Текст книги "Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах"

– Ну, хватит, хватит, отползай, – подняв нож, Кармана похлопала воина по ягодицам и взглянула на остальных. – Нате вам веревку. Все, приступаем!

Воины накинули веревку на тонкую шею девушки и по знаку волхвицы принялись разом душить. Несчастная захрипела, выгнулась… Кармана примерилась и несколько раз вонзила ей под ребро нож. Потекла кровь…

– Начинайте, – выйдя из шалаша, Кармана кивнула Малибору.

Жрец подал знак – и в краде полыхнуло пламя!

Вообще-то, погребальный костер должен был зажечь близкий родственник мужского пола – за неимением у Рюрика такового (кроме отнюдь не близкого Хельги) перед тризной специально приняли в род сильного молодого парня. Он и зажег краду.

– Се сва оне иде! – отшатнувшись от жаркого пламени, возопил жрец, и воины в такт его словам забили палками о щиты.

– А тут же отверзятся врата она, А войдешь – се есть красен Ирий, А тамо Ра-река тече…

Хельги не особенно прислушивался к словам Малибора, честно говоря, его больше заботил Ирландец. А того что-то совсем не было видно… хотя нет – появился. Как раз уже и начиналась собственно тризна – принесли столы с хмельным и закусками, и молодые воины приготовились к ристалищу.

За дымом погребального костра клонилось к закату солнце – именно за ним и спешил сейчас покойный князь со своими наложницами.

– Не хочешь ли принять участие в тризне, брат мой? – неслышно подошла к Хельги Еффинда, старшая жена Рюрика, а теперь – свободная, как птица, вдовица. Располнела Еффинда за последние годы, однако ж не потеряла былой красоты – лицо по-прежнему было белым, а щеки – румяными, лишь наполнилась округлостью стать.

Улыбнувшись, Хельги взглянул на живот сестрицы.

– Когда родится сын, назови – Ингвар, – тихо сказал он.

– Мы все сделали, как надо, ярл, – подойдя к Хельги, украдкой шепнул Ирландец. – Тем более слуги не управились вовремя с дровишками, все время подтаскивали, так что, выходит, мы и им помогли.

– А где взяли девку?

– Там же, в ладье, – цинично усмехнулся Ирландец. – Наложница, ей так и так умирать. Надели ей на шею ожерелье, волосы на лицо начесали, а ту, настоящую, одели по-быстрому в мужское платье – делов-то! Тем более в этакой-то суматохе… Чу? Кажется, тебя зовут принять участие в тризне, ярл?

– Отлично! – Хельги потер руки.

Ирландец взглянул на него, как на полного идиота.

– Ты что, в самом деле собираешься сражаться с этими опившимися полудурками? – Он кивнул на молодых воинов, уже звеневших мечами по краям догорающего костра.

– Я что, похож на умалишенного берсерка? – оскорбился ярл. – Конечно нет. Сражаться я вовсе не собираюсь, а вот попить пива, меду и браги… Ты видишь, нам уже машет наш друг Хаснульф!

– Воевода Хаснульф – наш друг? – Ирландец восхищенно присвистнул.

– А как же? – расхохотался ярл. – Идем же скорей, он, видно, уже утомился ждать.

– Постой-ка немного, ярл, – подергал губу Ирландец. – Что нам делать с той, настоящей?

– А где она сейчас? Надеюсь, не брошена голой в лесу?

– Нет, мы спрятали ее в твоих покоях и приставили верную стражу.

– И правильно поступили, Конхобар. Вот пусть она там и посидит, в себя придет немного. Тем более что ее безутешный дед, боярин Всетислав, похоже, топит горе в вине. Вот ему в этом и поможем. Заодно поговорим.

Усмехнувшись, ярл потер виски и быстро направился к столам, чувствуя, как кто-то внутри активно не принимает всего происходящего, протестуя против страшной смерти невинных девушек жуткой головной болью.

– Что поделаешь, – сам себе тихо сказал ярл. – Это тризна, и всё равно кто-то обязательно должен был умереть.

Вокруг уже звенели мечи и звучали погребальные речи. Кто-то плакал, кто-то, наоборот, смеялся, в погребальном костре бушевало пламя, и удушливый черный дым закрывал клонившееся к закату солнце.

Глава 4
Гром гремит

По всей вероятности, общественные магические действия производили мужчины-волхвы…

Б. А. Рыбаков. Язычество Древней Руси

Март 866 г. Киев

– Не тот! Не тот! Зря я доверился глупой твари, все перепутавшей, лучше бы послал кого-нибудь. – Князь Дирмунд злобно пнул подвернувшуюся под ногу кошку.

Жалобно мяукнув, та юркнула в приоткрытую дверь горницы. Кликнув слугу, Дирмунд велел позвать волхва Вельведа, что давно уже дожидался в гостевой зале.

– Звал, княже? – войдя, низко поклонился волхв – среднего роста, с узким морщинистым лицом и темными маленькими глазками, недобро смотревшими из-под кустистых бровей. Сейчас, правда, глазки излучали полнейшее подобострастие и любовь.

– Звал, звал, Вельвед. – Дирмунд указал вошедшему на лавку. – Наше новое колдовство не вполне удалось, – почесав длинный нос, честно признался он. – Верные люди донесли – на берегу Волхова-реки недавно справили тризну по могучему князю.

Вельвед вскинул глаза:

– Так разве не этого мы и хотели, мой повелитель?

– Нет, – князь усмехнулся. – Тризну справили по князю Рюрику, а недоносок Хельги жив и здравствует. И мы сами, с помощью заклинаний и жертв, расчистили ему дорогу к власти!

– Так, может, стоит попытаться еще раз? – Волхв испытующе взглянул на друида. – Не вышло один раз, выйдет в другой. Снова направить змея…

– Да-да, змея… – задумчиво кивнул Дирмунд. – Я точно знаю – именно от змея примет смерть Хельги, – он вздохнул, – ну, вот послали змея, вытащили колдовством из снегов – и что? Этот безмозглый летучий червяк погубил совсем не того! Ты советуешь попытаться еще раз? Снова словить дев, принести в жертву, снова вызвать змея, направить его – а теперь это будет куда труднее – и что дальше? Вдруг и на этот раз тварь промахнется? Я даже не знаю, может, она вообще уже давно сдохла от холода, ведь мои заклятья не вечны… – Друид помолчал и добавил, подумав: – И не стоит недооценивать Хельги. Я уже сталкивался с ним однажды и не смог убить. Это не говоря о попытках, предпринятых моими людьми, тем же Лейвом и Истомой. Нет, думаю, не просто так промахнулся змей… Хельги силен, очень силен, и сила его все возрастает.

– Неужто никак нельзя с ним справиться? – недоверчиво почмокал губами волхв. – Видал я этого Хельги – варяг как варяг, ничего особенного. Вот дружок его, Конхобар Ирландец, мыслю, куда как хитрее.

– Конхобар? – Дирмунд с горечью рассмеялся. – Да, Конхобар опасен. Проклятый предатель, он был когда-то моим первым помощником, а потом изменил мне.

– И до сих пор жив? – изумился Вельвед.

– Жив до поры до времени. – Друид сверкнул своими черными очами так яростно, что у волхва отпали всяческие сомнения насчет дальнейшей судьбы несчастного Ирландца.

– Погубив Хельги, я достану и отступника Конхобара, – зловещим шепотом произнес Дирмунд. – Никуда он от меня не денется, а смерть его будет страшной. Главное – победить ярла. Признаюсь, наших способностей не хватило, чтобы его погубить… думаю, он пользуется покровительством Велеса, ведь Велес – бог северных болот и туманов.

– Да, Велес могуч. – Вельвед пошевелил кустистыми бровями. – В ильменских и ладожских землях он может тягаться могуществом с самим громовержцем Перуном, не говоря уже о других богах. И варяжские боги – они ведь тоже с севера. А вот если выманить князя Хельги сюда, к нам?

– Был он уже здесь. И ничего… Хотя ты прав, могущество северных богов здесь сильно ослабнет. Но ему помогают не только боги, но и некто из далекой земли, которой еще нет.

– Как это – «которой еще нет»? – осмелился переспросить волхв.

Не удостоив его ответом, друид поднялся с резного деревянного кресла и принялся ходить по горнице из угла в угол. Длинный нос его смешно выдавался вперед, рыжеватая редкая бороденка подрагивала в такт шагам, лишь пронзительные черные очи резко контрастировали с затрапезным обликом князя – в них светились недюжинный ум, коварство и злоба. Друид думал.

Выманить Хельги на юг, к восстановленным святилищам древних богов? Да, сила ярла здесь заметно уменьшится, уменьшится и заступа богов… Правда, Хельги уже был здесь, и тогда попытка расправиться с ним не удалась. И все равно стоит попытаться еще. В конце концов, тогда здесь не было столько волхвов. Заманить Хельги в святилище, снова принести в жертву сто дев, и… И ярл вполне может уйти, словно бы он вообще неуязвим… неуязвим… он… часть его. Да! Друида вдруг осенило. Глаза его вспыхнули темным огнем, тонкие губы растянулись в улыбке. Ну да, как же он раньше не догадался? Ведь какая-то часть ярла, несомненно, находится не в нем самом, а… скажем, в той далекой стране, где пряталась Магн дуль Бресал, отступница Магн, когда-то подававшая большие надежды молодая жрица. И теперь ясно, почему Хельги с такой непоколебимой яростью встал на его пути к власти. Конечно же это интриги Магн! Надо убрать ее, впрочем – не только ее, но и того, кто стал частью ярла и чье присутствие можно было бы давно угадать, если б только хватило времени немного подумать. Итак, волхв прав – нужно заманить сюда Хельги! Заманить и нанести удар… Два удара! Два одновременных удара, один – здесь, в жертвеннике, а другой… – друид усмехнулся. – Другой – в той далекой стране, куда уже не раз проникало его колдовство и откуда был столь удачно вытащен помощник – недавно погибший Варг. Может, лучше б было оставить его там? Нет, вряд ли он справился бы, тут нужно действовать самому. И не сразу, а тщательно подготовившись.

– Надеюсь, никто не пронюхал про наш новый храм? – обернувшись к Вельведу, резко спросилд.

– Что ты, князь, – испуганно замахал руками тот. – Дороги к нему неведомы.

– Тогда скоро принесем новые жертвы. – Дирмунд улыбнулся.

– А вот, боюсь, это не удастся, мой господин, – тихо возразил волхв. – Весна, чай, распутица. Вряд ли мы сможем туда добраться до того, как просохнет земля.

Выслушав его, друид согласно кивнул – о распутице он что-то и не подумал. Да-а… Что ж, выходит, несколько месяцев в году боги будут обходиться без жертв? Тогда как же рассчитывать на их благоволение, и это в то время, когда оно столь нужно? И как посеять в жителях страх? А страх нужен обязательно – ведь только из людей, изведавших всепроникающий страх, получаются хорошие рабы, преданные до глубины души своему господину, которого они боятся и уважают. Человек – животное, и чем сильнее его ударить, тем больше уважения он будет испытывать к бьющему. Но стоит только ослабить хватку – все, пиши пропало, весь авторитет придется восстанавливать снова. Вот как сейчас… Дирмунд вздохнул.

– Пусть волхвы поставят идолов здесь, в Киеве, – неожиданно повелел он.

Вельвед вздрогнул:

– Боюсь, киевляне не примут их, княже!

– Ты не понял меня, волхв. – Дирмунд презрительно прищурил глаза. – Разве жители Киева не поклоняются Перуну, Даждь-богу, Мокоши, да тому же Велесу? Вот и пусть волхвы поставят везде, где можно, идолы Перуну и Мокоши – Грозе и Смерти. А уж кому пойдут жертвы – другой вопрос. Может, и этим достойным богам достанется тоже?! – Друид хрипло рассмеялся. – Пусть волхвы ходят по улицам и пророчествуют о жутких знамениях, предвещающих конец света. Пусть не устают повторять это всегда и везде, и пусть каждый человек знает – спасти гибнущий мир может только кровь! Красная человеческая кровь, которую так любят боги. И пусть так же потихоньку привечают к себе молодых дев. Пусть не шатаются по улицам косматые и немытые, пусть имеют вид добрый и приятный, а речи – медоточивые и обволакивающие, пусть каждая пришедшая к жертвеннику дева почувствует в волхве своего самого лучшего друга! Это тяжело, я знаю. Но когда придет время… Эти девы понадобятся нам уже летом. Ступай же, волхв, и поторопись! И помни – я буду встречаться с тобою лишь иногда – не стоит без нужды дразнить Хаскульда-князя.

– Исполню все, что велел, – уходя, низко поклонился Вельвед.

Друид проводил его взглядом. Кажется, Истома Мозгляк присоветовал ему неплохого помощника – умного, хитрого и, похоже, верного. Впрочем, никогда не стоит слишком доверять людям.

Март-протальник выдался хмурый. То, бывало, с утра выглянет ласковое солнышко, позолотит крыши, а к обеду, глянь, – и уже затянула небо серая хмарь, посыпался мокрый снежок с дождиком, засвистел ветер, бросая в лица прохожих мокрые льдинки, а к вечеру – раз – и тишина, безветрие, и ясное звездное небо с полной золотистой луною. Такой вот март выпал.

Таким вот звездным вечером, почти что уже ночью, девки пряли в горнице, что на постоялом дворе Зверина. Две подружки-хохотушки – Любима и рыжая смешливая Речка, на которую посмотришь – волей-неволею улыбнешься – до чего задорница девка: улыбчивая, яркая, словно пылающее закатом солнце, а уж веснушек – больше, чем колосков в поле!

– Ну, вот, – поправив веретено, продолжала рассказывать Речка. – А другой волхв там – совсем молодой парень, ну, как наш Порубор, даже, может, и помоложе…

– Да помоложе-то – уж совсем дите! – не выдержав, фыркнула Любима.

– А красивый какой, – не слушая ее, мечтательно говорила Речка. – Темненький, но не как Порубор, а чуть посветлее, волосы длинные, мягкие, узким ремешочком связаны, глаза нездешние, светлые… Велимиром кличут.

– Ты за пряжей-то следи, Речка! – нагнувшись, Любима подняла уроненную подружкой прялку, красивую, с резным изображением солнышка и русалок.

Речка вздохнула и вдруг подсела к подруге близко-близко, заглянула в глаза:

– Любима, а вот скажи без утайки – красивая я… или так, не очень?

– Тьфу ты, – рассмеявшись, Любима обняла подругу. – Ну, конечно, красивая, Реченька, о чем говорить-то? А тебе, видно, понравился тот молодой волхв, о котором рассказываешь, ну, признайся!

Речка зарделась. Круглые щеки ее покраснели и напоминали два наливных августовских яблока. Посмотрев на подружку, Любима снова не выдержала – рассмеялась, да и кто другой выдержал бы, слишком уж смешная была девчонка.

– А мне Ярил нравится, – погладив Речку по волосам, призналась Любима. – Да вот только не хочет батюшка отпускать за него, голь-шмоль, говорит, ни богатства у него, ни представительности. Ну, да богатство дело наживное… Много чего замыслил Ярил, глядишь, что и выйдет – ума-то ему не занимать, ну, да ты и сама знаешь.

– Знаю, – кивнула Речка и, замолчав, принялась сучить пряжу. На губах ее играла мечтательная улыбка.

– Вот, с Порубором в дальнюю дорожку ушли, к Роси-реке, местечко под дворище присматривать, – тихо говорила про суженого Любима. – Скоро уже и вернуться должны, чай, присмотрели.

– А Порубор, что ж, не присмотрел еще себе невесту? – отвлеклась от своих мыслей Речка.

Любима отмахнулась:

– Да рановато ему еще.

– Чего ж рановато? Парень красивый, видный.

– Серьезный он слишком, – пожаловалась Любима. – Сама знаешь, девы таких не очень-то любят. Так, верно, и проживет в бобылях, коли не попадется такая, что силком скрутит.

– Ой, а к нам на волхвование много всяких дев ходит! – всплеснув руками, поведала Речка. – И Самвина, кузнеца Панфила дочка, и Радислава с Подола, и многие… Слушай-ка, а давай и ты сходишь! Увидишь, как весело. В пятницу вечерком и пойдем.

– Не выйдет в пятницу-то, – с видимым сожалением отозвалась Любима. – Батюшка не отпустит, в пятницу вечером да в субботу самая работа, народу много – купцы на торжище приедут, людины… Вот если б как-нибудь днем.

Речка расхохоталась вдруг, показывая крупные ослепительнобелые зубы:

– Так завтра мы как раз днем собираемся. Не все, правда… Пойдем, а?

– А и сходить, что ли? – Любима задумалась. – Все равно, когда еще Ярил с Порубором вернутся. И чего днями дома сидеть?

– Верно. Так пойдешь?

– Инда пойдем завтра, – наконец решилась Любима. – И в самом-то деле!

Назавтра нарядились девки. Речка – в белую, с вышивкою, рубаху, поверх – варяжский сарафан, темно-синий, сборчатый, заколотый двумя бронзовыми фибулами, начищенными так, что больно глазам, и не скажешь, что бронзовые, – золотые, как есть золотые! Поверх этой одежки накинула шубку бобровую, желтым немецким сукном крытую, на ноги постолы кожаные, обмотки белые, льняные, узким золоченым ремешком перевитые, – ух и дева-краса, пухленькая, толстощекая, а в шубке-то этой еще и шире, чем есть, казалась. Смешная! Любима тоже с утра принарядилась, очаг затопив да слуг пошпыняв для порядку, – видя такое усердие, дедко Зверин уступил, отпустил днем на прогулку, строго-настрого наказав, чтоб ужо к вечеру возвернулась. Еле дождалась подружку дева, все по двору бегала, в ворота выглядывала. А уж Речка-то издали еще рукой замахала, бежала – подпрыгивала:

– Ну, что, отпустил батюшка?

– Отпустил, – обняла подружку Любима. – Сказал, хоть до темноты гулять можно. Ну, идем, что ли?

– Идем! Ух, и красива ж ты, Любимка! – Речка беззлобно ущипнула подружку за бок. Любима засмеялась.

И в самом деле, по улице шли – парни встречные шеи свернули. Еще бы! Этакая-то краса – Любима. Волосы воронова крыла из-под шапки бобровой по плечам распущены – старухи пусть плюются, а молодые завидуют. Зеленая туника – узкая шерстяная, до самых пят, поверх – небрежно плащик наброшен, не бобровый, беличий, ветер распахнет полы – вся фигурка видна, вот и посворачивали головы парни, поразевали рты, а кто и в лужу свалился.

– Эй, девы, орешками угостить? – это уж на Подоле, в виду Градка, повстречался молодой парень.

Подружки переглянулись, отнекиваться не стали, подставили ладошки:

– Ну, угости.

Парень насыпал орехов, заглянул в глаза Любиме:

– Как хоть звать-то тебя, дева?

– Пафнония, ромейского гостя женка.

– Ой, врешь, поди?

– Да ладно, не верь!

Со смехом девчонки пошли дальше. А солнце, переменчивое весеннее солнце, так и сияло, выпорхнув из-за облачка, снег таял, и в лужах отражалось голубое небо. Мимо проскакал отряд гридей – в кольчугах, на сытых конях, с красными, обитыми по крагам медью щитами. Гриди тоже свернули шеи, а кое-кто и помахал девкам, невзначай пустив коня в лужу.

– Вот ведь, обрызгали, змеи! – погрозила им кулаком Речка.

– Да не сердись ты, день-то какой хороший сегодня!

– И вправду…

– Ну, где твое капище? Небось, за тридевять земель, на Щековице?

– А вот и не угадала! На Подоле, только ближе к Глубочице.

– Тоже не близехонько. Говоришь, весело там?

– Да уж не грустно.

На самом краю Подола, в березовой рощице, уже собрался народ – все больше молодые девчонки и парни. Посреди небольшой вытоптанной полянки был вкопан украшенный ленточками идол – похоже, Перун, рядом с ним кругом стояли идолы поменьше. Двое одетых в длинные балахоны волхвов – высокий носатый и пухленький, с круглым лицом – периодически воздевая руки к небу, неспешно прохаживались рядом с идолами и что-то вполголоса напевали. Молодежь переговаривалась и смеялась. Кто-то окликнул Речку, та обернулась, помахала рукою…

– Вельвед! – вдруг пролетел в толпе шепоток. – Вельвед-волхв.

Все расступились, давая дорогу приехавшему на гнедом коне волхву – бровастому, морщинистому, с темными, глубоко посаженными глазками-щелочками. В пегую бороду жреца были вплетены алые ленточки. Опираясь на посох с позолоченным навершием в виде человеческого черепа, Вельвед важно прошествовал к идолам. За ним поспешал красивый юноша, темноволосый и светлоглазый, с большим беглым петухом под мышкой.

– Это и есть твой любимчик? – обернулась к подружке Любима. – Красив, ничего не скажешь.

– Велимор-волхв, – тихо пояснила Речка. – Самый молодой из всех. Смотри, что дальше будет. Сам Вельвед здесь – кудесник изрядный.

Любима с любопытством вытянула шею. Бровастый Вельвед, дойдя наконец до главного идола, повернулся и три раза ударил посохом в снег. Собравшиеся притихли.

– Злые вести принес я вам, люди, – громко возвестил волхв. – Вчера на Подоле родился двухголовый козленок, а еще раньше – телятя о трех главах. Не к добру то, люди, ой, не к добру. Чую, дуют над Киевом черные ветра, шевелят под снегом траву-одолень, задувают под крыши. Зло, зло летит над вашими головами, бойтесь же и паситеся! И травень месяц стоит – видите? – то дождь, то солнце ясное, а то ветра буранные. Никогда такого не было, нынче – есть. Смерть, смерть крыла свои черные растопырила, чуя я ее, чую…

Отбросив в сторону посох, Вельвед упал лицом в снег, завыл, раздирая в кровь щеки:

– Горе нам, горе!

– Горе нам! Горе! – эхом подхватили волхвы. В толпе кто-то завизжал, кто-то заплакал.

– Не бойтеся, люди, – вдруг вскочил на ноги Вельвед. Звякнуло на его морщинистой шее ожерелье из золотых черепов. – Боги хотят жертвы! И будут милостивы, если мы будем их чтить… – Он обернулся к отроку, и тот с поклоном передал ему трепыхающегося белого петуха.

Вельвед вытащил из-за пояса нож:

– Прими же, Перун, нашу жертву!

Отрубленная петушиная голова упала в снег, кровь брызнула прямо на идола. Волхвы – и снова кто-то в толпе – громко запели:

 
Славься, славься, Перун-громовержец!
Славься, славься!
 

– Славься, славься! – подхватили в толпе, кто-то опять завизжал. Собравшиеся, по знаку волхвов, обхватив друг друга за плечи и ритмично покачиваясь, продолжали петь, все громче и громче:

 
Славься, славься!
Славься…
 

Казалось, в небе померкло солнце и весенний день превратился в темный осенний вечер. Не было уже видно ни ясного голубого неба, ни белых веселых облачков, ни березок – один лишь ритмичный мотив:

– Славься, славься!

Вдруг главный жрец, размахнувшись, стукнул порохом по березе. Все замолкли, волхвы – и многие из собравшихся – с рыданиями повалились в снег, терзая себе ногтями лица.

Речка, поглядев вокруг пустыми глазами, тоже сделала попытку упасть… и упала бы, кабы ее не поддержала Любима.

А Вельвед неожиданно бросился бежать прочь и исчез среди берез. К орошенному кровью идолу подошел светлоглазый отрок – Велимор.

– Ой, не плачьте, не рыдайте, люди добрые, – гонким мальчишеским голосом задорно воскликнул он. – Принял громовержец Перун нашу жертву, и тьма-злобище прошла на этот раз стороною. Так возрадуемся ж тому, люди!

Выхватив неизвестно откуда бубен, он забил по нему ладонью, запел, подпрыгивая в ритм песне:

 
Весна, весна,
Приди к нам, весна!
 

Подбежал к девкам, схватил крайнюю за руку:

– А ну, в хоровод, девы! А дальше уж пошла потеха! И песни-то пели:

 
Приди к нам, весна,
С калиною-малиною,
С черною смородиной,
С цветами лазоревыми,
С травушкой-муравушкой!
 

И через зажженный костер прыгали, и пироги-лепешки ели, пивом да сбитнем запивали! Потом завязали Велимору глаза – тот пошел ловить дев, споткнувшись, растянулся со смехом на снегу…

Речка ткнула подружку рукой:

– Ну, как?

– А вроде и впрямь весело! – откликнулась та. – А начиналось-то как? Вот уж никогда б не подумала…

 
А мы просо сеяли,
А мы просо сеяли,
Ой, дид-лало, сеяли!
 

Закружились в пляске девчонки – парней-то не так много и было – запели, заголосили – весело! Потом принялись в корзинах кататься – с горки да на Глубочицу, да по льду – так, что дух захватывало!

Многие поскидывали шубы и шапки, побросали прямо на снег, разрумянились – жарко.

Молодой волхв обернулся к Любиме, взял за руку, улыбнулся:

– А ну, наперегонки, во-он до той березы?

– А давай еще и Речку возьмем?

– Речку? Вот ту, рыжую? Давай.

И побежали. И до березины, и вокруг, гонялись друг за другом, покуда не повалились от усталости в снег.

– Придешь еще к нам? – жарко прошептал на ухо Любиме Вели-мор. – Приходи… с Речкой.

– Попробую, – улыбнулась девушка. Все, что говорил тот страшный волхв, Вельвед, показалось ей кошмарным сном. Ведь сейчас-то было так весело!

Не заметили, как и стемнело.

– Ой, никак вечер уже? – отыскивая глазами подружку, спохватилась Любима. – Эй, Реченька, Речка! Домой пора, батюшка уж, поди, заждался!

– Домой так домой, – подбежав, кинулась ей на шею Речка. – Все равно уж расходятся все.

Горели воткнутые в снег факелы, каждый уходящий подходил к идолам, кланялся и благодарил за веселье.

– Ништо! – широко улыбаясь, кланялись в ответ волхвы – длинный и пухленький. Стоящий чуть поодаль Велимор провожал каждого ласковым словом. – Жду вас, красавицы девы, – почтительным поклоном простился он с Любимой и Речкой. – Обязательно приходите еще. Речка знает – куда.

– Какая хорошая у него улыбка – ясная, добрая, – прошептала на ухо подружке Любима.

– Да… – тихо откликнулась Речка. – И какой он красивый! Велимор, Велиморе…

В черном бархатном небе желтыми искорками сверкали звезды. Рассыпал жаркие искры костер, и стоявшие кругом идолы отбрасывали на снег корявые темные тени.

Выбравшись из берез, Вельвед-волхв пристально оглядел своих и скривил губы в улыбке.

– Неплохо поработали сегодня, – скупо похвалил он. – Однако ты, отроче! – Он с силой ткнул посохом в грудь Велимору.

Тот пошатнулся и скривился от боли.

– Ты почто нос воротишь от рыжей? – нехорошо усмехнулся Вельвед. – Плетей захотел, отроче? – Глаза его грозно прищурились.

– Н-нет, – запинаясь, ответил отрок. – Я н-ни-чего…

– Смотри у меня! – погрозил посохом волхв. – Позвал всех, кого надо?

– Позвал, господине.

– Ну, хоть так, – волхв замолчал, обернулся. – .Эти чего ждут? – Он указал на группу парней, переминавшихся с ноги на ногу неподалеку.

– Известно чего – оплаты! – хохотнул круглолицый Кувор. – Кто кричал, кто подпевал, кто приплясывал. Все, как ты велел, господине!

– Ах да, – Вельвед почесал бороду и прищелкнул пальцами. – Войтигор, проплати. – Он снял с пояса калиту и протянул высокому волхву с длинным носом. Пожаловался: – Мне бы еще Колимога проверить. Где он, на Подоле?

– На Щековице должен.

– Эх, не близко… Ну, поскакал я. Ты серебришко-то зря не трать, Войтигоре, я ведь проверю, – взгромоздясь на лошадь, на прощанье погрозил посохом он.

Проводив его взглядом, Войтигор подозвал парней:

– Тебе резана, тебе, тебе… а вам – на двоих одна!

– Почто так, волхвоче?

– А невпопад выкрикивали! В следующий раз будете, как надо. Ну, все, что ли? – Он обернулся. – Идем в корчму, брат Куворе? Бражки хлебнем, чай, заработали.

– Идем, – ухмыльнулся Кувор. – Стой. А этот гусь где? Эй, Велимор!

– Тут я, в кусточках, – послышался из-за берез тоненький жалобный голос. – Живот прихватило.

– От страха, верно! – Войтигор засмеялся. – Эвон как плетей испугался. А и поделом – не гневи Вельведа, что скажет, то и сполняй!

– Да я ж и сполняю… – глухо ответили из темноты.

Не вернулись Ярил с Порубором и к пятнице. Напрасно все глаза проглядела Любима – не покажется ли за воротами суженый? Нет, не показался. Сам Зверин головою качал, на дочку глядючи. Не выдержал, послал ближе к полудню на торг – пущай дщерь проветрится, инда извелась вся.

– Паволоки купи себе на рубаху летнюю, да замок на амбар новый, – отсчитывая серебряные дирхемы, строго напутствовал Зверин. – Калитой зря не сверкай, да до темна не шатайся, народишко на торгу разный ходит – татей хватает.

– Ужо не беспокойся, батюшка, – уходя, поклонилась дева, поплотней запахнула платок – небо-то не как вчера – хмурилось, вот-вот заплачет дождем, а то и мокрым снегом.

Выйдя на улицу – грязи-то! – Любима повернула было назад, спросить у батюшки лошадь, да встретила подружку-веселушку, рыжую Речку. Та заулыбалась, замахала рукою, подбежав, обняла:

– Куда ж, подруженька, путь держишь? Али батюшка к нам отпустил?

– Не, не отпустил, – Любима грустно улыбнулась. – На торг послал, за замком да наволоками. Дома-то сидючи, уж извелась вся – что-то не идут наши, не случилось ли с ними чего?

– Не журись, подруженька, дорожка-то у них дальняя… А давай-ко и я с тобой на торг загляну?

– Давай! – обрадовалась Любима. – Вместе-то все веселее.

Обойдя глубокую лужу, свернули к Подолу, чуть поднялись ко Градку, прошлись мосточком, спустились – во-он он, Подол, далеко тянется! Маячат крышами дома-усадебки, с садами, амбарами, хлевами. По левую руку, чуть ближе к Глубочице-речке – кузницы, кажется по всему Подолу наковален звон слышен. С правой стороны, на высоком холме – укрепленный град – детинец с высокой стеной, с башнями, из крепких бревен сложенными. Перед стеною ров – перекинут узенький мостик, в случае чего раз – и нет его. От рва почти до пристани, через весь Подол, вал – не от врага, от пожаров. Пожар – дело страшное, не убежишь от него, не скроешься, оглянуться не успеешь, как все, что рук не покладая копил, в прах обернется. Потому и боялись пожара, особенно коли лето стояло в сухости. Для того и на торжище колодцы выкопаны. Мимо них-то и прошли девы, отгоняя назойливых сбитенщиков да лепешечников – и без того сыты.

– Вона, замочники, – указала пальцем Речка. – За стремянниками да копейщиками.

– Сама знаю, что за копейщиками. Туда и идем… Эй, господине, замки добрые есть ли?

– Как не быть, краса-дева? Тебе для чего замок-то? Поди, для амбара?

– Угадал, для амбара.

– Ну, вот этот бери, не пожалеешь. – Кузнец или его помощник вытащил из груды лежавших на деревянном прилавке-рядке замков один, щелкнул по нему ногтем. Звонко зазвенело железо, словно колокол в храме распятого бога, что сложили не так давно на Подоле ромейские купцы-гости.

– Беру, – кивнула Любима не глядя. Ткнула в бок засмотревшуюся на мониста Речку. – Пошли, нам еще паволоки купить надо.

Купили и паволоки у сурожца, светло-зеленые, голубые, розовые. Любима взглянула в небо – хоть и смурно, да до темна еще далеко вроде. А тут и Речка:

– А пошли-кось в одно место сходим. Ну, куда в тот раз волхвы звали.

– Да, весело тогда было, – улыбнулась Любима. – Можно бы и зайти, время есть. А куда они звали?

– Да недалеко тут, почти что у пристани изба.

– Ого! Хорошо хоть не на Щековицу. Что ж, идем поглядим… А не рано?

– Да не рано, – беспечно махнула рукою Речка. – Там, когда ни приди, завсегда рады.

Их и вправду встретили радушно – чуть ли на шею не кинулись. Кроме уже знакомых волхвов – носатого с кругломордым и отрока Велимора – в просторной избе находился еще и высокий жилистый старик с густой бородой и какими-то бесцветными, глубоко посаженными глазами. На шее старика болталось ожерелье из высушенных змеиных голов.

– Это наш старший, Колимог-волхв, – нагнувшись, шепнул Велимор, и, по-девчачьи поправив волосы, предложил: – Да вы раздевайтесь, – он предупредительно вытянул вперед руки, – и не стойте в дверях, проходите в горницу.

Гостьи переглянулись, хихикнули – в горницу так в горницу.

В горнице – довольно просторной для обычного глинобитного дома – дымился сложенный в углу очаг. В подвешенном над очагом котле шипело-булькало варево, и синий дым, клубясь, поднимался к волоковой дыре в крыше. Потрескивая и чадя, горели два светильника по углам, прыгали по стенам угловатые тени. Полумрак, широкие лавки вдоль стен, застланные мягкими шкурами… не слишком ли мягкими? Что-то на миг насторожило вдруг Любиму – то ли эти широкие лавки, то ли странный запах варева в котле, то ли медоточивые улыбки волхвов. Уйти отсюда, что ли? Да нет, Речке вроде бы нравится – вон как ухлестывает за ней Велимор-отрок. То прижмется как бы невзначай, то заглянет в глаза, то по руке погладит. А Речка аж вся млеет. Эх, дева, дева…