Текст книги "Лоцман. Сокровище государя"

Насчет корчмы Бутурлин сообразил быстро – не такой уж это оказался вертеп. Просто собрались нищие, нищие-профессионалы, те, что просили милостыню уже много лет, ею и жили, наследуя сие ремесло от предков. Имели дом, семью и все такое прочее…

– А эти молодые ребята? Дети совсем…

Никита Петрович, любопытствуя, показал рукой…

– Не надо здесь ни на кого указывать, – сразу же зашипела Марта. – Это – младшие братья…

– Чьи братья?

– Ой, господин… вы такой наивный! Они просто ищут достойных господ… для своих сестер. Здесь – место встречи.

– Сводники малолетние!

– Вот именно – сводники.

Вот об этом Никита Петрович кое-что слышал и в Ниене. Стоимость любовных утех тех дамочек, что во множестве увивались за посетителями во всех европейских кабаках, была не так уж и велика, всего-то один талер… ну, два. Однако с такими было страшно. Все боялись нехороших болезней, и оттого состоятельные господа предпочитали совсем уж юных прелестниц, недавних девственниц, через которых точно еще не прошла целая рота! Хоть какая-то гарантия… Прелестницы принимали у себя дома, стоили очень дорого – десять, а то и двадцать талеров – и на эти деньги существовала вся их семья, а братья да – служили сводниками. Такие вот дела.

– Комната с бубновым тузом, – наконец-то хозяин принес ключ и ухмыльнулся. – Масть не перепутаете?

Лоцман отмахнулся:

– Да уж как-нибудь.

– С вас талер вперед…

– Хо! Талер?

– Я заплачу, – Марта мягко сжала Бутурлину руку. – Вот, кабатчик, извольте… Идемте, господин.

Узкая лестница. Но перила не грязные, нет. Вот и пустой этаж, галерея – ряды дверей. Трефы, крести, черви… желуди – это на немецкий манер масть… А вот и бубновый туз.

– Похоже, сюда.

– Давайте, господин, я открою.

Лязгнул замок. Дверь распахнулась легко, без скрипа. Снизу, из общей залы, доносились приглушенные разговоры и женский смех.

Внутри все было узкое. Узкая, словно пенал, комната, узкое – с мелкой остекловкой – окно, узкое ложе. У окна стоял небольшой столик… и все. Никакой другой мебели не имелось.

– Ну, присядем…

Едва только сели, как послышался вежливый стук – корчемный служка принес заказанную селедку и пироги. Ну и, как само собой разумеется, две кружки пива – большие, деревянные, с крышечками.

Никита Петрович с подозрение сделал глоток…

– Хм… Однако!

Пиво в доме свиданий оказалось на удивление вкусным, терпким.

– А здесь всегда вкусное.

– Я вижу, ты здесь уже была!

– Приходилось…

Девчонка замолкла, жадно налегая на селедку и пироги… наконец насытилась.

– Теперь – слушайте.

– Э-э…

– Вы ведь хотели меня о чем-то спросить? Так я сейчас расскажу, да…

Оказывается, бравый рейтарский капитан, шевалье Жюль де Бийянкур, проиграл свою пассию в карты! Вот просто так взял и проиграл. Ну, как слугу… служанку… Да и ладно, что проиграл – с кем не бывает? Но тут весь вопрос – кому? Новый хозяин Марте не понравился, так что девушка плюнула и ушла. Ушла, не сбежала – что она, крепостная что ли?

– Иду в Ревель, – пояснила Марта. – А там поглядим. В Ревеле у меня дядюшка, булочник.

– Ну, хоть подкормит, коль уж булочник, – Никита Петрович улыбнулся, глядя на просвечивающие сквозь рубище тощие плечи девчонки. Та вдруг вздрогнула, к чему-то прислушиваясь, и робко попросила:

– Мне показалось… там, внизу… там те люди, бродяги, которые… Господин, вы не могли бы…

– Да гляну, чего уж.

Успокоительно кивнув, Бутурлин вышел на галерею, несколько удивленный испугом Марты. Уж, если ей кого сейчас и бояться, так это его – Никиту Петровича! Эх, зря попалась на его пути эта беглая девка! Еще и признала… Что с ней надо делать, решать…

– Показалось тебе, – вернувшись, улыбнулся лоцман. – Никого из твоих знакомцев-бродяг там точно нет.

– Ну, нет так нет, – девчонка повела плечом и потянулась к кружке. – А пиво здесь вкусное! Благодарствую, что угостили, мой господин.

– Да на здоровье.

Бутурлин тоже приложился кружке, сделал долгий пахучий глоток… и вдруг почувствовал, как перед глазами все поплыло, зашаталось, а дощатый пол рванул по стенам к потолку, словно взбесился!

* * *

– Ну, вот. Так-то лучше будет.

Аккуратно уложив опоенного молодца на ложе, Марта задумчиво покусала губу и вытащила кинжал, висевший на груди на цепочке, в небольших изящных ножнах из кожи китайской змеи. В дрожащем свете свечи тускло блеснуло острое лезвие.

Ударить? В больших жемчужно-серых девичьих глаза вспыхнули золотистые искры. Ну да – убить! Чего раздумывать-то? Он-то бы не думал, вон, как глазами зыркал – придушил бы или шею свернул. Черт ведь дернул свидеться! Да еще вот так, что оба друг друга признали. Марта не дура была. Понимала – царские сотники просто так в приказчиков немецких не обращаются. Знать, имелась тому причина, какое-то важное и, несомненно, весьма тайное дело, поручение государево! Или… или господин сотник просто-напросто что-нибудь натворил да подался в бега? Так или этак, а все одно – лишние свидетели ни к чему.

Марта вновь покусала губу и усмехнулась: что ж, коли уж им двоим на одной дорожке не разойтись, тогда – убить! И не медля. Впрочем, может быть, достаточно яда? Да нет, недостаточно. Оставалось всего-то полперстня… эти-то остатки и подсыпала в пиво девчонка. Вовсе не смертельная доза, особенно для такого-то молодца. Ну, сколько уж было. В сон отправила – и то хорошо, славно. Теперь можно и кинжал в сердце воткнуть, и Марта проделала бы это быстро и ловко, без всяких угрызений совести… Коли б не ощутила некоего беспокойства. Во-первых, бродяги могли проследить, а во-вторых – как-то здесь не очень спокойно, людно. Обычно ведь тихое место, но нынче вот с этим не повезло…

Убить вот так, открыто – опасно! А вдруг заведут дело, станут искать? Лифляндия – территории шведского королевства, а шведы законы чтут.

Нет… Девушка порывисто убрала кинжал в ножны, нащупав под одеждой небольшой кожаный мешочек. Не выдержав, вытащила, развязала… Тускло блеснуло золото, просиял нестерпимо синим драгоценный сапфир! Красота какая… Божественно!

Облизав пересохшие губы, Марта завороженно смотрела на перстень. Повертела в пальцах, шепотом прочла надпись, тянувшуюся по всему кольцу чеканным русским шрифтом – полууставом.

– Государь Алексей Михайлович…

Девчонка выговорила «Михайловитч». Еще немного полюбовалась. Улыбнулась. Спрятала перстень. Вот он! Немалых сил стоило его украсть! Именно им расплатился на постоялом дворе тот, которого нынче преследовала Марта. Да-да, преследовала, никто ее не прогонял и не проигрывал в карты, шла сама… сбежала, пустилась в погоню, и, похоже, не зря! Человека того в русских землях звали Лихой Сом, перстень же был из царских сокровищ, прихваченных лиходеем во время казни его же любовницы.

Неосторожно, что и сказать! Лучше б ювелирам перстень отдал. Хотя, что так, что этак, все равно – след. Да и чего Сому осторожничать? Здесь Лифляндия, территории шведской короны, кто из русских его тут достанет, возьмет? Сам-то он взял изрядно… Правда, вот совершил ошибку – попался на глаза Марте. Девушка вовсе не собиралась пялиться на казнь, зрелища чужих страданий ее никогда не привлекали. Другое зрелище привлекло – Лихой Сом…

Неглупая и битая жизнью девчонка сразу же сообразила – вот он, шанс! Шанс разбогатеть, выбиться в люди, упустить который было бы непростительной глупостью. Ну, а что? Сколько уже можно притворяться, ходить в мужском платье, чтоб, не дай бог, никто не признал в ней одну юную ведьму, что год назад сбежала от костра в славном городе Нарве! Сбежала, пока вели на казнь, да махнула с крепостной стены в реку! Ротозеи стражники только ахнуть успели. Нырнула, выплыла, хоть и мелко. Что и говорить, повезло. Могла ведь и расшибиться, ага.

Однако пора… Надвинув на самые глаза бархатный синий берет, Марта набросила на плечи бутурлинский плащ и вышла, аккуратно заперев дверь на ключ. Выйдя в ночь, улыбнулась. Бог с ним, с сотником. Оклемается так оклемается. Бог с ним… или, вернее – дьявол.

* * *

Любовное приключение Якоба немало позабавило всех приказчиков, уже знавших все и во всех подробностях, причем в таких, о которых сам Никита Петрович и не подозревал даже! А что? Нейгаузен – городок небольшой, сплетни расходятся быстро.

Бутурлин пришел в себя быстро, к утру, и так же быстро, как ему казалось, добрался на постоялый двор… Однако по пути его видели очень и очень многие. Мелкие торговцы, нищие, артельщики, воины городской стражи, подмастерья, два кузнеца, лодочник, бондарь и прочая, и прочая, и прочая.

Перемигивались, смеялись вслед. Только что пальцами на «приказчика Якоба» не показывали! Говорили, что сей незадачливый молодой человек с известными целями познакомился с одной юной собой, переодетой в мужское платье, и эта сладкая парочка подалась в одну имеющую соответствующую славу таверну, где и предалась любви… Закончившейся весьма тривиально – юная особа ловко опоила своего кавалера, а потом и ограбила до нитки, не побрезговав ни старым плащом, ни беретом.

– Эх, Якоб, Якоб, – старший приказчик Михаэль Киске едва удерживался от смеха. – Ты вот, по виду, человек опытный, ушлый. И так глупо попался! Ну, у нас бы про эту девку спросил…

– Так вы что же, ее знаете?

– В таверне узнали. Марта ее зовут, отравительница она и ведьма!

– Ведьма? – вот тут Бутурлин по-настоящему удивился и покачал головой. – Да быть такого не может!

– Еще как может! – не выдержав, хохотнул Михаэль. – В прошлом году ее приговорили в Нарве к костру. Не за красивые глаза, как ты сам понимаешь.

– К костру…

– Да-да! Но сжечь не успели. Злодейка заговорила стражников и улетела из крепости на метле!

Никита Петрович недоверчиво хмыкнул:

– Неужели – на метле?

– Сам комендант крепости лично видел! И все его солдаты. И пастор еще.

Ну, что на такое скажешь? Никита Петрович лишь тяжко вздохнул. Судя по тому, что сия ведьмочка проделала с ним – могла и на метле, очень даже!

По краям тракта тянулись чахлые лифляндские леса, тут и там перемежаемые серыми громадами замков, возведенных еще во времена крестоносцев. На полях кидали скирды местные крестьяне.

Здесь, в Лифляндии, как и в лежащей чуть южнее Латгалии (ныне принадлежавшей Польше), свободных, ни от кого не зависящих хлебопашцев уже практически не осталось, все уже стали крепостными, барщинными либо чиншевыми. Барщинные крестьяне работали на хозяина не покладая рук, чиншевые же платили высокий оброк – чинш – как продуктами, так и деньгами. Причем некоторый оброк обязаны были платить и барщинные, а чиншевые в обязательном порядке отрабатывали своему господину во время уборки урожая и молотьбы, их согласия на это, разумеется, никто не спрашивал. Кроме того, крестьяне платили налог государству с каждого двора и налог на содержание армии. Еще необходимо было содержать священнослужителей и церкви, а кроме того – нести множество повинностей, из которых, пожалуй, самой обременительной для сельского люда была гужевая – доставка в Ригу продуктов, производимых в поместьях.

День прояснялся. Хмурившееся еще с утра небо прорвалось сверкающей синью, а выглянувшее солнышко к обеду припекло так, что Бутурлин снял кафтан.

Через пару дней показалась широкая река, а немного погодя возникли и мощные городские стены, и шпили церквей, царапающие низкое серое небо.

Ну, вот она, Рига! Добрались наконец.

* * *

По рекомендации Михаэля Киске «Якоб Меллинг» устроился младшим приказчиком к некоему рижскому негоцианту по имени Карл Нойзе, купцу не из богатых, но и не совсем уж из бедняков. Сговорились за полталера в месяц, можно было бы и побольше, но купец выглядел скупцом, и Бутурлин не стал торговаться: на первое время сойдет и так, лишь бы зацепиться.

Герр Нойзе имел небольшую контору на первом этаже собственного дома, располагавшегося на улице Медников, неподалеку от Соборной площади. Покрытый желтоватою штукатуркой дом имел по фасаду всего два окна, внутри было тесновато. Первый этаж занимала контора, второй – покои хозяина, на третьем ютилась прислуга и те из приказчиков, что не имели никакого жилья в городе. Правда, таких оказалось немного, и «Якоб» уже на следующий день понял – почему. Просто скряга хозяин драл за ночлег весьма солидную плату, за которую можно было бы снять угол в любом доходном доме. Не в центре, правда, но чуть поодаль – вполне.

На поиски жилья Бутурлин потратил первое же воскресенье, все остальное время он и не мог поднять головы, по уши погруженный в торговые расчеты под руководством старшего приказчика Ларса, педанта, въедливого до полной невообразимости. Тот гонял новичка вовсю! То рассчитай стоимость перевозки дюжины мешков шерсти из Риги в Либаву, то срочно сбегай в порт, узнай цены, да сравни с ценами на рынке, да потом беги в ратушу, заверь бумаги… Поздно вечером – к концу трудового дня – Никита Петрович просто валился с ног! А ведь он был человеком весьма тренированным, воинским.

Ратушная площадь города Риги славилась своей красотой абсолютно справедливо, и лоцман оценил это, едва только вывернул из-за угла на широкую улицу, проходившую мимо церкви Святого Петра с высоченной, крашенной в веселенький зеленый цвет, колокольней.

Однако же первым, что бросилось в глаза на площади, была вовсе не ратуша, а дом братства черноголовых, нарядный, сверкающий расписным узорочьем, словно рождественский пряник. Многочисленные шпили, башенки, разноцветные надписи и гербы вовсе не казались хаотичным, а смотрелись вполне даже в гармонии, невольно завораживая взгляд.

Михаэль Киске, как и уговаривались, ожидал своего младшего собрата невдалеке от торговых рядов. Ради воскресного дня старший приказчик надел узкий праздничный кафтан из переливчатой ткани с серебряной нитью, выпустил на плечи широкий кружевной воротник, приладил павлинье перо к черной фетровой шляпе. Короткие широкие штаны приказчика парусил налетавший с близкого моря ветер, в тон вороту сверкали белые шелковые чулки, а уж как башмаки скрипели! Щеголь. Как есть – щеголь! Еще бы шпагу – и вылитый дворянин.

– Доброго дня, господин Киске, – подойдя, приподнял шляпу Бутурлин. – Надеюсь, я не заставил вас долго ждать?

– Так… чуть-чуть, – старший приказчик слегка скривил губы и, осмотревшись вокруг, неожиданно пригласил «друга Якоба» «в одну неплохую пивную».

В пивную так в пивную, что ж. Надо сказать, сие предложение вызвало у Никиты Петровича весьма большое удивление, которое он, конечно же, ничем не выказал. За время совместного путешествия до Риги Бутурлин уже спел неплохо узнать своего спутника, человека умного, ушлого и ничего просто так не делавшего. Вот и сейчас… С чего это он вдруг вздумал Якоба пивом поить? Или… наоборот, собрался выпить за чужой счет? Так это…

– Михаэль… чтоб ты знал. Денег пока – ни гроша…

Старший приказчик лишь отмахнулся, еще больше заинтриговав собеседника. Дело обещало быть интересным…

Шли недолго, искомая пивная располагалась в уютном полуподвальчике, всего в нескольких шагах от Домской (или Соборной) площади. Длинные столы, распахнутая в солнечное утро дверь, пол с набросанным по углам пахучим сеном.

Тут же появился хозяин – кругленький, с потным добродушным лицом…

– О, господин Киске!

– Как всегда, Пауль.

«Как всегда» – оказалось двумя кружками темного пива плюс гороховая похлебка и свиная рулька с капустой, все вкусно и не особо дорого… однако не по деньгам Якоба.

– Кушай, кушай, – с видом добрейшего друга Михаэль похлопал приятеля по плечу и, выждав некоторое время, перешел к делу.

– Видишь ли, дружище Якоб. Давно хотел сказать… Ты ведь, верно, и сам уже догадался, что к господину Нойзе я приставил тебя не просто так…

Ага! Бутурлин потупил глаза. Вот оно – начинается. Ну-ну, послушаем.

– Я понимаю, – скромно кивнул лоцман. – И готов услужить.

– Это – правильно! – Киске негромко рассмеялся и почесал оттопыренное ухо. – Так и думал, что ты все верно поймешь. В общем, о Карле Нойзе я должен знать всё. С кем торгует, чем торгует, где что почем берет – всё. Раз в три дня будешь составлять для меня подробный отчет. Нынче – вторник, так что в пятницу встречаемся здесь, в это же время.

– Понял.

– Ну, вот и славненько. Ты тут доедай… а мне пора.

Прощаясь, Михаэль поднялся на ноги. Кое-что вспомнив, вскочил и Никита:

– Господин Киске! Вы обещали мне помочь с жильем.

– Ах да… – старший приказчик задумчиво обернулся на пороге и неожиданно нахмурился. – А что, старый Нойзе уже не сдает покои на третьем этаже? Это было бы лучше.

– Ничуть не лучше! – резко возразил Бутурлин. – Они там все за мной следят!

– А, ну, если та-ак… Здесь неподалеку есть Крепостная улица. Там – доходный дом некоего Мика Райза. Синий такой, с белыми окнами. Мика и спросишь. Скажешь, что от меня.

Уже к вечеру Бутурлин съехал от надоедливого скряги-купца, поселившись в общих покоях на четвертом этаже доходного дома. Хозяин просил недорого – и то пришлось занять у Михаэля… Марта, зараза, обчистила все карманы!

Да и черт с ней, не жалко! Сбежала и сбежала… Главное – не пришлось убивать…

Под четвертый – жилой – этаж владелец доходного дома хитроумно переделал чердак, и получившиеся покои теперь сдавал в наем за весьма приемлемую цену таким вот, как и Якоб, нищебродам-приказчикам-подмастерьям, с утра и до позднего вечера трудившимся на своих алчных хозяев. Сюда приходили только спать, ну, еще гужевались по воскресеньям. В город уже просочились самые зловещие слухи о плывущем по Двине реке неисчислимом московитском войске, ведомом самим царем! Беженцы в ужасе рассказывали о взятии русскими варварами Динабурга! А это уж совсем рядом.

Еще поговаривали, что командующий, господин Магнус Делагарди, дабы не распылять силы, вовсе не думает оборонять пригороды – посады или, как их здесь именовали – форштадт. Просто оставит их врагу и будет оборонять лишь городские стены – благо там имелось, что оборонять и чем обороняться. Многие обыватели уже бежали из города в Швецию, впрочем, большинство все же надеялось на помощь королевского флота.

Насчет же форштадта Бутурлин всерьез опасался – как бы их сами обороняющиеся не сожгли, чтоб неприятелю не стало, где укрыться. Так частенько делали, а в предместье как раз и располагалось подворье для русских купцов, куда Никите Петровичу необходимо было наведаться как можно скорее – взять у купцов выделенные на операцию деньги и полностью изменить все свое существование! Хватит уже. Постоянная работа и низкое общественное положение не давало возможности подобраться ко всем рижским тайнам. А потому – бедный ниенский приказчик Якоб Меллинг должен был исчезнуть или вообще умереть, а вместо него появился бы некто совсем иной… Деньги. Нужны деньги! Ну и… тогда можно будет подумать и о личном.

Дом Фрица Майнинга Никита отыскал быстро, казначей братства «черноголовых» проживал невдалеке от Рижского замка, в одном из зажиточных трехэтажных домов. Бутурлин даже видел Анну! Правда, так, мельком – пока не подходил, опасаясь выдать себя раньше времени. Да, наверное, и не нужно было подходить, совсем не нужно – кто знает, какая сейчас Анна? Вдруг да выдаст? Последние два года приучили Бутурлина сомневаться во всем. Внешний вид Аннушки ему как-то не очень понравился – юная женщина выглядела какой-то осунувшейся и бледной, да и грустноватой тоже. Хотя ее платье из дорогой переливчатой ткани, с брабантскими кружевами и шелковыми вкладками на рукавах, стоило, как добрая лошадь.

Ладно. С Анной – потом. Сначала – дело. Получит деньги и переродится из приказчика… в некую, куда более значительную, фигуру.

Приказчик, конечно, мог бы уехать по хозяйским делам, скажем, куда-нибудь в Ревель или Нарву… Однако хитроумный господин Киске явно заподозрил бы неладное и проверил бы все сведения у купца, тем более это так легко сделать! Не-ет, с отъездом не выйдет… Тогда несчастному Якобу придется-таки погибнуть в пригородных лесах, угодив в лапы разбойников… или – русских!

– На русское подворье? – удивился во время очередной встречи Михаэль. – Говоришь, должны? И много?

– Три риксдалера.

– Х-хэ! Однако да, для тебя и это деньги. Что ж, дружище Якоб, поезжай. Но, предупреждаю, будь осторожен – вроде и недалеко от города, а места там гиблые. Да и на самом подворье лучше без важного дела не соваться. Его арендует некий Юрий Стрис – про талеры ему не говори ни слова. Скажи, мол, просто хозяин послал к русским по делам.

– Так и сделаю, друг Михаэль! Спасибо.

– Как вернешься, обо всем доложишь в подробностях.

– Обязательно!

Что касаемо Юрия Стриса (или Стрижа, как говорили русские), то о нем Бутурлина предупреждал еще Ордин-Нащокин, настоятельно советовавший опасаться сего господина. Ну, опасаться Бутурлин никого не собирался, однако… имел в виду.

Будучи в образе приказчика, «Якоб Меллинг» высмотрел на торговой площади русских торговцев и до подворья добрался на их возу за малую толику медях. Ехали не так уж и долго – миновали Пороховую башню, ворота, перекатились по временному деревянному мосточку через недавно вырытый канал, перевалили через вал, а уж там, от сторожки, было рукой подать.

– Вон оно, подворье, – обернувшись, возница указал кнутом на невысокое здание, красневшее кирпичом на повертке, за тоненькими осинками и ольхою.

Это еще, похоже, считалось пригородом, дальше же, совсем рядом, начинался смешанный лес. Густой и, по виду, непроходимый, он тянулся по всему побережью до самой Эстляндии. Сразу же за подворьем шумели высокие дубы и березы, тянулись к небу золотистые липы, и хмурые ели шевелили мохнатыми лапами, словно желая схватить любого, кто неосторожно сунется в чащу.

– Места тут недобрые, – подгоняя лошадь, поцокал языком возница. – Шалят.

Сидевший рядом торговец в узком и длинном кафтане нехорошо усмехнулся, показав редкие желтые зубы:

– Не только в лесу шалят. И на подворье – бывает. Хозяин, Юрий Стриж, сволочь редкая. Многие беды от него терпим, а съехать нельзя – не по закону. Ну, теперь уж скорей бы съехать, а то не ровен час, схватят да в тюрьму! С Россией-то нынче – война.

– Так чего же вы ждали-то? – хмыкнул Бутурлин. – Давно надо было убраться!

– Так мы ж купцы! До последнего торговать будем… Вот, видно, сегодня последний день и был.

Проехав во двор, охраняемый хмурыми рейтарами в давно не чищенных кирасах, купцы, сунув солдатам денежку, принялись распрягать лошадей. Никита же тотчас проскользнул в двери, оказавшись в узенькой темной прихожей:

– Гутен таг! Есть кто?

– А кто тебе нужен-то?

– Амос Сергеев, негоциант из Пскова…

– Ну, я Сергеев. По лестнице вон, подымайся, ага.

Наверху оказалось две комнаты – большая и малая, узкая, как пенал. Туда-то и прошел визитер, ориентируясь на голос.

Купец Амос Сергеев оказался еще довольно молодым человеком лет тридцати. Одетый в куцый немецкий кафтан, с окладистой рыжеватой бородкой и смышленым взглядом, он поднялся со скамьи навстречу гостю.

– Чем могу?

– Я – Якоб Меллинг из Ниена… Нет ли у вас, любезнейший, рыбьего зуба, только не желтого, а как слоновая кость?

– Рыбий зуб? Как не быть! Не знаю, как слоновая кость, но белого поглядим.

Услыхав пароль, купец тут же сказал отзыв и, приложив палец к губам, плотно прикрыл дверь.

– Тсс, человече! Тут и стены уши имеют, а уж двери-то – и подавно. Слава богу, Стриж покуда в отъезде. Тсс!

Немного постояв у двери, Амос накинул на плечи плащ и, приглашающе махнув рукой, загрохотал по лестнице вниз.

– Тесновато тут у вас, – спускаясь следом, хмыкнул Никита Петрович.

Купец негромко рассмеялся:

– А то ж! Наверху, почитай, две клетушки. Одна – ты видел – на двоих человек – но тут обычно и пять, и шесть обретаются. Ну и вторая – на полдюжины, там и двадцать бывало.

– В тесноте, да не в обиде!

– Как раз в обиде. За постой хозяин полталера в неделю дерет! И за каждую лошадь – по гривне, и летом, и зимой. Жаловались на него в рат – да покуда бесполезно.

– Ну, дай Бог, скоро Рига нашей будет.

– Дай-то Бог! – миновав двор, Амос наскоро перекрестился и направился к рябиновой рощице, что начиналась почти сразу же от дороги.

– Скоро нас всех, русских, хватать зачнут, – на ходу бросил торговец. – Удивляюсь, как еще не начали.

Бутурлин тряхнул головой:

– Так съезжайте! Чего теперь ждать-то?

– Так тебя, мил человеце, и ждал, – замедлив шаг, купец повернул голову и усмехнулся. – Нешто можно Афанасия Лаврентьича приказанье не выполнить? Вот и ждал.

– А не дождался бы?

– Как арестовать пришли бы – сразу б и сбег, – признался Амос. – У меня на Двине-реке лодчонка запрятана. Сегодня на ней и рвану.

– С Богом, – улыбнулся Никита Петрович.

– Ну, все, мил человеце. Пришли. Ты тут постой на сторожке.

Привезенные деньги ушлый купец, конечно же, на подворье не хранил, а закопал невдалеке, вот здесь, в рощице, меж корней старой рябины.

– Тут полста ефимков, плюс еще перстни, кольца… – вытащив из земли небольшой сундучок, торговец откинул крышку. – Думаю, должно хватить.

– Хватит, – забирая сундучок, покивал Бутурлин. – Тем более до прихода царева войска не долго осталось ждать. А там, даст Бог, и Рига – наша.

– Дай Бог, – охотно поддакнув, купец посветлел лицом. – Ужо отольются тогда все наши обиды. А Стрижа этого – на рябине вздернем.

Сказать по правде, сундучок с деньгами и кольцами несколько смущал Бутурлина, лоцман как-то не подумал о том, что денег может оказаться так много. Не особо-то тяжело, конечно, но неудобно, приметно… А в поясной кошель не влезет. Эх, надо было хоть мешок с собой прихватить…

– Амос Сергеевич, друже! У тебя котомочки какой-никакой не сыщется?

– Да сыщется. Посейчас вон, на подворье зайдем.

– А стражники? Вдруг да про сундук спросят?

– Не спросят, – успокоил купец. – Привыкли уже. Купцы мы или кто?

Торговец оказался прав, на сундучок рейтары не обратили никакого внимания, как, собственно говоря, и на вошедших. Все трое стражей, расположившись возле старой рассохшейся бочки, азартно метали кости.

– Шесть – три!

– Хм… а ну-ка… Пять-пять!

– Ну, парни… мне тут с вами совсем нечего делать…

– Давай, давай!

– Бросай, Готлиб.

– Играй, раз уж начал играть.

Поднявшись на второй этаж, Амос и Никита Петрович пересыпали сокровища в кожаную сумку, и, едва только управились с этим делом, как со двора вдруг послышался шум – ржание лошадей, крики.

– Стриж приехал! – глянув в окно, купец недобро прищурился. – Не один… Еще солдат привел! Знать, грабить собрался.

– Грабить? А кого? – не понял Бутурлин.

Амос покачал головой и вытащил из-под ложа пару пистолетов и саблю:

– Нас, мил человеце, нас! Сейчас ворвутся, дополнительную деньгу стребуют… А то – и все отберут!

– Вот это да! – не тратя времени даром, Никита Петрович принялся сноровисто заряжать пистолет. – Вот это порядочки. Как же торговать-то?

– А вот так и торговать, – торговец схватил второй пистолет. – Жаловались в рат, конечно. Как-то раз Стрижа даже под штраф подвели. Но на подворье оставили, аренду не сняли. Давай-ка, друже, сундуком дверь заставим. Вот так-то…

Между тем внизу, в людской уже слышалась грубая ругань. Вот кто-то кого-то ударил, кто-то вскрикнул… упал…

– Посейчас к нам ворвутся, – поднимая пистолет, тихо молвил Сергеев. – Больше тут грабить особо и некого. Давно уж съехали почти все.

И правда – загрохотали по лестнице грубые солдатские сапоги, кто-то пнул в дверь:

– Отворяй, Амос! Про должок свой помнишь?

Голос был хрипловатый, с этакой нагловатой ленцой – мол, все равно никуда вы от меня не денетесь!

– Ничего я тебе не должен, господин Стриж! – яростно выкрикнул торговец.

– Как же не должен? А жареную рыбу ты третьего дня где покупал? В Риге! А должен был – в лавке моей, здесь!

– То так, – Сергеев пригладил бородку. – Ну, так и цены у тебя…

– Ага! Вину свою признал! А ну, парни, выбивай дверь.

Амос выпалил первым! Затем, пока тот перезаряжал пистоль – пальнул и Бутурлин. Улыбнулся:

– Жаль, сабелька-то у тебя одна. А то б мы им тут устроили!

– Сейчас палить начнут. Давай-ка, друже, по стеночкам встанем…

И правда! На лестнице вдруг ухнуло, словно из пушки – и тяжелая мушкетная пуля, разнеся в щепки дверные доски, застряла в стене. Густой пороховой дым окутал всю комнату. Торговец утробно закашлялся… впрочем, на лестнице кашляли тоже. Ну, еще бы – мушкет.

Во дворе, под окном тоже толпились солдаты.

– Обложили… Ты с саблей как? – оценив ситуацию, быстро спросил Бутурлин.

– Да, правду сказать…

– Ясно. Тогда давай мне. Будешь стрелять!

– Ты хочешь сказать…

– Да. Пробиваться будем! Пока не опомнились, пока дым…

– Что же…

Подкинув на руке тяжелую польскую саблю, Никита Петрович недобро покусал ус и, обернувшись, подмигнул напарнику. Тот, правда, этого не увидел – дым.

– Ну, Амос Сергеевич… на раз-два… И-и-и… Раз-два… Взяли!

Раз – лоцман рванул дверь на себя.

Два – торговец выпалил в смутные фигуры дуплетом…

Три – прыгнув на лестницу, Никита Петрович взмахнул сабелькой… Махать неудобно было – тесно. Пришлось колоть. А кого и просто – ногой в челюсть!

– У-у-у-у! – какой-то плотненький человек в коротком расшитом жемчугом камзоле, охнув, кубарем покатился вниз. За ним последовала пара солдат – а больше тут и не было, не помещались.

– Они окна сторожат… А мы сразу рванем к лесу!

– Помоги, Господи!

И впрямь – снаружи не ждали. Правда, рейтары сообразили быстро, ринулись, подскочили – первого Бутурлин тут же ранил в руку, второму рассек плечо… Третий предпочел убежать – наверное, за мушкетом…

– Лошади! Славно.

Вмиг отвязав лошадей, беглецы вскочили в седла и с маху вынеслись со двора, галопом направляясь к лесу. Котомочку Никита Петрович не забыл, а как же! Не этим же упырям оставлять. Послужат еще денежки на благое дело!

Позади послышались выстрелы, тяжелые пули просвистели над головами всадников. Лошадь под купцом вдруг подкосила ноги, упала, так, что Амос вылетел из седла.

Позади весело заорали.

– Вот ведь сволочи! – придержав лошадь, Бутурлин вскочил из седла. – Ты как, Амос?

– Да вроде жив.

– Пешком не уйдем. Давай на лошадь. За мной, сзади.

Так вот беглецы и поскакали, вдвоем, на одной лошади. А позади уже вовсю разворачивалась погоня! Гремели выстрелы, свистели пули. Солдаты стреляли, скорей, для острастки – в такой ситуации попади, попробуй! Ну, лошадь, однако, убили. Случайно.

Погоня быстро приближалась – пятеро всадников, и первым скакал тот самый хмырь в жемчужном камзоле.

– Юрий Стриж, – оглянувшись, бросил Сергеев. – Мало ты ему двинул.

– Ничего, огребет еще! – Никита Петрович покусал усы, соображая, что ж делать дальше?

Вдвоем на одной лошади – не уйти. Значит, надобно что-то придумать. Что-то такое хитрое…

Впереди уже синел лес, рвались к небу могучие дубы и высоченные липы, сверкал влажными листьями густой подлесок… И вот оттуда, из чащи, вдруг ударил выстрел!

Однако… Кто бы это мог быть?