Текст книги "Особо опасная особь"

Умник в самом деле мог бы потянуть на приличного, даже на хай-стэнда, если б не эклектика в одежде и не помятая обезьянья физиономия, давно уже требующая замены или хотя бы косметической подтяжки. Дорогущий костюм – черная двойка и белоснежная сорочка с галстуком-бабочкой – дополнялся грязно-зелеными кроссовками с носами из нержавеющей стали. На спине Умника притулился красный рюкзачок, от рюкзачка шли кабели – ныряли сквозь дыры, грубо прорезанные в пиджаке, а дальше, само собой, шли коже, присасывались к ней, пронзали ее и тянули свои отростки к межреберным нервам, к спинному мозгу. Хакерская снаряга – в приличных кварталах с такой лучше не появляться, загребут в два счета за использование запрещенной нейро– и мнемотехники, выдернут технику с корнями, с мясом, и припаяют лет пять-восемь лишения гражданских свобод. А еще у Умника были: пятнистая, цвета хаки бандана на голове, маленький блондинистый локон, падающий из-под платка на лоб, желтый хвост до середины спины сзади. И ни одной чешуйки перхоти. И бритвенно-острый гребень от затылка до лба, натягивающий ткань банданы.

– Волосы фальшивые, – уверенно сказала Лина. – Это не твой хайр. Ты лысый, да?

– Более чем лысый.

Умник сдернул бандану с головы и Лина узрела череп, сияющий хромом – металлическую сферу с гребнем вдоль срединного шва. Гребень, которым можно забодать любого с гарантированным летальным исходом. Череп, недоступный для мнемосканирования. Череп, от которого отскакивают пули.

Дорогая штука.

– Ты не просто лысый, – сказала Лина. – Ты крутой лысый.

– Я крутой, – сказал Умник. – А ты сомневалась?

* * *

Лина видела Биржу на фотографии. Единственное, наверное, здание в Синем Квартале, построенное за последние десять лет. И все равно обшарпанное, мрачное, вызывающее активное нежелание входить в него. Приземистый четырехэтажный дредноут с оконными проемами, заложенными кирпичом. У входа толпа курящих марджей – впрочем, со вкраплениями приличных людей, радующих взгляд своим цивилизованным видом.

– Подожди, покурить надо, – сказал Умник, остановившись в трехстах метрах от Биржи.

– Что, в Бирже покурить не можешь? – возмутилась Лина. – И вообще, сколько можно курить? Подумай о своих будущих детях…

– Поговорить надо, – уточнил Умник. – Здесь, а не там. Там слишком много ушей. К тому же ушей, усиленных электроникой.

– О чем поговорить?

– О деле, само собой. Ты в курсе, что я влетел из-за тебя сегодня на поллимона? Сегодня же я положу эти бабки в сундук, и у меня их больше не будет. И я тебе скажу, что буду сильно скучать по этим бабкам. Так что за тобой должок.

– Да, да, – Лина смутилась, опустила взгляд. – Извини, пока я не могу отдать тебе деньги. Поллимона – это очень много.

– Ерунда, – Умник махнул рукой. – Мелочь. Бантах продешевил. Отработаешь всю сумму за месяц. Ты того стоишь, сладкая леди.

– Что значит отработаешь? – Лина побледнела, невольно сжала кулаки.

– Как что? Сама не догадываешься?

– На панель меня пустить хочешь? – выпалила Лина. – Черта с два! Не надейся!

– На панель? – Умник глянул на Лину с недоумением. – Не говори такой херни, леди Лина, никогда больше не говори. Ты – хорошая детка, как я могу с тобой так поступить? Я тут напрягаю свои мозги, думаю, как лучше нам с тобой устроить бизнес, а ты несешь всякую херню!

– Ладно, извини…

– Я говорю о твоем деле, и больше ни о чем. О деле, с которым ты пришла сюда, на Биржу. Надо ж, какие ныне детки пошли… На панель, сказала она… Слова какие знают… Давай, выкладывай, леди Лина, и не серди Умника. Умник хороший, только не надо его сердить.

– Мне нужен хороший специалист по… – Лина замялась. – Ну, как это сказать…

– Говори как есть.

– Спец по снятию денег с банковского счета.

– У тебя чужая карточка? – Умник уловил суть с полуслова. – И ты хочешь обналичить чужие бабки?

– Да. Только это не чужие деньги. Мои. Один человек мне их подарил.

– Так в чем проблема? Пусть он их и снимет. И подарит окончательно.

– Он умер.

– Может, остались документы о наследстве?

– Какие, к черту, документы? Его убили.

– А карта – у тебя?

– Да.

– Покажи.

– Ее здесь нет, – торопливо сказала Лина. – Я, что, дурочка – тащить карту в Синий Квартал?

– Значит, дурочка, – заявил Умник. – Потому что карта у тебя с собой. И лежит она здесь, во внутреннем кармане комбеза. – Умник ткнул пальцем в грудь девушки. – Я это вижу. И даже вижу, чья это карта. На ней написано – Тутмес Афати. Так что давай карту, не бойся. Если бы я захотел отнять ее у тебя, сделал бы это давно. Только это не мой стиль – отнимать чужие карты у сладких приличных девочек. Совсем не мой.

– Как ты ее увидел? – глаза Лины полезли на лоб.

– Очень просто, – Умник не спеша развязал узел банданы, стащил ее с головы. – Любуйся, детка. Все поняла?

В блестящем черепе Умника, еще недавно цельном, появились два отверстия, в них светились любопытные красные глазки лазера.

– Сканер, – сказала Лина. – И что это значит? Ты меня сквозь одежду видишь? Я для тебя как голая? И как я тебе?

– Ты красотулька, – сказал Умник. – Просто супердевочка. Только вот грудная клетка вся в рубцах – похоже, тебя подстрелили из пистолета, а потом не заштопали как следует. Кто это тебя так?

– Так… Одна сволочь.

– Та же, что шлепнула Тутмеса?

– Она самая.

– Значит, старина Тутмес все-таки отбросил копыта… – Умник задумчиво покачал головой. – Три раза отбрасывал их, но не до конца, а теперь все же помер насмерть. Жаль. Забавный был чувак. Один из лучших биотехников. Свалил отсюда больше двух лет назад. Где его пришили?

– Извини, этого не скажу. Ты хорошо знал Тутмеса?

– Было у меня с ним несколько делишек… Было. Ладно, хватит пока об этом. Давай карту.

– Ты обещаешь, что не случится ничего плохого?

– Такого и господь Бог не пообещает, – ухмыльнулся Умник. – А что касается меня – не бойся, свинью не подложу. Никогда. Даю слово самого честного слика во вселенной.

– Тогда держи.

Лина расстегнула молнию комбинезона, достала твердый прямоугольник карты и протянула Умнику – почему-то сощурив глаза, едва не зажмурившись.

Как в омут прыгнула – бездонный, заполненный ледяной водой.

Похоже, она в самом деле начала путь в маргиналы. Сорвалась с горнего уступа, на котором так уютно обитала всю свою жизнь, отправилась в свободное падение в пропасть. И ни один мудрец на свете не мог предсказать, чем это закончится.

– Молодец, детка, – сказал Умник. – Молодец, леди Лина. Слушайся меня, и будет тебе за то счастье.

* * *

– Быстрее, быстрее, – бормотал Умник на бегу. – Ушастый, кажется, линяет – решил, что набрал работы достаточно. Мы должны перехватить его. Иначе не найдем потом две недели. Он такой, этот Ушастый, любит слинять надолго…

Умник несся по коридорам Биржи, бесцеремонно расталкивая людей. Лина ныряла в пустое пространство, образовавшееся за ним, и толпа тут же смыкалась за ее спиной. Сколько их здесь было – марджей и приличных? Не сосчитать. Море людей, разговаривающих одновременно – гул голосов, закладывающий уши, пестрые пятна вычурных одежд, физиономии, мелькающие мимо – чуднее не придумаешь. Спертый воздух закрытого безоконного пространства, табачно-марихуановый дым, висящий плотной удушливой завесой. Бетонные лестницы с общарпанными ступенями, балконы и антресоли, сваренные из ржавой железной арматуры, толстые трубы с огромными вентилями под высоким потолком, тонущим во мраке. Похоже, когда-то здесь был завод. Типичный антураж фантастического боевика.

Лина попала в фантастический боевик – с потрохами. И все, что оставалось ей делать сейчас – бежать за железноголовым сликом.

– Эй, – крикнула Лина, пытаясь не отстать от Умника. – Откуда ты знаешь, где сейчас этот твой Ушастый?

– Слышу его, – не поворачиваясь, крикнул Умник. – Сейчас идет по третьему этажу, в пятом блоке, базарит с каким-то чуваком. Уходят с Биржи. Я пытался связаться с ним – не получается, отключил связь, гад. Сейчас выйдем на него, еще немножко. Держись, детка, не отставай!

Ага-ага. Понятно. Лина уже обратила внимание, что ни у кого здесь не имелось ни видеоконнекторов, ни даже простых мобильных телефонов. Тем не менее марджи уверенно двигались в человеческой мешанине, находя нужных людей. И причина тому была проста – они слышали друг друга. Большая часть марджей была оснащена мнемоснарягой, официально запрещенной в Соединенных Штатах – блоки-рюкзачки за спиной, биокабели, идущие к нейроразъемам в коже, очки-гогглы и ушастые шлемы с антеннами. Лина подумала, что если бы вдруг сюда нагрянула полиция, то ей пришлось бы арестовать не меньше тысячи людей. Отправить их за решетку.

Почему-то Лина не сомневалась, что полиция здесь не появится.

Умник нырнул в узкий боковой туннель, свободный от людей, развил наконец-то приличную скорость и понесся вперед, пыхтя как паровоз. Лина бежала за ним – без малейших усилий, само собой. Чего-чего, а бегать она умела. А также умела дышать воздухом, бедным кислородом и насыщенным вонючими токсинами. Пожалуй, марджевскую Биржу можно было использовать как тренировочный полигон перед высадкой на другую планету.

– Ушастый! – рявкнул Умник, вырываясь на очередной лестничный пролет. – Стой, брат! Дело есть.

Лина разогналась не на шутку. С торможением дело по-прежнему обстояло не лучшим образом, в результате она налетела на спину резко остановившегося Умника, Умник толкнул Ушастого, миниатюрный Ушастый спикировал на своего собеседника – марджа, оставшегося в данной истории безымянным, – огромнейшего чувака бегемотоподобной комплекции. Ушастый врезался в живот большого чувака, амортизировал свой полет его толстым пузом, отскочил как резиновый мяч и приземлился на пол, приняв более или менее вертикальное положение.

– Эй, эй, – крикнул Ушастый, – что за спешка, люди? Я не понял!

– Прости, брат, – тяжело отдыхиваясь, проговорил Умник. – Мы тут гонимся за тобой по всей долбаной Бирже, а ты отключил связь и активно линяешь. Я ж тебе говорю – дело есть.

– Леди Лина, это Ушастый – сказал Умник. – Лучший биотехник в Синем Квартале. Или один из лучших. Или, во всяком случае, не самый плохой.

Ушастый вежливо кивнул головой и лопухастые его уши мотнулись вверх-вниз, как у маленького слоника.

Лина не выдержала, прыснула коротким смешком. Сапожник без сапог – вспомнила она чью-то, кажется русскую поговорку. Ушастый был биотехником, и стало быть, мог изготовить себе приличную физиономию или хотя бы заработать на косметическую операцию. Однако он предпочитал обходиться собственным, данным природой обличьем. А природа при создании Ушастого не поскупилась на выдумку, проявила богатство воображения и даже чувство юмора. Ушастый демонстрировал собой вырождающийся человеческий генофонд, о котором говорил Лине Виктор. Рост Ушастого не дотягивал до полутора метров. Редкие белые волосики покрывали розовый череп, формой напоминающий средних размеров дыню. Крючковатый нос, огромный рот, прорезающий лицо поперек тонкой, почти безгубой щелью. И, конечно, уши, выдающееся украшение, каждое размером в ладонь, морщинистое, с бахромой по нижнему краю.

– Никаких дел, – нервно сказал Ушастый. – Я занят на всю неделю. На весь месяц. Навсегда занят. У меня работы на сто лет вперед, а потом я сразу возьму отпуск. Я уже в отпуске, люди. Имею я право отдохнуть, а?

– Поехали к тебе, там все обсудим, – заявил Умник, игнорируя длинную, полную внутренних противоречий тираду Ушастого. – Поехали быстренько, время не ждет.

– Я же сказал – занят!

– Ты занят? – Умник вытаращился на Ушастого, как бы не веря своим глазам. – Ах ты занят… А я-то думаю – в чем дело? Что ж ты сразу не сказал, что занят? Если б я знал, что ты занят, тогда, конечно, не стал отвлекать тебя, великого, своими ничтожными проблемами. Пойдем, леди Лина, – Умник повернулся, собираясь уходить. – Пойдем, обратимся к Мидянусу. Он, конечно, не такой выдающийся биотехнарь, как маэстро Ушастый, но зато никогда не говорит старине Умнику, что занят. Для Умника у него всегда найдется время.

– Эй, подожди, – буркнул Ушастый, – ты что, к Мидянусу идешь?

– Как это ты догадался? Подслушивал, да? Пойдем, леди Лина. Мы идем к Мидянусу.

– Не ходи к Мидянусу, – сказал Ушастый. – Он мутант и придурок.

– В отличие от тебя? – осклабился Умник. – Пойдем, леди Лина. Здесь нас не любят. Бизнес нужно делать с людьми, которые нас любят. Мидянус меня любит, да. Любит как брата. Он сделает нам работу и получит кучу бабок. А маэстро Ушастый пусть идет в отпуск и отдыхает там, в этом своем отпуске.

– Ладно, сделаю я твою работу, – недовольно произнес Ушастый. – Сделаю. Только не ходи к Мидянусу.

– А ты нас любишь?

– Обожаю! – буркнул Ушастый. – Жить без вас не могу.

– Эй, как же так? – в разговор встрял толстый безымянный мардж. – Ты же обещал мне начать прямо сегодня, Ушастый…

– Сегодня не получится, – сказал Ушастый.

– А когда получится?

– Откуда я знаю когда? – взвизгнул Ушастый. – Ты видишь вообще, что творится? Глаза разуй! У меня запарка и все такое! Меня вообще нет, умер я. Иди к Мидянусу, он тебе все сделает. Все, что попросишь!

– А Мидянус сейчас, случаем, не в запое? – осторожно поинтересовался толстый.

– Мидянус-то? Да он всегда в запое! Какая разница? Иди еще к кому-нибудь. Только свали побыстрее, добром прошу, пока я совсем не разозлился.

Толстый грустно вздохнул и ретировался быстрым шагом, вихляя на ходу объемистым задом. Из чего Лина сделала вывод, что Ушастый тоже крут.

Везло ей сегодня на крутых марджей.

* * *

Дом, в котором обитал Ушастый, внешне не отличался от прочих полуразвалин Синего Квартала. Однако внутри оказался неожиданно чистым и даже, пожалуй, ухоженным. Лифт, правда, не работал, поэтому на второй этаж пришлось идти пешком. Вход на этаж был забронирован массивной металлической дверью. У звонка висела латунная табличка с выгравированной надписью: «Не звонить. Звонок не работает. Дома никого нет. Все спят, не будить». Ушастый оправдывал свое реноме противоречивого, но поистине занятого человека.

За дверью обнаружился длинный коридор – его зеленые стены несли на себе множество кабелей толщиной в человеческую руку, а также разноцветных проводов, проводков и проводищ. Ушастый угрюмо прошествовал к одной из дальних комнат, пинком открыл дверь и сказал:

– Проходите, дорогие гости. Располагайтесь с удобствами.

Располагаться было совершенно не на чем. Вся лаборатория площадью не менее тридцати квадратов была заставлена биотехническим оборудованием. Инкубаторы, заполненные полупрозрачным гелем – в них плавало нечто неопределенных форм, беззвучно бултыхалось, дышало, жило. Лина вздрогнула, на миг ей показалось, что она снова на астероиде Виктора Дельгадо, в одном из экспериментальных блоков. Посреди зала находился стол, облепленный порослью плоских мониторов. Ушастый немедленно занял кресло за столом – единственное в лаборатории, скинул туфли, положил ноги на стол, отчего мониторы, сидящие на толстых упругих стеблях, разом покачнулись.

– Уф-ф, это надо ж, как я сегодня устал, – сказал Ушастый. – Все ноги себе оттоптал.

Носков Ушастый не носил. Поэтому невооруженным глазом было заметно, что на правой ноге у него четыре пальца, а на левой – шесть.

– Не один ты ухайдакался, – заметил Умник. – Куда сесть-то можно?

– А, это… Сейчас сделаю. – Ушастый ткнул пальцем в клавиатуру и из коридора донеслось приближающееся гудение. Через несколько секунд в комнату резво вкатились два кресла на колесиках – гуськом, друг за другом. Одно из них тюкнуло Лину под колени и она свалилась в мягкие мебельные объятия, пахнущие свежедубленой кожей.

– Клево, – сказала Лина. – Сколько такие самокаты стоят?

– Нисколько. Все по бартеру, – сказал Ушастый. – Если наше дело выгорит, подарю тебе одно – то, в котором ты сидишь. Кстати, ты охренительно красива, детка. Никто тебе такого еще говорил?

– Пару раз говорили, – Лина вежливо улыбнулась.

– У тебя что-то странное с лицом. Нестандартная модель. Новый каталог, да? Кто делал тебе эту мордочку, киса?

– Никто. Сама такая выросла.

– Быть того не может. Иди-ка сюда, – Ушастый поманил рукой и кресло Лины шустро покатилось к нему. Лина не успела моргнуть глазом, как ушлый мардж протянул короткие кривые пальцы и начал ощупывать ее лицо.

– Невероятно, – бормотал он. – Натуральное личико, в самом деле. В Америке таких почти не осталось. Все – выродки, в генах сплошной мусор. Ты не русская, случаем, девочка?

– Почему русская?

– У русских запрещены геноприсадки. Напрочь запрещены. Такой вот у них недемократический тоталитарный режим. Зато они вырождаются не с такой ужасной скоростью как мы в чертовой стране Америке.

– Я полька, – сказала Лина. – Мой отец родился в Польше. И мама, кстати, тоже.

– Тогда понятно. У славян хорошая кровь. А как у тебя фамилия?

– Так я тебе и сказала, – Лина отпрянула от неприятно-холодных пальцев Ушастого. – Чего ты вообще привязался к моему лицу?

– У тебя, должно быть, неиспорченный набор генов. Интересные генчики… Слушай, детка Лина, можно я возьму у тебя капельку крови? Всего одну капельку.

– Нет! – Лина едва сдержалась от крика. Призрак Виктора снова замаячил перед ней во всей своей красе. Чертовы биотехники начинают сходить с ума, едва увидят ее. Всем нужны ее гены. Уже изрядно подпорченные, кстати.

– Я заплачу тебе, – азартно сказал Ушастый. – Заплачу бабки. Две штуки баксов – и всего за одну каплю крови. Можно даже без крови обойтись. Можно слюну. Просто плюнешь мне в пробирку, детка, и две штуки твои. Наличкой, само собой.

– Я же сказала – нет! – Лина оттолкнулась ногой от пола, и кресло ее покатилось назад. – Скажи ему, Умник, чего он пристал?

– Отстань от девушки, Ушастый, – сказал Умник. – Девушка у нас – благородная леди, чистых хай-стэндовских кровей, к тому же европейских, меньше чем за поллимона не плюется. Клади пятьсот штук на стол, и она все тебе здесь обхаркает. Понял?

– Жмоты вы, – заявил Ушастый. – За поллимона я тут отымею любую самую шикарную телку, хоть польку, хоть итальянку, хоть марсианку. Отымею прямо на полу. Подавитесь своей слюной.

– Слушай, Ушастый, – спросила Лина, – а почему ты такой… э… как это сказать…

– Почему я такой урод? – Ушастый ухмыльнулся, продемонстрировав кривые желтые зубы.

– Ага. Почему ты себе нормальное лицо не сделаешь? Ты же можешь.

– Да потому что я слик, сладкая леди. У нас особый стиль. У нас мутанты не правят себе морды. Ты прекрасно знаешь, что у вас, хай-стэндов, рождается полным-полно выродков – считай, каждый второй. Просто вам проводят биокоррекцию с раннего детства, и потому все вы выглядите как Барби и Стэны – загорелые, гладкие, с идеальными фигурами. Только все это ложь, милая леди. Ты берешь за руку двадцатипятилетнего красавчика с Беверли-Хиллз, и затеваешь с ним амуры, и не подозреваешь, что на самом деле ему давно за семьдесят, и рука у него искусственная, и держится старикан только за счет стероидов и геноприсадок. А потом он трахает тебя, и ты беременеешь, и рожаешь очередного выродка, и вкладываешь кучу бабок в то, чтобы он выжил, а потом еще кучу бабок в то, чтобы он выглядел как человек, а не как утконос. Это что, нормально, по твоему? Мы, слики, живем по правде, не штукатурим действительность, и потому видим ее такой, какая она есть. И потому – мы нормальные люди, а вы – промытые, брейнвоши…

– Все, хватит! – Лина махнула рукой. Надо же, задала обычный вопрос, а нарвалась на пламенную речь. – Ты не забыл, что у нас дело?

– Ну давай про дело, – нехотя произнес Ушастый. – Давай, чего у вас там?

– Карту обналичить, – сказал Умник, достал карту и кинул Ушастому. Ушастый поймал карту на лету, близоруко уставился на нее.

– Ух ты, – проскрипел он, – а ведь карта-то Тутмесова! Откуда она у вас?

– Леди Лина принесла. Говорит, что умер Тутмес, убили его. А карту он ей подарил.

– Что, правда убили? – Ушастый уставился на Лину.

– Правда.

– Смотри, чтоб без фуфла было, а то мы карту отмоем, а потом сам Тутмес появится – где, мол, мое бабло, где мои любимые баксики? А он чувак неслабый был, этот Тутмес, до того, как стать биотехником, знаешь кем он был?

– Федаином.

– Во-во. Именно.

– Тутмеса убили, – сказала Лина, на глаза ее навернулись слезы, она невольно всхлипнула, вытерла глаза рукавом. – Очень жаль, что убили, потому что Тут был очень хороший, очень. Очень добрый. Если б не он, я бы тоже не выжила.

– Ладно, не плачь, детка, – сказал Ушастый, – а то я тоже сейчас разрыдаюсь, такой вот я сентиментальный, чувствительный. Верим мы тебе, верим. Или делаем вид, что верим. Давай прогоним твою карту через тестер и узнаем, что она из себя представляет.

Он колдовал над компом минут пятнадцать. Лина извелась от ожидания, Умник же застыл, откинувшись на спинку кресла – ну да, чего ему скучать, с таким-то комплектом аппаратуры, встроенным в голову – хочешь, музыку слушай, хочешь, кино смотри – проекция видео прямо на сетчатку, никаких гогглов не надо. И рюкзак этот за спиной – считай, переносной бизнес-центр со всеми… Стоит такая снаряга миллиона три, не меньше. Интересно, а это больно, когда нейроразъемы устанавливают?

– Есть, – наконец-то сказал Ушастый. – Схвачено. Карта эта из банковской сети NBNY, стало быть наша, американская. Это вроде бы хорошо – ни в какие там Цюрихи и Амстердамы обращаться не надо. Именной счет на Тутмеса Афати действительно существует, и снять бабки можно именно по этой карте. Это тоже вроде бы хорошая новость, сами понимаете. Но вот, ребятки, новость совсем охренительная: сколько бабок на этом счету, точно сказать я не могу, но судя по ступени допуска, не меньше двухсот миллионов. Во всяком случае, начиная с этой суммы.

– Вау! – крикнула Лина.

– Чего вау? – расстроенно просипел Умник. – Лучше бы там лежала пара лимонов – и достаточно, и проблем бы не было. А так мы в полном пролете. Твоя карта годится только для того, чтоб раскладывать на ней дорожки из кокса.

– Какие еще проблемы?

– Ты что, не поняла про степень допуска? Объясни ей, Ушастик.

– Обычный счет, на котором лежит до пятидесяти миллионов, имеет первую ступень допуска и обслуживается достаточно просто, – сказал Ушастый. – Да что тебе говорить – сама знаешь, как это делается. Приходишь в банк, предъявляешь охраннику карту, он кивает тебе башкой – ага, мол, леди, снимай свои бабки. Вставляешь в банкомат карту, прикладываешься пальчиками к дигитосенсору, потом смотришь прекрасными глазками в сканер сетчатки. Охранник наблюдает, все ли нормально. Поскольку все нормально, получаешь свои денежки и сваливаешь. Вариант другой: карта чужая, но с такой же первой ступенью допуска. Ты приходишь к Ушастому, приносишь ему какой-нибудь биоматериал владельца этой карты. Например, его носовой платок с высохшими соплями, или грязные носки, или вообще что угодно, на чем есть клетки его организма. Кстати, биоматериал Тутмеса можно и не приносить – он есть в моей генотеке, хобби у меня такое – коллекционировать чужие генчики. Дальше происходит вот что: Ушастый берет клетки, и начинает клонирование. Со сто пятидесятой, предположим, попытки у него это получается. Занимает это, предположим, две недели. И теперь у Ушастого есть маленький эмбриончик – точная копия Тутмеса. Эмбрион растет в инкубаторе, причем растет очень быстро, потому что Ушастый – хороший биотехник, он знает, как заставить ткани расти с хорошей скоростью, к тому же он не любит ждать долго. И через месяц у нас есть такой вот плод, – Ушастый раздвинул ладони сантиметров на двадцать, – а больше нам и не нужно. Мы берем этого уродца, снимаем у него отпечатки пальцев и сканируем рисунок сетчатки. Конечно, они не совсем такие, как у взрослого Тутмеса, но это не проблема. Потому что мы закладываем эти рисуночки в комп, и несложная программа тут же выдает их нам такими, какими они будут у взрослого – в любом указанном нами биологическом возрасте. И вся эта процедура называется «подготовка к геновзлому». Слышала когда-нибудь такое словечко?

– Нет, – сказала Лина.

– И вряд ли могла услышать. Геновзлом – преступление второй степени, приличные люди такими делами не балуются.

– А что будет с этим… с ребеночком? – спросила Лина.

– Это не ребеночек, – сурово заявил Ушастый. – Это всего лишь биообразец. Его, естественно, утилизируют после использования. Чтоб не оставалось улик.

– А если его не убивать, а продолжать выращивать? Можно получить настоящего Тутмеса?

– Да легко, – усмехнулся Ушастый. – Если будем инкубировать клон в течение целого года, то получим копию Тутмеса – подростка с биологическим возрастом лет пятнадцать, абсолютного идиота, с кучей генетических дефектов и внутренними органами, неспособными к функционированию. Если вынуть его из инкубатора, он откинет копыта через пять минут. И обойдется такое удовольствие миллионов в шесть. Тебе это надо?

– Бр-р… – Лина зябко повела плечами. – Ты лучше про взлом расскажи – чего там дальше-то?

– Дальше просто. Мы изготавливаем, детка, виниловые отпечатки и приклеиваем их на твои красивые пальчики. А также делаем специальные контактные линзы, и ты вставляешь их в глазки. И можешь считать себя Тутмесом. Идешь к подходящему банкомату, мило улыбаешься охраннику, инициируешь карту, прикладываешься пальцами, смотришь в сканер. Когда луч сканера дотрагивается до линз, они проецируют в ответ рисунок сетчатки Тутмеса – так вот они правильно устроены. И в карман твой сыпется большая куча баксов. Только на этот раз так не получится.

– Почему?

– Потому что на счету Тутмеса валяется не меньше двухсот лимонов. И это значит – вторая ступень допуска. Ежели не третья, хотя в нашем случае это уже не имеет значения. Потому что отпечатки пальцев вместе с сетчаткой при таком допуске – детский лепет на лужайке. При второй ступени тебе действительно нужно быть Тутмесом – биологически. Ты думаешь, в банках дураки сидят? Вот, смотри, – Ушастый поднял вверх карту Тутмеса. – Что это такое? Просто кусок пластика с магнитной дорожкой. Если каждая хитрая белая девочка будет приходить с такой, и пытаться снять со счета больше двухсот лимонов, и выдавать себя при этом за сорокалетнего чернокожего, то банки быстро останутся с голой задницей, не так ли? Поэтому с тобой там даже разговаривать не будут – загребут в каталажку и вызывай адвоката.

– А если найти кого-нибудь, похожего на Тутмеса? Переделать ему лицо. Это ведь не так сложно. Ну я, конечно, теоретически говорю…

– Теоретически… – хмыкнул Ушастый. – Видали мы таких теоретиков. Я тебе еще раз говорю – клиент проходит биологическую идентификацию. Когда Тутмес открывал счет, то ему вежливо предложили сдать десять кубиков кровушки и пройти простенькую, неглубокую мнемозапись. И он выполнил все это, конечно, иначе хрен бы ему открыли счет. И даже если наш фальшивый африканец будет иметь стопроцентную рожу Тутмеса, то биотест ему не пройти. Так что забудь все это, детка. Может, у тебя есть другая карта старины Тутмеса, попроще, не такая навороченная?

– Другой нет, – сказала Лина убитым тоном.

– А бабки, небось, нужны?

– Нужны…

– Тогда повторяю свое предложение. Плюнь мне в пробирку. Четыре тысячи дам. Ладно, пять тысяч – так и быть. Пойдет?

– Нет, – сказала Лина, – Нет.

Ушастый поднялся и вразвалку поковылял к девушке. Лине показалось, что она услышала, как заскрежетали его подагрические суставы.

– А ведь ты что-то темнишь, детка, – проскрипел Ушастый. – Почему не хочешь оставить мне свои клеточки? Ты не из копов, случаем? Это, знаешь ли, как-то подозрительно. Очень подозрительно…

– Она не коп, – бросил Умник, тоже поднимаясь из кресла. – Я прозвонил ее. Если б не прозвонил – не привел бы сюда, сам знаешь. Поэтому не говори чушь и не обижай мою клиентку.

– Кто она на самом деле? Ты знаешь?

– Знаю. Но тебе не скажу.

Лина недоуменно хлопала глазами – что ей еще оставалось делать? Прозвонил? Это еще что такое?

– Пойдем, Лина, – сказал Умник, в первый раз назвав ее просто по имени, безо всяких «леди» и «детка». – Пойдем. Не бойся Ушастого, он хороший чувак, но нам здесь нечего делать.

– Забавные дела происходят, – сказал Ушастый. – Забавные, брат.

– Извини, что зря побеспокоили, брат. Сколько с меня?

– Двести.

– Ладно, что там две сотни? Возьми пятьсот.

– Ну давай…

Умник отсчитал Ушастому пять бумажек. Потом молча пошел к выходу. Лина поплелась за ним.

Голова ее гудела от переизбытка информации. И очень хотелось есть.

* * *

– Лина, уже поздно, – сказал Умник. – Три часа ночи. Останься у меня, а завтра поедешь домой.

– У тебя в постели? – усмехнулась Лина.

– Нет. У тебя будет своя комната. Приличная комната. Не хуже, чем у вас, хай-стэндов. Даже лучше.

– Я поеду, – сказала Лина. – Я дико устала. Но еще дичее хочу домой.

– Как ты доберешься? Сабвей уже не работает.

– Поймаю такси.

– Такси? – Мардж покачал головой. – Забавная ты, Лина. Я никак не пойму – тебе надоело жить или ты вправду ничего не боишься?

– Очень хочу жить и боюсь всего на свете.

– Я отвезу тебя.

– На чем?

– На мотоцикле. У меня хороший байк.

– Не надо. Не хочу, чтобы ты знал, где я живу.

– Боишься меня?

– Боюсь. Наверное, ты хороший, Умник. Но все равно все вы, слики, ненормальные.

– Я и так уже знаю, где ты живешь.

– Знаешь?

– Вудсайд, Тридцатая улица, строение сто восемнадцать, – сказал Умник. – Приличное местечко, ничего не скажешь. А еще я знаю, что зовут тебя Хелена Горны, что твой отец – Джозеф Горны, польский эмигрант, в отрочестве звался Юзефом Горным, и что он генеральный директор «Маунтин скиллз». Знаю, что ты скип-пилот и работала в «Скайкроссе»…

– Ты сволочь, – бросила Лина, повернулась и пошла прочь.

– Подожди! – Умник бросился за ней, схватил за руку. – Зря обижаешься, Лина. Так положено. Ты пришла в Синий Квартал, я твой гид, ты мой клиент. Гиды – слики высшего сорта, Лина, у них свой кодекс. Гиды никогда не спрашивают сведений о клиента, это невежливо, непрофессионально. Гиды узнают все сами. Я отвечаю за тебя всем, Лина, – своими деньгами, своей репутацией. Отвечаю перед сликами за тебя, отвечаю за сликов перед тобой, гарантирую твою неприкосновенность. Как я мог не проверить тебя? Я что, псих, самоубийца?

– Откуда ты все узнал обо мне?

– Как откуда? Из сети. Знаешь, почему мы называем вас промытыми? Потому что вся ваша жизнь на виду, она прозрачна как вода. Все, что вы делаете, учитывается и записывается в архивы. Вам наплевать на это, вы знаете, что ничего плохого в этом нет, что это способствует предотвращению преступлений, что государство гарантирует конфиденциальность полученных сведений и так далее…

– Оно действительно гарантирует конфиденциальность, – зло сказала Лина. – И если ты узнал все это, значит, ты взломщик, хакер, преступник. Знаешь, как я себя чувствую? Как будто ты в белье моем покопался. Понравились тебе мои трусы, да?