Текст книги "Святой великомученик и целитель Пантелеимон"

Святой Пантолеон, и советы такие, как пагубную лесть, оставляя без внимания, и угрозы, как вещи паче сновидений слабейшие презирая, сказал: «Не думай, государь, ни ласканием меня склонить, ни угрозами устрашить. Ибо что из благ мира сего может пленить, или какой страх земной устрашить того, кто не только просто не боится смерти, но блаженным и вожделенным почитает умереть за Христа? Я так далек от того, чтоб бояться мук за Господа, что считать буду большим лишением, если не будут наложены на меня множайшие и страшнейшие муки, и снисхождение ко мне в сем отношении буду принимать как крайнее жестокосердие. И добрейшего Анфима я почитаю не жалким, как ты, но наиблаженнейшим, и смерть им приятую предпочитаю всякой жизни, потому что таким концом он преукрасил почтенную старость свою и белизну седин еще паче убелил кровью мученичества своего. Если же он в таких преклонных летах явился столь крепким и стойким, не следует ли мне в таком цветущем возрасте, при всей полноте сил, подъять гораздо тягчайшие страдания, чтоб удостоиться равных с ним венцов? Не надейся же, царь, убедить или устрашить меня и тем отклонить от вожделеннейшего мне исповедания, в истине которого к тому же я был убежден столькими Божественными знамениями. Я посрамил бы чрез это отца моего и боголюбие матери моей, которою в детстве преднапечатлены были во мне правила христианского благочестия и с которою вместе в вечных стремлюсь упокоиться обителях». Так говоря, святой Пантолеон показал, на кого напал этот величавшийся своим скипетром и троном тиран, который понял, наконец, что надеяться убедить такого все равно, что чаять сетью уловить воздух или руками схватить носимого на облаках; почему, отчаясь убедить его словом, приступил теперь к попытке достигнуть этого мучениями, что было делом власти, а не мудрости и разума.

Итак, повелевает царь повесить мученика на древе и терзать тело его когтями железными, а бока опалять свечами горящими. Он же, не на раны и опаления обращая внимание, а к Могущему помочь ему возносясь умом и очи возводя на небо, молился: «Господи Иисусе Христе, предстани мне в час сей и подаждь мне терпение, да возмогу до конца понесть всякие муки». И тотчас предстал Избавитель, Христос Господь, явясь во образе старца Ермолая, чтоб утешить его и восстановить силы его: «Не бойся, Я с тобою, как в начале обетовал и апостолам, – во всем, что претерпеваешь ты, страдая за Меня». И тотчас, в доказательство Его присутствия, руки мучителей ослабели, когти железные выпали у них из рук и пали на землю, свечи погасли; и царь велел прекратить мучения и снять мученика с древа – не потому, что умилосердился над ним, а потому, что недоумевал, что с ним делать, или, лучше, потому, что подвигнут был на это силою свыше. Потом, обратясь к мученику, спросил: «Что это у тебя, Пантолеон, за волшебная хитрость, что свечи сами собою погасли и слуги изнемогли?» Он же ответил ему: «Мое волхвование Христос есть, Который предстоит мне и Своею всемогущею силою совершает сие». Царь сказал: «Но если я большим подвергну тебя мучениям, что тогда?» Тогда ответил мученик: «В больших муках большую силу Свою явит во мне Христос, подавая мне терпение на посрамление тебя; я же, большие претерпев муки, большее получу от Него за то воздаяние».

Слыша сие, злой мучитель сказал: «Попробую», – и повелел принести коноб большой, и, расплавив в нем олово, ввергнуть в него мученика. Повеление это скоро было исполнено, и мученика повели на это мучение. Он же, ведомый, опять восприемлет устами своими молитву, как некое угасилище и прохладилище, могущее обвеять его прохладою, и такую пред страшным сим конобом воспел Давидову песнь: Услыши, Боже, глас мой, внегда молити ми ся к Тебе: от страха вражия изми душу мою. Покрый мя от сонма лукавнующих, от множества делающих неправду (Пс. 63: 2–3). Так молился он, и тотчас, опять в образе священного старца Ермолая, явился ему Христос Господь, и вместе с ним сошел в коноб: вслед за тем огнь угас и олову возвратилась естественная ему холодность; а мученик опять воспел молитву и ко Господу песнь: Аз к Богу воззвах, и Господь услыша мя… Вечер и заутра и полудне повем и возвещу, и услышит глас мой (Пс. 54: 17–18).

Всех других, предстоявших при сем и видевших совершившееся, поразило это изумлением. Один царь в своем оставался неверии и об одном помышлял, какою бы мукою помучить еще мученика, чтоб он или от веры своей отстал, или зле лишился жизни. Некоторые из злых советников его сказали ему: «Повели бросить его в море, и погибнет в глубине его». (Они завидовали могущей быть славе св. мо щей его у христиан). Мучитель согласился на это, повелел слугам навязать большой камень на выю его и так бросить его в море. Слуги, взяв мученика, свели его на берег, посадили в лодку, навязали камень и, отплыв далеко от берега, сбросили его в море, а сами возвратились на берег. Но между тем как слуги исполняли повеленное, свыше готовилась страждущему помощь, которая тотчас и явилась в благопотребный час. Лишь только ввергнут был в море святой, как предстал ему Христос Господь в том же образе святого Ермолая, и камню повелел плыть по воде, подобно легкому листу древесному, а мученика, взяв за руку, как некогда Петра святого, повел по водам – так, что и ноги его сухи оставались. Ибо сей избавитель был Тот, Которого в мори путие, и стези на водах многих, и следы Его не познаются (Пс. 76: 20). Так шествовал дивный Пантолеон по водам, хвалебную сплетая песнь Спасающему его, достойную и его боголюбивой души, и чудного дела Спасителя своего, пока не вышел на берег и не предстал царю. Увидев его паче чаяния спасенным, царь вскричал: «Какой сильный ты волхв, Пантолеон, что и море обволхвовал». Отвечал святой: «И море повинуется Владыке своему и творит волю Его». Царь спросил: «Ужели и морем ты владеешь?» Святой мученик ответил: «Не я, но Христос, Господь мой, всей видимой и невидимой твари Создатель и Владыка. Он как небом и землею, так и морем обладает; и все сущее покорствует Ему более, нежели тебе, царь, слуги твои».

После сего тиран, все еще желая зле разубедить мученика святого в истине Христовой, нежели сам добре и спасительно убедиться в ней, повелел уготовить звериное позорище вне града, чтоб предать страстотерпца зверям на съедение. Повеление было исполнено; и весь город поспешил на позорище то, желая видеть, как звери будут терзать прекрасного и неповинного юношу. Привели святого мученика, пришел и царь, и опять, то страхом поразить святого желая, то жалеющим его показаться ухитряясь, сказал ему, указывая на зверей: «Эти для тебя и твоей погибели приготовлены, Пантолеон. Итак, если ты сколько-нибудь жалеешь себя, послушайся меня и покажи, что у тебя есть еще настолько ума, чтоб предпочесть смерти жизнь, страданиям – радости и утехи, бесчестью – славу и почет». Святой ответил на это: «Если прежде, когда я не видел еще на деле такого Божия заступления, я не склонялся на твои убеждения, теперь ли, после того, как получил такие опыты попечения о мне Господня, послушаюсь я тебя? Что же и яростью зверей стращаешь ты меня, царь? Тот, Кто расслабил руки твоих мучителей, отнял жгучую силу у огня, олово расплавленное претворил в прохладную воду, устроил ногам моим путь в море, силен всеконечно и здесь теперь усмирить зверей и сделать их паче овец кроткими».

Когда святой мученик, таким образом, легчайшим злом почитая быть растерзанным и съеденным зверьми, нежели поклониться де монам, отказался последовать недобрым советам царя, повелено было взять его и отдать зверям. И пошел к ним исповедник, яко лев, уповая и никакого смущения и колебания не обнаруживая. И как бы это могло быть, когда с ним опять был всегдашний его Помощник в образе Ермолая, внушавший ему не терять мужества и дерзновения? Так, наконец, мученика втолкнули на место такой казни и выпустили на него зверей, по повелению лютейшего их тирана. Вот подходят уже к нему звери; и всем присутствовавшим при том думалось, что он тотчас будет растерзан, не сущу избавляющу, ниже спасающу; но не так судил Тот, Кто сказал уповающим на Него: Вышняго положил ecu прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему. На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия (Пс. 90: 9 – 10, 13) И упование не посрамило веровавшего. Звери так далеки были от того, чтоб причинить какой-либо вред святому Божию, что казалось, будто это были не звери лютые; и что я говорю – не звери, даже не животные, разума лишенные, а, напротив – такие, которые принадлежат к числу разумных существ: ибо они с большим благоговением подошли к мученику, ласкались к нему, любительно лизали ноги его, и о том только спорили между собою, кому прежде другого подойти к нему, и подходивший не прежде отходил от него, как по возложении на него мучеником руки и благословении его. И виделось тогда дело невиданное. Поелику в то время люди так омрачились и растлились, что превзошли неразумие бессловесных и лютость зверей, – во-первых, тем, что не почитали Создавшего их, а во-вторых, тем, что тиранили чтущих Его, то Бог, все устрояющий к вразумлению нашему, благоволил явить такое превращение, чтоб звери предстали в виде разумных тварей, подражающих свойственной людям кротости, выставив их, таким образом, неложными возвестителями крайнего растления людей и Своего неизреченного к ним милосердия. Присутствовавшие там, быв поражены совершившимся чудом, воззвали: «Велик Бог христианский! Он один есть истинный Бог! Да будет отпущен неповинный и праведный юноша!» Что же царь, который один тогда оставался зверем, лютейшим всех зверей? Исполненный ярости и гнева, изводит воинов с обнаженными мечами на тех, которые славили Христа Бога, и они избили многих, уверовавших тогда во Христа Господа. Затем обращает гнев свой на зверей, и всех их тут же истребить повелевает, как бы завидуя явленной ими разумности и не снося исходящего от них обличения. Видя то, св. мученик воззвал: «Слава Тебе, Христе Боже, что не только люди, но и звери умирают Тебя ради». – И пошел царь с позорища к себе, скорбя и яряся, а мученика повелел ввергнуть в темницу. После того избиенных за имя Христово взяли верующие и предали честному погребению; а звери оставлены были открыто на месте на съедение псам и птицам плотоядным. Они пролежали там много дней, но ни один пес и ни одна птица ни коснулись их, и трупы их не подверглись тлению. Устроил сие Господь, чтоб и этим почтить еще более страстотерпца Своего, и при сем неверных к вере обратить, а верных в вере утвердить, что и было. Уведав о сем, неразумный царь велел вырыть ров глубокий и засыпать там избиенных зверей, таких явных обличителей его неразумия.

Затем Максимиан, недоумевая о всем случившемся, обратился к своим и сказал: «Что бы такое еще сделать с Пантолеоном, ибо видите, как много народу отпало уже от богов наших». Те говорят ему: «Пусть сделают колесо и взнесут его на высокое место; потом, привязав к нему Пантолеона, пустят его по скату. И будет, что колесо, стремительно катясь вниз, изотрет его на части, и злой зло погибнет таким образом». Так советовали люди, готовые на всякое зло и изобретательные на средства к нему. Но Бог, призирающий на возлюбивших Его, не оставил Пантолеона и теперь и охранял его, как возлюбленное чадо Свое. Пока готовилось колесо, он содержим был в темнице под стражею. Когда же оно было приготовлено и взнесено на назначенное место, собралось опять множество народа и пришел царь; привели и св. мученика и стали привязывать к колесу. Между тем как это происходило, св. мученик пел псалмы, молитвенно призывая Господа на помощь. Господь же был близ, и в тот момент, как колесо направили и толкнули вниз, разрешил привязи – мученик остался на месте невредим, а колесо понеслось вниз одно

и поразило многих неверных. Так познается Господь, судьбы творяй, и в делех руку своею увязает грешник (Пс. 9: 17). Так Бог отмщений не обинулся есть (Пс. 93: 1). Страх потряс весь город от всех сих дивных дел, коими Бог прославляется во святом Своем. Изумился и царь, но, как упившийся и утолстевший злобою и нечестием, не был способен приять и малого луча света веры. Почему, в той же вращаясь тьме, начал пытать святого: «Откуда все это? И доколе будешь ты одних из народа нашего отвращать от богов, а других поражать смертью, чтоб в этих мы несли потерю, а в тех имели противников себе? И кто, скажи мне, научил тебя такому волшебству, что тебя одолеть ничем нельзя?» Святой мученик отвечал: «Не волшебству научен я, а святой вере Христовой и истинному христианскому благочестию; и действую не я, но действует во мне Христос, Бог всемогущий». – «А в вере этой кто был для тебя учителем? – спросил царь. – Кто научил тебя христианству?» Святой мученик сказал: «Христовой вере меня научил св. старец, пресвитер Ермолай». – «А где он? – спросил царь. – Я хочу его видеть».

Святой мученик так прямо и откровенно указал на Ермолая в той уверенности, что не следовало такому светилу укрыту быть нигде в углу. Почему, когда царь обнаружил желание видеть его, святой Пантолеон, полагая, что и святому Ермолаю пришло время украситься венцом мученическим, вместе же с тем чая, что его слово, может быть, подействует бла готворнее на мучителя, так как знал по опыту, как его язык и ум умеют уловлять и пленять в послушание Христово, сказал царю: «Если велишь, я призову его к тебе». Отпущен был святой и пошел с тремя воинами, коим вверено было блюдение его. Когда пришли в дом, где укрывался св. Ермолай, он, увидев Пантолеона, спросил: «Что пришел ты, сын мой, и зачем?» Святой мученик ответил: «Царь зовет тебя, господине, отче мой». Старец отозвался: «Я знал это; пришло время и мне пострадать и умереть за Христа, как Сам Он открыл мне это в нынешнюю ночь». Сказав это, старец, радуясь, пошел с мучеником и предстал царю. Увидев его, царь спросил, кто он и как имя его. Он сказал имя свое, а с именем и веры своей не потаил, назвав себя христианином. Царь спросил: «Имеешь ли ты там с собою и других христиан?» Истиннолюбец не потаил и этого и назвал Ермиппа и Ермократа. Царь велел представить и их себе, и, когда они пришли и стали с Ермолаем, спросил: «Это вы отклонили Пантолеона от поклонения богам?» Они отвечали: «Сам Христос Бог наш, кого видит достойным, призывает к Себе, изводя их из тьмы идолобесия во свет познания Своего». Царь сказал им: «Оставьте ныне это пустословие; и, если хотите и в этой прежней вашей вине прощение получить и стать в числе любимцев моих и больших почестей удостоиться, убедите его опять приносить жертвы богам». Они отвечали: «Как можем мы это сделать, когда и сами вместе с ним желаем умереть за Христа, Бога нашего? Нет, царь, ни он, ни мы не отречемся от Христа и жертвы глухим и бездушным идолам не принесем». Сказав это, они обратили ум свой к Богу и, очи на небеса возведши, стали молиться. Им явился Господь Спаситель, и место то с шумом потряслось.

Царь при этом, будто обезумевши, сказал: «Это боги разгневались и потрясли землю». Святой Пантолеон, сколько разумно, столь же и мужественно, отозвался на это: «А что, если и боги твои попадали на землю?!» Не успел он кончить этих слов, как кто-то из придворных прибежал и возвестил царю именно о таком бедствии. «О, царь! Боги попадали и поразбились», – сказал он. Так-то эти боги, страшные и землю потрясающие, по бедственном падении своем валялись по земле, представляя предмет, достойный всякого посмеяния для всех, которые не слепы подобно им и не окамененны. И другой кто-нибудь, хотя мало имеющий смысла и не одним видом отличающийся от неразумных животных, видя это, пришел бы, конечно, к заключению, что есть истинный Бог, могущий совершать такие дела. Но не таков был царь-тиран. Насколько стал он лучше и какую пользу получил от совершившегося пред ним Божия знамения, ясно показывает то, что он вслед за тем сделал. Не силе Божией приписывая случившееся, а видя в нем дело христианского волхвования, сказал он: «Если волхвов этих не потребить тотчас, то не дивно, если и весь город скоро погибнет». И повелел Пантолеона великого отвести на это время в темницу; а старца Ермолая и с ним двух других, помучив побольше, усекнуть мечом. Таким образом, эти три святые мученика, Ермолай-пресвитер и сослужители его, Ермипп и Ермократ, страдальческий свой совершив подвиг, вместе предстали Пресвятой Троице во славе небесной. А тела их, оставленные на месте посечения, были взяты христианами и преданы земле с достодолжною честью.

По убиении святых трех мучеников царь опять позвал к себе Пантолеона из темницы и сказал: «Думаешь ли ты, что избежишь моих рук живым, если наперед не приступишь принести богам жертвы? Ермолай, учитель твой, с обоими друзьями своими, Ермиппом и Ермократом, рассудили, что лучше покориться мне и принести богам жертвы, за что и награду уже получили, быв поставлены на первые места во дворце моем. Если б и ты поревновал такому доброму их изменению, Пантолеон, то увидел бы, что если я тяжел в наказании непокоривых, то, несравненно, более щедр в облагодетельствовании послушных». Это о святых мучениках, будто они послушались его, сказал он с лукавством на прельщение юного страстотерпца. Но от него, Богом просвещаемого, не могло укрыться, что тиран уже порешил их. Почему он сказал царю: «Повели прийти им сюда, чтоб я увидел их предстоящими лицу твоему». Максимиан, все еще не переставая лукавствовать и не имея, что сказать здравого, так как, говоря словами пророка Исайи, на ложь возложил надежду свою и ложью судил прикрываться (Ис. 28: 15), ответил святому: «Их нет здесь; они, по некоей настоятельной нужде, посланы мною в другой город». На это святой мученик заметил ему: «И нехотя сказал ты правду, когда любишь одну ложь; мученическою смертью ты отослал их отсюда на небеса, во град Христов, где они и пребывают теперь».

Видя, таким образом, что святой Пантолеон нимало не склоняется к идольскому зловерию и тверже всякого утеса стоит непоколебимо в своей вере, не трогаясь ни лестью, ни убеждениями, ни обещаниями даров, ни угрозами мук, ни другим чем-либо, увлекательным или устрашительным, царь повелел нещадно бить его бичами на много часов, не потому чтоб надеялся чрез то в чем-либо успеть, но чтоб хоть немного утолить гнев свой и потом осудить Пантолеона на посечение мечом и на сожжение после того тела его огнем.

Тогда воины взяли его и повели за город на посечение. Святой же, идя на смерть с радостью от уверенности, какие утешения тотчас встретят его на небе за все такие мучения, следующую пел Давидову песнь: множицею брашася со мною от юности моея, и не премогоша мя. На хребте моем делаша грешницы, продолжиша беззаконие свое. Господь праведен ссече выя грешников (Пс. 128: 2–4). Когда воины, проведши мученика от города расстоянием более одного поприща, привели на место, где благоизволил Господь рабу Своему скончаться, тогда и здесь Бог явил во святом Своем чудо, не меньшее прежних. Стояла на том месте старая маслина. К той маслине привязали страстотерпца, и один из воинов, дав подобающее положение телу его, в исполнение определенной казни, ударил его в выю мечом; но удар не произвел никакого действия; лезвие меча, воску подобясь, заворотилось, и на вые святого не осталось ни малейшего следа сечения.

Трепет объял исполнителей казни, и они, воззвав: «Велик Бог христианский!», пали к ногам святого и того, кого пред сим считали недостойным жизни, как осужденного на бесчестную смерть, начали умолять о помиловании и заступлении пред Богом, исповедуя веру свою во Христа и раскаиваясь, что в неведении дерзнули поднять руки свои на него. Святой мученик не только сам простил им, что они ему сделали, но и у Христа Господа испрашивать им стал всякое помилование. Когда же он молился об этом довольно, услышал глас свыше, удостоверявший об исполнении просимого и возвещавший об изменении имени его, говоря: «Отселе будешь ты именоваться не Пантолеон, но Пантелеимон». Этим именем нарек его Господь, явно давая ему благодать миловать всех притекающих к нему во всех бедах и скорбях.

Услышав такой глас и удостоверившись, какого сподобился дара, святой Пантелеимон в безмерной радости обратился теперь к исполнителям казни, приглашая их немедля совершить то, что повелено им от тирана. Те отказывались, уверяя, что никак не могут принудить себя поднять на него руки, что боятся и трепещут этого. Когда же святой удостоверил их, что такова воля Божия, и что если они исполнят это, то сделаются причастниками мученичества, а если не исполнят, то не получат никакой милости от Христа Господа, тогда, хотя не без колебаний, согласились они, наконец, приступить к сему нелегкому делу. Но прежде того возжелали изъявить полное свое благоговение к святому лобзанием всех членов тела его; и тогда уже приступили к делу, повелев одному из своей среды отсечь мечом мученикову главу.

И опять последовало чудо за чудом, так как Господу благоугодно было еще более прославить прославившего Его столькими страданиями страстотерпца. Ибо у святого вместо крови истекло млеко, а маслина, к которой он был привязан, вся покрытою стала плодами от корня до верха. Видя то, многие из народа, бывшего при сем на том месте, уверовали во Христа. Когда это дошло до слуха тиранствовавшего царя, он повелел древо то срубить, рассечь на части и сжечь в огне вместе с телом мученика, которое еще прежде уже было приказано предать огню. Приказание это было исполнено. Когда потом угас огонь, верующие, приближась, нашли тело святого неповрежденным от огня и похоронили его благочестно и священнолепно, недалеко от места усечения, на поле, принадлежавшем некоему Адамантию Схоластику.

Домашние мученика, Лаврентий, Васой и Правиан, следовавшие неотлучно за ним во все время его страдания, все видевшие и глас с небес слышавшие, написали житие его и страдание и предали церквам в память мученика и в назидание чтущих и слушающих, во славу же Христа Бога нашего, со Отцем и Святым Духом славимого, ныне и присно и вовеки веков. Аминь.