Текст книги "Инквизитор Светлого Мира"

Никто не знал, что Вальдес жил насыщенной, полнокровной жизнью, в которой немалое место уделялось ярким чувствам и даже страстям. Никто не знал об этом, потому что вся эта жизнь протекала только внутри него и не находила выхода наружу. Да и к чему это было – предъявлять свой внутренний мир посторонним людям? Тем более, если твой мир может показаться другим людям извращенным и даже отвратительным?

Вальдес давно убедился в том, что родился не в свое время. Ему следовало родиться в том же месте – на юге Испании, но гораздо раньше – в шестнадцатом веке, в эпоху позднего средневековья, когда грехи людей в католической стране не процветали, а наказывались должным образом. Он твердо знал, кем он был бы, родись он в эту замечательную эпоху. Он стал бы инквизитором. Он часто представлял свой жизненный путь, размышляя бессонными ночами. Он стал бы смиренным послушником Доминиканского ордена. Он одел бы бурую рясу с балахоном. Он выбрил бы на макушке широкую проплешину, называемую тонзурой. И он быстро показал бы свое рвение в делах защиты истинной веры. Ибо предназначение истинно преданных служителей божиих заключается в преследовании ереси. В отыскании тех, кто думает неправильно, молится неправильно, не соблюдает правильных порядков и даже хотя бы имеет в душе сомнение в правильности предписанных постулатов. Предназначение истинных ревнителей веры состояло в отыскании еретиков, допросе их, сопровождающимся применением самых жестоких пыток, и, в конечном итоге, в наказании, самым лучшим из которых является сжигание живьем на костре. Ибо сказано еще у Иоанна: "Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь; и они сгорают". Огонь очищает грешные души в стократ лучше, чем что-либо другое.

Вальдес все еще считал себя ревностным христианином, но давно уже не ходил в местную церковь. Он понял, что все современные священнослужители, впрочем, также как и их паства, являются еретиками, забывшими истинную веру и продавшимися Дьяволу. Уверенность в этом была положена много лет назад разговором со священником их прихода, отцом Бенедиктом. После одной из служб юный Вальдес остался в соборе и подошел к священнику, которого дотоле очень уважал.

– Падре, – сказал он, – люди на этой земле грешны и лживы.

– Да, это так, сын мой, – со вздохом согласился отец Бенедикт. – Люди грешны. Ты не первый, кто приходит к такому заключению.

– Грехи должны быть наказаны! – с жаром произнес Вальдес.

– И это тоже верно. Грешникам будет воздано должное, если они не одумаются, и не покаются перед Богом. К счастью, всем нам дано право исповеди и покаяния. Господь милостив, он любит людей, своих детей несовершенных, и всегда готов принять в объятия свои истинно раскаявшихся, как бы ни были греховны их деяния.

– Но ведь это же неправильно, падре! – воскликнул Вальдес. – Покаяние всех ваших прихожан неистинно! Они выполняют простую формальность – лживо изображают, что сожалеют о грехах своих, чтобы получить очередное прощение и снова грешить в стократ хуже!!!

– Что ж поделать? – падре смиренно пожал плечами. – Человека нельзя заставить искренне верить – можно только принудить его к определенным процедурам. Но к счастью, существует свет истинной веры, и он пробивает свой путь к душам даже самых закоренелых грешников…

– Можно, можно заставить! – заорал Вальдес, отчего священник вздрогнул. – Нельзя уповать только на провидение Божие! Человек, живущий вне страха, будет делать только то, что ему хочется, и жить, таким образом, в грехе и разврате! И, закрывая на это глаза, мы совершаем величайшее преступление перед Богом, ибо без борьбы отдаем его душу Диаволу!

Отец Бенедикт снова вздрогнул, услышав имя Врага человеческого.

– И как же ты предполагаешь заставить человека искренне верить, сын мой? – поинтересовался он настороженно.

– А так же, как это делалось в века истинной святой веры! Надобно допросить грешника, и если видим мы, что он лжет, и, тем более, упорствует в своих отвратительных заблуждениях, необходимо применить к нему телесное наказание…

– Ты имеешь в виду пытки? – спросил отец Бенедикт, слегка наклонив голову и с любопытством разглядывая молодого Диего Санчеса. Он, кажется, начал понимать, о чем идет речь.

– Именно так! – с облегчением сказал Вальдес. – Хороший христианин радуется, когда видит страдания грешников! Вспомните, как сказал Святой Григорий: "Счастье попавших в рай не было бы полным, если бы они не могли бросать своих взглядов за пределы рая и радоваться при виде страданий их братьев, пожираемых вечным огнем"…

– Довольно, хватит! – священник махнул рукой, по лицу его скользнула тень невольного отвращения. – Ты заблуждаешься, Диего! Хороший христианин – тот, кто научился любви, а не ненависти. Я понимаю, о чем ты говоришь. Века инквизиции… Это было не лучшее время существования нашей церкви. Я думаю – самое худшее ее время. К счастью, мир наш меняется, и люди научились отличать зерна от плевел. Нравы смягчились, и веротерпимость восторжествовала. Мне кажется, что в этом и заключается победа истинной веры – той, что принес нам Иисус. Веры, которая призывает к любви…

Вальдес хотел сказать еще много убедительных слов в защиту старой церкви и инквизиции, но не сказал ничего. Он вдруг понял, что священник, стоящий перед ним, никогда не поймет суровой правды. Что падре находится в плену сладких иллюзий, навеянных Сатаной. То, что сейчас произносил отец Бенедикт, нисколько не отличалось от проповедей нечесаных и распутных хиппи. Мир и любовь спасут мир… До чего ж глупо!

Только огонь и железо могли очистить этот мир от скверны.

ГЛАВА 3

И все-таки однажды случилось нечто, что выбило Вальдеса из колеи. Он перестал чувствовать себя самим собой – тем Вальдесом, каким он привык быть. И отчасти он даже обрадовался этому.

Вальдес влюбился.

Это произошло, когда ему было уже тридцать три года. Да-да, ему стукнуло тридцать три, но не ищите в этом никаких аналогий – просто так уж получилось. Вальдес влюбился и одновременно начал предпринимать отчаянные попытки, чтобы вырваться из замкнутого круга жизненных ограничений. Запретов, которые он сам для себя придумал и выстроил вокруг себя, как забор.

Вальдес увидел эту девушку в Севилье – столице Андалусии. Он приезжал в этот город регулярно – пополнить запасы своих книг. Он любил побродить по Севилье – красивому и древнему городу. Когда-то Севилья была населена маврами – говоря по-современному, арабами. Испанцы называли их тогда не слишком приличным словечком – мудехары. Именно арабы выстроили белые дома с маленькими окошками, глухие стены, соединяющие кварталы, башни минаретов и мечети, переделанные позже в католические храмы. Вальдесу было приятно любоваться красотой, дышащей преданиями древности. А еще приятнее было думать о том, что нечестивых псов-мавров все-таки выкинули за море.

Началось все с того, что испанских мусульман начали крестить насильно. С теми, кто не захотел принять правильную, католическую веру, поступили просто и справедливо: всех мужчин убили, женщин продали в рабство, а детей крестили. Но крещеные арабы сохранили в своих злокозненных душах ядовитые семена ислама – неспроста их звали не испанцами, а презрительным именем "мориски". Мориски смешивали христианские и мусульманские обряды и втайне молились пророку Магомету. Они разговаривали на своем варварском языке, читали свои книги, написанные арабской вязью, запирали по пятницам двери своих домов, а в мусульманские праздники устраивали пения, именуемые zambra. Такое безбожие творилось много десятков лет. Но в середине шестнадцатого века инквизиция восстановила справедливость. Отвратительных морисков привлекли к ответственности перед Богом. Их подвергли суровому допросу, и, конечно, оказалось, что все, кто имел хоть дальнего предка из мавров, оказался скрытым магометанином. Морисков подвергали публичному покаянию, конфисковывали все их имущество в пользу государства, церкви и инквизиции. Их десятками тысяч переселяли в области, свободные от мусульманской заразы. Их обращали в рабство, секли розгами на площади и ссылали на пожизненную каторгу. Нераскаявшихся или неправильно покаявшихся сжигали. Это было так замечательно! Вальдес завидовал католикам, жившим в то прекрасное время. Настоящим католикам.

Была еще одна причина, по которой Вальдес часто приезжал в Севилью. Он любил ходить в Музей Истории. Несколько залов, рассказывающих о средних веках и Святой инквизиции, были изучены им досконально. И все же он не мог удержаться – посещал их снова и снова, как некий эквивалент храма, заменитель церкви, которую он отверг для себя.

В зале, посвященном пыткам, он и увидел эту девушку. Вальдес только что закончил перерисовывать в тетрадь конструкцию пыточного устройства под названием "Испанский сапог". Он повернулся в сторону и увидел ее. Она занималась тем же, чем он. Она присела на корточки, положила на колено маленький блокнот и старательно выводила в нем линии, копируя устройство ножных колодок. Изгиб ее длинных загорелых ног был необычайно соблазнителен. Ее мини-юбка была так коротка, что позволяла увидеть черные трусики. Но не это взволновало Вальдеса – мало ли видел в своей жизни девчонок в трусиках и без оных? Его потрясло выражение ее лица. Язычок ее то и дело пробегал по розовым пухлым губам, а ресницы полуприкрытых век вздрагивали. Вальдес готов был поклясться, что девушка получала какое-то свое, особое удовольствие. И удовольствие это носило эротический характер.

В этот момент Вальдес испытал такое возбуждение, что вынужден был немедленно повернуться лицом к стене, чтобы спрятать от окружающих резко изменившуюся конфигурацию своих брюк. Он вытаращился на картинку прямо перед ним так яростно, что глаза его едва не вылезли из орбит. Он глубоко вздохнул и попытался очистить свои мысли.

Через пять минут ему удалось справиться с приступом вожделения. Он повернулся назад, ожидая, что девушка уже покинула зал. И столкнулся с ней лицом к лицу.

"Я сейчас чуть не кончил, глядя на тебя. Как насчет того, чтобы перепихнуться?" – такие слова мог он сказать ей сейчас. Более того, он должен был сказать ей именно это, действуя в соответствии с обычным своим стандартом поведения. И не смог сказать ни слова.

Девушка уже не выглядела возбужденной. Наверное, она уже получила свое удовольствие и расслабилась. Она просто стояла и рассматривала стенд с литографиями. И все же она волновала Вальдеса. Невысокого роста, с гладкими каштановыми волосами, подстриженными в манере "Сэссун", девушка была одета в короткую юбку и ярко-желтую майку с широким горловым разрезом, через который виднелись тонкие бретельки черного лифчика. Нос ее был чуть длинноват, как это случается у испанок, но вполне гармонично смотрелся на аристократичном лице с большими глазами.

Вальдес неохотно общался с незнакомыми людьми, но когда ему приходилось это делать, не испытывал ни малейших комплексов. Он всегда чувствовал некоторое свое превосходство перед остальными представителями рода человеческого. Однако сейчас он почему-то оробел.

Девушка сама повернулась к нему.

– Здесь вкралась ошибка, – сказала она, показав пальцем на надпись на стенде. – Неправильная дата. Впрочем, никто не замечает этого.

– Я знаю, – сказал Вальдес. – Здесь написано, что 29 мая 1484 года Папой Сикстом IV была издана булла, в которой он назвал святотатственным мнение лиц, каковые утверждают, будто папские индульгенции касаются лишь епитимьи и не освобождают от обычных кар. На самом деле эта булла вышла 9 мая. Здесь опечатка, наверное.

– О, я вижу, вы хорошо знаете историю! – девушка посмотрела на Вальдеса с интересом. – Вы ученый, да?

– В некотором роде… – уклончиво ответил Вальдес. – А вы? Вы изучаете Инквизицию?

Вальдес обладал красивым тембром речи – чувственные нотки, придающие эротический оттенок любому слову, произнесенному им, были важной составляющей его успеха у женщин. Слово "инквизиция" он произнес так, как можно было бы произнести "Te quiero"[7]7
  Я тебя хочу (исп.)


[Закрыть] на ушко любимой.

Девушка слегка порозовела, но все же не отвела взгляд.

– Я – студентка, – сказала она. – И я пишу курсовую работу, посвященную заблуждениям и жестокости инквизиции. Вы не находите, что все это отвратительно?

Она ткнула пальцем в толстое стекло стенда. Показала на гравюру, изображающую обнаженную женщину, распятую на колесе вниз головой.

– О да, – кивнул головой Вальдес. – Это ужасно! Это просто отвратительно!

В его "отвратительно" прозвучало такое горячее вожделение, что его хватило бы, чтоб растопить лед в холодильниках всего средиземноморского побережья.

– Хм! – девушка покачала головой. – Слушай, а ты странный парень! Как тебя зовут?

– Вальдес.

– Это фамилия, – произнесла она утвердительно – как человек, который не только знает многое на этом свете, но и уверен, что имеет правильное во всех отношениях мнение. – Вальдес – это фамилия. А имя?

– Вальдес. Вальдес – это все. И имя, и фамилия. Я просто Вальдес.

– В честь Великого Инквизитора?

– Да, Великий Инквизитор. Только это не в честь него. Он – это и есть я. Я снова родился – так было предписано судьбой.

– Снова родился?.. – Девушка озадаченно потерла пальцем переносицу. – Но ведь это уже не христианство, да? Реинкарнация – это что-то индуистское. Или, по крайней мере, это можно отнести к манихеизму…

– Это не имеет значения. – Вальдес старался сдержать свою тонкогубую усмешку, не дать ей выползти на лицо, чтобы не испугать девушку. – Не думай, что я псих. Я нормальный человек. Я не извращенец. Только… Знаешь, у каждого в душе есть что-то свое, отличающее его от других. Это – мое. Я – Вальдес. Не знаю, почему я говорю тебе это. Я ни с кем не разговаривал так… Извини.

Он опустил глаза. В сегодняшнем разговоре все было как-то не так. Все то, что обычно возвышало его над ничтожными тварями, называющими себя людьми, куда-то испарилось. Был в этой девушке некий секрет, делающий ее равной ему, а может быть, и ставящий ее выше Вальдеса.

– Меня зовут Кристина. – Девушка протянула руку и Вальдес осторожно пожал ее, боясь повредить тонкие косточки своей рабочей лапищей, привыкшей к железу. – Ты кто, Вальдес? Ты не ученый, хотя и знаешь историю. Ты не артист, хотя голос у тебя как у артиста. Ты наверное, кузнец? У тебя такие огромные руки… Почему ты интересуешься всеми этими плохими вещичками – инструментами для пытки человеческих тел? Ты знаешь, какую боль они могут доставить?

– Я делаю их. – сказал Вальдес. – Только ты не подумай… Не для пыток – конечно, нет. Я делаю их для музеев. Вот посмотри, – он показал на железную маску в соседнем стенде. – Это моя работа. Это настоящая маска, но она очень старая, ее неправильно хранили и она почти развалилась от ржавчины. Там внизу – надпись, что она отреставрирована. Я отреставрировал ее.

Это было чистой правдой. Вальдес отреставрировал или изготовил по пришедшим в негодность образцам орудия пыток в десятках музеев южной Испании. Ему платили за это неплохие деньги, потому что он был лучшим специалистом в этой специфической области. Но правдой было также и то, что в комнате у Вальдеса находился целый арсенал великолепно сработанных приспособлений для пытки – совершенно новых и пригодных к употреблению в любой момент. Среди них были традиционные, изобретенные в средние века, а также не известные никому – придуманные лично Вальдесом. Даже стул, на котором сидел Вальдес, был креслом для пыток, обтянутым, правда, толстым войлоком – для маскировки и для того, чтобы не уколоть себе задницу конусовидными шипами. А если бы вы сдернули матрас с кровати Вальдеса, то обнаружили бы, что она представляет собой "кобылу" – пыточный станок для растягивания тел, снабженный веревками и воротом.

– Здорово! – Кристина вглядывалась в маску, о которой только что говорил Вальдес. – Прекрасно сделано! Слушай, тут совсем не видно, где старые части, а где новые. Все одинаково старое…

– Железо после проклепывания покрывается специальным составом, – сообщил Вальдес. – Все сделано под старину…

– Ну ладно. – Кристина выпрямилась, откинула прядь волос, упавшую на лоб. – Мне пора идти. Пока, Вальдес. Приятно было познакомиться.

– Пока…

Вальдес стоял и смотрел, как девушка уходит из зала. Потом он подошел к окну и дождался, когда она вышла из здания. Неожиданно она подняла голову и посмотрела вверх, на окно, у которого он стоял. Почувствовала его взгляд? Вальдес помахал ей рукой. Она не ответила.

Какой-то парень, похожий на араба, подошел к ней и они ушли вместе.

Не из-за чего было переживать Вальдесу. Совершенно не из-за чего! Мало ли на этом свете симпатичных девчонок? Во всяком случае он, Вальдес, не испытывал в них недостатка. Но теперь он почувствовал в душе пустоту – неприятную, сосущую, как неудовлетворенный голод.

Вальдес обнаружил, что равновесие в его жизни нарушилось. И причиной тому стала девушка по имени Кристина.

* * *

Он снова встретил Кристину через неделю. И это не было случайностью. О какой случайности может быть речь, если Вальдес провел почти всю неделю в Севилье? Он бродил по залам Музея Истории, а еще больше времени провел, подпирая стенку недалеко от входа в музей. С этого места хорошо было видно каждого входящего, и Вальдес готов был поклясться, что Кристина не могла проскользнуть незамеченной. Она просто не приходила.

Он даже позвонил в университет, на исторический факультет, и узнал, что защита курсовых работ состоится через десять дней. Значит, она еще писала свое исследование, и был шанс, что она снова появится в музее. Более того, Вальдес чувствовал, что не только необходимость в изучении материала привела Кристину в это место. У нее была своя тайна, свой личный позыв, доставляющий ей чувственное наслаждение, и этот позыв обязательно должен был привести ее снова к стендам с орудиями пыток.

Вальдес ждал. Правда, Хавьер, изрядно постаревший в последние годы, ворчал по поводу того, что пасынок его бессовестно прогуливает работу и от этого страдает дело. Но Вальдес решил эту проблему просто. "Хорошо, папа, – сказал он. – Я у тебя больше не работаю. Не обижайся, но это так. Это должно было случиться рано или поздно – я должен найти себе другое место работы. Кое-что изменилось в моей жизни. Я больше уже не могу жить так – работать в нашей мастерской шесть дней в неделю, читать книжки до часу ночи, и ровно восемь раз в месяц – каждую среду и каждую субботу – спать с девчонками, которым я плачу за это деньги. Я не хочу так прожить до старости. Что-то случилось со мной"…

Отчим Хавьер был единственным человеком, к которому Вальдес испытывал симпатию и глубокую привязанность – намного большую, чем к своим настоящим родителям. Может быть, так случилось потому, что добрейший толстяк был единственным, кто любил странного Вальдеса таким, каким он был, и допускал его безусловное право быть таким, каким он только и мог быть. И в этот раз Хавьер в полной мере проявил свое понимание. Он только развел руками, грустно улыбнулся и сказал: "Ну что ж поделать? Ладно"…

Конечно, Хавьер мечтал передать дело свое сыну (а он считал Вальдеса своим сыном). Но он давно уже видел, что Вальдес не укладывается в стандарты, предписанные для выполнения обычным людям, и, стало быть, вряд ли сможет справиться с обязанностями хозяина автомастерской.

Впрочем, это уже выходит за рамки нашего рассказа. Хавьер Кальдерон, каким бы хорошим человеком он ни был, покинет наше повествование, и мы даже не узнаем, на каком кладбище его похоронили. Мы вернемся к нашему симпатяге Вальдесу и увидим, как он стоит в западном квартале Севильи, и видит, как к двери музея быстрым шагом подходит Кристина, и дергает за бронзовую ручку в виде кольца, и входит внутрь, и глаза Вальдеса округляются, и сердце его начинает биться так громко, что стуком своим вспугивает стайку голубей. Стало быть, Вальдес дождался.

Каким бы мучительным не был процесс многодневного ожидания, проблема, перед которой оказался Вальдес после того, как дождался Кристину, оказалась еще труднее. Теперь, через неделю, проведенную в размышлении о своей жизни, Вальдес был уверен, что не может жить без этой девушки. Неважно, что она была красивой – она могла бы быть и абсолютной уродиной. Он не мог жить именно без нее. Как он мог объяснить ей это сейчас – он, неотесанная деревенщина – девушке с хорошим образованием? Вальдес не мог рассчитывать на свое безусловное обаяние, на свою экзотическую внешность и даже на свой соблазнительный голос. Все это не сработало бы сейчас.

Что? Что? Что?

Вальдес делал свои шаги по направлению к двери музея. Он вовсе не находился в состоянии паники. Влюбленность, поразившая его неожиданно, как грипп, наделала кровоточащих царапин в его душе, но отнюдь не лишила разума. Напротив, сейчас он был сосредоточен и собран, как в момент смертельной опасности. Вот только никак не мог найти в своем жизненном опыте готового сценария, по которому мог бы провести предстоящий разговор, а ничего нового в голову не приходило.

Он и не стал придумывать ничего нового. Он просто прошел в зал и обнаружил, что Кристина сидит на корточках у стенда, зарисовывает в альбом какое-то очередное орудие пытки и ловит свой кайф. Она не теряла времени. Еще бы – она не появлялась в этом зале целую неделю. Наверное, она здорово стосковалась.

Вальдес стоял прямо над девушкой, наклонив голову, и рассматривал то, что она рисовала. Она не замечала его присутствия – впрочем, так же, как и присутствия всех остальных людей. Она полностью отключилась от внешнего мира.

Вальдес видел, как Кристина изобразила на листе альбома сложное устройство, состоящее из тяжелого деревянного хомута, надевающегося на шею, а также соединенных с хомутом колодок для рук и ног, с винтами, при закручивании которых можно было доставлять большие мучения пытаемому человеку. Рисовала Кристина умело: растушевывала изображение карандашом, добавляя к нему тени и полутени – так, что оно становилось реалистичным, похожим на фотографию. Вальдес увидел, что на альбомном листе появились новые детали, которые никак не могли быть срисованы со стенда. Карандаш Кристины врисовал в пыточное устройство контур мужчины – обнаженного, со всеми анатомическими подробностями. Вальдес продолжал удивленно наблюдать за созданием картины и скоро увидел, как рядом с истязаемым появился палач. Палачом была женщина – также обнаженная, опоясанная большим количеством черных ремней с металлическими пряжками. В руке она держала многохвостую плетку. На лице ее было написано удовольствие – такое же, как и на лице самой Кристины.

Вальдес изумленно качнул головой и отошел в сторону. Что все это означало? Женщина не может быть инквизитором – никогда и ни при каких обстоятельствах. Не может она быть и палачом. Что за странные фантазии лелеяла в себе Кристина?

– Вальдес? – услышал он голос Кристины. В голосе присутствовал оттенок некоторого замешательства и, пожалуй, даже смущения. – Привет, Вальдес! Ты здесь случайно?

Наверное, она догадалась, что он видел то, что она рисовала в своем альбоме.

– Не случайно. Я пришел, чтобы встретиться с тобой.

– Ты… Ты видел, да?

– Видел. Ты хорошо рисуешь, Кристина.

– Понятно… – Кристина сердито тряхнула головой. – Слушай, Вальдес, все это – моя личная жизнь! Мне не нравится, когда кто-то подглядывает за мной.

– Я не подглядывал. Я нечаянно…

– Все. Пока. – Кристина резко повернулась, собираясь уйти, но Вальдес схватил ее за руку.

– Кристина… Подожди!

– Ну что еще?

– Слушай, ты не откажешься выпить со мной чашечку кофе? Прямо сейчас. В кафе на улице. Я не пью ничего спиртного, но если хочешь, я могу угостить тебя хорошим вином…

– Нет, не получится. Извини. – В упрямом взгляде девушки не читалось ни малейшей возможности для уступки.

– Почему?!

– У меня сейчас нет времени, я должна доделать курсовую работу. Осталось только три дня… Боже мой, я не представляю, как я успею…

– О каком времени ты говоришь? У тебя нет времени на чашку кофе? Мы поболтаем десять минут и ты пойдешь…

– Вальдес… – Кристина прикусила нижнюю губу, посмотрела на него с прищуром, изучающе. – Хочешь, я скажу тебе кое-что? Скажу откровенно?

– Да.

– Я догадываюсь, что тебе нужно от меня. Это совсем несложно – догадаться. Ты не сможешь ограничиться одной чашкой кофе. Не сможешь. Но самое главное, что и я не смогу. И тогда я потеряю слишком много времени…

– Не понимаю!

– Все ты понимаешь прекрасно! Я совсем не такая, как те простые девчонки, с какими ты, наверное, привык спать. Я – необычная. И ты – необычный человек. У таких, как мы с тобой, не получается быстро и просто. Сейчас я не могу позволить себе этого.

– "Мы с тобой?" Что ты имеешь в виду?

– Брось притворяться, Вальдес.

– Хватит! – Вальдес устал от попыток вникнуть в смысл ее загадочных фраз. – Кристина, если тебе сейчас некогда, то, может быть, мы встретимся с тобой попозже? Тогда, когда ты сдашь свою курсовую?

– Не знаю…

– Знаешь. – Голос Вальдеса неожиданно потерял мягкость, стал ледяным. Он положил руку на плечо Кристины, сжал ее плечо, приблизил лицо к ее лицу и пробуравил ее взглядом холодных глаз – притягательных и пугающих одновременно. – Ты уже знаешь, Кристина. Знаешь. Ты хочешь со мной встретиться, нам есть о чем поговорить. Это так?

– Так, – тихо произнесла она, едва разжав губы.

– Я буду ждать тебя здесь. Ровно через неделю. Ты придешь?

– Да.

– Тогда успехов тебе, Кристина. Ты хорошо защитишь свою курсовую. Я знаю это. Я обещаю тебе.

Когда Кристина вышла из зала, Вальдес позволил себе улыбнуться – в первый раз за последнюю неделю.