Текст книги "Атака мертвецов"

На что Палеолог заметил:

– Сначала мы будем победителями… А там увидим.

N в отличие от этого революционера был выходцем из иной, аристократической касты и, соответственно, слеплен из абсолютно другого теста. Не всегда и не обо всем он откровенничал. Однако теперь имел особо вескую причину говорить с Морисом вполне искренно.

Они здороваются.

Возникший рядом, как по волшебству, официант быстро уточняет заказ и уносится прочь. Завязывается неторопливый разговор.

После восхваления великолепного патриотизма, воодушевляющего Францию на бессмертные подвиги, в процессе которого им сервировали стол, N с грустью произносит:

– Я пришел позаимствовать у вас немного бодрости, ваше превосходительство, так как, не скрою, отовсюду слышу одни лишь мрачные предсказания.

– Что тут поделаешь, mon ami[32]32
  Mon ami (фр.) – мой друг.


[Закрыть]. Люди постоянно гадают, не зная или не учитывая многих факторов. Пусть бы дождались, по крайней мере, итогов сражения, которое начинается на Марне… И, даже если оно не будет удачным для нас, дело еще вовсе не станет безнадежным. Германии не совладать с объединенной мощью трех великих держав. Ей банально не хватит ресурсов – ни экономических, ни людских. Поэтому даже не сомневайтесь, окончательная победа непременно будет за нами, если нам достанет хладнокровия и упорства.

– Это правда, – с жаром отвечает N. – Это правда! И мне, уж поверьте, очень приятно слышать подобное от вас. Но есть один элемент, который вы не принимаете во внимание. А он, между тем, играет большую роль в разливающемся повсюду пессимизме… В особенности в высших сферах.

– Ах, вот как? Особенно в высших сферах, вы говорите?

– Да, да, именно так. В высших слоях Двора и общества. Среди людей, которые обычно близки к монархам и которые беспокоятся больше всего.

– Отчего же?

– Оттого, – подается вперед собеседник. – Оттого, что в этих кругах уже давно обращают внимание на неудачи императора. Знают, что ему не удается ничего, что бы он ни предпринял. Что судьба всегда против него, наконец. Он явно обречен на катастрофы. К тому же кажется, что линии его руки ужасны.

– Как… – Морис даже выпустил вилку с наколотым кусочком бифштекса, в недоумении разжав пальцы. – Как такие пустяки могут производить впечатление на здравомыслящих людей?

– Чего же вы хотите, monsieur ambassadeur[33]33
  Monsieur ambassadeur (фр.) – господин посол.


[Закрыть]. Мы – русские и, следовательно, суеверны. Но разве не очевидно, что императору предопределены несчастья?

Понизив голос, как если бы он сообщал страшную тайну, и устремив на Мориса пронзительный взгляд своих желтых глаз, которые по временам вспыхивают каким-то мрачным потусторонним огнем, он пускается в перечисления невероятных происшествий, разочарований, превратностей судьбы, несчастий, которые на протяжении вот уже девятнадцати лет отмечают царствование Николая II…

По мнению N, все началось на Ходынском поле во время торжественной коронации, где в суматохе были задавлены две тысячи зевак. Через несколько недель император отправился в Киев. Там на его глазах в Днепре затонул пароход с тремя сотнями человек на борту. Еще несколько недель спустя в поезде в присутствии царя внезапно умер его любимый министр, князь Лобанов. Живя под постоянной угрозой анархистских бомб, Государь страстно желал наследника. Однако рождались только девочки – четыре подряд. Когда же Господь, наконец, даровал ему сына, дитя оказалось носителем неизлечимой болезни. Не будучи любителем роскоши и светских развлечений, царь предпочитал отдыхать от власти в окружении спокойных семейных радостей. А жена у него, между тем, несчастная нервнобольная женщина, постоянно поддерживающая вокруг себя волнение и беспокойство.

– Но и это далеко не все, – взмахнул N зажатой в руке ножкой цыпленка. – После мечтаний о воцарении мира на земле и ряда интриг своего Двора император был втянут в заведомо проигрышную войну на Дальнем Востоке. Армии в Маньчжурии гибли одна за другой, флот уходил ко дну в морях Китая. А дальше Россию обуяла революционная вакханалия. Бесконечные погромы и жестокая резня в Москве и Петербурге, на Кавказе, в Одессе, Варшаве, Киеве, Вологде, Кронштадте… Трагическая смерть Великого князя Сергея Александровича открыла эру политических убийств. И едва утихли волнения, как Столыпин, показавший себя спасителем России, однажды вечером в киевском театре пал перед императорской ложей, сраженный пулей из револьвера тайного полицейского агента…

Выслушивая все это, Морис вдруг вспомнил разговор с Сазоновым примерно двухнедельной давности, когда министр приехал к нему завтракать. Они беседовали о том, чего можно достичь мирным путем, не прибегая к войне, а чего добиться лишь силой оружия. Затем сравнивали потенциал воюющих сторон: людские резервы, финансовые, промышленные и земледельческие ресурсы. Обсуждали благоприятные условия, которые дают им внутренние разногласия Австрии с Венгрией.

После завтрака сели в экипаж Мориса и поехали на Крестовский остров. А там – неторопливая пешая прогулка под прекрасной сенью деревьев, тянувшихся до самого устья Невы, игриво сверкавшей в отдалении, и легкий, непринужденный разговор.

Неожиданно речь зашла об императоре. Палеолог не преминул им восхититься:

– Какое прекрасное впечатление я вынес о нем на этих днях в Москве. Он дышал решимостью, уверенностью и силой.

– У меня сложилось такое же впечатление, – согласился Сазонов. – И я извлек из него хорошее предзнаменование… Предзнаменование необходимое, потому что…

Он внезапно запнулся, словно не решаясь закончить свою мысль.

– Продолжайте же, Сергей Дмитриевич, прошу вас, – с легким нажимом принялся уговаривать Морис. – Как говорят в России, сказал «А», говори и «Б».

Тогда, взяв посла за руку, Сазонов доверительным тоном произнес:

– Не забывайте, что основная черта характера Государя есть мистическая покорность судьбе.

И принялся передавать рассказ, который слышал от Столыпина, своего beau-frèr’a[34]34
  Beau-frèr (фр.) – брат жены (мужа), свояк.


[Закрыть].

Случилось это в 1909 году. Россия только-только начинала забывать кошмар японской войны и последовавших за ней мятежей. Столыпин докладывал Государю очередные предложения по мерам, касающимся внутренней политики. Задумчиво выслушав его, Николай скептически, даже скорее безучастно махнул рукой, словно показав: «Это или что-нибудь другое, не все ли равно»… Наконец, обронил печально:

– Мне не удается ничего из того, что я предпринимаю, Петр Аркадьевич. Мне не везет… К тому же человеческая воля так бессильна…

Столыпин, человек мужественный и решительный по натуре, попытался энергично протестовать, но царь перебил, спросив:

– Вы читали «Жития святых»?

– Да… По крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, в этом труде около двадцати томов.

– Знаете ли вы также, когда день моего рождения?

– Разве я мог бы его не знать? Шестого мая.

– А какого святого праздник в этот день?

– Простите, Государь, не припомню.

– Иова Многострадального.

– Слава богу, царствование вашего величества завершится со славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением божьим и благополучием.

– Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания; но я не получу моей награды здесь, на земле… Сколько раз применял я к себе слова Иова:

«…Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне»…

Между тем, покончив с перечислением всяких мрачных случаев, произошедших с Николаем II за время его царствования, N заключает:

– Вы признаете, ваше превосходительство, что император обречен на катастрофы и что мы имеем право бояться, когда размышляем о перспективах, которые открывает перед нами эта война?

Странно, что приходится слышать из уст постороннего человека те же слова, которые говорил о себе Государь всея Руси. Впрочем, этот человек, сидящий напротив, должен знать гораздо больше, чем произносит вслух…

Немного подумав, Морис начинает отвечать, взвешивая каждую фразу:

– Следует относиться к своей судьбе без трепета, ибо я из тех, которые верят, что судьба должна считаться с нами. Но если вы так чувствительны к несчастным влияниям, разве не заметили, что царь имеет теперь среди своих противников человека, который, что касается неудач, не уступит первенства никому, а именно – императора Франца-Иосифа. В игре против него нет риска, потому что выигрыш несомненен.

– Да, но есть еще Германия. И мы не в силах ее победить.

Это уже начинало раздражать.

– Одни нет. Но рядом с вами стоят Франция и Англия… – Видя, что собеседник собирается перебить, Морис поднимает руку, останавливая этот порыв. Убедившись, что его слушают, четко выговаривает: – Ради бога, не говорите себе заранее, что вы не в силах победить Германию. Сражайтесь сначала со всей энергией, со всем героизмом, на какие вы только способны, и увидите, что с каждым днем победа будет вам казаться более верной.

Подходит официант с выписанным счетом. Подумал, наверно, что посетитель, подняв руку, требует его рассчитать. Ну, может, оно и к лучшему…

Последующие дни принесли, наконец, радостные известия. Французские и английские войска начали продвигаться на восток. Хоть и медленно, а шли вперед, тесня врага от Парижа на всем протяжении от Урка до Монмирайля. Палеолог с упоением наблюдал, как русское общество по совершенно правильному, с его точки зрения, инстинкту проявляло гораздо более живой интерес к сражению на Марне, чем к победам своих войск в Галиции.

Вся судьба войны действительно решалась на западе. Если не устоит Франция, то Россия будет принуждена совсем отказаться от дальнейшей борьбы. Бои в Восточной Пруссии лишь подтверждали это мнение. Посол был уверен, что русским не по плечу противостоять немцам, которые превосходили их во всем – в тактической подготовке, искусстве командования, обилии боевых запасов, разнообразии способов передвижения. Зато русские казались равными австрийцам. Даже имели некоторое преимущество в стойкости под огнем и боевом рвении.

Восточнее Вислы, на границе Северной Галиции и Польши, русские прорвали неприятельскую линию между Красником и Томашевом. Но в Восточной Пруссии армия генерала Ренненкампфа в полном расстройстве. Немцы хорошенько ее потрепали.

Зато из Франции снова пришли сведения, что союзные войска пересекли Марну между Мо и Шато-Тьерри. У Сезанна прусская гвардия отброшена к северу от Сент-Гондских болот. Если правый фланг, который образует «петлю» и простирается от Бар-ле-Дюка до Вердена, будет стойко держаться, вся немецкая линия разорвется.

Спустя день долгожданная победа! Сражение на Марне выиграно! На всем фронте германские войска отступают на север! Палеолог вздохнул с облегчением. Теперь уж точно Париж вне опасности. Франция спасена!

Русские же, хоть и победили между Красником и Томашевом, вынуждены покинуть пределы Восточной Пруссии. А немцы заняли Сувалки.

Глава 6. Поворот событий

С первых чисел сентября на участке 1-й армии немцы стали прощупывать русскую оборону слабыми, демонстративными ударами. А уже седьмого числа перешли к решительным действиям на ее левом фланге, наступая в направлении Ариса. В районе Бялы выдвинутые вперед части 22-го армейского корпуса были отброшены к Граево. А чуть севернее отступал 2-й корпус, теснимый на северо-восток превосходящими силами германцев.

Позиции, занимаемые этим корпусом, три дня почти непрерывно бомбардировали гаубицы. Под их прикрытием шли в атаку немецкие цепи – настолько густые, что издали казались колоннами. Но русские пушки, а с ними и засевшая в окопах пехота, непременно встречали врага дружным ответным огнем, заставляя того поспешно ретироваться, унося убитых и раненых. Жаль, что до гаубиц было не достать. У них предельный прицел верст на восемь, не меньше, а наша легкая пушка только на шесть и бьет.

Немцы изо всех сил старались подавить артиллерию русских. Пытаясь найти левофланговую батарею, они палили залпами из четырех гаубиц, меняя прицел то вперед по шкале, то назад. И невдомек им, что своими снарядами накрыли командира 2-й бригады, генерал-майора Ларионова. Он вместе с подпоручиком Косолаповым и тремя телефонистами как раз находился там, на НП у домика Эрнстгофкен. Едва успели укрыться в лощине, как близкий разрыв засыпал их землей.

Сквозь противный тягучий звон в ушах пробился чей-то далекий-далекий голос:

– Вы в порядке, Яков Михайлович?

Подняв голову, генерал увидел перед собой расплывчатый силуэт Косолапова. В голове медленно прояснялось. Здорово же долбануло. Еще чуть-чуть, и пришлось бы панихиду справлять…

– Все нормально, подпоручик, – слабо двинув рукой, пресек попытку ординарца стряхнуть землю с генеральских погон. – Все целы?

Телефонисты были живы и даже не ранены. Только заторможенны слегка, словно не верили, что им несказанно повезло – не попасть под разорвавшийся снаряд.

– Чего сидите? – прикрикнул на них Ларионов, чтобы скорее пришли в себя. – Марш проверять, что там со связью!

Выскочили из лощины и опрометью, обгоняя друг друга, бросились к НП – тоже, кстати, уцелевшему. Что ж, не только людям сегодня везет.

Под вечер прискакали полтораста казаков, которых привел командир 5-й сотни дивизионной конницы есаул Лесников.

– Прислан в ваше распоряжение начальником штаба, – доложил он командиру бригады, – для поддержания связи с 57-й пехотной дивизией. Завтра в девять она будет атаковать лес от Норденбурга[35]35
  Норденбург (нем. Nordenburg) – ныне поселок Крылово в Правдинском районе Калининградской области.


[Закрыть].

– Перед моим правым флангом? Чудесно. Крайне желательное и весьма полезное мероприятие. Этот лес у меня что кость в горле. Скрытый и слишком уж близкий подступ для неожиданной атаки.

На этом, как выяснилось, приятные сюрпризы дня еще не закончились. Вслед за казаками прибыл 1-й батальон 104-го полка с четырьмя орудиями, которые были в резерве при штабе дивизии у Приновена. А с наступлением темноты, когда закончился бой, пришел приказ «продолжать упорную, но пассивную оборону», пока 57-я пехотная дивизия при поддержке 5-й стрелковой бригады и конницы генерала Гурко будет атаковать лес перед правым флангом 2-й бригады. Ларионову предписывалось поддержать эту атаку артиллерией. Оказывается, 4-й корпус генерала Алиева севернее успешно атаковал немцев и отбросил их к этому лесу.

Вражеские гаубицы продолжали постреливать до глубокой ночи. Лишь когда совсем замолкли, прибыл телефонист из штаба 57-й дивизии. С его помощью удалось восстановить связь, соединив оборванные провода телеграфной и телефонной линии на столбах между Норденбургом и Ангербургом[36]36
  Ангербург (нем. Angerburg) – город Венгожево в Польше (польск. Węgorzewo), входит в Варминско-Мазурское воеводство, Венгожевский повят.


[Закрыть].

На третий день боя противник, не дав опомниться, с шести утра открыл интенсивную артиллерийскую стрельбу. Сначала бил по центру позиций бригады, потом перенес огонь на правый фланг 103-го полка. Грохот орудий, гром и треск рвущихся снарядов слились в один сплошной неистовый гул.

– Немцы пошли в атаку на 103-й полк, – доложил Косолапов от телефонных аппаратов.

– Подтянуть к нему 1-й батальон 104-го полка, – немедленно распорядился Ларионов.

Ординарец козырнул и пулей вылетел из НП, но быстро вернулся. Движения уже не столь решительны, да и взгляд растерянно бегающий. В чем дело?

– Яков Михайлович… Ваше превосходительство…

– Что? Да говорите же, подпоручик! Чего мямлите, словно кисейная барышня?

– Ушел батальон, ваше превосходительство, – выдохнул, наконец, ординарец. – Начальник штаба дивизии приказал вернуть его вместе с орудиями обратно, к штабу. И есаул Лесников свою сотню туда увел. Оставил нам полусотню казаков и… все.

Да, все. И почему это, интересно, ни есаул, ни батальонный командир 104-го полка не посчитали нужным доложить о своем убытии? Пусть и по приказу вышестоящего командования. Нельзя же игнорировать лицо, в чье распоряжение тебя направили! Выходит, что можно.

Генералу ничего не оставалось, как молча скрипнуть зубами да сосредоточиться на бое, молясь Господу, чтобы 103-й полк выстоял. Резервов-то больше нет…

Эту атаку они отбили. Теперь Ларионов с нетерпением ждал наступления 57-й дивизии на лес. То и дело поднимал бинокль, внимательно разглядывая дальний берег озера Норденбургер. Только, как ни всматривался, признаков движения каких-либо войск не наблюдал. Вот уже девять. Ничего. Три минуты десятого…

– Ваше превосходительство! – Косолапов протянул телефонную трубку, коротко пояснив: – Полковник Рудницкий[37]37
  Рудницкий Николай Квинтильянович (03(16).11.1868—?) – на тот момент полковник (ст. 06(19).12.1908), начальник штаба 26-й пехотной дивизии.


[Закрыть].

«Снова тактические завихрения у командования?» – с опаской предположил генерал, направляясь к аппарату.

– Генерал Ларионов слушает.

В трубке раздался искаженный мембраной голос Рудницкого:

– Начальник дивизии приказал снять с позиции правого фланга полубатарею 1-го дивизиона и немедленно отправить ее к штабу дивизии.

И правда, завихрения. Непонятно, каким это местом думало начальство, принимая решение снять орудия с важнейшего участка. Попробовал оспорить:

– Эта полубатарея имеет огромное значение для обороны правого фланга 103-го полка. Она и сейчас ведет огонь, поддерживая полк, и находится в котле рвущихся снарядов. Снять ее в настоящий момент было бы преступлением, потому что фланг лишится мощной артиллерийской поддержки. Кроме того, при снятии она может быть уничтожена противником.

– Начальник дивизии приказал немедленно исполнить его приказание!

Едва не чертыхнувшись, командир бригады выдержал паузу, после чего твердо произнес:

– Прошу соединить меня со штабом корпуса для личного доклада временно командующему корпусом о невозможности исполнить приказание начальника дивизии, так как, помимо данного мною объяснения, эта полубатарея должна поддерживать атаку леса 57-й дивизией, но атака еще не начиналась.

– Вы скоро получите приказ по дивизии, – неодобрительно бросил Рудницкий и разъединился.

Тут же, не давая Ларионову передышки, влез Косолапов с докладом:

– Командир 103-го полка доносит, что немцы готовят новую атаку.

Снова бой. Снова немцы отбиты. Но схватка была жестокой. У полка большие потери. Погибло много не только солдат, но и офицеров. Да еще каких офицеров! Убит командир одной из рот, геройский капитан Казачков. Ранен командир 3-го батальона подполковник Клейн. Людей все меньше и меньше…

Вдруг с посыльным пришел приказ по дивизии, начав читать который Ларионов не переставал изумляться. Бригаде предписывалось отступить, оставив свои хорошо укрепленные позиции:

«Армия отходит на линию Спангельм-Бубайкен-Иодлаукен-Каваррен-Грос Соброст.

I. Генерал-майору Ларионову начать отход с позиции в 12 часов дня и следовать по дороге на сс. Брозовен-Климкен-Ней-Гуррен-Ольшовен-Фридрихсфельде к Каваррен и войти в связь с 57-й дивизией, которая в 12 часов дня будет в г. Норденбурге.

2. Командиру 102-го Вятского полка полковнику Чевакинскому начать отход в 12 часов дня и следовать по дороге на сс. Приновен-Якуновен-Паулсвальде-Собихен-Лаунингкен к Домбровкен.

3. Штаб дивизии будет следовать по дороге, указанной 102-му Вятскому полку…

4. 101-й Пермский полк продолжает оставаться у Гронден».

Вот, значит, как… Отход всей армии, значит.

Генерал мял в руке листок приказа, сам того не замечая. В груди все клокотало. Оставить столь важный левый фланг у озерного дефиле Норденбург-Ангербург? А как же недавний приказ «защищать упорно, но пассивно» с угрозой расстреливать без суда и следствия тех, кто самовольно покинет окопы? И теперь вдруг все бросайте и уходите. Это могло значить лишь одно – произошло нечто совсем уж плохое, заставившее отступать всю 1-ю армию. И похоже, связано это с крепостью Летцен.

«Немцы нас обошли», – кольнула холодом ужасающая мысль.

– Господин подпоручик! – Ларионов подозвал Косолапова. – Вызовите к телефону начальника штаба дивизии.

Но телефон оказался снятым. Пришлось ординарцу бежать за телефонистом 57-й дивизии. Вернувшись, он доложил, что и этот телефонист еще час назад снял аппарат и без доклада отправился в свой штаб.

Части дивизии уже начали отход. Ушел с позиции 102-й полк, обнажив левый фланг бригады. А немцы не дремали, готовые с минуты на минуту броситься в решительную атаку. В такой обстановке принимать бой, конечно, было нельзя. Требовалось оторваться от противника, предупредив его нападение быстрым уходом с позиций.

Со всех боевых участков личный состав снялся одновременно и по двум дорогам, под прикрытием артиллерии пустился в обратный путь – на восток, к своим пределам.

Немцы не отставали, преследуя по пятам, атакуя и обстреливая из гаубиц отходящие роты. Но командир 2-го артдивизиона пятидесятидвухлетний полковник Шпилев знал свое дело. Сначала накрыл ураганным огнем ближайшие войска противника, а затем вел заградительную стрельбу, поочередно прикрывая отход бригады то с позиций у Вессоловена, то еще дальше, у Брозовена.

Пригодились и казаки. С их помощью Ларионов поддерживал связь с командирами полков, которым передал по одному казачьему взводу, оставив при себе лишь пятерых кавалеристов. Потому всегда знал, где находятся колонны и что 103-й полк, уже подойдя к Илльмену[38]38
  Илльмен (нем. Illemen) – ныне поселок Пограничное в составе муниципального образования Новостроевского сельского поселения Озерского района Калининградской области.


[Закрыть], так и не смог нигде обнаружить своего правофлангового соседа, 57-ю дивизию. На ее месте оказались 20-й и 17-й полки 5-й стрелковой бригады, которые были в поддержке конницы генерала Гурко, получившего приказ направляться на восток. Также вовремя поступили сведения о том, что немцы, преследовавшие 103-й полк, открыли по нему артиллерийский огонь. Командир полка, полковник Алексеев, запрашивал, следует ли принять бой, поскольку Каваррен, конечная цель отхода, уже близко. Ларионов приказал ему занять позицию арьергардом, а с главными силами продолжать отступление.

– Полковник Триковский! – подозвал он к себе командира 104-го полка.

Дождался, когда тот подъедет. Совсем еще не старый – нет и пятидесяти. Внешне очень похож лицом на Его Императорское Величество, только борода не столь густая.

– Слушаю, – козырнул полковник.

– Николай Семенович, расположите свой арьергард в боевом порядке у леса в одной версте южнее Илльмена.

Еще раз козырнув, Триковский отправился выполнять приказ, а командир бригады поехал с ординарцами да казаками далее на Каваррен. Ларионову требовалось время. Он ждал указаний из штаба дивизии, куда исправно отправлял донесения о каждом своем шаге, используя все тех же казаков. Но пока что как в прорву – ни единого ответа. Штаб упорно отмалчивался, и Ларионов не знал, что ему делать. Ну, придет бригада в Каваррен, а потом? Еще куда-то двигаться? А куда? Может, занимать новый рубеж обороны? Где, на каком участке? Не ясна ни задача дивизии в целом, ни 2-й бригады в частности. Пока не поступят нужные распоряжения, Ларионов бессилен. А слепая самодеятельность ни к чему хорошему не приведет…

Справа от дороги, у северо-западной опушки леса, казаки увидели телеги, сцепленные вагенбургом[39]39
  Вагенбург (нем. Wagenburg – городок из повозок) – сосредоточенное построение повозок при расположении на ночлег или дневку, а также при вынужденной остановке в пути; обычно ставятся четырехугольником, образуя защиту.


[Закрыть]. Выяснили, что здесь расположился дивизионный обоз второго разряда с парками. Командир обоза, грузный унтер-офицер, узнав, кто перед ним, подскочил к Ларионову, громко причитая:

– Ваше высокопревосходительство, смилуйтесь. Дайте указание, куда мне обоз вести. Я уж несколько часов дожидаюсь приказания из штаба. А вблизи бой. А приказания все нет, и штаб я найти не могу…

– Я также пока ничего не знаю о дальнейших действиях дивизии, – огорчил его генерал. – Поэтому извини, брат, но дать указания тебе относительно обоза уж никак не в моей власти.

Вот, еще один. Товарищ по несчастью, можно сказать. Даром что простой унтер, а не генерал. И в чем разница? Уже миновав растерянного командира обоза, Ларионов решил вдруг его приободрить. Повернул голову, крикнув:

– Приказание мы, вероятно, скоро получим!

Хорошо бы так оно и было. Но время шло, а от командования ни слуху ни духу. Где 102-й полк? Где, черт побери, штаб дивизии?

Беспокоясь за свой левый фланг, Ларионов решил осмотреться. Остановился у довольно высокого холма, спешился и по крутому косогору взобрался на его вершину. Обзор отсюда был прекрасный. Немного западнее, за Илльменом, где находились позиции арьергарда 103-го полка и стрелковые полки 5-й бригады, шел бой. В перелесках разглядел в бинокль перебегающие вражеские цепи, над которыми то и дело рвались шрапнели. На юге в зелени деревьев виднелись домики. Надо полагать, это Домбровкен, куда согласно приказу должен отойти 102-й Вятский полк. Но там ли он?

К юго-западу от деревни вдруг раздался отдаленный залп двух гаубиц. Немецкие – их ни с чем не спутаешь. В полутора-двух верстах восточнее Домбровкена рванули шрапнели. Минут через пять еще залп. Теперь султаны разрывов распустились чересчур высоко в небе. Непонятно, по какой цели стреляет противник. В недоумении Ларионов сошел с холма и вернулся к своему небольшому эскорту, что поджидал его на дороге.

– Ваше превосходительство! – крикнул Косолапов, показывая куда-то вдоль шоссе. – Там Дьяков к нам скачет.

Капитан Дьяков был старшим адъютантом штаба. Ехал он с тремя казаками – похоже, от Яутекена. Неужели привез приказание?

Но вопрос, торопливо заданный штабистом сразу после того, как он спешился, встревожил:

– Начальник дивизии с начальником штаба не здесь?

– Нет, – слегка растерялся командир бригады. – Здесь их точно нет. А вы с распоряжением на дальнейшие действия? Давайте скорее сюда.

– Никак нет, ваше превосходительство, – теперь и капитан растерялся. – О дальнейших действиях дивизии мне ничего не известно. Днем только я разослал приказ о расположении частей на ночлег, а теперь вот штаб ищу. Он должен быть в Альт Саускойене, но там его нет.

– Как же вы их потеряли?

– Они вперед уехали, в Альт Саускойен, где ночлег назначен. Только по приезде мы никого в нем не застали, – объяснил Дьяков и вдруг выдал: – А 102-й полк оторвался от вас, ваше превосходительство. Пошел сразу в Даркемен[40]40
  Даркемен (нем. Darkehmen) – ныне город Озерск, административный центр Озерского района Калининградской области и Озерского городского поселения.


[Закрыть].

Вот так сюрприз! Линией отхода дивизии в приказе указано Каваррен-Грос Соброст, а 102-й полк с дивизионным резервом и всем штабом дивизии утопал прямиком на восток. Неожиданно. Даже старший адъютант не может найти своих непосредственных начальников. Это выглядело настолько невероятным, что Ларионов сам начал искать объяснение случившемуся, предположив:

– Возможно, во время отхода начальник дивизии получил новое приказание продолжать отход еще дальше, до переправы через Ангерап у Даркемена?

– Не знаю, – пожал плечами Дьяков. – Если такое приказание и было, то уже после того, как начальник дивизии с начальником штаба уехали вперед.

– У вас есть копия приказа о расположении дивизии на ночлег?

– К сожалению, нет, ваше превосходительство. Полевая книжка осталась у начальника штаба. Но вашей бригаде, насколько я помню, ночлегом назначен Каваррен с выставлением арьергарда в Илльмене.

Солнце садилось, наступали сумерки. Скоро совсем стемнеет, а командир бригады по-прежнему не имел ни малейшего понятия о своих дальнейших действиях.

Когда в Каваррен подтянулся полковник Триковский с двумя батальонами и артиллерией, Ларионов собрал совещание в более-менее уцелевшем домике, пригласив туда всех офицеров. Они долго изучали карту, пытаясь уяснить расположение своих и германских частей. Ларионов обратил внимание на подступы к левому флангу, куда с юга и юго-запада ведут отличные дороги. Это может вылиться в быструю, неожиданную атаку довольно крупными силами немцев с охватом левого фланга всей дивизии, а то и с захватом ее тыла. Наверняка они так и сделают. Причем этой же ночью. Или подберутся поближе под прикрытием темноты, а с раннего утра поведут атаку. Опять же лес к западу от Каваррена – чем не отличный подступ? Следовательно, раз уж 102-й полк ушел на восток, обнажив левый фланг, ночевать в Каваррене опасно. Тем более что перед бригадой целый неприятельский корпус, преследующий одну несчастную дивизию. Ему ничего не стоит отсечь бригаду от переправы у Даркемена и отбросить к северу, к тылам соседнего 4-го корпуса. Тогда немцы получат полную свободу действий и смогут смело резать левый фланг с выходом в тыл русской армии. Господи, да это же будет полнейший разгром. Катастрофа похлеще самсоновской!..

На мгновение ужас охватил генерала. Закололо в висках.

«Думай, Яков, думай, – твердил он себе, лихорадочно шаря взглядом по карте. – На один вопрос ты однозначно ответил: в Каваррене оставаться нельзя. Тогда где? И как расположить бригаду на ночлег, чтобы она смогла отразить противника хоть ночью, хоть утром? Его надо задержать, по крайней мере, до получения указаний или боевой задачи дивизии».

Еще поразмыслив над картой, подсчитывая те скудные силы, которыми располагает, Ларионов решительно выпрямился и накрыл своей небольшой ладонью участок сосредоточения бригады.

– Подпоручик Косолапов, – произнес он твердо, без тени сомнения в голосе. – Пишите приказ по бригаде.

Дождавшись, когда подпоручик приготовит полевую книжку и карандаш, стал диктовать:

– Первое: обозу второго разряда отойти к Даркемену. Второе: командиру 103-го полка оттянуть арьергард полковника Веригина от ручья Илльмен на высоту у Каваррена. Третье: командиру 104-го полка выставить левый передний боковой отряд силою в один батальон при четырех орудиях на углу леса у Яутекена. Наблюдать и охранять местность юго-западного сектора. Четвертое: командиру 103-го полка выставить левый тыльный боковой отряд силою в батальон при четырех орудиях к Клейн Бейнунене. Наблюдать и охранять местность к югу от Бейнуненского леса. Пятое: главным силам бригады под начальством полковника Триковского отойти на ночлег квартиробиваком в селение Грос Бейнунен.

Выставляя сильные отряды с артиллерией на важнейших направлениях, Ларионов планировал удержать Бейнуненский лес, если противник атакует ночью либо с утра. Перетаскивать артиллерию с места на место в лесной чащобе, когда вовсю идет наступление, будет проблематично, да и поздно. Лес, даже в случае вынужденного отхода, давал бригаде шанс пробиться с боем к переправе у Даркемена. Обойти ее слева мешала река Ангерап.

Все, приказ отдан, колонны полков потянулись к указанным позициям.

Насколько продуманным и верным было принятое решение, покажет бой.

Капитан Дьяков отправился дальше искать начальника дивизии и начальника штаба, пообещав сообщить Ларионову, как только их найдет. Генерал какое-то время оставался в облюбованном домике в Каваррене, дожидаясь, когда прикрывающие отряды займут свои места. Получив доклады, выехал в Грос Бейнунен к своим главным силам. Это было в десять вечера. Уже стемнело. У селений Илльмен, Ленкелишкен и в полосе отступления 4-го корпуса раздавалась редкая артиллерийская и ружейная стрельба, в трех местах виднелись зарева пожаров.

А уже в час ночи справа и несколько позади часто-часто затрещали ружейные и пулеметные выстрелы, засвистели шальные пули, загрохотали орудия. Бой гремел и у Яутекена, и у Ленкелишкена, и в районе действий 4-го корпуса. Начали стекаться донесения, доставляемые казаками. От подполковника Грунде, командовавшего левым передовым отрядом, пришла тревожная записка: