожествления женщины, возвращения ей изначального смысла на земле, похоже на эпоху Возрождения, вот только там были солнечные зори души, а здесь - лунные, серебряные зори, и почти образ из "Юноны и Авось" Вознесенского, когда в тихий лик Марии на иконе, влюбляется мужчина. Абеляр и Элоиза ? Но Платонов один вместил в себя три Абеляра, две Элоизы, несколько солнц и тёплую горсточку звёзд из кармана, и протянул этот микрокосм - Марии, пожелав соединить религию и любовь, Марию и Марию Магдалину : извечная творческая мука мужчин и искусства. Платонов пишет Марии, что вся любовь на земле, что была до них, была лишь предчувствием их любви, и дальше, что-то о девственном свете звёзд... Есть в этом что-то адамическое, до боли знакомое. Есть в письме один момент, про некий "фокус жизни", в котором оказалась их любовь, захватив и звёзды и ̶б̶о̶г̶а̶ землю. Тут обыгрывается дивная мысль из "Опавших листьев" Розанова : у каждого человека есть свой фокус, пик его души, судьбы, и порою он приходится на юность, и потом всё идёт на спад, смазываются звёзды, ̶б̶о̶г̶ душа, судьба.. а порой и на зрелость или же старость, и тогда само лицо человека, в этот мимолётный отрезок времени, становится прекрасней, нежели в юности. Но гордая и ревнивая Мария ( как и положено жене гения, в дальнейшем, словно кошка, поиграет его сердцем, словно клубком пряжи, закатив его за шторку мыслей о самоубийстве), не очень то верит, что "обычный человек может так чувствовать", вместив весь этот космос любви в себе. Она думает, что Платонов, с его кроткою душою, похожей на Дон Кихота, и телом - вечным Санчо Панса, любит не её, а свою Дульсинею - фантазию, музу. Ах, завертится мельницей рассвет, перемалывая зёрна звёзд, и будет своё войско политических и литературных баранов, с которым он будет биться, будет и главный, печальный бой Дон Кихота, и падение, и густое чувство холодной и тёмной земли за спиной. А пока, Платонову, в каком-то сумасшествии тамбовского одиночества, снится набоково-достоевский кошмар : проснувшись среди ночи, он видит за письменным столом, своего двойника, "чёрного человека", с двусмысленной полуулыбкой пишущего что-то тёмное, жуткое, словно бы обличая не душу, а эпоху, жизнь, все их порочные тайны. С гамлетовой интонацией, Платонов пишет об этом Марии : есть много поразительного на свете... От тоски разлуки с Марией - словно бы тоскует душа ли, звезда ли, и их платоновская идея, - Платонов как-то мимоходом упоминает в письме, что изобрёл принцип беспроводной передачи энергии. В предчувствии своей судьбы, Платонов пишет печальные строчки:

Баю-баю Машенька Тихое сердечко, Проживёшь ты страшненько И сгоришь, как свечка..

Платонов чувствовал, что с таким избытком души, жарко льющейся через край, души, которой бы хватило на несколько человек, именно он обречён гореть, словно метеор, входящий в тяжёлые слои атмосферы этой безумной эпохи, на этой безумной земле. А Мария... сквозь все невзгоды жизни и любви, она будет всегда с мужем, разделяя с ним его "горение", невзгоды войны, смерть сына Платона, скончавшегося на руках у отца, заразившегося от него туберкулёзом, который сын подхватил в "лагерях". Боже! с каким же метафизическим трагизмом Платонов переживал его смерть! Грустные, милые письма, словно письма миру и своей душе, развеянной по миру. Сухая пустота "рабочих" писем, и словно глотки солнца и яркого ветра - письма к жене, дочери, сыну.. (грустно было читать о "холостых письмах" Марии к Платонову, во время их непростых отношений : либо пустой конверт, словно тело с отлетевшею, или же похищенною злым ангелом душой, либо с вложенным в него клочком бумаги, с одним словом на букву х. То, что это дело рук жены - Платонов не хочет верить. Но кто тогда ? Это похоже на какие-то мерзкие заметки на полях любви, души, - кем-то исподтишка подсмотренной!, - сравнимые с теми заметками на полях повести Платонова, которые оставил Сталин : мерзавец, сволочь...) Грустны в этом смысле письма Платонова к дочке, читая которые, чувствуешь слёзы в груди : дочка ничего не ест, и Платонов рисует ей себя в гробу со свечкой. Так отец грустит, болеет о ней. И рядом : отец встаёт из гроба, т.к. дочка ест хорошо. Он просит её есть, так нужно для жизни, ибо и он живёт в ней, ею живёт... Вот так на заре жизни в Платонове переосмыслились идеи Фёдорова о воскресении. Незадолго до смерти, Платонов посылает дочке свою фотографию - так страшно расфокусированный лик судьбы!,- на обороте которой, пишет :

На память моей милой дочке Машеньке, от отца, страшном и больном и злом старике

Примечательно, что "злым стариком" назвал Толстого художник Суриков, когда тот наведывался к его больной и умирающей родственнице, записывая её " ощущения смерти" для " Смерти Ивана Ильича". Но Платонов ни к кому не наведывался, разве что... вглядывался " в тысячелетия своей души", умиравшей и воскресавшей уже не раз, записывая за ней тёмные, звёздные переживания вечности.

Фотографии

Жена Платонова Мария с сыном Платоном в Крыму. Семья Платоновых на отдыхе в Коктебеле. Арест 15-ти летнего сына Платонова по надуманному поводу. Семья очень тяжело переживала это, и Андрей Платонов даже несколько раз предотвращал самоубийство жены, о чём и писал Сталину. В "вызволении" сына принимали участие Шолохов и Шкловский. Платонов во время войны был военным корреспондентом, и в отличии от других корреспондентов, не отсиживался в тылу, потому его и называли сослуживцы "окопным капитаном". Платонов с дочкой Машенькой. Та самая "страшная фотография", которую Платонов отправил дочке из санатория. Закончить хотелось бы на хорошей ноте. Одна из моих любимых фотографий молодого Платонова : задумчивая улыбка Платонова, погружённого в себя.

Из поэмы "Мария"

В моём сердце песня вечная И вселенная в глазах, Кровь поёт по телу речкою, Ветер в тихих волосах. Ночью тайно поцелует В лоб горячая звезда И к утру меня полюбит Без надежды, навсегда. Голубая песня песней Ладит с думою моей, А дорога -- неизвестней, В этом мире я ничей. Я родня траве и зверю И сгорающей звезде, Твоему дыханью верю И вечерней высоте. Я не мудрый, а влюблённый, Не надеюсь, а молю. Я теперь за все прощённый, Я не знаю, а люблю.

Андрей Платонов.

Все это почти не имеет отношения к письмам, связанным с профессиональной деятельностью Платонова, как гидромелиоратора. И это наименее интересная часть его переписки.

Все это имеет отношение к письмам Платонова писателя. Он пишет, а в ответ тишина. Снова пишет – молчание. Даже, если не применять такие слова как «страшно» и «чудовищно» к этой ситуации, то почувствовать свою неполноценность вполне можно, а отсюда и утратить веру в собственную нужность, значимость, в самого себя не сложно.

Особенно же интересно было бы увидеть ответную корреспонденцию на письма адресованные жене. Местами они настолько откровенны, что и читать то стоит только той, кому предназначены.

…я сильно болен оттого, что слишком сильно люблю свою жену и ее нет со мной. И эта болезнь труднее, мучительней чумы!

Вначале все представляется так: мужик из сил выбивается, не заботясь о собственном здоровье, находясь в бесконечных командировках, стараясь обеспечить приличную жизнь семье. И ежедневные письма к ней, родной, единственной. Жена выполняет отдельные поручения мужа, связанные с его писательской деятельностью, занята сыном, живет флиртуя, окруженная поклонниками, ежегодно отдыхая на черноморском побережье. Или это просто ревность без границ?

Как бы я хотел любить тебя легко, беззаботно! Нет, я люблю тяжко.

Но чем дальше читаешь, тем чаще в письмах мелькают какие-то детали, намеки, говорящие, что все не так, или не совсем так. Да и вряд ли Мария Александровна хранила бы их столько лет, не уничтожив, разрешив публикацию. Все это лишь мои предположения. Хотелось бы в них верить. А иначе как-то тоскливо на душе. Да и главное, наверное, все же в этом:

Ты для меня хорошая жена, хотя у нас у обоих с тобой есть крупные недостатки, но они все же меньше достоинств нашего брака, поэтому он и существует.

А все остальное только мелочи! Чего мы не говорим при случае. И как часто потом приходится пожалеть о сказанном…