Текст книги "Я – утопленник"

– Я потом приду, – сказал я, стараясь не смотреть на изгрызенные внутренности собаки. По-моему, это была собака. Хорошо хоть, не человек. От этой мысли мне чуть полегчало. В конце концов, китайцы тоже собак едят. Правда, не сырыми.

Архип быстро закончил с едой, сунул выпотрошенные останки под камень и подплыл ближе. Мне невольно захотелось отодвинуться.

– Ну, как наверху? – по традиции вопросил он.

– Ничего хорошего, – не стал скрывать я.

Архип просветлел:

– Я же говорил! Нечего нам там делать, река – наш дом и защита.

– Какая еще защита? – раздраженно бросил я. – От кого?

Архип взглянул как-то странно. Его одутловатое лицо перекосила усмешка, словно говорящая: погоди, еще узнаешь!

– У Водяного много врагов, – уклончиво ответил он. – А мы его слуги. Его не жалуют – и нас жаловать не будут!

– Кто жаловать не будет?

– Многие нашего брата не любят. Да хотя бы Лешак. И Упырь.

Лешак – это леший, понял я. Так здесь же город, а не лес! А Упырь? Еще вампиров не хватало! Хотя мне-то что? Да, вот он, загробный мир. Оказывается, здесь тоже есть враги и разборки, только между мертвецами. Интересно.

– Берегись, Андрей. Суша опасна. Там тебе даже Слизень не поможет. Не его это владения. Потому и говорю: сиди в реке! А ты все по городу шляешься. Зачем?

Я не счел нужным отвечать. Не его мертвецкое дело.

– Ладно, всему свой срок, – сказал утопленник. – Водовороты видел?

– Видел.

– Я научу их вызывать. Живым эта сила неподвластна, а мы можем… – не без гордости произнес мертвец. – Смотри!

Он ссутулился, руки его скрючились, словно держали большой невидимый шар, пальцы по-паучьи забегали по воображаемому кругу. Архип не заговорил – запел, только слов я не разобрал. Их перекрыл шум сворачивающейся на дне огромной воронки. Потоки воды вдруг скрутились в жуткий темный жгут, уносящийся к поверхности. Он закручивал в себя обрывки водорослей, песок и даже мелкие камни. Зрелище красивое и пугающее.

– Попробуй сам! – велел утопленник.

– Я слов не расслышал…

Архип терпеливо повторил слова. Не так уж сложно, запомню.

Я попробовал. Повинуясь наговору, вода между нами потемнела и словно сгустилась, принимая странные, необъяснимые формы. Но заставить ее двигаться не удавалось. Я старался, но быстро выбился из сил.

– Это трудное заклятье, – с гнилой улыбочкой проговорил Архип. – Не каждому дано. Смотри, покажу еще раз…

– Лучше я покажу! – раздалось за моей спиной, и прямо передо мной возник метрового диаметра водяной вихрь, бешено вращавший пузырьки воздуха и поднятый со дна песок. Меня потащило внутрь стремительно расширявшейся воронки, но кто-то схватил за руку и удержал на месте. Я оглянулся. Это была Анфиса. Русалка с ухмылкой смотрела, как повлекло по камням Архипа, но утопленник успел уцепиться за торчащую из дна арматурину, пробормотал что-то – и водяное торнадо рассыпалось, словно и не было. – Прости, Архип, я не хотела, – улыбнулась Анфиса.

Утопленник не ответил, но взгляд из-под кустистых бровей был не слишком дружелюбен. Я подумал: сейчас они поссорятся, но этого не случилось.

– Андрей, я приплыла за тобой.

– За мной? – на мгновенье стало тревожно. Чего ей нужно? Куда мы отправляемся?

Анфиса немного пугала меня, несмотря на ее внешнюю доброжелательность. Быть может, меня смущало ее непринужденное бесстыдство, впрочем, почему бесстыдство? Кого может стыдиться русалка? И потом, здесь свой мир, со своими правилами. И разве можно стыдиться такого совершенного тела?

– Слизень велел показать тебе реку. А ты, Архип, отдыхай. Береги ноги…

Судя по жестокой шутке, она не слишком его любила. Анфиса взяла меня за руку, и мы поплыли. Обводный вывел нас к Неве. Здесь вода была значительно чище и лучше видно.

Дно медленно уходило вниз. Я видел огромные, покрытые подводным мхом валуны, торчащие из илистого грунта. Растущие вдоль берегов водоросли постепенно исчезли, и мы погрузились в бархатную темно-зеленую мглу. Я почему-то вспомнил, что Нева течет на месте геологического разлома, а такие места славятся всевозможными аномалиями. Мы опустились так глубоко, что мне стало страшно. Есть ли конец у этой тьмы, есть ли у Невы дно?

Дно все-таки было. Я ошарашенно крутил головой, разглядывая фантастический ландшафт. Я видел все это только благодаря моему новому положению, проще говоря, смерти. Ни один живой глаз не сможет ничего разглядеть в этой придонной мгле. Огромная толща воды нависала надо мной, я ощущал себя червяком, ничтожеством, которого вот-вот расплющит чудовищное давление. Я изумленно рассматривал изрытое временем и покрытое трещинами базальтовое ложе реки. Никакой лунный ландшафт и рядом не стоял с этим причудливым каменистым хаосом. Это действительно был иной мир, по-своему красивый и в то же время страшный.

– Не забыл обо мне, Андрюша? – Анфиса мягко коснулась моего лица рукой, скользя вокруг с завораживающей грацией, и сложно, почти невозможно было оторвать взгляд от этого совершенства. – Я не приходила, все ждала, что сам позовешь. Не дождалась…

Мне было не по себе от простиравшегося у ног базальтового безумия, и я перевел взгляд на русалку. В обволакивающей тьме ее белое тело светилось таинственной, неземной жизнью. Русалка почти не двигалась, неслышно паря передо мной, но этого «почти» хватало, чтобы не спускать с нее глаз. Контраст совершенного тела и жутких, тысячелетних камней завораживал, превратив меня в столб. Я и не заметил, как оказался рядом. Анфиса улыбалась, как может улыбаться мать или любовница. Глядя на нее, я забыл, где я…

Ее гибкие руки и ноги, как ласковые змеи, оплели и связали меня.

– Ты не знаешь, как я могу любить, Андрюша!

Чары и мороки кружили и опутывали меня. Я не понимал, где верх, где дно, падая с Анфисой в какую-то бездну… И пусть! В мире нет ничего прекрасней этих совершенных ног, этой груди и живота, этих живых, струящихся в воде волос…

Я падал, мое тело содрогалось, отвечая ласкам Анфисы. Дно приняло нас в мягкое лоно, и колышущаяся тьма укрыла непроницаемым покрывалом. Я видел только Анфису, чувствовал только ее тело. Я захотел обнять, охватить ее всю… но вдруг ощутил себя жалким придатком чего-то большего, невидимого и совсем не ласкового. Это напугало так, что сердце застучало, как бешеное. Сердце? Оно снова стучит? Я непроизвольно дернулся. И ощутил, как что-то жужжит и трясется на груди.

– Ах, – недовольно произнесла Анфиса, притягивая меня к себе. – Ну, что с тобой?

Словно в тумане, я протянул руку к груди и почувствовал что-то маленькое и твердое, словно сердце, пульсирующее под ладонями. Что это такое? Что это? Те…ле…фон, вспомнилось странное, показавшееся чуждым название. Телефон… звонит!

Остатки морока расплывчатыми призраками растворились во мгле. Я сунул руку за пазуху и вытащил мобильник, завернутый в три пластиковых пакета. В темно-зеленой мгле оранжевая подсветка сияла, как фантастический, чужеродный огонь, и я с трудом распознал иероглифы, отобразившиеся на дисплее: Юля!

– Что это? – спросила Анфиса. – Зачем тебе это? Брось, брось на дно!

– Я должен ответить, – пробормотал я, отталкивая русалку. Я вспомнил, что писал Юльке сообщение. И она ответила мне!

– Куда ты? Не уходи, Андрюша…

Я помчался наверх, надеясь успеть до того, как звонок прекратится. Ведь под водой не поговоришь! Плевать, что наверху корабли, что могут увидеть. Я должен ответить!

Экран погас, и мобильник затих. Звонок сброшен, затихла «вибра», и мне показалось, что в руках у меня умерло что-то живое… Я замер. Пользуясь этим, Анфиса тут же оказалась рядом.

– Что с тобой, милый? Куда ты?

Я помотал головой:

– Ничего. Мне надо уйти. Сейчас же.

Она охватила меня гибкими белыми руками, прижимая к себе, но я больше не испытывал влечения. Мне хотелось на сушу, домой, позвонить Юльке и услышать ее голос. Почему-то теперь навязчивость русалки пугала меня. Не без труда я освободился из ее объятий и поплыл к берегу.

– Ну, что же ты? Куда ты? – Русалка следовала за мной, но больше не прикасалась ко мне. – Андрюша!

Ее ласковые причитания заставляли плыть еще быстрее, но я очень скоро убедился: уплыть от Анфисы невозможно. Наконец в изломанной бликами воде показались камни набережной. Я обрадовался, но в спину ударил уверенно-насмешливый голос русалки:

– Ты все равно вернешься ко мне. Ты мой! Знай это.

Я звонил Юльке весь оставшийся день, но она не брала трубку. Может, обиделась, что я тогда не ответил? У нас такое бывало. Хорошо, что не утопил трубу, плавая в Неве с Анфисой… Но Юльке об этом знать не надо. С Юлькой я помирюсь. Обязательно. Мы всегда с ней миримся.

А сейчас – сосредоточиться на работе. Очень нужны деньги. Костику за телефон, долги пораздавать. И потом, люблю независимость, а если ждать маминых подарков, станешь таким, как Пит. За что я его недолюбливаю, так это за то, что он деньги с матери сосет, как пылесос, без зазрения совести. А ведь его мать – инвалид, не представляю, как там она крутится, только Пит не знает слова «нет». Всегда при деньгах, тусуется в клубах, одевается неплохо. Но никто никогда не слышал, чтобы Пит работал. Мне-то что? А то, что не хочу быть на него похожим, и все. «Хомо паразитус» – коротко определил Костик. Он всегда Пита недолюбливал. Я с ним согласен и, когда мама привозит деньги, стыжусь их брать, хотя мама не инвалид и живет нормально. Стыжусь. Но беру…

Новая работа понравилась сразу. Свежий воздух, парки и садики – это не душный прокуренный офис и не вонючая овощебаза. Я вычищал граблями замусоренную «культурными» петербуржцами траву, собирал мусор и пивные бутылки, таскал саженцы и цветочную рассаду, сажал кусты и маленькие деревца. Я видел результат труда, знал, что хотя бы один участок мегаполиса стал чище и красивей. И, если б не постоянно донимавшая жажда, был бы доволен первым рабочим днем. Деньги предлагались небольшие, но, когда работа по душе, это отходит на второй план. Молодежи в бригаде почти не было, но и со старшим поколением я нашел общий язык. Правда, и здесь не обошлось без курьеза.

– Ты что это пьешь? – строго спросил бригадир, которого все звали Шур Шурыч за то, что при ходьбе он шаркал ногами, и его появление можно было услышать издалека по характерным шуршащим звукам.

– Я? Воду, – честно ответил я, опуская темную полуторалитровую бутыль с надписью «Петровское».

– Воду? В пивной бутылке?

– Ну да. А что здесь такого? – Постоянно бегать в магазин за водой я не мог, да и денег бы никаких не хватило, поэтому я нашел несколько пустых бутылей и перед работой наполнял их водой из-под крана.

– А если я попробую? И там пиво окажется? – грозно вопросил Шур Шурыч. – Что делать будем?

Мне стало смешно.

– А давайте поспорим?

– Это ты с пацанами спорь, а я знать должен. – Шур Шурыч отобрал у меня бутылку, но пить не стал, а просто принюхался и, кивнув, вернул обратно:

– Я смотрю, часто пьешь. С бодуна, что ли?

– Просто мне пить постоянно надо, – пояснил я. – Иначе мне плохо становится. Обезвоживание организма.

– Это что же, заболевание такое? – уже смягчившимся голосом спросил Шур Шурыч.

– Ну, типа того.

– Ну, ладно, работай. Только аккуратно. А то скажут: больного уморил.

Я хотел возразить, что не уморюсь, но бригадир зашаркал проверять соседний участок.

Время от обеда до пяти пролетело быстро. Домой не хотелось, и я, прихватив бутылку, решил прогуляться. И вскоре понял, что совершил ошибку. Жуткая жара высасывала силы быстрее, чем я прикладывался к бутылке. А до ближайшего водоема идти порядком… Быстрей домой!

Обратный путь напоминал передвижения по полю боевых действий: избегая палящего солнца, я короткими перебежками двигался от одной тени к другой. Как же мало в нашем городе деревьев! До дома еще несколько кварталов, а я уже изнемог. А еще в стройотряд собирался, в Астрахань, хорошо, что не поехал. Я бы засох там. Вода! Я увидел гудящий под напором воды люк – по всей видимости, под ним произошла протечка, и струи воды запрудили проезжую часть. Я быстро шагнул в разлив. Как же хорошо! Босоножки залила вода, я стоял в ней по щиколотки, подпитываясь и млея от охватившего кайфа. Проехавшая по луже машина окатила брызгами, но я не шелохнулся. Струившаяся вода давала больше энергии, чем забирало проклятое солнце. Еще немного постою – и домой.

– Эй, ты!

Я оглянулся. Сзади стояла машина с надписью «Водоканал», и четверо мужиков в спецовках недоуменно смотрели на меня. И некоторые прохожие.

– Ты чего здесь стоишь? – спросил один.

– Жарко, – радостно пояснил я. – Освежаюсь.

– Здесь тебе не пляж, – сказал слесарь. – Вали.

Не люблю, когда грубо разговаривают. Тем более что повода я не давал.

– Сам вали. Я здесь никому не мешаю.

Мужик был «датый» и отказа не потерпел. Шлепая сапогами по луже, он направился ко мне:

– Чего, не понял? Вали, сказал!

Драться глупо, уходить из оазиса не хочется. А не попробовать ли магию? Я прошептал заклятье, пытаясь почувствовать и поймать бегущие у ног струи. Мужик подошел, протянул руку, намереваясь выволочь меня из лужи… Есть! Я почувствовал воду, отделил одну из струй, сжимая в тонкий хлыст, и он мигом оплел ноги работяги. Я сжал кулак и дернул рукой: мужик пошатнулся и обрушился в лужу. Прохожие заулыбались.

– Паша, ты чего? – спросил один из рабочих. Матерясь, вымокший Паша поднимался из воды. Лицо его не предвещало мне ничего хорошего. Я был здесь при чем, но кто об этом знает? Чтобы охладить человека, пришлось уронить его еще раз. Товарищи бросились поднимать неспособного устоять на ногах Пашу. Я вышел из лужи и пошел к Обводному. Подводные университеты ждут.

– Водица – она всему живому мать, – задумчиво проговорил Архип. Первый урок закончился, и мы отдыхали. Утопленник сидел на камне, прижав кулак ко лбу, и глубокомысленно хмурил брови. Мне показалось, где-то я это уже видел: в Эрмитаже, что ли? Только там был молодой здоровый мужик и с целыми ногами. Статуя.

– Так что, считай, повезло тебе, что утоп. Иные в земле гниют, червяков кормят, а ты здесь, в водице живой обретаешься. Как говорится, вернулся к матери-природе.

– Архип, – сказал я, – скажи, что, все самоубийцы после смерти оживают? И те, кто вены резал и стрелялся? Не важно, да?

– Ну, за всех не скажу, а кто где топился – тот там и живет…

«Ничего себе, – подумал я, – выходит, все самоубийцы живут после смерти! Ни фига ж себе! И до сих пор живут? И что ж, теоретически я, например, с Есениным встретиться могу? Круто. Хотя, кажется, слышал, что он не сам повесился, а ему помогли…»

– Архип… – хотел спросить я, но наставник перебил:

– Хватит болтать. Передохнули, пора делом заниматься. Как навь навести, не забыл?

– Не забыл.

– Покажь.

Я послушно прочитал несложное заклятье, облачась в видимую для смертных одежду.

– Теперь путы водяные наложи.

Это было сложнее. Я сосредоточился и стал заклинать мутную ленивую воду канала. Заклинаться она не хотела, сворачивалась в аморфные ленты, рассыпавшиеся от прикосновения к Архипу. Ну, что такое? Ведь недавно получалось!

– Ох, неуч… – вздохнул утопленник. – Что ты руками дергаешь, как юродивый? Разве я так показывал? Скручивай пригоршней, будто веревку вьешь…

Как вить веревки, я понятия не имел и мучился, создавая то дистрофичных червячков, то подобие ленточного червя – только не прочные путы. Очень скоро я выдохся и, сложив усталые руки, опустился на дно. Вот тебе и магия – словно вагон разгрузил, а толку никакого.

– Устал, отрок? Сила набирается медленно, – заявил Архип. – Надо спокойно в водице полежать, а еще лучше – в проточной…

Я утомился. Даже слушать наставника было лень. И так целый день в парке отпахал. Теперь еще эта подводная школа магов! Нашли Гарри Поттера! На хрена мне это нужно?

– Слушай, Архип, а зачем все это? Прикольно, конечно, но в общем, зачем, не пойму?

– Все утопленники этому учатся. Не ты первый, не ты и последний.

– Это понятно. Но зачем? Зачем эти путы дурацкие?

Архип укоризненно поднял брови:

– Дурак. Непонятно? А как ты живых топить собираешься?

– Как так… топить?

– А вот так. – Рука Архипа простерлась ко мне, водяные путы оплели и поволокли по дну. Я даже испугался, так быстро и неожиданно все произошло. – Понял теперь?

– Зачем топить? – пробормотал я, совершенно ничего не понимая.

– Затем, что без этого здесь долго не живут! Затем, что иначе призраком станешь, все, что чувствуешь, потеряешь!

– Как это?

– Призраки не едят, и живые их увидеть не могут. Они не чувствуют ничего – а это хуже смерти! Тебя ударь – ты почувствуешь, по улицам ходишь – тебя видят. Разговаривать с людьми можешь, даже… хе-хе, к бабам ходить. А станешь призраком – исчезнешь!

– Подожди, Архип… – перебил я его. Разобраться в этой чертовщине было непросто. – Я и сейчас кое-чего не чувствую. Запах, например.

– И что, очень расстроился?

– Нет…

– Станешь призраком – все чувства потеряешь! – в ужасе проговорил Архип.

– Мне что, людей топить придется?

– Ну, здорового ты вряд ли утопишь – тут тебе и заклятье не поможет, разве что ночью, да в ненастье. А вот ребенка, или пьяного, или живность какую… Тут не зевай!

Архип что-то говорил, я же пребывал в шоке. Я должен топить людей? Да ни за что! Зачем? Иначе стану призраком? Что за дерьмо! Кто это выдумал? Я вспомнил, как Архип ужинал утонувшей или же утопленной собакой, и мне стало нехорошо. Подводная жизнь повернулась другой стороной, той, о которой я не знал. Даже не думал.

– Я не хочу топить!

– Я тоже не хотел, отрок. Жить и себя чувствовать захочешь – сможешь!

Дальше разговор скомкался. Архип, недовольный моим отказом, разнервничался, смотрел исподлобья, неразборчиво бормоча что-то под нос. Я тоже не мог ни учиться, ни слушать и поспешил выбраться из Обводного. Архип не препятствовал, пробурчал напоследок:

– Узнаешь еще, – и отвернулся.

Вечерний город заливал улицы бледным желтым светом, отпугивая наступавшую ночь. Я шел домой в полном смятении. Выходит, и впрямь водяные – нечисть, раз уготовано им людей топить. И я тоже нечисть! Топить людей… Вот для чего меня Архип учит! А не пошел бы он со своими уроками! Но… если стану призраком? Так что же – убивать?

Домой явился за полночь. Соседи спали. Я долго пил на кухне, восстанавливаясь после длительной прогулки. Даже в ванну решил не забираться, тихо проскользнул в комнату и лег спать.

Раздался звонок. Я разлепил глаза. Уже утро. Солнце светит в окно. Глянул на часы: еще рано, да и звонил вроде не будильник. Да и не заводил я его. Снова звонок, и я понял, что звонят в дверь. Кого там черт принес? Во рту сухо, пить хочется ужасно. Я повернул голову, схватил приготовленную бутылку с водой и присосался, как вампир к шее жертвы. Звонки следовали один за другим. Настойчивый кто-то. Ладно, сейчас открою.

Я встал, натянул тренировки и босой прошлепал к дверям:

– Кто?

– Откройте, милиция. Оперуполномоченный Васильев, – уверенный голос стоящего за дверью человека не вызывал сомнений в принадлежности к органам. Я нервно сглотнул. Это из-за той драки в клубе или…

– А что вам нужно?

– Нам нужен Бойцов Андрей Михайлович. Он дома? – вопросом на вопрос ответил мент.

– Н-нет, – промямлил я, лихорадочно соображая. Они не имеют права входить без ордера на обыск, подумал я, так во всех фильмах говорится. – Я сосед… его.

– Вы открыть можете? Хотелось бы с вами поговорить. Это ненадолго.

– А-а, подождите, я сейчас оденусь, – проговорил я и тут услышал щелчок открывавшейся двери и приглушенный мат. Сосед был дома! Заболел или еще что, но он был дома и шел открывать! Интуиция подсказала решение. Не дожидаясь, пока Олег покажется в коридоре и увидит меня, я стремительно бросился в ванную и закрылся. Вовремя. Звонок снова зазвучал, а за ним – шарканье ног по линолеуму.

– Кто там? – спросил сосед, и вопросы пошли по второму кругу.

– Милиция. Оперуполномоченный Васильев…

Далее их разговор я не слушал. Сейчас он их впустит, и мне придется проехать кое-куда, откуда я и так еле вырвался… Нет, не придется! Есть вариант! Или даже два. Смыться вместе с водой, в конце концов, оказавшись в реке, или на время стать невидимым. Нет, не выйдет. Пока я могу стать невидимкой только в воде, но не на суше. До Анфисы мне еще далеко.

Послышался щелчок замка. Впустил-таки, урод!

– Это вы со мной разговаривали?

– Нет, я только что подошел.

– Так Андрей Михайлович дома? Где его комната?

– Вот, – я услышал, как скрипнула дверь моей комнаты. Вот гады, не имеют права входить! Но попробуй, скажи им об этом! Лучше не высовываться.

– Никого нет, – сказал кто-то из ментов. По крайней мере, я слышал два голоса.

– Вы видели Андрея сегодня?

– Сегодня нет, но раз дверь открыта…

– Можно, я осмотрю квартиру?

– Смотрите.

Я вцепился в ручку и в хлипкий крючок, понимая, что хорошего рывка он все равно не выдержит. А затем понял, что выход есть.

Мигом раздевшись, я забрался в ванну и включил душ. Как мне объяснял Архип, проточная вода обладает большей энергетикой и сил на заклятье расходуется меньше. Глядя на бьющие струи, собрался с духом. Было страшно, но я вспомнил, как растворялась в воде Анфиса, а затем я видел ее живой и невредимой! Вернее, мертвой и невредимой. Не суть… вспоминай заклятье!

Кто-то дернул дверь ванной и закричал:

– Гражданин Бойцов, откройте! Без глупостей, нам надо поговорить!

Я вполголоса, но четко и твердо прочел необходимые слова и замер, прислушиваясь к себе. Ничего не происходило, а в дверь настойчиво застучали.

Что-то напутал? Вроде бы все сказал, как надо… И вдруг почувствовал нечто, отдаленно напоминающее оргазм: тело перестало повиноваться, мышцы расслабились, и я обрушился в ванну. Но удара не было. В один миг я стал жидкостью и слился в черную воронку…

И оказался в знакомой подводной яме на Обводном, испуганный и обалдевший от случившегося чуда. Одно дело – видеть, другое – испытать самому! Физиономия Архипа склонилась надо мной, ухмыльнулась, показывая редкие гнилые зубы:

– Явился, не запылился, утопленничек.

Я ошалело крутил головой, все еще не веря, что благополучно смылся из дома, из закрытой ванной, прямо из-под носа у ментов! Фантастика! Ощупав конечности, я удостоверился, что все на месте и с облегчением ухмыльнулся. Все ж таки колдовство – это сила!

– Здорово, Архип. И спасибо! – от всей души поблагодарил я.

– За что? – осведомился мертвец.

– За это заклятье. Вот… из квартиры сюда… переместился!

– Гнались? – будничным тоном спросил Архип. – Знамо дело. В который раз говорю: нечего тебе наверху делать. Сиди здесь. А кто гнался-то?

– Да никто.

– Служивые, значит, – сделал правильный вывод старик. Я в очередной раз подивился его прозорливости. – Помню, перед войной еще, за мной тоже такие увязались. Документы, говорят, предъяви. А какие у меня документы? – Утопленник утробно захихикал. – Я тогда тоже, как ты, по земле шастал, молодой еще был. Так насилу убег, в речку прыгнул – и поминай как звали! Жаль, за мной не прыгнули, из нагана только пальнули…

Глаза Архипа зажглись неподдельной злобой, и я невольно представил, что было бы с теми парнями, нырни они вслед за Архипом. В воде бы им и наганы не помогли.

Однако черт с ним, с Архипом. Мне-то теперь что делать? Только сейчас я понял, в какую идиотскую ситуацию попал. Голый, без ключей от квартиры, денег и телефона. Во влип!

Но чего бояться? Что я сделал? Ничего. Или тот опер и впрямь завел на меня дело из-за наркотиков, которых я в глаза не видел? Бред! Не может этого быть. Не могут просто так взять и посадить только за то, что я один раз с Темным прокатился! Но ведь я сам усилил подозрения, сбежав и спрыгнув с моста. Они вычислили, где живу – это несложно, и явились проверить, жив я или утонул. Я нервно хихикнул. Представляю их физиономии, когда они взломали ванную! Заперта изнутри, душ льется, а никого и нет! Фокус-покус! Покруче, чем у Копперфильда. Хотел бы я прочесть их рапорт.

Заметив, что я задумался, Архип спросил:

– Что, туго пришлось? Там, наверху, ухо держи востро! Не одни, так другие привяжутся, пострашнее живых!

Я уже понял, кого он имел в виду. Но никто из мертвых пока не вставал на моем пути, а единственный, кого я знал, – Ковров – был сама учтивость.

– Слушай, Архип, – спросил я. – Я что-то не пойму: почему мертвый должен кого-то бояться? Что они мне сделают, твои очень страшные «другие»? Убьют?

Я усмехнулся. Архип тоже растянул губы, но улыбка вышла зловещей.

– Могут. Не все, но есть такие, что…

– Да как же они могут меня или тебя убить? Мы же мертвые! – закричал я.

– Это для живых мы – мертвые. Но и я для тебя, и ты для меня – живой. А раз живой, значит, и убить можно.

Логика Архипа была простой, как пять копеек, но в голове укладывалась с трудом. Что же получается: есть и вторая смерть? И третья, и так далее?

– А что будет, если меня убьют? Где я окажусь и кем стану?

– Кем станешь? – хитро прищурился Архип. – То нам неведомо. А ты, когда живым был, знал, кем станешь и где окажешься?

– Не знал.

– Вот и я не знаю. И Слизень не знает. Никто не знает. Тайна.

Пораженный этим открытием, я замолк. Так сколько же у человека жизней? Три, пять или бесконечность? И какой вид я приму, если умру снова: стану призраком или исчезну навсегда?

Чтобы Архип не ворчал, я сказал, что собираюсь поплавать по реке, исследовать, так сказать, место будущего обитания… Сам же выбрался на берег под Шлиссельбургским мостом. Там оделся и отправился к лавре. Пошел дождь, значительно облегчая путешествие, и, радуясь хорошей погоде, я прошел на Никольское кладбище.

Хотелось увидеть Коврова. То, что поведал Архип, мягко говоря, не удовлетворило. Мне думалось, интеллигентный Ковров может рассказать много больше. Я хотел узнать, почему стал таким, каким стал? Почему именно я или он, а не каждый умерший? Почему свет икон так на меня действует? Я ведь не вурдалак и не жаждущий чужих мозгов зомби? Я усмехнулся. Сведения о живых мертвецах, почерпнутые из пары книг и десятка фильмов ужасов, в реальности оказались, мягко говоря, несостоятельными. Наиболее исчерпывающие ответы мог дать Слизень, но встречаться с властителем Невы очень не хотелось.

Ковров оказался на том же самом месте. Хорошо, что не пришлось его искать. Странно, почему он не ходит по городу, а изо дня в день сидит на своей могиле? Так ведь и с ума сойти недолго. Хотя разве мертвые сходят с ума?

– Здравствуйте, Павел Иванович, – поздоровался я.

– О, мой юный друг! Здравствуйте и вы, хотя какое у нас с вами здоровье? – усмехнулся мертвец.

– Наверное, хорошее, раз ничего не болит. И болеть не может.

– Нет, юноша, вот здесь вы не правы. Болит, еще как болит! Вот тут болит. – Ковров приложил руку к сердцу. – Разве ваша боль прошла, после того что вы с собой сделали?

– Нет, – сказал я, не понимая, что он имеет в виду, и перехватил инициативу: – Скажите, Павел Иванович, мы с вами… ну, и другие мертвецы – мы нечисть?

– Кто вам это сказал? И что вы называете «нечистью»?

– Ну… – Рассказывать о зомби и вампирах мертвецу казалось мне детским лепетом, и я замялся. – Почему мне на иконы смотреть больно? Почему они жгут меня?

– Ах, это… – Ковров усмехнулся. – Вы хотите попасть в церковь?

– Не то чтобы хочу… Просто проходил мимо…

– Просить Бога о прощении поздно, – сказал мертвец, – мы уже наказаны. Но мы не нечисть. Я, по крайней мере, себя нечистью не считаю. Иначе давно бы кого-нибудь съел.

Ковров улыбнулся, и я отметил, что он не потерял способность шутить.

– Но среди нас есть и другие. Те, которые при жизни людей мучили, чаще всего и здесь делают то же самое, становятся упырями. Знавал я одного, его глаза в церкви огнем жгло, так он черные очки достал и ходил в очках.

– Зачем же он вообще туда ходит? Мне и раньше не хотелось, а сейчас не могу.

– В мое время в церковь ходили все. Даже те, кого на выстрел туда подпускать не следует. Сколько знал я таких негодяев… И вот умерли они и лежат в земле, а я хожу по ней и не могу вздохнуть спокойно, потому что не знаю: это я наказан или они?

Ковров задумался, по привычке тряся головою, худая рука погладила могильный камень.

– Есть и среди людей такие, что лучше бы они умерли. А среди мертвых такие, что лучше бы жили. Но не нам это решать, юноша. Все предопределено где-то наверху. Мы можем только уповать на милость Создателя.

– А я в судьбу не верю. Легко сказать: все предопределено! И ручки сложить. Все в наших руках, и судьба в том числе, – заявил я и в тот же миг понял, что произнес я это скорее по инерции. Раньше я действительно так и думал, но теперь… Теперь все потеряно. Я умер, и ничего не изменишь. Судьба? Может, и судьба. Если я и мог что-то изменить, время упущено.

– Вы еще молоды, – со слабой улыбкой сказал Ковров. – Вы еще не почувствовали силу времени. О, это страшная сила! Люди боятся смерти. Если бы они знали, насколько страшнее бессмертие! Когда не знаешь, сколько тебе отмерено и когда все это кончится. И кончится ли вообще? Когда нет конца страданиям, когда видишь, что мир спокойно существует без тебя, причем ничуть не меняясь к лучшему. И какая после этого надежда?

Я подумал, что в иное время и в ином месте послал бы этого меланхоличного фаталиста куда подальше, но теперь не знал, что сказать. Его слова были неприятны и даже чужды моему мировоззрению, но за ними стояли двести лет загробной жизни против моих двух недель. Да, время – страшная сила. С этим я спорить не мог, но намеревался получить кое-какие ответы.

– Павел Иванович, скажите: почему именно мы стали жить после смерти, а остальные нет? Чем мы отличаемся от других мертвых?

– Как, вы еще не поняли? – Призрак взглянул на меня с некоторым огорчением. – Это наказание за то, что мы не ценили данную нам жизнь. Теперь и вы, и я можем наслаждаться ею вечно. Какое изысканное и точное наказание…

– Подождите, я не понял. Что значит: не ценили? Я, конечно, молод и не думал о смерти. Рисковал, конечно. Дрался, бывало. Да любой может погибнуть, но я никогда не хотел этого!

– То есть вы – не самоубийца?

Вот он, ответ!

– Я даже не собирался! – возмущенно крикнул я. – Что я – сумасшедший?

– Я не считал и не считаю себя сумасшедшим, – мягко возразил Ковров, – но я пошел на смерть, зная, что мог бы избежать ее. Выходит, совершил самоубийство. А как вы умерли?

Я вкратце рассказал. Ковров задумался:

– Вы прыгнули, зная, к чему это может привести, значит, совершили осознанный поступок. Вот если бы вас сбросили… Вы безрассудно рисковали, за это и наказаны. Впрочем, я не могу говорить о наказании… Каждый здесь сам решает, наказан он или благословлен. Есть такие, что живут и радуются… Быть может, так и надо. Мне такая жизнь не по душе, но ничего с этим не сделаешь.

– Вы говорите: если бы меня сбросили? Так, если бы те люди сбросили меня с моста, я бы попросту умер, как все?