Текст книги "Моя вторая первая любовь"

Искру вернул Валерка. Позвонил пригласить их «на посиделки», когда Виктория сказала, что теперь ему придется выбирать, с кем общаться, потому что они больше не вместе, не семья, ответил, что выбирать тут нечего и предложил встретиться тем же вечером, поговорить за жизнь. Виктория находилась в таком смятении чувств, когда голова напрочь отказывается соображать. Неизвестно почему она решила, что Константин попросил Валерку их помирить. Поэтому встречаться с Валеркой отказалась, но уже на следующий день он ждал ее утром в вестибюле бизнес-центра. В одной руке портфель, в другой букет красных роз – символ любви. Подошел, вручил букет, сказал, что любил, любит и всегда будет любить. Виктория никогда не думала, что предложение можно сделать столь деловито, да, к тому же, в совершенно неподходящей для этого обстановке. Утро рабочего дня, народ топает в офисы, а посреди вестибюля стоит колоритная парочка – Бледная Немочь (это Виктория так себя тогда звала, самокритично и объективно) и солидный мужчина, не сводящий с этой самой Немочи взгляд. Через пару дней Валерка повторил предложение в каноническом стиле – ресторан, коробочка с кольцом на ладони, но настоящим предложением все равно осталось то, сделанное в вестибюле. И стоило только Виктории вдохнуть чудесный запах роз (тогда ей казалось, что ни одни цветы в жизни не пахли так замечательно), как что-то разжалось внутри, и серый мир заиграл красками. И жить сразу же захотелось, и все трагичное стало казаться не трагичным, а просто досадным, и одинокой она себя уже не чувствовала… Преданной продолжала чувствовать, а одинокой – нет. А Валерка стоял, слегка склонив голову набок, смотрел на нее и улыбался…

«Надо взять себя в руки, – подумала Виктория, проводив Альбину. – Надо расслабиться, чтобы отпустило, а потом собраться. Мобилизовать все силы, оставшиеся после этой суматошной недели, приготовить ужин и ждать Валерку. Валерка заслужил вкусный субботний ужин в приятной домашней обстановке. Он вообще всё заслужил… Но сначала надо привести себя в норму…»

Виктория прилегла на диван и немножко полежала с закрытыми глазами, стараясь думать о хорошем – о том, что у нее есть Валерка, о том, что у нее нет опухолей и аневризм, о том, что у нее хорошая работа и хорошие анализы, о том, что скоро будет лето, о том, что когда-нибудь у них с Валеркой родится ребенок… Вот про ребенка сейчас думать, наверное, не стоило. Мало того, что от бесплодия лечишься, а теперь еще и с психикой нелады вылезли. Психические заболевания передаются по наследству, это всем известно. Вдруг окажется, что у нее шизофрения? Не дай Бог, конечно, но вдруг? Стоит ли тогда вообще иметь детей?

Вдруг вспомнилось, что мать иногда говорила про отца: «он иногда себя вел, как пыльным мешком из-за угла прихлопнутый». В подробности она не вдавалась и Виктория вопросов не задавала, а ведь надо было расспросить. О родном отце надо знать как можно больше, даже если ты в его жизни ничего не значила.

О хорошем думать уже не получалось. Внутри сжало еще сильнее. Виктория решила выпить коньяку. Крепкие напитки оказывали на нее отупляюще-расслабляющее действие, почему она их, собственно и не любила. Но сейчас ей как раз было надо отупеть и расслабиться.

Выпитая залпом рюмка только обожгла горло, можно было подумать, что пьешь горячий чай, а не коньяк. Вместо приятного тепла вдруг стало знобить. Захотелось посидеть в горячей ванне, в облаках благоуханной пены. «С этого и надо было начинать, а не с коньяка!» – подумала Виктория, но, отправляясь в ванну зачем-то прихватила с собой и бутылку…

Валерий нашел жену спящей в ванной, увидел валявшуюся рядом бутылку, из которой вытекло на пол немного коньяка, и несказанно порадовался тому, что вернулся домой раньше, чем предполагал. А ведь как злился на клиента, отменившего встречу за четверть часа до нее! И спасибо ему, что отменил. Страшно подумать, что могло бы случиться, задержись он еще на часок… Спьяну в ванной утонуть – раз плюнуть. А еще смерти подобного рода вызывают очень много вопросов у следствия.

– Валерка… – прошептала Виктория, когда муж стал вытаскивать ее из ванны. – Ты уже пришел? Так скоро? А я ужин не успела приготовить…

– Я сыт, – соврал Валерий. – Ты стоять можешь?

– Наверное, – Виктория открыла глаза и виновато улыбнулась. – Я тут слегка расслабилась, пока тебя не было…

– Я вижу, – Валерий накинул Виктории на плечи полотенце. – Расслабилась ты качественно.

Оценив состояние жены, он подхватил ее на руки и понес на второй этаж.

– Ты хороший, – шептала Виктория, приникнув к его плечу. – Ты очень хороший, но ты страдаешь от того, что когда-то я предпочла Константина. Страдаешь и не можешь простить. Тебя гложет боль… Тебе тяжело со мной… Признайся, ведь тяжело?

– Ты легкая, как пушинка, – ответил Валерий, распахивая пинком дверь в спальню. – И характер у тебя такой же легкий. Мне с тобой очень легко. Не надо усложнять наши отношения глупыми выдумками, прошу тебя. А теперь тебе надо поспать…

Проспав около двух часов, Виктория спустилась на первый этаж и увидела на столе в гостиной результаты своего обследования. Прозрачный файл с бумажками лежал вроде бы на том самом месте, на которое его положила Альбина. Понадеявшись на то, что Валерка мог не обратить на результаты внимания, Виктория схватила файл, свернула вдвое и сунула в карман халата. Обследовалась она втайне от Валерки, решив, что расскажет ему лишь тогда, когда будет хоть какая-то ясность. Зачем волновать понапрасну? К тому же заботливый Валерка мог еще и своих знакомых врачей к делу подключить, а это уже был бы перебор. Как говорит Альбина: «Если хочешь избавиться от врага, то устрой ему консилиум».

Валерка, кажется, действительно не обратил внимания на результаты, иначе бы непременно спросил, чего ради Виктории вдруг вздумалось проверять голову. Или заметил, но решил, что это очередное обследование по поводу бесплодия. Или же его принципы невмешательства в жизнь жены и уважения к чужой приватности простирались так далеко, что он не считал возможным первым заводить разговор с Викторией о ее болезнях. В отличие от Константина, который считал, что у них с Викторией одна общая жизнь и никаких тайн, даже самых малейших, друг от друга быть не может. Только вот у него самого, как оказалось, были тайны от Виктории. А с Валеркой все наоборот – он в Викторину жизнь не вмешивается, вопросами не достает, но сам от нее ничего не скрывает. Валерка простой и понятный, несмотря на всю свою сдержанность, которую плохо знающие Валерку люди могут принимать за скрытность. Он милый и хороший.

Виктория очень надеялась на то, что когда-нибудь, желательно, чтобы поскорее, сможет добавить ко всем Валеркиным эпитетам слово «любимый». Добавить от чистого сердца. Пропеть, как самую радостную песнь на свете.

7

В медицине Валерий разбирался, разумеется, не как врач, а как «продвинутый пользователь». Адвокату положено разбираться во многом. Любая болезнь может стать доводом в чью-то пользу, нередко на основании грамотного медицинского заключения выносятся оправдательные приговоры. Ознакомившись с найденными на столе заключениями, Валерий озадаченно хмыкнул, вернул листы в файл и положил его точно так же, как он и лежал. Память у Валерия была не только хорошей от природы, но и тренированной за годы работы. Положение предметов он запоминал автоматически. Это полезное качество несколько раз ему пригождалось.

В сегодняшнем поведении жены отсутствовала логика. Точнее, присутствовала не до конца и это наводило на определенные размышления. Так вот, в одиночку и вдребадан, на радостях люди обычно не напиваются. Или, если и напиваются, то какие-то совершенно одинокие люди, которым не с кем разделить свою радость. Радостью обычно хочется делиться больше, чем горем. Это же так приятно – делиться радостью. И совершенно в Викторином характере. Она открытая миру позитивистка. Если бы результаты анализов ее бы порадовали, то она непременно захотела бы устроить праздник. Для двоих. Приготовила бы или купила что-нибудь вкусное, достала бы бутылку вина, зажгла бы свечу и, если бы не хотела обозначать повод, то просто сказала бы: «У меня сегодня такое прекрасное настроение, что просто грех не отметить». Или что-то еще в таком роде.

Достала бы бутылку вина. На двоих. И не факт бы еще, что допили. А тут коньяк, да еще в таких дозах, да еще, насколько можно заметить, без закуски. И ванна – это тоже показатель того, что настроение было неважным. Ванна умиротворяет, согревает, расслабляет. На радостях ванну принимать вряд ли захочется. Во всяком случае, в одиночку.

Что же тогда? Почему Виктория не обрадовалась всем этим: «патологии не выявлено»? Расстроилась, что зрение на левом глазу чуточку упало? Да это же мелочь, которую сам не заметишь, пока доктор не скажет. Исключено. А, может, все совсем не так? Может, не стоит валить все в одну кучу? Может, медицинские заключения и острый приступ пьянства никак не связаны друг с другом?

Для того чтобы прояснить обстановку, Валерий позвонил Альбине.

– Строго между нами, ладно, – попросил он. – Без передачи Вике. Ты не знаешь, с чего бы ей сегодня взбрело в голову напиваться?

– Нет, – после небольшой паузы, явно указывающей на ложь, сказала Альбина. – При мне она сегодня была веселой. А почему ты ее сам не спросишь?

– Во-первых, потому что она спит, – Валерий тоже сделал паузу, обдумывая ответ. – А, во-вторых, ты же знаешь Вику. От меня она может скрыть что-то неприятное, а от тебя вряд ли.

– Напрасно ты так считаешь! – с преувеличенной горячностью возразила Альбина. – Мы уже вышли из того возраста, когда друг дружке все рассказывают!

– Тогда считай, что я тебе не звонил, – сказал Валерий. – Пока. Извини за беспокойство.

– Подожди! – заволновалась Альбина. – Как Вика? Может, ей «скорую» вызвать? Знаешь…

– Ей хорошо, – успокоил Валерий. – Не надо «скорой».

– Тогда проследи за тем, чтобы она лежала на животе, повернув голову набок, – интонация Альбины стала металлически-назидательной. – Лучше всего уложить на край постели и подставить под голову тазик, чтобы если ее начнет рвать…

– Я прослежу, – пообещал Валерий. – И подставлю тазик. Прямо сейчас.

– Гляди в оба! – строго сказала Альбина. – Аспирационная пневмония – страшная вещь. Летальность восемьдесят процентов! И еще подушку подложи, чтобы она головой не ударилась, если с кровати свалится. И звони если что! Пока! Я ей ничего не скажу, спи спокойно!

Валерий всегда спал спокойно. Сон – это отдых, а отдыхать беспокойно нерационально. Спать спокойно нетрудно, для этого надо соблюдать всего два простых правила – не наедаться на ночь и избегать духоты.

Минуты две Валерий просидел в задумчивости, размышляя над абсурдной загадкой, подкинутой шебутной Альбиной. Как одновременно подставить под голову спящему человеку тазик и подложить подушку? Это вам не загадочка про волка, козу и капусту… Затем он на цыпочках поднялся на второй этаж и заглянул в спальню. Виктория спала, разметавшись по кровати. Она всегда спала очень красиво, интеллигентно, соблазнительно, с закрытым ртом и приятным выражением на лице. Валерий очень любил смотреть на нее спящую и слушать тихое, едва слышное посапывание. Но обычно созерцанию не удавалось предаваться долго. Чувствуя на себе взгляд, Виктория просыпалась, она вообще спала очень чутко. Но сейчас ее коньячный сон был крепок и созерцать можно было сколько угодно.

Насмотревшись вдоволь, Валерий осторожно накрыл жену одеялом, которое она скинула на пол и приоткрыл окно пошире, потому что в спальной стоял густой хмельной дух. Уходить от Виктории не хотелось. Чувство бдения при спящей женщине было очень приятно. Твоя женщина спит, она беззащитна, она полностью в твоей власти, а ты, верный рыцарь, охраняешь ее покой. В глубине души Валерий был сентиментальным романтиком, только об этом, как ему казалось, никто не догадывался, даже Виктория. Он осторожно присел на край со своей стороны двуспальной кровати и вернулся к самому любимому своему занятию – начал думать.

Значит, все-таки, Викторию расстроили медицинские заключения. В медицинских вопросах без Альбины ни за что бы ни обошлось, а она явно чего-то недоговаривает. Стало быть, дело в медицине. И что дальше?

А ничего. Когда-то один врач из института пульмонологии сказал Валерию, что диагноз туберкулеза легких не обязательно огорчает пациента, случается так, что и радует. И пояснил в ответ на недоуменно вопрошающий взгляд, что если проводится дифференциальная диагностика между туберкулезом и онкологией, то в этом случае туберкулез всяко предпочтительнее. Если оттолкнуться от этого высказывания, точнее – вывернуть его наизнанку, то можно сделать вывод о том, что Виктория предпочла бы иметь какую-то патологию, нежели не иметь ее. Зачем? Затем, что так лучше, проще, как нынче принято говорить «дешевле». Да уж, не повезло ей. Впрочем, везение здесь не при чем. Дело не в везении, а в проблеме выбора, в тех проблемах, которые вызывает неправильный выбор. Не выбери она тогда Константина, сейчас бы у них все было бы иначе. Лучше, ярче, глубже, основательнее…

Было бы.

История не знает сослагательного наклонения, в одну и ту же воду нельзя войти дважды, жизнь вспять не повернуть и все такое прочее. Но иногда так хочется переиграть… Благословенны компьютерные игры, дающие возможность рестарта!

Из всего многообразия компьютерных игр Валерий признавал только Героев Меча и Магии, в которые играл редко, лишь в тех случаях, когда надо было скоротать время, а работать по каким-то причинам было невозможно. Например – в аэропортах. Валерий всегда выбирал себе героя-волшебника, потому что ум ценил больше, чем силу, начинал играть с минимальным запасом ресурсов и с небольшой армией, и никогда не переигрывал, потому что переигрывать было незачем. Валерий – всегда побеждал.

– Мы справимся и с этим, – тихо сказал он, глядя на спящую жену.

Слова прозвучали как клятва.

8

– Ты сделала неправильный выбор.

Голос сделал паузу, секунд примерно на двадцать, и повторил:

– Ты сделала неправильный выбор.

Голос звучал откуда-то извне, непонятно откуда, но точно извне. Внутренний голос, который иногда давал о себе знать, был мыслью, а сейчас Виктория слышала звуки. Связную речь. Созвучную речь. И при этом в доме, кроме нее, никого не было. Валерка уехал ни свет, ни заря, в половине шестого. Сказал, что у кого-то из клиентов «проблемы, требующие срочного вмешательства». Проблемы, требующие срочного вмешательства в такую рань это арест или серьезное ДТП. Валерка торопился, завтракать было некогда, даже кофе пил на ходу. Виктория приготовила ему бутерброды с сыром и ветчиной, но он в спешке забыл их на столике в прихожей. Немного расстроившись – ну когда он теперь поест, небось, только в обед, да и то не факт – Виктория убрала бутербродницу в холодильник и привычно подумала о том, что некоторые недостатки или прегрешения приводят к хорошим полезным поступкам. Рано утром, когда так хочется понежиться в постели еще немножечко, ты вспоминаешь о съеденных накануне на ночь бутербродах с ветчиной и встаешь на пробежку. Бежишь по холодному серому неуютному ландшафту и обещаешь себе, что больше никогда, никогда-никогда-никогда, ты не станешь есть после семи часов вечера. Но вечером, при воспоминании обо всех тяготах и напрягах сегодняшнего дня ноги сами подводят тебя к холодильнику, точно так же, как утром выводили на улицу. На ночь бутерброды, размер которых прямо пропорционален степени накопившегося нервного напряжения, утром пробежка, длина которой прямо пропорциональна размеру бутербродов. Замкнутый круг.

Машинально поправив покосившийся магнитик с надписью: «Холодильник похож на начальство тем, что как ни старайся его игнорировать, все равно ничего не получится», Виктория решила, что сегодня, раз уж пришлось встать так рано, вместо обычных тридцати минут уделит бегу сорок пять, тем более, что за последнее время у нее накопился «должок» перед самой собой. Всю зиму бегала по утрам исправно, только первого января дала себе поблажку, даже в самые лютые морозы старалась пробежать хоть два километра, а с приходом весны расслабилась. Подумалось, точнее осозналось, что в этом году приход весны не доставил такой радости, как раньше. Возраст? Или что-то другое? Может, после событий прошлого года у нее выработался отрицательный рефлекс на весну? Не хотелось бы.

Виктория еще не успела отойти от холодильника, когда услышала голос. Пока до нее доходило, что это не подуманное, а услышанное, голос повторил фразу про выбор и умолк. Голос был ровным, спокойным, похожим на те голоса, которые сообщают, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…». Виктория так и не поняла, был ли голос мужским или женским.

Дома никого быть не могло. Она сама закрыла за Валеркой ворота, а, войдя в дом, задвинула засов на двери. Но вдруг это ей только показалось? Испугавшись, Виктория схватила первый попавшийся под рук предмет, могущий сгодиться для самообороны (им оказался лежавший на кухонном столе нож, которым она нарезала ветчину для бутербродов) и, осторожно выглядывая из-за каждого угла, прежде, чем сделать шаг вперед, совершила обход дома. Трусила при этом не сильно, поскольку, убедившись, что дверь заперта, понимала, что дома никого быть не может. На всех окнах установлены решетки – не залезть. Решетки у эстета Валерки были красивые, ажурного плетения, сделанные по индивидуальному заказу. Они не только совершенно не портили вида, но, напротив, служили украшением дома, выглядели воздушными, легкими, а на деле были крепкими, из какого-то особо прочного сплава.

Обход закончился в спальне. К этому времени Виктория уже убедила себя в том, что голос ей померещился, потому на чердак лезть не стала, только удостоверилась в том, что приставная чердачная лестница стоит в «нерабочем» положении, вплотную к стене с защелкнутой фиксирующей защелкой. Померещилось, конечно же померещилось. Если на протяжении года изо дня в день думать о том, что когда-то ты сделала неправильный выбор, то рано или поздно начнет мерещиться что-нибудь этакое. Надо поскорее одеваться и выходить на улицу. Нет лучшего средства для проветривания мозгов, чем умеренная физическая нагрузка на свежем воздухе. Виктория открыла дверцу шкафа, взяла с полки чистые «беговые» носки и в этот момент снова услышала:

– Ты сделала неправильный выбор.

Голос шел откуда-то сверху (так и тянуло подумать – свыше). Повторения не было. Прождав с минуту или немного больше, Виктория схватила нож, который только что, за ненадобностью, положила на вазу-лист, стоявшую на трюмо, и решительно направилась к чердачной лестнице. Поднималась, зажав нож в зубах, как заправский пират, потому что руки были заняты. Обошла чердак, разумеется, никого там не неашла, зачем-то потыкала рукой в стены, будто проверяя их на прочность, спустилась вниз, вернулась в спальню, и тут на нее напал истерический смех. Услышать потусторонние голоса незадолго до первой встречи с психиатром! Это не прикольно, а просто пошло. «Здравствуйте, доктор! Дело в том, я слышу потусторонние голоса, которые говорят, что я сделала неправильный выбор. Как будто я и сама этого не знаю!» Ну, разве это не смешно? Обхохочешься!

Как и положено при истерике, начала со смеха, а закончила слезами, которые машинально утирала тем, что было под рукой – носками. В результате носки промокли так, хоть отжимай. Ни о какой пробежке уже и речи быть не могло – время позволяло, но сил уже не было. Ноги стали ватными, руки тряслись, сбившееся дыхание никак не желало выправляться, а тут еще и икота напала. В каком-то спектакле, давным-давно, Виктория видела «фокус». Алкаш, которому трясущиеся руки не позволяли выпить водки из стакана, брал в обе руки за концы полотенце, перекидывал его через шею, не выпуская полотенца хватал стакан и тянул полотенце левой рукой, подтягивая таким образом правую со стаканом к голове. Виктрия подумала, что если так пойдет и дальше, то ей очень скоро придется прибегать к подобным ухищрениям. Но пока что удалось выпить воды без полотенца, правда зубы о стакан стучали и немного воды пролилось на пол.

Контрастный душ, сладкий горячий чай и парочка горячих бутербродов привели Викторию в норму. Голоса она больше не слышала, хотя фраза «ты сделала неправильный выбор» все время крутилась в голове. Заподозрив, что она могла разговаривать сама с собой, не замечая этого, Виктория произнесла ее вслух на разные лады, прислушиваясь к ощущениям. Она невольно подражала голосу, старалась говорить так же механически-бесстрастно, но убедить себя в том, что голос это был ее собственным, не удалось. Да и в памяти очень четко отложилось, что во время доставания носков из шкафа рот ее был закрыт. И, наверное, сама себе она бы сказала: «я сделала неправильный выбор». Виктория всегда думала о себе в первом лице. Если хотела укорить, думала «я дура», а не «дура ты, Вика», если была собой довольна, то думала «я молодец».

Посомневавшись – стоит или нет? – Виктория решила поехать на работу на машине. На пять часов у нее была назначена консультация психиатра в клинике, находившейся в Преображенском. Мотаться в столь дальние концы без машины не хотелось. Виктория убедила себя в том (при желании можно убедить себя в чем угодно!), что голос, не может помешать ей управлять автомобилем. Пусть скажет еще раз или, даже, несколько, что она сделала неправильный выбор. Подумаешь, новость! А если голос вдруг скажет ей, чтобы она направила машину по встречной или сделала еще какую-нибудь глупость, то она, разумеется, не станет слушаться. Она же не дура, соображает. Просто у нее небольшое нервное расстройство. И вообще – был ли голос?

В свой белый «сандеро», купленный на первые же «арендные деньги», Виктория садилась с небольшой опаской – а ну как железный конь заговорит сейчас с ней человеческим голосом? Обошлось, кроме писка, напоминающего о необходимости пристегнуться, ничего больше Виктория не услышала.

Голос молчал и на работе. В студии сегодня вообще мало что можно было услышать, потому что с самого утра пошла Большая Грызня. Маргарита Борисовна с утра «вставила» Филипповой за срыв сроков по заказу. Срыва, как такового, еще не случилось, потому что в студии было принято «правило страховочной недели», согласно которому все проекты должны были быть представлены Хозяйке на утверждение как минимум за неделю до их сдачи заказчикам. Разумное правило, помогающее избежать многих неприятностей, свято соблюдалось всеми, кроме особо «одаренных» личностей, таких, например, как Буратина.

Вместо того чтобы как можно скорее подготовить проект к сдаче, Филиппова принялась оправдываться. Оправдывалась она пространно, обстоятельно, перекладывая вину на коллег. Вякнула даже что-то по поводу плохой организации взаимодействия в студии (это уже был камень в Хозяйкин огород), но, заметив, как сжались в ниточку губы Маргариты Борисовны и как начали раздуваться крылья ее носа, не стала развивать взрывоопасную тему. Маргарита Борисовна слушала Филиппову не потому что верила ей, а потому что у нее было так принято – какую бы околесицу не несли сотрудники, оправдываясь, им надо дать выговориться до конца. Чтобы потом никто не жаловался на то, что был наказан несправедливо. Маргарита Борисовна усердно поддерживала имидж строгой, но справедливой начальницы. Процентов на семьдесят она такой и была.

После того, как Хозяйка ушла к себе, сказав, что за проект отвечает тот, кто его ведет, на Филиппову посыпались упреки от несправедливо обвиненных коллег. Первым возмутился фотограф Ванечка, его примеру последовали остальные. Дольше всех держалась флегматичная Света Дунаева, которая была «виновата» в том, что не проинформировала Ирку насчет сложного характера заказчика, нов конце концов не выдержала и она. Подошла к Иркиному столу, встала в боевую позицию – руки уперты в бока, правая нога выдвинута вперед – и поинтересовалась, с каких это пор в обязанности менеджера по продажам входит информирование сотрудников о характерах заказчиков. И разве заповедь, гласящую, что клиент всегда прав, уже отменили?

«Пламя войны народной» погасло лишь к обеду, но тлеющие угли продолжали то и дело вспыхивать и после. Филиппова периодически высказывалась «в пространство», ей отвечали. Виктория в общей сваре участия не принимала, хотя у нее тоже было, что сказать Филипповой. Но, во-первых, это не принесло бы никакой пользы, потому что дурака учить, что мертвого лечить, а, во-вторых, не было времени на то, чтобы отвлекаться. Необходимость уйти с работы пораньше вынуждала трудиться не разгибая спины, точнее – не отрываясь от монитора.

К четверти пятого, то есть к тому времени, когда было пора уходить, Виктория окончательно поверила в то, что голос ей померещился. Сказались недосып – заснула в половине второго, проснулась без чего-то там пять, от звонка Валеркиного мобильного телефона – и волнение перед очередной врачебной консультацией. Нормальному человеку положено волноваться перед встречей с психиатром, это естественно. Ну а раз никаких голосов нет, то, значит, и рассказывать о них незачем. Тем более психиатру. Ложные симптомы приводят к неправильным диагнозам, это все знают, и врачи, и не врачи.

Выехав с парковки, Виктория вспомнила, что фразу «ты сделала неправильный выбор» она слышала от Константина, когда, желая обновить машину, благо на то появились деньги, остановила свой выбор на «сандеро». Константин считал, что если уж есть возможность, то надо брать «конкретный» автомобиль, иначе говоря – огромный навороченный вездеход. Если не хватит денег, так не страшно, можно купить в кредит, слава Богу, есть с чего выплачивать. Но, как выражался Константин, «автомобиль должен быть автомобилем, а не просто средством передвижения». Ничего удивительного, обычный снобизм владельца автосервиса, можно сказать – профессиональная деформация. Виктория, будучи дизайнером, тоже имела свою деформацию – западала на все оригинальное, нестандартное, даже такую простую вещь, как пластиковая скатерть, могла высматривать в нескольких магазинах, ища какой-нибудь рисунок с «выподвывертом». И цвет «белый лед» (вот почему бы не назвать его просто белым?) Константину тоже не понравился – маркий. «Вика, ты сделала неправильный выбор», сказал он, поморщившись. «Это мой выбор!» ответила Виктория, смеясь. Тогда у них еще все было хорошо, нет – тогда еще ей казалось, что у них все хорошо, и редкие попытки мужа навязать ей свое мнение вызывали смех, а не раздражение. Отношение к мелочам зависит не столько от самих мелочей, сколько от отношения к человеку, их совершающему. Если любишь или, хотя бы, хорошо относишься, то на многое закрываешь глаза. Идеализация? Чистейшей воды идеализация, но как же приятно кого-то идеализировать! Обламываться и разочаровываться потом неприятно, но любви без идеализации, наверное, быть не может. Любовь – волшебное чувство, а все волшебное субъективно. Вот Валерку она не идеализирует, наверное, разучилась уже идеализировать, относиться к нему сугубо объективно, поэтому-то, наверное, и любви к нему не испытывает. Хотя, если говорить начистоту, то Валерка заслуживает идеализации больше Константина, потому что недостатков у него не в пример меньше. Но, скорее всего, влюбляться и любить в полную силу, «до печенок», как выражался Есенин, можно только в юности. А в юности на таких скромников, как Валерка, привыкших держаться в тени, внимания обращается мало. Эх, если бы молодость знала, если бы старость могла… То есть не молодость, а юность, и не старость, а зрелость.

Психиатрическая клиника оказалась на редкость скучным, совершенно обыденным заведением. Виктория почему-то думала, что здесь будет много решеток, запоров и железных дверей со смотровыми окошечками. Ну и, конечно же, она была готова встретить много странных людей – психиатрия же, как-никак. За скромное подаяние в пятьдесят рублей охранник, приставленный к воротам, пропустил машину на территорию и даже показал, как проехать к десятому корпусу, в котором находился кабинет профессора Спасоруковой.

– Только машину поставьте у одиннадцатого корпуса, где лаборатории, – предупредил он. – Там можно хоть до утра простоять, никто внимания не обратит. И не запрет, потому что места много.

Виктория ответила, что она надеется закончить побыстрее.

Профессор Татьяна Витальевна Спасорукова оказалась милой и улыбчивой особой средних лет. Большие очки с толстыми стеклами делали ее похожей на стрекозу. И движения у нее были стрекозиные – быстрые. Кабинет Татьяны Витальевны совершенно не походил на профессорский. Что-что, а к профессорам других специальностей со своим бесплодием Виктория находилась изрядно. И к доцентам тоже. У всех их без исключения по стенам были развешаны дипломы с сертификатами, в шкафах стояло много толстых книг и где-нибудь, на стене, на столе или в шкафу, непременно присутствовали фотографии хозяина или хозяйки кабинета с кем-нибудь из известных людей, преимущественно с политиками или актерами. Глядя на эти фотографии, Виктория всегда вспоминала одноклассницу Машку Якушкину, обладательницу огромной коллекции автографов. Кого только не было в Машкиной коллекции, начиная с актера Дмитрия Певцова и заканчивая только-только ворвавшейся тогда в шоу-бизнес Земфирой. Одноклассники завидовали Машке и гордились знакомством. Знакомство было не только почетным, но и выгодным. Порой, под настроение, Машка проявляла щедрость и дарила близким подругам что-нибудь из своих сокровищ. «Спалилась» Машка на автографе Квентина Тарантино, якобы встреченного ею в Риме, близ знаменитого фонтана Треви. В то, что культовый режиссер гулял по Риму без телохранителей и толпы поклонников, как утверждала Машка, еще можно было бы поверить. Встал пораньше, надел темные очки, надвинул пониже козырек бейсболки и улизнул из гостиницы через служебный вход. Но совершенно невозможно было поверить в то, чтобы образованный американец (профессия режиссера при всех допущениях предполагает определенный уровень образованности) мог написать «wiz best wifes» вместо «with best wishes». И сколько бы Машка не настаивала бы на том, что Тарантино был сильно пьян и что у американцев свой, особый, английский язык и правописание тоже свое, ей никто не верил. Авторитет улетучился, «сокровище» превратилась в папку с бумажками и фотографиями.

В кабинете Татьяны Витальевны книг, в отличие от папок и тетрадей, было мало, на стенах ничего не висело, и фотография была всего одна, на столе, в неброской серо-серебристой рамке. На ней была изображена юная девчушка, сильно похожая на Татьяну Витальевну. Одетая в футболку и шорты она стояла на морском берегу, спиной к волнам и улыбалась, придерживая на голове широкополую соломенную шляпу. Виктория подумала, что это, наверное, дочь Татьяны Витальевны, но и тут ошиблась. Видимо, провидение решило преподнести ей несколько уроков один за другим, отучая спешить с выводами.