Текст книги "Лоцман. Сокровище государя"

Впрочем, рассуждать пока было некогда. Действовать! И – как можно быстрей.

– Амос, идти сможешь?

– Да.

– Тогда спешиваемся… живо… ага…

Дальше лошадка поскакала одна, подстегиваемая криками и выстрелами. Беглецы же оказались в малиннике, да там и затаились на время. Густые колючие заросли надежно скрывали обоих, ежели нет собак – ни за что не найти. А собак-то у погони не имелось – не лаяли, нет. Хотя… неизвестно, как у тех, кто в лесу… и кто это вообще такие?

Из лесу снова послышались выстрелы. А затем появились и люди. Вынеслись на быстрых конях, казалось, из самой чащи. Лиц их Бутурлин не рассмотрел – далековато было… да и как-то стало вдруг радостно – лесные людишки явно решили напасть на подворье, вернее, на тех, кто только что оттуда прискакал. Рейтар – вместе с Юрием – было пятеро, этих же, лесных, по крайней мере, раза в три больше – целая шайка!

Завидев такое дело, солдаты во главе со Стрижом вмиг повернули лошадей и со всей возможною быстротой понеслись прочь, преследуемые отрядом лесных татей. Конечно, разбойники, кто еще это мог быть? На авангард русского войска они как-то не походили – ни на стрельцов, ни на служилых, ни на полки нового строя – тем более. Одеты – кто в чем. Кто-то в куцем немецком кафтане, кто – в жилетке с сорочкою, наподобие шведских мушкетеров, кто в чем. Палаши у них были, шпаги или сабельки – не рассмотреть. Но оружие огневого боя точно имелось – слышно.

– Сейчас они недругам нашим покажут! – выбираясь из зарослей, мстительно промолвил Амос. – Ужо!

– Ты сейчас к реке? – поднявшись на ноги, Никита Петрович погладил рукоять сабли и пристально осмотрелся вокруг.

– К реке, да… А тебе, я так полагаю, обратно в город нужно?

Бутурлин молча кивнул.

– Тогда лучше с беженцами, – со знанием дела предложил купец. – Их сейчас много. Из Динабурга, из Кокенгаузена… Пока в Ригу пускают всех. Многие, правда, следуют еще дальше – на корабль и в Швецию.

– Плохо, – к чему-то прислушиваясь, Никита Петрович покачал головой. – Наши союзники датские немцы что-то не торопятся посылать свой флот.

– Да на них разве надежда? – отмахнулся торговец. – Бусурмане, они бусурмане и есть. Ладно, мил человеце… Не спрашиваю, как тебя звать – понимаю, тайна сие. Но молиться буду.

– И я за тебя… Удачно добраться!

– И тебе Господь в помощь.

Беглецы обнялись, простились. Амос Сергеев пошел лесом – к реке, Бутурлин же остался возле дороги – дожидаться беженцев. Где-то совсем рядом все громче и громче звонили колокола. Видать, не показалось… Господи! Да это ж набат! Случилось что… Ага! Пожар, однако.

Горело подворье. Судя по распространению огня, его подожгли аж с четырех концов. Сожрав полдвора, хозяйственные постройки и телеги, оранжевые языки пламени хищно лизали крышу. Во дворе рядами лежали трупы, в большинстве своем – местные рейтары, правда, Стриса-Стрижа Бутурлин среди убитых не увидел. Наверное, все же сбежал, сволочина.

Что же касаемо русских приказчиков и купцов, то их на подворье уже оставалось мало – с началом войны съехали со всей возможной поспешностью, даже вот в двухместной каморке проживал один Сергеев. А в шестиместной, интересно, сколько? Как бы то ни было, именно там приняли первый натиск Стрижа и его алчных людишек. Нет, ну, посмотреть только! Хозяин подворья – ну, пусть арендатор – на голубом глазу грабит собственных же постояльцев, не пускает их в город, чинит всяческие неправды… Ох, и долготерпеливый же русский народец – какие-нибудь англичанишки давно бы этого гада Стрижа на собственных воротах вздернули, а московиты, вишь, терпят. Какого рожна, спрашивается? Все для барышей?

У трупов боязливо толпились зеваки, прибывшие из ближайших деревень. Тушить подворье, похоже, никто не собирался, даже прибывший вскоре шведский разъезд во главе с флегматичным красноносым капитаном, похоже, что немножко пьяным.

– А, пускай горит, – глядя на поднявшийся к небу огонь, махнул рукой капитан. – Все одно приказано пожечь все пригороды.

Ну, собственно, именно об этом говорил и Сергеев.

Горящее подворье шведов не заинтересовало, а вот трупы – да. Сам капитан даже спешился и велел перетащить убитых за ворота для последующего опознания. Опознали, к слову сказать, быстро.

– Это – Карл Ладвик, он у проезжих ворот живет, ну, там, в жилом доме…

– А вот это – Людвиг с Королевской улицы, рейтар.

– Ой! Я и того парня знаю…

Солдаты показывали пальцами и орали наперебой.

Цыкнув на них, капитан склонился над телами:

– Вот у этих двоих что за раны? Больно уж страшные… Вон, голова-то на честном слове держится… и кисть руки… Польская сабля? Палаш?

– Думаю, все-таки сабля, господин подполковник, – задумчиво обернулся кто-то из солдат. – Только не польская, а – абордажная. Я когда-то с голландцами по морям хаживал – такие раны видал.

Абордажная сабля! Никита Петрович покусал усы, но ближе к трупам не подошел, опасаясь излишнего внимания. Просто стоял невдалеке вместе с зеваками, выбирая удобный момент, чтобы уйти, да не просто так уйти, в одиночку, а прибиться бы к какой-нибудь компании… вот хоть к тем горожанам. Судя по стоявшим в отдалении телегам – точно беженцы. Однако швед-то – не капитан, а целый подполковник!

На телеги и народ – хмурых мужчин, детей, женщин – подполковник наконец обратил внимание:

– Это еще кто такие?

– Беженцы, господин подполковник. Говорят, русские уже захватили Динабург!

– Ничего, – положив руку на эфес шпаги, красноносый воинственно растопорщил усы, словно таракан, почуявший хлебные крошки. – Ригу русским не взять! Король нас не бросит.

Почмокав губами, швед поправил на голове черную широкополую шляпу, украшенную страусиными перьями, взобрался в седло и неспешно подъехал к беженцам:

– Ежели вы, господа, хотите получить убежище в Риге, то прошу поторапливаться. Еще день-два и все городские ворота будут закрыты.

– О, господин офицер! Мы, конечно же, поспешим!

– Вот-вот, поспешите, – красноносый покачал головой и вытащил из-за пазухи флягу. – Можете прямо за нами и ехать. Да! И не забудьте! Нам очень нужны строители и ополченцы. В ополченцы записывают на улице Яуни, недалеко от собора.

Ополчение… Смешавшись с беженцами, Никита Петрович намотал на ус. Да-да, ополчение! Наверное, это сейчас то, что нужно.

Не вызвав абсолютно никаких подозрений, Бутурлин вошел в город вместе с беженцами, невольно оказавшимися в свите подполковника Людвига Кронмана, большой шишки в рижском гарнизоне. Во время недолгого пути Никита Петрович наскоро перезнакомился почти со всеми своими спутниками, утешал их и всячески развлекал, не умолкая ни на минуту, и в числе прочего сильно сокрушался, что в огне пожарища сгорел его друг – некий Якоб Меллинг, приказчик. Все сочувствовали, даже прибившийся к каравану мальчишка – по виду местный, тощий, в натянутой на самые глаза шапке и просторной балахонистой рубахе. Впрочем, может быть, и не местный, а тоже – беженец, Бутурлин не присматривался, незачем лишним мозги забивать.

Ехавшие невдалеке рейтары тоже развесили уши – чего ж не послушать забавный рассказ? Услышав про сгоревшего приказчика, один из всадников даже выразил сочувствие:

– Там, в доме, шесть обгорелых тел. Мы и не совались. Ну, теперь хоть одного опознали. А то ведь набегут с расспросами – будет что сказать.

Набегут – это было про господ газетчиков. В Риге печаталось несколько информационных листков – от официального «Королевского вестника» до частных и падких на разного рода ужасы газетенок, типа «Вестей Риги» или «Лифляндского листа». В силу своей деятельности, старший приказчик Михаэль Киске внимательно читал все подобные издания, кроме сплетен, публиковавших еще и официальные новости, и динамику портовых цен.

Якоб Меллинг умер! Сгорел. Увы, попался в лапы разбойников – этакая вот незадача. Вместо Якоба сейчас возрождалась к жизни совершенно новая, не запятнанная подозрительными знакомствами личность… несомненно – дворянин, человек военный, опытный и бывалый. Но и немного сибарит – когда деньги есть. Нынче денежки, слава богу, имелись… в отличие от времени. Учитывая скорость подхода русского войска, действовать нужно было как можно быстрее – незамедлительно.

На такой случай лично Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, думный дьяк, разработал для Бутурлина подходящую «сказку», дабы придать соглядатаю дворянское звание, ибо простолюдина во многие места просто не допустили бы. Сие оказалось непросто – все прибалтийские дворяне друг друга знали, если и не лично, то по крайней мере слышали. Хорошо, у дьяка имелась на примете подходящая фамилия… Один молодой человек, погибший в плену и не имевший родичей… Звали его риттер Эрих фон Эльсер, обедневший молодой человек из древнего дворянского рода, идущего еще от первых рыцарей ордена Святой Марии Тевтонской. Он был из северной Эстляндии, этот риттер, так что маловероятно, чтоб его знали в Риге. Хотя риск, конечно, имелся…

Первым делом новоявленный дворянин направился к портному. К лучшему рижскому портному, что каждую неделю размещал свое объявление почти во всех печатных листках. Звали портного Янисом Райденом, и был он полукровкой – полунемец, полуместный, латгал.

Портняжная мастерская… или, скорее – целое королевство иголок, ниток и драгоценных тканей – располагалось в солидном приземистом особнячке в тихом дворике Конвента Сета, рядом с Ратушной площадью, церковью Святого Петра и церковью Святого Иоанна.

Едва только успел звякнуть дверной колокольчик, как на гостя уже накинулись приказчики… впрочем, тут же остывшие: внешний вид посетителя как-то особого финансового доверия не вызывал.

– Вы, должно быть, заблудись, любезнейший?

– Я – риттер Эрих фон Эльсер, ингерманландский дворянин, – достав из котомки горсть серебра, важно заявил лоцман. – Скитался, едва ушел от московитских варваров… Поиздержался… Но теперь желаю одеться, как полагается представителю древнего и далеко не бедного рода! Кстати, кажется, где-то здесь неподалеку была цирюльня?

– Ах, что вы, что вы! Не стоит беспокойства. Мы сами позовем цирюльника, уважаемый господин! – углядев блеск монет, со второго этажа вмиг спустился юркий седенький старикашка в просторном жилете и дорогих очках, видимо – сам хозяин.

– Янис Райден – это я и есть. Вы обратились по адресу. Тут еще рядом башмачник…

– Мне б хотелось бы побыстрей. Сами знаете, какие нынче времена.

– О, да, да! Конечно, конечно. Камзол и все такое прочее мы вам пошьем уже к вечеру… А вот башмаки… придется, верно, пока взять, что есть. Что подойдет по размеру. А потом уже…

– Ничего-ничего… Пока – так, а потом закажу…

– Так я пошлю за сапожником – пусть снимет мерку?

Визитера обложили крепко – не вырвешься! Как же – платежеспособный клиент. Сам хозяин лично снял мерки, тут же выбрали самый модный фасон, ткань, пуговицы и все такое, так что подмастерья сразу же начали кроить, а сам хозяин принялся махать иголкой.

Явился и цирюльник… даже не цирюльник, а куафер, парикмахер из самого Парижа!

– У, у вас хорошие пышные волосы, месье! Сейчас мы их завьем… И еще я бы посоветовал вам парадный парик. Знаете, такой пышный, для выхода в общество…

– Завивайте, – усаживаясь в резное полукреслице, «риттер фон Эльзер» благосклонно кивнул. – И парик тоже возьму. Благовония не забудьте!

– О да, да! Пахучая кельнская вода. По-французски называется – О-де-Колонь!

Вслед за куафером, один за другим явились и башмачник, и шляпник… Часа через три Никита Петрович с чувством самого глубокого удовлетворения мог констатировать, что бедолага приказчик Якоб Меллинг и в самом деле остался где-то в прошлой жизни. Вместо него в Ригу ворвался совершенно новый человек, аристократ, сибарит и повеса риттер Эрих фон Эльсер! Добропорядочный подданный его величества короля Карла Густава.

Глянув в большое зеркало, лоцман в ужасе отшатнулся! На него смотрел некий франт, из тех, коим служилый человеце Бутурлин никогда и близко не был. Лощеный щеголь с фатоватой улыбкой, бабьими завитыми локонами и совершенно пошлыми усиками в виде двух стрелочек над верхней губой. Как утверждал куафер – по последней парижской моде.

А одежда? Вот уж, прости Господи, платье – срамное до ужаса. Короткий, до пупа, камзол темно-голубого бархата с узенькими рукавчиками до плеч. Золотые пуговицы, пышный кружевной воротник, ослепительно белая шелковая сорочка, широкие – тоже темно-голубые – штаны, белые чулки, башмаки с бантами, трость, темно-бордовый плащ с золотистым подбоем.

Плащ – единственное, что понравилось Никите – хотя бы можно было закутаться, укрыть все это безобразие, да еще натянуть на самый лоб шляпу с серебряной пряжкой и перьями…

Обошлось все в полсотни талеров. В принципе, не так уж и много. И, самое главное, достигнута цель. В таком виде Никиту Петровича не признала бы и родная матушка, коли б была жива, а уж о других и говорить нечего. Какой там, к черту. Михаэль Киске… Аннушка-то – и та вряд ли узнает. Аннушка… да-а…

Расплатившись, «риттер фон Эльсер» вальяжно вышел на улицу. Теперь оставалось снять достойные апартаменты, приобрести экипировку и лошадь, и – добро пожаловать в ополчение! Никто не узнает. Ни одна живая душа.

– Вечер добрый, господин Никита Петрович!

Бутурлин не отошел от Конвента Сета и пару десятков шагов, как его тут же приветствовали. По-русски, звонким и наглым голосом.

– Я так полагаю, вам теперь нужен хваткий и расторопный слуга?

Глава 3

Лето в тот год выдалось худое, дождливое. Еще как-то июль простоял серединка на половинку, лили дожди, но выглядывало и солнышко, а уж с начала августа как пошло, так, казалось, и солнца-то больше никогда не будет вовсе. Главное, и дожди-то лили вовсе не летние – холодные, нудные, злые. Крестьяне молились каждый день – хоть бы недельку-другую простояло вёдро, успеть бы убрать урожай.

Однако начавшейся войне затяжная сырость была небольшой помехой. Шведы, ввязавшись в польско-русский конфликт, желали как можно скорее причинить наибольший урон всем своим врагам и вовсе не чурались интриг, приглашая на свою сторону украинского гетмана и весьма успешно действуя на территории самой Речи Посполитой. Словно поток захлестнул Польшу – шведы, как саранча, распались по всей ее земле, захватили все побережье и взяли Варшаву, после чего русский государь Алексей Михайлович и объявил Швеции войну, намереваясь решить свои собственные задачи.

В июле русское войско под верховным командованием самого царя взяло Динабург, тут же переименованный в Борисоглебск. Московские рати подходили к крепости Кокенгаузен, вот-вот должны были взять и ее, уже было приготовлено новое имя – Царевич-Дмитров. Крепость казалась неприступной, и сам государь писал в письме: а крепок безмерно, большой ров – младший брат нашему кремлевскому рву, а крепостию – сын Смоленску-граду, чрез меру крепок! Ничего! И не такие еще крепости покорялись российскому царю, да впереди еще ждала Рига.

Взятые городки переименовывали с умыслом: показать, что Русь пришла сюда всерьез и надолго, даже не пришла, а вернулась – тот же Дерпт, это ведь бывший наш Юрьев, основанный еще Ярославом Мудрым.

За несколько дней до того, как русское войско выступило в рижский поход, думный дьяк посольского приказа Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин был направлен в Курляндию с письмом к герцогу Якобу. В обмен на московскую дружбу и всяческое содействие герцогу предлагалось уговорить рижан сдаться. Якоб принял посланника со всеми почестями уже в начале августа, но пока переговоры затягивались, а жители Риги сдаваться не собирались. Правда, и осада еще не началась, еще не видно было русского войска. Где-то оно еще там… шло…

О последнем Бутурлин, конечно, не ведал, но о многом догадывался и многое предвидел.

* * *

– Ты?! – рука новоявленного немецкого дворянина невольно потянулась к эфесу…

А шпаги-то не было! Не купил еще. Только ножичек. Ну, в таком деле и ножик сгодится…

– Только не надо меня резать, – улыбнулась Марта. – Я против!

Как обычно, она была одета в мужское платье, какое носили местные простолюдины – просторная посконная рубаха, жилет, короткие узенькие штаны. Глянешь – смазливенький такой отрок, правда, если хорошенько присмотреться, то можно заметить и выпуклую попу, и упругую грудь, и все прочие аппетитные девичьи округлости… Если присмотреться. Но так… просторная рубаха надежно скрывала грудь, а наброшенный на плечи рваненький плащик – бедра.

– Против она… – хмыкнув, Никита Петрович неожиданно улыбнулся. – Ну, пошли, перекусим, что ли… Тут есть один кабачок… почти рядом…

– «Лидо»?

– Он…

Что делать с этой опасной и вредной девчонкой, Бутурлин решал на ходу. В буквальном смысле слова. Нудненький дождик, к слову сказать, перестал, и сквозь разрывы туч выглянуло яркое летнее солнце. Город сразу же стал каким-то нарядным, праздничным – сверкающие булыжники мостовых, чисто вымытые дома, ясные сияющие оконные стекла, высоченные шпили церквей, увенчанные золотистыми петушками.

Лучше всего от девчонки избавиться, причем – как можно скорей. Тут можно пойти у нее на поводу… якобы пойти. Чего-то ведь она попросит… Ну, ведь не зря же подошла, что-то ей точно надо. И как только умудрилась выследить?

– Я с самого пригорода за вами шла, – так же, на ходу, пояснила Марта. – Точнее – от русского подворья.

А! Тот мальчишка, что пристал к беженцам… Внимательней бы на него посмотреть… Да кто ж знал! И на старуху бывает проруха.

– И вот, осмелюсь предложить себя вам в услужение, – заглянув своему спутнику в глаза, девушка нагло улыбнулась.

– Ты ж меня чуть не отравила, дщерь! – наконец возмутился Никита Петрович. – А теперь в слуги набиваешься?

– Хотела бы отравить – отравила, – серые глаза девчонки сверкнули все с тем же нахальством. Вот уж, поистине, кому-то и наглость – второе счастье. – Но ведь не отравила же! Просто подумала – вдруг бы да вы меня убить захотели?

– Ой, и надо было прибить! Ой, надо… Ладно, пришли. Вон таверна-то… За один стол со мной не садись.

– Как можно!

– Будешь прислуживать… ну и так, невзначай, присядешь.

Оба были голодны, и сам «Эрих фон Эльсер», и Марта. Рига давно уже сделалась городом протестантов-лютеран, а эти люди не имели никаких календарных или праздничных постов, постились лишь по особым случаям – во время болезни, в период принятия какого-то важного решения, для укрепления веры и прочее. Постились строго, но недолго – два-три дня не ели вообще и молились, молились, молились. Пост без молитвы – курам на смех.

К лютеранской вере, скорее всего, принадлежала и Марта, а вот Никита Петрович исповедовал православие и старался посты соблюдать. Однако сегодня, слава Господу, был четверг – день обычный, скоромный, поэтому покушали всласть. На двоих съели жаренного на вертеле гуся с яблоками и кашей, половину вчерашнего поросенка, студень, ячневую похлебку с клецками, мягкие, выпеченные еще с утра, булочки, моченые яблоки, сыр, вареные вкрутую яйца… Запив все свежесваренным пивом, разом рыгнули – вот оно, славно-то как!

После обильного обеда оба – и господин, и прибившаяся к нему прохиндейка – враз подобрели, и Бутурлин, поразмыслив, решил пока Марту не трогать, не убивать. Держать при себе – да, наверное, это было бы неплохое решение. Тем более все равно ведь нужен слуга, уж никак без него не обойтись. Стирать, убирать, стряпать, да мало ли всяких дел? Не самому же делать, руки поганить! Ну и для престижа, опять же. Как это – столь важный господин – и без слуги? Однако же подозрительно.

Значит, все одно – пришлось бы слугу нанимать, хотя бы даже одного, и нанимать – в спешке. Кто знает, что за человек окажется? Может, будет за своим господином следить? Да и так, случайно, что-нибудь выведает, донесет… Такое вполне может случиться. Так что уж, лучше, наверное, и впрямь…

– Ты ко мне слугой наниматься будешь… или служанкою? – как бы между прочим, поинтересовался «фон Эльсер».

Марту вопрос нисколечко не смутил, видать, она об этом уже думала, о чем тут же и сообщила:

– А, господин, и тем, и другой. И слугой, и служанкой. Пусть думают, что у тебя двое слуг. Ты ведь больше никого нанимать не будешь?

– О как! – непритворно восхитился Бутурлин. – Однако ж ты и хитра. Едина в двух лицах – и служанка, и слуга.

– Так что в том плохого-то?

– А жалованье, значит, я тебе двойное должен платить? Раз уж ты в двух лицах.

– Жалованье? – девчонка озадаченно покусала губу. – Признаться, я об этом как-то еще не думала… Ну да, наверное – двойное. Так ведь только справедливо будет, да?

– Наглая ты!

– Зато – верная. Вернее, верной буду.

– Хм… верная, – скептически хмыкнув, Никита Петрович допил пиво и поставил кружку на стол. – А ну-ка, для начала расскажи о себе все!

– Так я ж рассказывала уже, помните? Там, в Нейгаузене, когда, ой…

– Правду говорят, что ты ведьма? – резко, в упор, спросил молодой человек.

Девчонка и ухом не повела, даже расхохоталась.

– Врут! Конечно же врут. Темные, невежественные люди! И это в наше-то время, в торжество разума, в эпоху Френсиса Бэкона и Декарта!

Вот тут Бутурлин по-настоящему удивился:

– Ты Декарта-то откуда знаешь?

– Я в Нарве у алхимика жила, – потупив глаза, призналась Марта. – Ну, так же вот, служанкой.

– А потом его отравила!

– Не-е… Да и не алхимик он был – ученый! Настоящий ученый, все опыты ставил, философские трактаты писал… А потом умер, завещав все свое состояние мне. Дом – пусть и небольшой – но все же… Вот тогда-то его непутевые родственнички ведьмой меня и ославили. Чуть на костре не сожгли! Слава богу, сбежала… А тут как раз и Жюль пристатился…

Тут Никита Петрович прищурился:

– И что, он тебя правда в карты проиграл?

– Сама ушла, – призналась дева. – Понравился мне один рейтар… согрешили да попались… Ну, думаю, нечего мне здесь больше ловить.

– Перекати-поле!

– Что, господин?

– Пошли, говорю. Надо еще жилище выбрать.

– Так лучше в ратуше поспрошать. Там всех домовладельцев знают.

Навязавшаяся девчонка высказала вполне здравую мысль, коей тут же воспользовался Бутурлин, так что через пару-тройку часов благородный господин риттер Эрих фон Эльсер уже поселился в одном из престижных доходных домов, принадлежащих самому господину председателю рижского рата. Сиреневый трехэтажный особняк с фасадом в три окна стоял на узенькой улице неподалеку от Конвента Сета, ближе к церкви Святого Петра. Предоставленные «славному рыцарю» апартаменты располагались на втором этаже и представляли собой три вытянутые анфиладою комнаты, со стенами, обитыми дорогим светло-синим сукном с крупным серебристым рисунком, а не какими-нибудь там дешевыми бумажными обоями, презрительно именуемыми «домино». Полы во всех комнатах покрывала керамическая плитка, поверх же были настланы изящные соломенные циновки, также покрывающие и скамейки, и сундуки. Из мебели еще имелись два изящных платяных шкафа, резной шкафчик для посуды, обтянутое темно-зеленым бархатом кресло с высокой спинкой, полдюжины стульев, два овальных стола и застланная суконным одеялом кровать – в последней комнате, спальне.

Средние покои отводились под трапезную и кабинет, а небольшом закутке – в прихожей – на широком сундуке вполне мог разместиться слуга… даже двое слуг – слуга и… служанка.

– Вот тут и будешь спать.

– Хорошо, господин. Надо бы купить занавески и шторы. Повесить на окна. И еще – дрова для камина. А то как-то сыро.

– Нет! Первым делом – экипировка, – резко возразил риттер. – Пойдешь со мной в обличье слуги. Нужны – походный камзол, кираса, шлем или каска, пара пистолетов или карабин, все причиндалы для пороховой стрельбы и шпага. Да! И, конечно, лошадь.

– Лошадь! – ахнула Марта. – И где мы ее будем держать, мой господин? В вашей опочивальне? Так, боюсь, лошадь на второй этаж не поднимется.

Бутурлин не выдержал, расхохотался – уж больно похоже Марта изобразила поднимающуюся по лестнице лошадь.

– Думаю, под лошадь выделят городскую конюшню. Я ведь намерен вступить в ополчение!

– В ополчение!

– Кстати, и ты тоже. Что, недовольна?

Девчонка тряхнула волосами, так, что темная челка ее упала прямо на глаза:

– Нет, господин. То есть – да. Чтоб вы знали… Я сделаю все, что вы прикажете. И даже больше того.

– Ну, тогда пошли по лавкам. Думаю, денег должно хватить.

Черненую кирасу с серебряною насечкой и такой же шлем-каску с небольшим гребнем Никита Петрович сторговал за пять талеров в ближайшей оружейной лавке, там же, рядом приобрел желто-коричневую замшевую куртку, высокие сапоги-ботфорты, пару подержанных пистолетов и надежную кожаную перевязь. Со шпагой пришлось повозиться дольше – заказывать было некогда, а клинок хотелось иметь надежный, германский. Миланский или из Толедо стоил бы слишком уж дорого. Боевое оружие одновременно должно было иметь нарядный эфес – чтобы не стыдно было показаться на людях. Пришлось поискать, побегать, но все же подходящая шпага, наконец, отыскалась – отличный закаленный клинок, гибкий и крепкий, правда вот с эфеса уже слезла почти вся позолота, пришлось нести в мастерскую – накрутить тонкой золотой проволоки, вышло очень даже ничего – богато!

Лошадь купили на пристани, там как раз беженцы продавали – зачем им в Риге лошадь? И кормить надобно, и держать негде, а записываться в ополчение эти людишки не очень-то торопились, не рвались в бой, отнюдь.

– Господин, – когда уходили с пристани, Марта вдруг потянула Никиту Петровича за рукав. – Вы б мне купили что-нибудь женское. Ну, как прислуга одевается… Платье там, передник, чепец…

Хмыкнув, Бутурлин вытащил из кошеля пару талеров:

– На! Сама себе все купи.

– Ого! – схватив деньги, обрадовалась девчонка. – Да тут и на гребень еще! И на зеркальце.

– Да зеркала-то в доме, чай, есть.

К вечеру и господин, и служанка-слуга ухайдакались да повалились спать. Марта – на сундуке в прихожей, славный риттер фон Эльсер – на ложе, прямо поверх одеяла, сняв лишь только шляпу да камзол. Башмаки уже стянула служанка.

Спали крепко, утром же, перекусив свежими – прямо из пекарни – булками и пивом, Никита Петрович решил устроить баню. А то давно уже не мылся, прямо чесался весь.

Самолично спустившись вниз, риттер попросил смотрителя найти и доставить в апартаменты большую бочку да натаскать туда горячей воды.

– Воду, думаю, можно будет нагреть на кухне, а вот бочка…

В руку благообразного старичка смотрителя упал серебряный талер.

– Бочку найдем! – озарившись улыбкой, тут же заверил старец. – А слуги воду вам натаскают. Осмелюсь спросить – вы, верно, приболели? Есть у меня на примете знакомый лекарь, очень хороший, смею вас уверить…

– Благодарствую. Думаю, достаточно будет и бочки. Не так уж сильно простудился.

– О, господин! Такое холодное лето стоит – простудиться немудрено. Хоть бы в августе солнышка!

Да уж, не мылся Бутурлин давно. Жители же Европы (в том числе и рижане) частенько не мылись вовсе! Даже король-солнце Людовик Четырнадцатый, по отзыву русских посланников, «смердел, как дикий зверь». Страх перед нехорошими болезнями вынудил европейцев закрывать городские бани, что же касается ванных комнат – таковые далеко не в каждом богатом доме имелись, что уж об обычных горожанах говорить. Так, раз в неделю влажной губкой тело оботрут – тому и рады. К полному же мытью относились как к лечебной процедуре и практиковали примерно раз в год, вряд ли чаще. Вот потому-то смотритель доходного дома и озаботился здоровьем важного постояльца. Еще бы! Ведь тот собирался залезть в бочку с горячей водой!

Слава богу, побывавшая в России Марта подобными европейскими предрассудками не страдала и даже попросила оставить ей воды – тоже вымыться.

Раздеваясь, Никита Петрович лишь хмыкнул:

– Ну да, будем с тобой, как свиньи, в одной луже купаться, ага.

Ах, какое же наслаждение было окунуться в теплую воду! Просто славно! Поистине правда и есть. Не баня, конечно, веником не побьешься и парку не поддашь… Однако уж что есть.

Нырнув с головою, молодой человек с силой выдохнул, весело пустив пузыри, а когда вынырнул – над ним уже стояла служанка. В скромненьком – сером, с передником, платьице – как раз в тон глаз…

– Помыть вам спину, господин?

– Да уж как-нибудь сам…

Никита Петрович вдруг ощутил не то чтобы стыд, а, скорей, некое стеснение. Видно, от того, что раньше-то он привык видеть Марту в мужском платье и как-то при этом как девушку ее не воспринимал… Но вот сейчас, сейчас Бутурлин вдруг заметил, какие красивые у этой чертовой девчонки глаза – большие, жемчужно-серые и блестящие, такие очи манят, в них хочется кинуться, окунуться с головою, нырнуть… чтобы уже больше никогда не вынырнуть! Да что там глаза… Какое милое личико, очень, очень даже премиленькое… нет, в самом деле…

Закончив мыться, молодой человек с шумом вылез из бочки… Марта тут же подбежала, накинула на плечи хозяина кусок мягкой ткани, принялась вытирать… Никите вдруг захотелось схватить ее, обнять, поцеловать в припухлые губки, нежно погладить волосы, плечи…

Темные пушистые ресницы девушки вздрогнули и стыдливо опустились… Неужели она тоже почувствовала стыд? Неужели…

– Господин… вы обещали дать мне помыться.

– Да, да, сейчас…

Как был, кутаясь в кусок влажной ткани, «риттер фон Эльсер» пошлепал босыми ногами в прихожую, оставляя за собой цепочку мокрых следов:

– Эй, кто там есть? Слуги! Тащите еще воды. А эту, грязную, вылейте.

Усевшись в опочивальне на ложе, Бутурлин натянул штаны и сорочку и принялся отчужденно смотреть в окно. На улице снова моросил надоедливый дождь, и поднявшийся ветер швырял в окно холодные брызги. Редкие прохожие кутались в плащи, придерживали руками шляпы…

– Все, господин! Вот вам вода…

– Подите сюда… Вот вам денежка!

– Спасибо, господин! Храни вас Бог.

Слуги ушли. Слышно было, как хлопнула дверь. Потом послышались легонькие шаги… шорох – как видно, Марта снимала платье… ах-ах… ага, вот булькнула вода… Девчонка забавно фыркнула и засмеялась:

– Ой, как славно! Нет, в самом деле – славно… Уфф! Вы знаете, господин, я пристрастилась к купаниям еще в Нарве. У нас там река. А уж потом, в России – баня! Это просто прекрасно! Я даже хлесталась веником, ага… Честно-честно! Как это называется? Па-ри-лась – да. Ой… вы не подадите мне простыню? А то мокровато будет…

Вздрогнув, молодой человек быстро прошел в прихожую, взял простынь… И обомлел! Схватившись за края бочки, Марта высунулась из воды по пояс… Смуглые плечи и плоский животик ее покрывали искристые капельки, такие же капельки искрились на упругой груди, вовсе не такой уж и маленькой, с крупными розовато-коричневыми сосочками, которые так хотелось немедленно, вот сейчас же, схватить, погладить, потеребить…

– Вы что так смотрите, господин?

Никита Петрович сглотнул слюну:

– Русалка! Как есть – русалка.