Текст книги "Сверхдержава"

ГЛАВА 9
СВЕРХДЕРЖАВА. 2008 ГОД
СВОБОДНЫЙ ПОЛЕТ

Рихард Шрайнер шел по ночной Москве. Улица была на удивление пустынной. Всего лишь одиннадцать часов вечера, большой проспект, лето – и вот тебе: ни веселящегося народа, ни призывных огней казино, ни разноцветных бабочек-бабеночек сомнительного поведения. Даже магазины – и те закрыты. Конечно, дисциплинированные русские уже спят – им завтра на работу. Но где же разрекламированные в туристических проспектах шикарные места отдыха для иностранцев? Иностранцы пока еще не стали такими правильными, как русские. Иностранцам нужно выпить, хорошо пожрать на ночь, проиграть положенное количество денег в рулетку, или хотя бы посидеть в баре, потрепаться с подвернувшимся под руку соотечественниками.

Раньше все так и было. Но теперь, очевидно, Москва перестала быть туристической меккой, теперь это был скорее деловой и мозговой центр России. А зоны отдыха для иностранцев перенесли далеко – в экзотическую Сибирь. В основном туда и ехали иностранные туристы, не мешали жить обычным русским своей агрессивностью и чуждым образом мыслей.

И все равно Шрайнер наслаждался. Он был счастлив тем, что идет по Москве, вдыхает удивительно вкусный ночной воздух, смотрит на русские дома, по которым так соскучился. Знакомые дома. Милые дома, милые тополя, милые клумбы с настурциями и бархотками. Боже, как он по ним соскучился…

А больше всего он был доволен тем обстоятельством, что сумел избавиться от «хвоста». Может быть, Таня и была приятной девушкой, только разговор с ней отнимал у Рихарда все душевные силы. Как-то ему приходилось общаться с парочкой австралийских аборигенов – ей-богу, с ними было легче. Их привезли в Германию на какой-то фестиваль. Аборигены, само собой, имели мозговой сдвиг на почве национальных особенностей, к тому же статус недавних дикарей обязывал подчеркивать их свою отличность от нормальных людей в каждой фразе. Аборигены усердно старались выглядеть ненормальными, носили набедренные повязки поверх пестрых женских лосин, трясли кольцами, воткнутыми в разнообразные части тела, грозно вспоминали каких-то богов и духов. Даже заявили, что прямо здесь, в баре, нужно устроить ритуальный костер и высушить на нем голову бармена. Голову предполагалось забрать на память и носить на веревочке. Бармен очень веселился. До костра дело не дошло – ограничились несколькими бутылками виски, после чего Рихард стал называть аборигенов на немецкий манер Гансом и Фрицем. Один из них, как выяснилось, даже имел среднее образование. Второй имел высшее.

С русскими было сложнее. В ушах у них торчали не кольца, а наушники. И Шрайнер ни черта не понимал их, хотя и прилагал к этому титанические усилия.

Шрайнер вдруг остановился. В сознании его отпечаталось нечто красное, извивающееся, светящееся. Стоп… Ага!

Шрайнер лихо развернулся и пошел назад. Где это? Где? Неужели это был мираж, игра воображения – подсохшего, заветренного, как старый кусок говядины?

Вот оно! Красные неоновые буквы светились где-то на уровне его паха – над лестницей, уходящей в подвал. Совсем небольшая вывеска – не манящий призыв для всех, скорее, знак для своих. Для немногих оставшихся несовершенных.

«АЗОН» – значилось на вывеске.

Шрайнер, не веря глазам, скатился в подвал по крутым ступенькам. Он задыхался. Он боялся, что счастье, как всегда, ускользнет.

Он распахнул дверь и голова его закружилась от изумительных ароматов табачного дыма и испарившегося алкоголя. На полках стояли бутылки с разноцветными наклейками, отражались в зеркале, нахально удваивая свое количество. Бокалы висели вниз головой над стойкой бара как прозрачные летучие мыши, уцепившись тонкими ножками за вырезы в деревянной доске. Бармен меланхолично протирал полотенцем фужер. Три человека сидело за столиками – каждый по отдельности. Тихо играл древний Чарли Паркер. И еще: в баре не было ни одного телевизора.

«АЗОН». Алкогольная зона. Шрайнер добрался-таки до своего Иерусалима.

Тросточка громко цокала по деревянным доскам. Шрайнер шел к стойке и каблуки его выбивали хромой чечеточный ритм. Чарли Паркер выводил на трубе джазовую импровизацию.

– Мне водки. Две порции. – В голосе Шрайнера сдержанно ликовала абстиненция. Восклицательные знаки пытались вырваться на свободу, но застревали между зубами.

– Командировочное, – бросил бармен, лелея свою фужерную меланхолию.

– Что?

– Командировочное давайте. Удостоверение.

– Какое?

– Какое положено.

Трое людей оторвались от созерцания поверхности своих столов и бросили на Шрайнера тяжелые взгляды.

– А! – Вдруг дошло до Шрайнера. – Я это… Я иностранец! Вы уж извините, я ваши порядки плохо знаю.

– Карту.

Шрайнер выхватил бумажник как кольт из кобуры. Нацелил карту в бармена.

– Вот!

– Угу.

Бармен скользнул глазами по идентификационной карте. Признаки меланхолии на его физиономии усилились до состояния депрессивной тоски.

Не даст выпить, решил Шрайнер. Не даст, зараза. Тогда прыгаю через стойку, хватаю бутылку и выпиваю на месте -из горла. Пусть меня потом арестуют и депортируют.

– Какой водки?

– «Кристалл!» – Шрайнер боялся дышать. Боялся спугнуть удачу. – Сто граммов можно?

– Можно.

– А двести?

– Можно.

– А бутылку купить и унести с собой можно?

– Без проблем.

– А три бутылки?

– А денег у вас хватит?

– Сколько это стоит?

Бармен назвал цифру. Цифра впечатляла. Спиртные напитки явно принадлежали в России к предметам роскоши. Шрайнер озадаченно почесал в затылке.

– Налейте сто пятьдесят граммов бедному немцу, – сказал он. – А там увидим.

* * *

Через час Шрайнер обнаружил, что находится за столом не один. Он уже не помнил, сколько выпил к этому времени и сколько за это заплатил. Наверное, пропил свой месячный заработок, но какое это имело значение? Он сидел за столом, ел пельмени и выпивал стопку за стопкой. Он даже не был сильно пьян. Он просто восстанавливал свое душевное равновесие.

– Хорошо ты квасишь, смачно, – сказал человек. – Давненько не видел, чтобы люди так пили. Ты изголодался, похоже. У вас что, проблемы там с выпивкой?

– Где – «там»?

– В вашем чумном городе, – объяснил человек.

Рихард едва не подавился пельмениной.

– Я не из чумного города, – сказал он.

– Ты что, не чумник?

– Я не чумник. Я немец.

– А, вот оно что! – человек улыбнулся. – А выглядишь, как чумник. Прости, обознался. Впрочем, все иностранцы выглядят как чумники.

– Спасибо за комплимент, – буркнул Рихард. – Выпить не хотите?

– Выпить? – человек задумчиво посмотрел на бутылку. – Ну давай, выпью. Наливай.

На столе перед человеком неизвестно откуда появился допотопный граненый стакан, засаленный от длительного использования. Шрайнер набулькал человеку треть бутылки. Долил свою стопку.

– За что пьем? – спросил он.

– За чуму, – проникновенно сказал человек. – За нее, родимую. Чокаться не будем.

И вылил в глотку стакан одним махом.

– Прошу объясниться! – пьяно произнес Шрайнер. – Я, между прочим, не желаю пить ни за никакую чуму! И вообще, желаю знать, что происходит!

– Все вы желаете знать, что происходит. – Человек вытер губы рукавом, захрустел луковицей, опять-таки неизвестно откуда взявшейся. – Более того, все вы знаете, что происходит. Имеете некоторую информацию о протекающих процессах. Только этого недостаточно, необходимо осмысление происходящего. А вот с этим у вас большие проблемы. Потому что происходящее вам не нравится. Не имея же возможности влиять на происходящее, вы предпочитаете поставить преграду в своем сознании, перевести себя в состояние душевного сомнамбулизма. Сделать вид, что вы ничего не знаете, что вы заняты поиском первоисточника событий.

– Ничего я не знаю! – упрямо сказал Шрайнер. – Потому что все, кого я здесь встречаю, кормят меня вместо ответов на вопросы всякой галиматьей. Вот такой же, каковую вы только что произнесли. Да, я хочу знать, что является первоисточником событий! Что стало причиной того, что русские так изменились?

– Чума. Я же сказал тебе – чума.

– Какая еще чума? Чуму победили давным-давно! Все здоровы!

– Все больны, все. – Человек вяло махнул рукой. – Вирус сидит в душах. Он делает свое дело – то единственное, что умеет делать. Больны те, кто заражены. Больны те, кто пока не заражен. Больно человечество. И это естественно. Люди не созданы для того, чтобы жить вечно. Только Старик никак не может умереть…

Шрайнер тупо смотрел на человека. Он никак не мог понять, как этот тип выглядит. Вначале Шрайнеру казалось, что тот имеет вполне русскую внешность – квадратный подбородок, нос картошкой, голубые глаза, отстраненно глядящие из сеточки морщин. Теперь же типус больше смахивал на тощего старого индуса: кожа его стала темной, нос вытянулся, глаза почернели, длинные седые волосы висели пучками свалявшейся пакли из-под странного сооружения на голове, похожего на тюрбан. Человек был неопределенным. Тающие пятна тумана плыли над столом. Стул под Шрайнером качался, мерно вздымался и опускался на волнах дремлющего океана. Мутные стекла иллюминаторов бросали тусклые блики на дубовые стены.

– Куда мы плывем, старик? – спросил Шрайнер. – Куда? И кто правит нашим кораблем?

– Познание не всегда приносит радость, – устало сказал старик. – Вот так-то, Шрайнер. Путь заканчивается. Все приложили к этому руку. Все. И ты, Шрайнер, тоже. Вспомни, что ты натворил. Такова судьба. Даже я порой не в состоянии предугадать, что случится с людьми через несколько лет. Люди так изменчивы… Люди – дети хаоса. Энтропия является для них естественным состоянием, а любая попытка навести порядок оборачивается очередным шагом к гибели…

– Еще водки! – крикнул Шрайнер, повернувшись к стойке, и столкнулся с холодным взглядом бармена. Тот стоял рядом со столиком Шрайнера, сложив руки на груди.

– Хватит, – сказал бармен. – Бар закрывается. Два часа ночи. Вот ваш счет.

Шрайнер растерянно обвел глазами помещение. Их здесь было только двое – он и бармен. Стул напротив Шрайнера пустовал.

– Это кто был? – Шрайнер ткнул пальцем вперед. – Что за человек был?

– Где?

– Здесь. Сидел на этом вот стуле. Мы пили с ним водку.

– Здесь никого не было.

– Как – никого?

– Никого. Вы весь вечер изволили пить в одиночестве. Выпили две бутылки.

– Нет! Мы же с ним разговаривали!

– Вы разговаривали, – подтвердил бармен. – Причем разговаривали весьма громко. Такое здесь часто случается. Я каждый день вижу, как люди громко разговаривают сами с собой, особенно после второй бутылки.

Шрайнер поднялся на ноги. Тяжело оперся на стул. Волна спиртовых испарений, исходившая из его рта, дезинфицировала воздух в радиусе трех метров.

– Черт бы вас всех побрал, – сказал он. – И вас, бармен, в том числе. Вы – дети хаоса…

– Это вы – дети хаоса. – Бармен неожиданно улыбнулся в первый раз за сегодняшний вечер, блеснул ровными белыми зубами. – А мы – дети порядка, господин иностранец. Мы спасем вас. Если вы, конечно, не вымрете к тому времени от собственной глупости.

Шрайнер плюнул под ноги. Бросил деньги на стол и пошел к выходу.

* * *

Рихард Шрайнер спотыкался на каждом шагу. Непослушные ноги неожиданно бросали его то на проезжую часть, то снова на тротуар, то заставляли врезаться в стену. В поисках опоры Шрайнер пытался ловить руками проплывающие мимо деревья, но не всегда ему удавалось это – не раз он промахивался и падал на землю, обдирая ладони и локти.

Пьяный одинокий иностранец, бредущий по спокойной спящей России.

– Что, получил свое? – бормотал Шрайнер. – Доволен теперь, придурок? Надрался, да? Приблизился к решению мировых проблем? Старый безмозглый придурок. Несовершенный иностранец в мире совершенных нелюдей. Поезд уехал. Тебя ведь тоже звали, да? Почему ты не вспрыгнул на подножку?

Он получал новые шишки и ссадины с мазохистским удовольствием. Они отвлекали его, оттесняли телесной болью тоску, поселившуюся в душе.

Однако со временем туман, затрудняющий продвижение Шрайнера, начал мало-помалу рассеиваться. Движение, сжигающее алкоголь в крови, оказывало свое благотворное воздействие. И к пяти часам утра Рихард с удивлением обнаружил, что продвигается вперед по относительно ровной траектории. Еще он осознал, что ему страшно хочется спать. И что понятия не имеет, где находится.

Скорее всего, он попал в место, где люди уже не жили – квартал, предназначенный под снос. В некоторых окнах еще сохранились стекла, но трещины шли по серым панелям пятиэтажек и кучи строительного мусора неприятно резали глаз после стерильной чистоты центральной части города. Запах гниющих отбросов витал в воздухе. Рихард встал, оперся на тросточку.

«Мне не нравится это место, – решил Шрайнер. – Надо отсюда выбираться».

Он уже повернулся, чтобы идти обратно. И увидел в дымчатом предрассветном полумраке фигуру. Человек стоял и держал наперевес большую палку. Он глядел на Шрайнера.

Шрайнеру вдруг стало страшно. Он знал, что русские неагрессивны. Что они не могут напасть на человека. Но в этой фигуре было что-то зловещее. И палка была длинной и сучковатой.

Шрайнер повернулся и быстро заковылял дальше по улице.

«Ничего он мне не сделает, – лихорадочно думал он на ходу. – Наверное, это местный сторож. Сейчас я выйду на большую улицу и поймаю такси. Или просто встречу приличного человека и спрошу его, как лучше добраться до гостиницы. А этот урод… Это всего лишь ночное привидение. В Москве появились привидения. Но скоро запоют петухи и нечисть сгинет»…

Шрайнер уже почти бежал – насколько позволяла больная нога. И явственно слышал топот ног за спиной.

Стоп!!! Рихард снова встал. Он задыхался. Надо во всем разобраться, в конце концов! Это какое-то недоразумение.

Человек стоял совсем недалеко, метрах в пяти. Теперь Шрайнер четко видел его лицо. Маленькие, слезящиеся и часто мигающие глазки. Красная распухшая физиономия. Нечесаные серые волосы, стоящие дыбом. Грязные огромные руки, сжимающие длинную дубину. Рваная одежда. Раньше таких людей в этой стране называли бомжами. Но теперь таких просто не должно было остаться.

– Что вам нужно? – крикнул Шрайнер.

Оборванец молчал, перетаптывался с ноги на ногу. Он был бос.

– Хотите, я дам вам денег? Ну? Вы возьмете денег и не будете меня больше преследовать. Вы купите себе ботинки.

Человек медленно двинулся к Шрайнеру. По мере того, как он приближался, Шрайнер приходил во все больший ужас. Существо было не только грязным и невыносимо вонючим, оно совершенно очевидно было очень больным. Кожа казалась неестественно красной – с каким-то земляничным оттенком. Жидкость текла из носа, из воспаленных глаз, из трещин в углу рта, человек сочился водой как разбухшая губка. Выражение его физиономии было бессмысленным.

«Идиот, – решил Шрайнер. – Просто идиот с детства, к тому же подцепивший простуду. Сбежал, наверное, из какого-то приюта. Его скоро выловят. Русские не любят беспорядка».

– Ты русский язык понимаешь? – крикнул Шрайнер. Идиот приближался с молчаливым пыхтением. – Стой на месте! Я положу деньги на землю и пойду. А ты возьмешь их. За мной больше не ходи! Ты понял?

Шрайнер полез за кошельком. Оборванец вдруг сделал прыжок, разом преодолев оставшееся расстояние. Взмахнул своей дубиной и обрушил ее на плечо Шрайнера.

Легкий Шрайнер покатился по земле. Заорал от боли, пополз на четвереньках, выронив кошелек. Мощные руки схватили его за шиворот, подняли в воздух и кинули на стену дома. Шрайнер успел подставить ладонь, иначе разбил бы голову. Перекатился на спину и увидел прямо перед собой страшную раздутую рожу с заплывшими щелками глаз.

– Не надо деньги, – просипели толстые потрескавшиеся губы. – Надо мясо. Надо кровь. Твою кровь. Буду тебя есть.

Шрайнер завизжал, попытался пнуть монстра ногой в живот. Но тот с неожиданной ловкостью увернулся, отскочил в сторону. Шрайнер пытался встать, возил ботинками по земле, но сил не хватало.

– Ха. – Человек оскалил остатки желтых зубов. – Надо есть здоровое мясо. Тогда выздороветь. Ты здоровое мясо? Ты не чума?

– Я чума! – выкрикнул Шрайнер. – Я – больной мясо! Никто не может есть мой мясо! Все дохнут сразу! И ты сразу сдохнешь! Сдохнешь!

– Ха. Врешь. Ты здоровый. Это я чума…

Верзила вдруг насторожился, в глазах его появился животный страх. Он схватил свою палку и побежал по улице. На дорогу вылетел бело-синий эмобиль милиции. Оборванец уже почти нырнул в подворотню, но из окна машины высунулась черная трубка, тонкая молния сверкнула ослепительным разрядом, ударила его в спину. Человек свалился лицом на землю. От рваной телогрейки на его спине поднималась струйка дыма.

Дверца машины распахнулась, оттуда вышел офицер в шлеме и блестящей форме ярко-зеленого цвета, медленно двинулся к Шрайнеру. В руках его было непонятное оружие. Шрайнер никогда не видел такого.

Пристрелят?

– Не стреляйте, господин офицер, – просипел Шрайнер. – Я – иностранный подданный. Вы не имеете права…

– Вы сильно пострадали? – Офицер поднял черное забрало шлема и Рихард увидел его лицо – обычное, человеческое, даже сочувствующее. – Он не укусил вас?

– Нет…

– Ну слава Богу! – Офицер облегченно вздохнул. – Главное, укусить не успел. Давайте, я помогу вам.

Он наклонился над Рихардом, обхватил его, поставил на ноги осторожно и умело. Росту в офицере было почти два метра.

– Спасибо, – растроганно пробормотал Шрайнер. – Спасибо вам, что пристрелили эту тварь…

– Пристрелили? – Брови офицера удивленно поднялись. – Мы никого не убиваем. Этот несчастный обездвижен электрошокером, его доставят в клинику и будут лечить.

– Что с ним?

– Иммунный сбой. Такое случается – к счастью, достаточно редко. Выражаясь народным языком, это «дикий чумник». Ему проведут повторную вакцинацию. Его родные позвонили нам, сообщили о первых признаках заболевания, но он успел сбежать. Мы искали его четыре дня. Слава Богу, нашли. Видите ли, при иммунном сбое люди становятся похожи на диких зверей…

– Да уж…

– У вас все в порядке с прививками, я надеюсь?

– Я не привит.

– Не привиты? – Офицер отшатнулся от Шрайнера, как от больного. – Так вы что, иностранец?

– Да.

– А что вы здесь делаете, в этом районе?

– Мне никто не говорил, что сюда нельзя ходить. И вообще, я заблудился.

Офицер наклонился, поднял с земли бумажник Шрайнера. Вытащил оттуда идентификационную карту. Прочитал, задумчиво покачал головой.

– Понятно, – сказал он. – Так это вы – тот самый Рихард Шрайнер? Интересное у меня сегодня дежурство.

– Ну и что, что я Шрайнер?

– Садитесь в машину. – Офицер опустил бумажник Рихарда в свой карман.

– Никуда я не поеду. И отдайте мой кошелек!

– Я вас очень прошу, – отчеканил милиционер, – садитесь в машину, господин Шрайнер!

– А я не сяду! – злорадно закричал вредный немец. – И вы даже ничего мне сделать не сможете! Потому что не сможете поднять на меня руку! Потому что это будет проявлением агрессии! Ну, что вы сделаете? Что?

Офицер опустил забрало шлема. Затем схватил маленького Шрайнера за шиворот и поднял над землей. Понес его к машине безо всяких усилий. Немец неожиданно перестал брыкаться и орать – повис безвольно, как отсыревшая тряпка.

– Может быть, сами пойдете? – осведомился офицер.

– Сам пойду, – тихо сказал Шрайнер. – Только вот как насчет агрессии, господин офицер? Вы совершаете по отношению ко мне принуждение. Вы что, не прошли систему русского воспитания?

– Не считайте теперешних русских дураками, Шрайнер. – Офицер поставил Рихарда на землю и вручил ему тросточку. – И не делайте поспешных выводов о том, чего не знаете. Наша система слишком сложна, чтобы разобраться в ней с первого взгляда.

* * *

Шрайнера умыли, осмотрели, обработали царапины медицинским гелем. Обследовали его больную ногу и убедились, что ничего страшного с ней не произошло. Взяли анализ крови. Дали ему пилюлю, от которой мозги немедленно просвежели и избавились от вредных остатков алкоголя. Шрайнера привели в полный порядок.

– И что дальше? – спросил Шрайнер. – Теперь вы выпишете мне счет за медицинское обслуживание?

– Нет, – сказал офицер.

– Почему? Вы должны выписать мне счет. Я же иностранец.

– Скоро узнаете.

Офицер все так же опекал Рихарда. Не отходил от него ни на минуту, словно боялся, что Шрайнер сбежит.

Как отсюда можно было сбежать? Что это вообще за учреждение? Ни единого окна, светло-голубые матовые стены, стерильная чистота, самое совершенное медицинское оборудование. Больница? И в то же время: толстые, герметично закрывающиеся двери с электронными замками, телевизионные системы слежения, бдительно просматривающие каждый квадратный метр. Решетки, отделяющие один сектор от другого. И ни одного белого халата – только зеленая спецформа на людях, вооруженных электрошокерами. Тюрьма?

– Где я нахожусь?

– Скоро узнаете.

Как скоро наступит это «скоро»? Шрайнер извелся сидеть на стуле, под жестким светом люминесцентной лампы. Он пытался читать газету, но буковки нервно прыгали перед глазами. Он с удовольствием посмотрел бы «Телерос», но в этой камере не было даже телевизора.

– Дайте мне чего-нибудь успокоительного. Я нервничаю.

– Пока нельзя. Подождите.

– Ну сколько еще ждать-то?! – взорвался Шрайнер. – Чего мы ждем? Предъявите мне обвинение или отпустите! В конце концов, я – иностранный гражданин…

– Вот в этом-то у нас имеются некоторые сомнения, господин Шрайнер, – произнес офицер с неожиданной жесткостью. – Насколько вы знаете, подделка документов преследуется уголовно во всем мире.

– Да вы что! – Шрайнер захлебнулся от возмущения. – Вы тут совсем сбрендили на почве своей шпиономании! Позвоните в Германию, моей жене, Герде! Позвоните в Министерство Образования – меня там хорошо знают! В конце концов, меня официально пригласил ваш Московский Государственный Университет. Я получил грант! Я – профессор!

Только тут Шрайнер увидел, что дверь комнаты открыта, в ней стоит человек, опираясь на косяк. На полном лице человека было написано ехидное удовольствие, толстенькие ручки были сложены на груди. Огромный никелированный пистолет висел на поясе. Носок оранжевого ботинка постукивал по полу.

– Значит, теперь ты профессор? – сказал человек. – Не задавайся. Это я придумал такую хохму – назвать тебя профессором. Впрочем… Ты заслужил это звание. Хочешь стать Заслуженным деятелем науки Российской Федерации? Могу похлопотать о присвоении тебе ученой степени.

Шрайнер смотрел на толстяка с открытым ртом. Глаза его вылезли из орбит. Он знал, что может встретить этого человека здесь, в России. Но почему-то глупо надеялся, что этого не произойдет.

Давила подошел к нему и похлопал по плечу.

– Закрой рот, Краев, – произнес он. – Кишки простудишь, чувак.