Текст книги "Новая Орда"

Глава 7
Царевич

Ну и что с того, что расспрашивала? После разгрома Джелал-ад-Дина царевич Керимбердей – самая животрепещущая тема в Кафе! Ну, а как же – кто же станет сюзереном – неужели Темюр-хан? Темюр-хан далеко, да и покровителя его, старого эмира Едигея, тут, в Крыму, не раз уже бивали, соответственное укрепилось и отношение. Нет, не нужен генуэзцам ни Едигей, ни Темюр-хан, им, если уж положить руку на сердце, никто не нужен, но в данный момент лучше поддержать Керим-Бердио. Он ближе. Он силен. И самое главное – если что, его всегда против Сарая настропалить можно!

Да, эту тему в Кафе «перетирали» везде – и на рынках, и на пристани, не говоря уже о портовых – и не только портовых – тавернах, где собирался почесать языком самый разнообразный народец. Все, в общем, соглашались – по мысли Вожникова, как пресловутые «пикейные жилеты», – принц Керим-Бердио – это голова! Точнее – меч. Лишь бы только свою голову не снес, однако на этот счет консул рассуждал просто – очередной войны между Сараем и Крымом все равно не миновать, так уж пусть лучше она пройдет там, на Волге… куда и следует направить Керимбердея с войском, оказав ему всяческую моральную и материальную помощь. Даже и военную – послать часть наемной пехоты.

– Для того нас вчера в цитадели и собирали – чтоб вот это сказать! – начальник аркебузиров Онфим пристукнул по столу пустой кружкой и, оглянувшись, позвал: – Эй, слуги! Пива налейте еще!

Оба – Онфимио и Егор – сидели сейчас на тенистой террасе в харчевне «У фонтана», в той самой, где не так давно князь свел хорошее знакомство с Марко Гизольфи. Просто так, как-то встретились у казармы… вовсе не случайно – Вожников специально поджидал аркебузира, дабы в подробностях выспросить его о Данае. Ну, не капитана же о ней спрашивать! Старик и обидеться может – с чего б это кто-то так интересуется его молодой и симпатичной служанкой? Онфим – другое дело, почти земляк, и языком зря трепать не будет. Разве что вот так, как сейчас – по-русски!

– Дом у меня был на посаде Тихвинском, – после третьей кружки разоткровенничался аркебузир. – Хороший дом, большой, с садом. В окнах – слюда, не пузырь бычий, печь вся в изразцах, по белому… ой! – Онфим вдруг рассмеялся, словно сам над собой. – По здешним меркам, конечно – жилище самое убогое, дикое, но ты местными-то мерками не меряй.

– Да я понимаю все, – заверил князь. – Сам с Новагорода. Так что потом с домом-то?

Аркебузир помрачнел:

– Разорили.

– Так Едигей вроде до Тихвина не дошел? – удивленно прищурился Вожников.

– До Едигея еще, – Онфим понизил голос. – И своих сволочей хватало. Обвинили облыжно, заковали в железа… а семья моя… Эй, слуга! Да принесешь ты наконец пива?

– Несет, несет уже, – ободряюще похлопав собеседника по плечу, Егор быстро перевел разговор на другую тему, интересовавшую его куда более, нежели туманное прошлое тихвинского кондотьера. – Как я понимаю, нас с Керимбердеем хотят в поход отправить. Против сарайских правителей – так?

– Так, – с маху опростав кружку, кивнул Онфим. – Однако нескорое сие, я тебе скажу, дело. Пока с царевичем договорятся, пока то да се… Думаю, к следующему лету. Хотя… может, уже и зимой даже.

– Так скоро.

– Тренировки, учения теперь куда чаще будут. А дадут Керимбердею самых ненужных, или вот, как твой десяток – новеньких. – Аркебузир неожиданно улыбнулся: – А я тоже в поход вызовусь! Что тут сидеть-то? Жалованье у нас хоть и неплохое, однако ж дом с садом на него не купишь. А там – и жалованье пойдет, и добыча!

– Так и я б с тобой! – оживился Егор.

Онфим хлопнул его по плечу:

– Так тебя и так отправят, парень! Но… мысль твоя хороша! Чем с твоим сбродом, так лучше с моими стрелками. Вот что, – наемник резко посерьезнел. – Переходи-ка ты по осени ко мне! С аркебузом ты управляться умеешь, людишками командовать – тоже. Дам тебя первый десяток, а потом – и всю сотню. Только в каре, строем, ходить-распоряжаться учись. Да, думаю, скоро всех учить будут, особенно – новеньких. Хороший строй, Егор, видел?

– Да как-то видал.

– В нем пеший запросто конному противостоять может. Со всех сторон – железо: латы, щиты. Пики выставлены на все четыре стороны, а за пикинерами, в середине – лучники, арбалетчики, аркебузиры. Попробуй, возьми!

В словах наемника послышалась гордость за свое дело. Наверное, это было сейчас единственное, что у него оставалось, что хоть как-то держало его на этом свете: в бою Онфим проявлял хладнокровие и мудрую осторожность – зря не геройствовал и глупой смертушки не искал. Потому и уважали кондотьера из Тихвина, многие из солдат сочли бы за счастье попасть в его отряд.

– Спасибо за честь! – Вожников приложил руку к сердцу. – Обязательно воспользуюсь твоим приглашением. Если не передумаешь до осени-то.

Аркебузир сверкнул глазами:

– Мое слово – закон!

– Знаю, знаю, – поспешно успокоив собеседника, Егор снова повернул разговор… так, слегка.

Спросил, как бы между прочим, про капитана – мол, согласится ли на перевод, да и вообще, что он за человек? Говорят, с девкой какой-то живет почти открыто.

– Ну, это здесь великим грехом не считается, – усмехнулся Онфим. – Многие так живут – и тебе тоже можно. Купил смазливую невольницу – она тебе и дом приберет, и еду сготовит, и постельку согреет. А грех потом отец Камилло, капеллан, отмолит.

– Значит, капитан свою служанку тоже купил?

– Купил, – аркебузир сдул с кружки пену. – Только не здесь, а в Карыме – гнусный такой городишко, татарский, без стен совсем. Так, случайно проходил мимо местного рынка да заглянул посмотреть на живой товар. Вот Даная ему и приглянулась.

– Даная?

– Наложницу капитанскую так зовут. Откуда-то она с Валахии или с Литвы, из-под Киева. Девка неглупая, скромная, без всяких вывертов.

«Угу, угу… – хмыкнул про себя Вожников. – Знал бы ты! Знал бы капитан».

Хотя девчонку тоже понять можно – молодой, красивый и сексуальный вдруг подвернулся, глаз положил! Кстати, тоже чисто случайно – в «Единороге» встретились, капитан туда Данаю за вином послал – хорошее вино у Хромого Абдуллы частенько водилось.

А что про Керимбердея спрашивала… Так все только о нем и болтают, тоже еще, нашел кого подозревать! Рабыню, существо без собственной воли, правильно ведь говорят – не-вольница.

Искристое летнее солнце отражалось в куполах славного города Сарая, золотом вспыхивало на минаретах, слепило глаза рыбакам, покачиваясь сияющей дорожкой на зыбких водах Итиля. Начиналась жара, и Горшеня все больше грустил, вспоминая о далекой родине. Взятая на себя ноша давно уже тяготила этого неглупого, но в чем-то весьма наивного деревенского парня, особенно невмоготу стало после казни того мальчишки, стрелка. Несостоявшегося убийцу заживо сварили в котле. Ну зачем уж так-то?! Звери кругом, звери!

Хотя с виду Темюр-хан подобного зверообразного впечатления отнюдь не производил, скорей был похож на сытого мурлыкающего кота: почти каждый день звал русских на пир, обижался, если по каким-то причинам не приходили.

– Сопьемся мы с ним, – жаловался двойник Никите Купи Веник. – И так уже вся печенка болит – ране никогда винища столько не жрал. А этот-то, хан, тоже хорош – Бог ведь магометанский вино пить запрещает, а Темюр – хоть бы хны. Пьет себе, хлещет – и на печень не жалуется. Хряжский князь у него – собутыльник нынче главнейший, да и меня обхаживает – вроде как друг. Вот скажи, Никита, что этому Темюру от нас надобно?

– А сам-то не догадался? – встав с лавки, ватажник подошел к распахнутому настежь окну, почесал кудлатую бороду. – Войско наше ему надобно, вот чего.

– Так ведь у него самого войско немаленькое, и у Едигея.

– Не знаю, – Купи Веник повел богатырским плечом. – Может, какого-нибудь еще царевича опасается? Или Витовта. Вот нас и держит, не хочет, чтоб до зимы ушли.

Горшеня со вздохом прошелся по горнице:

– Ой, скорей бы князь Егорий вернулся. Уж сказал бы все, что делать – тут ждать или уходить?

– Вернется, не переживай! – убежденно сказал ватажник. – Он у нас удачливый, иногда кажется – тьфу-тьфу – сам черт ему ворожит! Это и славно… Не то, что черт, а то – что удачливый.

– Дай-то Бог, скорей бы вернулся! – Несмотря на зачинавшуюся жару, Горшеня зябко поежился и обхватил себя за плечи. – Вечером опять хан к себе в гости зовет. Снова уговаривать будет, чтоб до зимы остались. Остаться? Не все ли равно, где князя ждать?

– Да нет, не все равно! – резко повернулся Никита. – Мы тут, как на ладони – а я татарам не верю. Что князь наказал? Вверх, до Бельжамена-града идти, там и ждать.

– Так ведь и там татары!

Ватажник гулко засмеялся, поглядев на Горшеню, как уж на совсем малого несмышленыша:

– Сколько в Бельжамене татарских воев, и сколь здесь? Смекай! К тому ж там и до Хлынова, и до Нижнего гораздо ближе, чем отсюда. А Борисычи, князья нижегородские, у нашего князя в друзьях. Там перезимуем без всякой опаски.

– А вот это славно бы! – обрадованно вскинул голову княжий двойник. – Так надобно поскорее уйти.

– А ты не торопись, – осадил его Купи Веник. – Князь Егор что наказывал? Присматриваться, прислушиваться, с кондачка ничего не решать. Да за Хряжским поглядеть нужно – он ведь никуда уходить не собирается?

– Да покуда нет. Знать, поедем вечером к хану-то?

– Поедем, деваться некуда.

– Ох… опять вино пить!

Темюр-хан, как всегда, принял русских гостей ласково и со всей широтой своей татарской души. Низенькие столы ломились от яств, кто-то из гостей, уже упившись, витийствовал – громко читал стихи:

 
Вино запрещено, но есть четыре «но»:
Смотря кто, с кем, когда и в меру ль пьет вино.
При соблюдении сих четырех условий
Всем здравомыслящим вино разрешено.
 

Князья – орясина Иван Хряжский и «князь Егор», как и всегда, сидели на самых почетных местах, подле великого хана, а вот старый эмир Едигей на пиру не присутствовал, говорят, приболел.

А гости веселились, да и сам великий хан был искренне любезен и весел: шутил, произносил цветистые тосты, даже пробовал почитать стихи, правда, неудачно – на половине строфы сбился, забыл и, фыркнув, махнул рукой:

– А давайте-ка, милые гости, посмотрим да послушаем красавицу Ай-Лили!

Услыхав это имя, Горшеня вздрогнул – именно об этой танцовщице предупреждал князь. Ай-Лили хорошо знала заозерского правителя, и, будучи женщиной умной, вполне могла догадаться о подмене, так что следовало держать себя с ней настороже, улыбаться, но в гости не идти ни под каким видом, даже если будет очень сильно зазывать. Интересно… лжекнязь заинтригованно вытянул шею – что это за танцовщица такая.

Сначала зарокотали барабаны, запела зурна, затем что-то заухало – бух-бух-бух – и в унисон этому уханью снова ударили барабаны – только теперь уже без всякого рокота, отрывисто и громко отбивая какой-то дикий и чрезвычайно навязчивый ритм, от которого у большинства присутствующих заложило уши.

Правда, все тут же заулыбались, увидев высыпавших на террасу юных полуголых танцовщиц, извивавшихся в странном, ни на что не похожем танце, необычайно ритмичном и чувственном, а по мнению Горшени – срамном. Барабаны словно пульсировали – бумм-бумм-бумм – и этот ритм отдавался уже не в ушах, а где-то глубоко в груди, в сердце.

– Вай, вай! Ай-Лили!

Вот наконец на террасе появилась и певица – худенькая, большеглазая, озорная, одетая тоже срамно – в длинные, с разрезами, шальвары и ярко-зеленый, усыпанный жемчугом лиф, оставлявший открытым стройный живот. Темные волосы, жгучие темные глаза… Ах! Горшеня аж слюной подавился, настолько ему понравилась эта юная и, несомненно, порочная дева!

Звонкий, уносящийся высоко под крышу, голос:

– Белая, белая верблюдица!

Громкий ухающий ритм: бумм! бумм! бумм!

Полуобнаженные… – нет, уже почти полностью нагие! – танцовщицы. Князю-орясине Хряжскому они, впрочем, не очень понравились:

– Тошшые!

А вот Горшеня… Он все не мог поверить: вот эта тоненькая полуголая девочка и есть знаменитая Ай-Лили, о которой предупреждал князь Егор? Князь был с ней близок, очень близок… так, может, и он, Горшеня, тоже?..

Парень не думал уже ни о чем – не мог оторваться от изысканных телодвижений юной танцовщицы и певицы.

– Вот это дева! – шептали сами собой влажные от выпитого вина губы. – Вот это дева…

И не было рядом верного ватажника Никиты – людям подобного звания нечего делать за ханским столом, – и некому было оградить, предостеречь… Да не очень-то и хотелось предостерегаться! Горшене хотелось другого, сладостное томление охватило все его тело и жгло грудь. Да еще этот поистине колдовской ритм:

Бумм! Бумм! Бумм!

И нагие, извивающиеся в диковинном танце девушки. Было отчего сойти с ума, тем более, Ай-Лили пела долго и страстно и все посматривала на фальшивого князя своими сияющими, как южная ночь, глазами, словно звала – приди ко мне, приди!

Закончив выступление, пробежалась вдоль всех гостей, каждому улыбнулась, а с ханом и выпила бокал вина, после чего, поклонившись, простилась… И, уходя, задержалась подле Горшени, наклонилась, шепнула:

– Мои носилки ждут тебя у ворот, князь. Не обижай меня – приходи.

Приходи!

Двойник закусил губу, сдерживая обуявшую его радость. Позвала! Позвала! «Приходи» – это же ее слова и никого другого. Никого другого танцовщица не звала, а вот его…

Именно так сейчас и мыслил Горшеня, потерявший рассудок от охватившей все его существо страсти! Он еще никогда… с такими вот грешницами. И от этого становилось еще сладостнее, и так хотелось попробовать… словно сорвать запретный плод!

Все уже потихоньку расходились, а кое-кто и спал здесь же, прямо на кошме. Сославшись на завтрашние дела, покинул пир и великий хан, на прощание пожелав гостям пировать до утра… «или сколько хотите».

Никита Купи Веник, в сопровождении всех прочих слуг, терпеливо ожидал князей во дворе. Прождет и до утра, как в прошлый раз, а тем временем…

Горшеня покосился на храпящего Хряжского – ну, этот до утра точно не встанет, а если и встанет, так только для того, чтобы выпить и тут же упасть.

Поднявшись, княжий двойник подозвал одного из ханских слуг, неслышными тенями убиравших посуду:

– Эй, как там тебя… Мне надо во двор.

– Большая честь проводить тебя, славный господин! – бросив посуду, слуга изогнулся в поклоне.

Лжекнязь покачал головой:

– Нет, ты не понял. Мне не надо, чтоб меня там видели… пьяным. Нет ли потайного хода? И… там, у ворот, меня ждут носилки… Я сяду в них за воротами.

– Не извольте беспокоиться, я все устрою, мой господин.

Ушлый слуга великого хана провел захмелевшего князя потайным ходом, ведущим далеко за ворота. Поклонившись, попросил чуть обождать и бегом бросился за носилками.

Ах, что это были за носилки! Просторные, с мягким матрасом, под красным бархатным балдахином. И влекли их не люди, нет – лошади. Один из слуг, погонщик, сидел верхом, остальные побежали рядом.

Южная ночь, темная и чувственная, окутывала все вокруг своим жарким покрывалом. Горшеня едва дождался конца пути, выскочил сразу, как только слуга с поклоном сообщил о прибытии, и, не видя ничего вокруг, поднялся по широкой лестнице…

Вожделенная красавица Ай-Лили ждала его в опочивальне, лежа на широком ложе в одних лишь шальварах. Упругая грудь танцовщицы призывно вздымалась и черные колдовские очи сверкали недюжинной страстью.

– Ах, князь, князь! – обнимая вошедшего за плечи, зашептала девушка. – Как же долго я тебя ждала! Дай… я сама тебя раздену…

Не чувствуя себя от всего этого, Горшеня ощутил на своих губах горячий вкус поцелуя, ухватил красавице грудь…

– Ах, милый князь, – томно изогнулась та.

Потом вдруг выпрямилась, прижалась, посмотрела прямо в глаза… и отпрянула:

– Кто ты?

Горшеня не сразу и понял, что его разгадали – как и предупреждал настоящий князь. Даже пытался продолжить ухаживания – стянуть с девчонки шальвары… да та проворно ударила его кулаком в глаз и, выхватив из-под подушки кинжал, приставила к горлу:

– Ну, отвечай!

– Я… я… князь Егор послал меня.

– Вот как, послал? В мою постель?

– Н-нет… просто в Сарай. К хану.

Танцовщица задумалась, убрала клинок, и Горшеня вздохнул чуть более свободно.

– Так ты – посланец князя Егора? – Ай-Лили накинула на голые плечи шелковый зеленый халат.

– Где он? Как он?

– Князь где-то в Кафе, – не сводя с красавицы глаз, сказал двойник. – Туда собирался, войско услал и меня вместо себя поставил.

Сказав так, Горшеня вдруг устыдился – да как же так получилось, что он выложил все первой попавшейся девке, пусть даже красивой и чувственной? От стыда парень залился краской и вдруг подумал, что коль уж так вышло, так лучше всего будет эту коварную танцовщицу просто убить! А никакого другого выхода, похоже, не оставалось, князь ведь предупреждал – ни одна живая душа не должна прознать. Живая… не мертвая.

– Нет! – звонко расхохоталась дева. – Если ты задумал меня убить, так я против. Не получится у тебя – в доме полно слуг. Да и ни к чему это.

– Почему – ни к чему? – довольно глупо вопросил бедолага.

Ай-Лили сверкнула глазами:

– Потому что я – друг твоему князю. И друг верный. Зачем мне его предавать?

И пусть ночная встреча с танцовщицей закончилась вовсе не так, как надеялся Горшеня, он все же остался доволен – не убили и поговорили неплохо: Ай-Лили поклялась на Коране молчать. Ну, хоть так!

Потянувшись, сидя на крыльце, на широкой лавке, двойник вдруг улыбнулся – а все ж он танцовщицу это потрогал, поласкал… пусть и немного, но… Ох, какие у нее глаза! Глазищи! Точно – колдовские, как у волшбиц. Нет уж, от таких девок надобно держаться подальше – целей будешь, да и мало ли иных, более доступных, дев? Здесь, в Орде – немало, про таких орясина князь Хряжский очень хорошо знал.

Он-то и заявился сейчас, ближе к обеду, с пьяных глаз хмыкнул:

– Ну, что, князь Егор, вечером нас опять Темюр-хан в гости звал.

– Я не поеду, – хмуро сказал Горшеня. – Нет мочи больше так пить. Скажусь больным.

– Не-е! – орясина-князь шутливо погрозил пальцем. – Хан вчера сказал – беседа нынче пойдет серьезная, пить не будем. Ну, если так – чуть-чуть.

Разговор в ханском дворце, куда князья прибыли уже пополудни, и в самом деле ничуть не напоминал вчерашнюю оргию, да и шел без лишних ушей. Потягивая какое-то питье из золотого кубка, Темюр-хан начал издалека, почему-то вспомнив поход Едигея на русские земли. Мол, много чего там старый эмир разорил, много зла причинил и князьям, и вообще русским людям, за что сейчас он, Темюр-хан, и извиняется, вместо Едигея, который, если уж сказать правду, изрядно своей глупой жестокостью всем в Орде надоел.

– Ты, князь, думаешь, того мальчишку, что на тебя покушался, я в котел отправил? Нет, князь Егор – это все Едигей!

Расписав во всех подробностях гнусный характер никем в Орде не уважаемого эмира, Темюр-хан перешел к главному, предложив князьям принять участие в заговоре.

– Едигея надо убрать, – твердо заявил он. – И мне от этого хорошо – избавлюсь от жестокой опеки, и вам – эмир ведь новый поход на русские земли замыслил, для чего и гонцов к Витовту слал. А что? С Джелал-ад-Дином теперь покончено, можно и Русь повоевать – добра нагрести, дань увеличить.

– Оно так, – сказал Горшеня, переглянувшись с Хряжским. – Все ты, великий хан, говоришь верно: Едигей никому в русских землях не друг.

– Ну, вот видите! – обрадованно воскликнул Темюр. – Что еще надо-то?

– Мне б своего государя сперва спросить надо, – осторожно заметил князь Хряжский – даже у этой орясины хватило ума не бросаться очертя голову в очередную ордынскую «замятню».

– И мне бы людей своих поспрошать – новгородцев, хлыновцев, – так же осторожно промолвил «заозерский князь». – Над их воеводами я власти не имею.

– Что ж, спрашивайте, шлите гонцов, – прищурив глаза, Темюр-хан развел руками. – Только из Сарая не уходите, Едигей тогда вас опасаться будет – то всем хорошо.

– Из Сарая не уйдем, – хмыкнув, заверил Хряжский. – Уж больно тут у тебя, великий хан, весело!

– Без Едигея куда веселее будет, – хан опустил кубок на низенький резной столик. – А вы знаете, старый эмир может вдруг захотеть меня убить. Я не баран – и сдаваться не собираюсь. Если вдруг до этого дело дойдет – поможете? А я московскую дань-выход на четверть уменьшу! Тебя, князь Иван, государь твой Василий за то милостями осыплет великими.

Князь Хряжский довольно засопел, вполне представляя, что так оно все и будет – за четверть-то ордынского выхода! Ох, похвалит князь Василий, пожалует – и волостей подкинет, и шубу со своего плеча, а может, и городишко какой во владение даст?

Подумав так, сказал, как выпалил:

– Ты, великий хан, завсегда на меня рассчитывать можешь!

И Горшеня рад бы то же сказать, да ведь нельзя – прав он таких не имеет, языком почем зря молоть. Он ведь сюда послан за молодым ханом да эмиром приглядывать, а не важные решения принимать. Как теперь быть-то?

– Все же я посоветуюсь… Много у меня войска не своего, чужого.

– А ты, князь, за свое войско скажи!

Ой, сказал бы Горшеня, да вот ошибиться боялся. Когда никакой власти нет, так как чего скажешь-то?

– Поддержим, – наконец вымолвил двойник, про себя решив ни в какие заговоры не вмешиваться – так ведь и наказывал князь Егор: наблюдать только да ждать сигнала, гонца… или его самого. Пока и здесь можно посидеть, хотя лучше бы было – у Бельжамена. Ну а осенью – вернется князь Егор или нет – все одно идти в Нижний, там зимовать, без хлыновцев – те-то к себе уйдут.

– Ну, вот и славненько, – Темюр-хан довольно потер руки. – Пойдемте теперь в залу, друзья, подарки я вам приготовил… да и пир вчерашний можно продолжить… или новый начать.

– Опять пить! – сквозь зубы простонал Горшеня.

Темюр-хан вдруг проявил к его здоровью самое живейшее участие:

– Что, голова болит? Бывает. Есть у меня хорошее средство – корень из далеких земель. Хороший корень, поистине золотой, от всех болезней лечит, а уж от похмелья тем более. Ты, князь Егор, задержись, я тебе сыщу корень… А ты, князь Иван – иди, там уже дастархан ждет-дожидается. А мы сейчас, быстро.

Потерев ладони, князь Хряжский вошел в пиршественную залу и, встречаемый поясными поклонами дворцовой челяди, довольно оглядел яства:

– Что ж, попируем! Зря князь Егор надумал каким-то дурацкими корешками лечиться – выпил бы лучше чарочку стоялого медку, сразу бы полегчало! Эх, снова по-татарски обедать!

Едва князь опустился на кошму, как, откуда ни возьмись, прибежали к нему три красавицы-гурии, ясноглазые, с голыми животами, в шальварах. Одна заиграла на лютне, другая негромко запела, третья принялась танцевать.

– Ой, девки! – князь Хряжский ущипнул первую попавшуюся деву за талию. – Погибнуть мне, что ль, с вами? Пропасть?

Достав из ларца какой-то мешочек, Темюр-хан вручил его «князю»:

– Бери, мой дорогой друг! И, прошу тебя, не думай, будто я хочу тебя отравить.

Горшеня замахал руками:

– Да я ничего такого…

– Поверь, князь, это куда удобнее было сделать на пиру. – Молодой ордынский правитель улыбнулся приятной и несколько загадочной улыбкой и продолжал, понизив голос почти до шепота: – Не хотелось при князя Иване говорить, но… Я готов жаловать тебе, князь Егор, ярлык на Соль-Галицкую!

– Ого! – удивленно хлопнул глазами двойник.

– Так она ж – московская!

– Московский государь Василий ею не по моему ярлыку владеет. Захватил самовольно! А нынче я тебе ярлык на нее дам.

Горшеня не знал, что и думать – Соль-Галицкая! Соляные варницы в верховьях Костромы-реки – кусок жирный, не подавиться бы. Всенепременно из-за нее с московским князем воевать придется… Так уже воевали с Москвой! И дело весьма плачевно для князя Василия Дмитриевича кончилось, а уж о его бывшей супруге и говорить нечего. Так что дают, так брать нужно.

– Соль-Галицкая – это славно.

– Рад, что договорились, князь Егор!

Они прошли в залу чуть ли не в обнимку, фальшивый князь и молодой сарайский владыка, уселись на кошму. Темюр-хан жестом прогнал окруживших князя Хряжского гурий и хлопнул в ладоши:

– А теперь – обещанные подарки!

Двое одетых в парчовые халаты отроков внесли в залу большие ларцы… или небольшие сундуки, полные золотых монет.

– Вот, – хан обвел ларцы щедрым жестом. – Все вам, друзья мои, все это золото – и эти славные юноши – тоже.

– А зачем нам юноши?

Князья недоуменно переглянулись, а Хряжский подумал, что уж лучше бы хан подарил девок. Хотя бы тех гурий, что только что пели и плясали. Хотя… гурий супруга, наверное, не поймет, да и князь Василий Дмитриевич не одобрит. Так что уж ладно, пусть будет, что есть – дареному коню в зубы не смотрят.

– Я вовсе не приставляю к вам соглядатаев, – встав, Темюр-хан взял юношей под руки. – Если хотите, можете их сразу продать, я в обиде не буду. Только знайте, это очень преданные своим хозяевам – вам, не мне! – слуги, вы можете вполне положиться на них, особенно в ваших далеких княжествах.

Так князья и вернулись на предоставленное им подворье – с золотом и с новыми слугами. Оба их не продали – все ж не хотели обидеть хана. Князь Хряжский решил приспособить нового невольника к соколиной охоте, а Горшеня и вообще ничего не решал – не ему ведь раба подарили, а князю Егору. Вот тот вернется, пусть и решает, что с ханским подарком делать, а покуда пусть живет парень.

Оглядев невольника, Горшеня, в общем, остался доволен – парень на вид лет четырнадцати, явно не больной, хоть и тощий, да и, несмотря на смуглявость, обликом больше похож на своего, русского, нежели на татарина – и волосы русые, и вообще.

– Ты что делать-то умеешь?

– Все!

– Ишь ты… А зовут тебя как?

– Азат, мой господин.

Князь Егор встретил квартального судью мессира Гвизарди случайно, когда направлялся на службу – идти-то до башни Святого Климента было всего ничего. Старик садился в паланкин около своего дома и, увидев знакомого, весело помахал рукой:

– Утро доброе, синьор Джегоро!

– И вам доброго утречка! – Вожников почтительно приподнял шляпу. – Что, в баньку больше не жалуете?

– Мигрень, черт бы ее побрал! Да и дел невпроворот… Но вот посвободнее стану и обязательно в баню выберусь, сражусь с вами в шахматы.

– Вы очень сильный игрок, мессир Гвизарди!

Старик польщенно засмеялся:

– А ваш итальянский все лучше! Помните, мы как-то говорили о принце Керим-Бердио?

Егор насторожился и замедлил шаг, идя рядом с носилками, почтительно влекомыми четырьмя дюжими молодцами:

– Да, да, конечно, помню. А что?

– Вы еще спрашиваете! – всплеснул руками судья. – Скоро весь город об этом будет говорить! Сегодня принц Керим-Бердио приезжает с визитом к нашему консулу – в цитадели его ждет торжественная встреча и пир! Нас всех предупредили, чтоб не пускали посторонних лиц, стражников там соберут изрядно. Думаю, вас тоже привлекут для охраны.

– Вот хорошо бы! – молодой человек не сдержал эмоций. – Хочется хоть одним глазком глянуть – о ком это все в Кафе говорят?

– Глянете. Уж не знаю, правда, разглядите ли. А вот нам с нашего балкона очень хорошо все будет видно.

Говоря о балконе, мессир Гвизарди имел в виду здание суда, расположенное в цитадели прямо напротив дворца консула. С этого балкона обычно оглашались наиболее важные приговоры и консульские указы.

Простившись с судьей, Вожников свернул к казарме, где застал уже и начальника роты аркебузиров Онфима, и самого капитана. На просторном дворе суетились солдаты, а вот синьор Аретузи был деловит и краток. Поманил князя:

– Выбери из своего десятка троих пошустрее, отправишь со мной.

– Я и сам готов отправиться, господин капитан! – молодецки выпятив грудь, заявил десятник.

Синьор Аретузи подкрутил усы:

– Поистине слова достойного солдата! Всем бы так. Ладно, Джорджио, возьми парочку своих и еще полтора десятка у пикинеров. С вашей казармы – все! Приведешь всех в цитадель, на площадь, там я распоряжусь.

– Слушаюсь, господин капитан! – гаркнул Егор, повернулся и бросился исполнять приказ начальства… так здорово совпавший с его собственными желаниями.

Не прошло и двадцати минут, как бравые парни наемной генуэзской пехоты, сверкая парадными панцирями, маршировали к цитадели. Барышни, между прочим, на них засматривались – еще бы, этакие-то молодцы! Кроме сверкающих панцирей, еще и надраенные до нестерпимого блеска каски, а у десятника – высокий, с цветными петушиными перьями, шлем. А еще поножи, наручи, разноцветные плащи, алебарды – да и сами ребята хоть куда, как тут девкам не любоваться, не пускать слюни?

– Раз – два, раз – два! – щурясь от солнца, командовал «синьор Джорджио»… или «Джегоро», как кому нравилось, Вожникова тут все называли по-разному.

– Раз – два! Раз!

Прошли церковь Иоанна Богослова…

– Левое плечо впере-од!

Свернули у храма Иоанна Предтечи…

Впереди высилась цитадель, высоченная, поистине неприступная крепость, и это не считая того, что столь же неприступными были и городские – периметром больше пяти километров – стены с тридцатью квадратными башнями! А еще глубокий, наполненный водой, ров! Тут никакие татары не страшны – вполне можно отсидеться, выдержать любую осаду, вот только торговля тогда сразу рухнет – вот и сотрудничали генуэзские олигархи с ханами на взаимовыгодной основе: хану – деньги, купцам – покровительство и защита торговых путей. По всей Орде, а Орда – государство немаленькое.

В цитадели уже все было готово к встрече высокого гостя. Вскоре прискакал капитан, начал отдавать распоряжения. Вожникову и его людям выпал участок у дальних ворот, тех, что выходили к храму Святого Иоанна Предтечи. Невдалеке от ворот располагались склады для самых важных товаров – их охраняла своя собственная стража. С ее десятником – угрюмого вида малым с длинным, похожим на перезревшую сливу, носом, Вожников сошелся сразу, угостив стражника вином из прихваченной с собой баклажки. Сделав несколько торопливых глотков, складской десятник повеселел, прямо на глазах превратившись в рубаху-парня! И куда только делась вся его угрюмость?

– Эх, Владос, – жаловался князь. – Неужели так на принца и не посмотрю, а? Отсюда ж ни хрена же не видно!

Владос – так звали складского – засмеялся:

– Увидим! Людишкам твоим, правда, нечего на принца пялиться…

– Они и не будут! Пущай службу тащат.

– А мы-то с тобой посмотрим – была тут у меня где-то лесенка.

Он вытащил из зарослей крапивы узенькую деревянную лестницу, и коллеги-десятники живенько взобрались на плоскую крышу склада. Оттуда открывался вполне приличный вид на дворцовую площадь, уже полную народа – конечно, знати и особо доверенных лиц, других нынче в цитадель не пускали.

С празднично украшенного балкона здания суда свисали разноцветные гирлянды, на башнях гордо реяли стяги, собравшаяся по краям площади толпа возбужденно галдела.

Вот послышался стук копыт. Радостно запели трубы. Толпа взорвалась криками, приветствуя появившийся на площади кортеж, всадников, окружавших двух важных господ – царевича Керим-Бердио и консула Лоренцо ди Спада. Татарин был в высоком полузакрытом шлеме, из-под него виднелись черные усики и бородка, аккуратно подстриженная, круглая, этакая «шкиперская», как отметил про себя Вожников. Да еще темные глаза… или Егору просто показалось, что глаза у татарского хана – темные, от склада до площади все-таки было метров тридцать.