Текст книги "Самая первая детская книга. Книга о книге «Детская библиотека» Александра Шишкова"

Злодействующий кот
и невинно страдающая Шавка

Злой кот, по имени Урчало, находил гнусное удовольствие в том, чтоб досаждать всегда простосердечной Шавке.

Как скоро принесут кушанье, то вспрыгнет он на стол, утащит всё то, что ему попадётся в лапы, и уронив нарочно кусок подле Шавки, выскочит в окошко.

Служители, войдя и увидя лежащий подле Шавки кусок кушанья, считали её всегда за вора и без всякой вины бедную секли. Иногда Урчало, бывши с нею один в горнице, столкнёт рюмку, или чашку, или другой какой ломкой сосуд, и сам убежит по обыкновению. Тогда Шавку снова секут, считая её в том виновницею.

Она с терпением сносила побои, помышляя сама в себе: когда-нибудь невинность моя откроется.

Однажды лежала она в сарае близ курятника, неподалёку оттуда поставлена была пасть на лисицу, задушившую двух куриц накануне того дня. К пасти привязана была мёртвая курица для приману лисицы.

Урчало, помышляя всегда о новых плутовствах, увидел эту курицу и вздумал тотчас подвести Шавку опять под побои.

«Я унесу эту курицу, думал он, и подброшу её к глупой Шавке, чтоб ей за это вздули спину».

Таким образом крался он тихо для исполнения своего намерения. Но лишь дотронулся воровскими своими лапами до курицы, как крышка, упав, переломила ему крестец. На крик прибежали к нему люди: но уже нашли его мёртвым.

Из сего всяк легко догадаться мог, что и прежние все шалости от этого кота происходили, и что Шавка бедная невинно за него терпела. И как в самом деле после нашлось, что по смерти кота уже ничего подобного не случалось, то и наградили её за все претерпленные ею неправедно муки.

Умирающее 12-летнее дитя

 
Малютка Лиза на постеле
Лежит отчаянно больна:
Душа чуть держится уж в теле.
Страдает и как тень бледна,
Прегорькими над ней слезами
Несчастная рыдает мать
И уст касается устами,
Ей хочет жизнь свою отдать.
Но тщетно бедная стенает
И громко к небу вопиёт:
Смерть сожаления не знает,
Кто должен умереть, умрёт.
Увидя Лиза мать стенящу
Последни силы собрала,
И речь простерши к ней дрожащу
Прерывным голосом рекла:
«О чём ты слёзы проливаешь,
Любезна матушка, о чём?
Куда меня ты отпускаешь?
К Отцу всеобщему нам всем.
Надежду на Него претверду
В блаженстве я моём кладу,
Отселе к Богу милосерду
С охотою моей иду.
Он тамо даст мне жизнь блаженну
Вселит меня в Свой дом святой;
Там буду радость совершенну
И вечный я вкушать покой;
К Нему там с Ангелами купно
Я буду глас мой возносить,
И Господа повсеминутно
О вашем счастии просить».
Сие сказав, она вздохнула,
Рукою сотворила крест,
На мать в последние взглянула
И отошла от здешних мест.
 

Верная собака

Послушайте, дети, даже и звери благодарны бывают к своим благодетелям: то насколько более нам таковыми быть надлежит.

Они любят своих господ и бывают им преданы и верны, токмо один род более другого. Из оных собаки паче всех себя отличают: сие из следующей печальной повести увидите.

Некоторому купцу надлежало съездить в одно местечко, для получения там немалого числа денег, которыми должен ему был один тамошний купец. Он поехал верхом, и верная собака (она прозывалась Стрелка) по обыкновению за ним бежала.

Получа деньги, возвращался он с великим удовольствием домой. В пути отвязалась у него киса, в которой был мешок с деньгами, и упала на землю. Купец, будучи в глубоких мыслях, того не приметил, но увидела это его собака.

Она попытала сперва, не поднимет ли зубами кисы, чтоб нести её за своим господином; однако нашла, что она для неё тяжела. Для того погналась она опять за ним, и стала бросаться на лошадь, так громко и неотступно лая, что купец не знал, чему то приписать.

Он закричал на неё, но бесполезно; он ударил её плетью, но и тем не унял.

Верная Стрелка продолжала выть, лаять и бросаться, словно как бы насильно хотела господина своего стащить долой; и как сей отгонял её плетью, то напала она на лошадь, и кусаньем и лаяньем хотела её принудить возвратиться назад.

Купец испугался и подумал, что она взбесилась; он любил Стрелку, и жаль ему было дойти до необходимости её застрелить.

Долго старался он подкликать её к себе и усмирить; но видя, что нимало в том не успевает, схватил напоследок пистолет и, отворотясь от неё, по ней выстрелил.

Бедная собака упала сперва, потом, очнувшись, с великим страхом и визгом поползла к нему.

Сей, не могши от жалости на неё смотреть, ударил по лошади и ускакал.

Отскакав несколько, не мог он стерпеть, чтоб не оглянуться и не посмотреть на бедную собаку, жива ли она ещё. И как обернулся назад, то и приметил тотчас, что не достаёт у него кисы. Тут уже нетрудно было ему догадаться, для чего Стрелка лаяла на него так неотступно. «Жестокосердый я!» – вскричал он, и, оборотя лошадь свою, поскакал назад, более для бедной застреленной им собаки, нежели для потерянных денег.

Он уже не нашёл её на том месте, на котором застрелил; но по кровавому следу её увидел, что она уползла далее: с великим сожалением ехал он по сему следу, и наконец к неописанной печали своей нашёл верную Стрелку лежащую при той кисе, которую он потерял, и до которой она с истощением последних сил своих едва доползти могла.

Он соскочил тотчас с лошади долой, с тем намерением, что не может ли ей ещё помочь.

Но ах! умирающая собака, в знак любви своей к нему, только смогла полизать у него руку… и издохла.

Добросердечная Наташа

 
Наташа смирная не хочет
С Петрушей начинать игру,
И как о том он ни хлопочет,
Не может преклонить сестру;
В великую его досаду
Приводит таковой отказ,
И хочется ему хоть раз
С ней вместе пробежать по саду.
Но зря её упорну в том,
Угрозы к просьбам приобщает,
Дубинку толстую хватает,
На коей ездил он верхом,
И к большему Наташе страху
Ударить бедную с размаху
Грозит по голове… И ах!
Что только в шутку затевает,
То, будучи в таких сердцах,
На самом деле исполняет.
Свершился жалостный удар!
Наташин крик в саду раздался:
Петруша смертно испугался,
Простыл тотчас в нём прежний жар
И вместо гневного движенья,
Явились слёзы сожаленья.
Упал он к сестриным ногам,
Словами нежными ласкает,
Целует ту, и плача сам
Её он плакать унимает.
«Сестрица, душенька, прости.
Виновен я перед тобою;
Возьми дубинку и отмсти,
Ударь меня два раза тою».
В слезах Наташа вопиет:
«Ах нет, голубчик братец, нет!
Раскаянья твово довольно,
Тому нельзя уж пособить,
А ведая, как это больно,
Я не могу тебя так бить!»
 

Разговор между Наташей, матерью
и няней Наташиной

МАТЬ. Куда ты деньги свои девала?

НАТАША. Я их отдала, матушка.

МАТЬ. Кому?

НАТАША. Одному мальчику.

МАТЬ. Разве он тебе какую услугу оказал, или ты сжалилась над бедным его состоянием?

НАТАША. Нет, сударыня.

МАТЬ. Так ты наградила его за какое-нибудь доброе дело?

НАТАША. Напротив, матушка; я для того отдала ему их, чтоб он впредь худого не делал. Ведь все птички принадлежат Богу?

МАТЬ. Конечно, равно как и все прочие твари, им созданные.

НАТАША. Ну так этот мальчик унёс у Бога птицу и мне её продать хотел. Бедная эта птичка билась у него в руках и кричала, а он зажимал ей носок, видно опасаясь, чтоб Бог не услышал и на него за то не разгневался.

МАТЬ. Что же ты сделала?

НАТАША. Я отдала этому мальчику все свои деньги, а птичку пустила на волю. То-то чаю она теперь радуется! (Прыгает сама от радости).

МАТЬ. Так, душа моя; и тебе одолжена она своей свободой.

НАТАША. Может быть, мальчик принуждён был от недостатка это сделать.

МАТЬ. Может быть.

НАТАША (няне своей). Так я и хорошо сделала, что все деньги ему отдала.

НЯНЯ (матери). Мы между собою спорим. Наташа без счёту все свои деньги отдала мальчику, не спросив, чего он за птичку хочет, а я говорю, что ей сего делать не надлежало.

НАТАША. Кто из нас прав, матушка?

МАТЬ. Ты не совсем права, душа моя; ну если б после того попался тебе другой мальчик с такою же птичкою, а у тебя бы денег уже больше не было?

НАТАША. Тогда бы я к вам пришла, матушка.

МАТЬ. А если б у меня не было?

НАТАША. Ну – тогда – …

МАТЬ. Надобно и для того иногда беречь, чтоб больше можно было сделать добра. Впрочем, вот тебе твои деньги назад.

НАТАША. Благодарствую, матушка.

МАТЬ. И вот тебе ещё поцелуй за то, что ты так жалостлива.

Дитя, рассуждающее здраво

 
Мы, робятишки,
Любим играть,
Наши умишки
Мягки как воск:
Много над нами
Может пример;
Что ни увидим
Мы у больших,
То же за ними
Делать хотим,
Лишь соразмерно
Силе своей.
Вместо сердитых
Резвых коней,
Мы на дубинках
Ездим верхом;
Домы огромны
Строим из карт;
Малый прудочек —
Море для нас;
Сложим бумажку,
Вот и корабль;
Весело, правда,
Так нам играть,
Лучше однакож,
Если бы нас
То веселило,
Польза в чем есть.
Если б, увидя
Книги в руках,
Мы, робятишки,
Сами читать
Маленьки книжки
Стали всегда.
Ведь как велики
Вырастем мы,
Наши дубинки
В печь полетят,
Домы огромны
Все упадут,
Пруд уж не морем,
Будет прудом;
Вместо тяжёлых,
Грозных судов,
Будут бумажки
Плавать одни,
Так всё исчезнет,
Всё пропадёт.
Лишь не исчезнет,
Не пропадёт,
Что мы читали
В книжках своих.
 

Опамятование

«Я не хочу без тебя идти в сад, – сказала Параша своему братцу, – и для чего не хочешь ты мне сделать удовольствия, когда я тебя о том прошу?»

«Для того, что мне не хочется», – отвечал Николаша, и сел, облокотясь, в креслы. Параша пошла в уголок и стала плакать.

«О чём ты плачешь? – спросила у неё вошедши мать. – Не досадила ль ты чем-нибудь брату? что-то он сидит невесел».

«Да как же, матушка сударыня, он не хотел идти со мною в сад!»

«Правда ли это, Николаша? – спросила мать, – да не сделала ль она тебе чего?»

«Нет, сударыня, я пред нею виноват, – отвечал Николаша, – и взяв Парашу за руку, сказал: „Пойдём, сестрица, я с тобой пойду“».

Параша отёрла тотчас слёзы и спросила у него с ласкою: «Да хочется ль тебе?»

Петруша, который спать не мог

В маленькой своей постельке малютка Петруша лёжа плакал, сперва тихонько, а потом громче, так что отец его и мать, спавшие подле него, то услышали.

«Что тебе сделалось, Петрушинька, – спросил отец, – мне кажется, ты плачешь?»

Петруша: Ах, батюшка!

Отец: Что такое, душа моя, скажи нам.

Петруша: Ах, я боюсь, чтоб вы эту ночь не умерли!

Отец: Не дай Бог – да что тебе это вздумалось?

Петруша: Ах! разве вы не знаете —

Отец: Что такое?

Петруша: Ах! что я сегодня —

Отец: Ну!

Петруша: Был непорядочен.

Отец: Так что же?

Петруша: Вы мне давича сказали, что я вас огорчил. Я теперь об этом вспомнил, и мне подумалось: ну, ежели батюшка в эту ночь умрёт, а я его так огорчил; и ежели уж – не удастся мне хорошим поведением опять его утешить – ах, батюшка сударь, не умрите!

Отец: Разве тебе бы жаль было, если б я теперь к общему нашему отцу взят был на небо?

Вместо ответа полились у дитяти горячие по лицу слёзы.

Тогда преисполненный жалости отец, подняв его с маленькой постельки и обласкав с горячностию, положил подле себя и его матери, а потом оба они поцелуями своими осушили лицо его омоченное слезами.

Набожные дети

Аннушка и Андрюша любили горячо своих родителей, и родители их также горячо любили.

С некоторого времени повадились оба они, как скоро позавтракают, бегать в сад, и не прежде, как по пробытии там нескольких минут, возвращались назад для начинания своих упражнений.

Отец и мать их немало тому удивлялись.

Прежде сего дети весьма были прилежны, и часто в половине завтрака уходили, чтоб скорее поспеть к трудам и учению.

А теперь, кажется, будто не имеют они большой охоты ни за делом сидеть, ни учиться, потому что всегда наперёд в сад бегают. Сие добрых родителей их весьма печалило; ибо, говорили они, ежели дети наши полюбят праздность, то из них ничего доброго не выйдет.

Отец иногда спрашивал их: зачем вы, дети, так рано всегда уходите? это бы можно было и тогда сделать, когда перестанете учиться. Однако ж дети молчали и ничего не сказывали, что они в саду делают.

Напоследок мать вознамерилась идти за ними в сад, чтоб узнать, зачем они туда бегают.

На другое утро увидела она, что Аннушка и Андрюша побежали в густую беседку, которая на конце сада стояла. Она пошла за ними.

И как она, подойдя тихо к беседке, стала к стороне, откуда сквозь зелёную чащу могла несколько видеть во внутренность оной, Боже мой! что почувствовало тогда её материнское сердце, когда она детей своих с воздетыми к небу руками стоящих коленопреклонно на земле увидела!

Она от радости не могла опомниться, услыша, что Аннушка повторяла тихонько молитву, которую Андрюша таким образом говорил: «Господи, Господи, дай нашим родителям долгую жизнь. Мы их очень любим и хотим, чтоб они глядя на нас радовались, когда мы вырастем велики. Ах, Господи! наставь нас быть смирными и добропорядочными, чтоб батюшка и матушка каждой день нами утешались. Услышь нас, милосердый Боже! а мы охотно станем исполнять, что в Твоих заповедях написано».

По сей молитве оба они вскочили, поцеловались и побежали скоро и с великим удовольствием домой.

Мать их радостными слезами облилась.

Она спешила прийти к своему супругу, и прижав его с горячностию к сердцу, рассказала ему всё, что видела и слышала; и тогда оба они такое чувствовали удовольствие и блаженство, как будто бы находились в раю.

Желание, чтоб пришла весна

 
Приди, любезный Май, приди,
Одень листочками древа,
Вели на берегу реки
Фиалкам маленьким цвести.
 

* * *

 
О как мне хочется весьма
Фиалочку опять узреть!
О как мне хочется теперь
На мягкой травке погулять.
 

* * *

 
Хоть можно множество забав
И в зимнем времени найти:
Снежки по вечерам катать,
Бросать комочками из рук.
 

* * *

 
Класть разны домики из карт
Кататься в санках, выезжать,
В гулючки, в фанты иногда,
И в жмурки также поиграть.
 

* * *

 
Однако же когда весной
На ветвях птички запоют,
И станем в поле прыгать мы
Забавы уж не те пойдут!
 

* * *

 
Анютина печаль меня
Всего жесточее крушит:
Как хочется бедняжке ей
Дождаться полевых цветков.
 

* * *

 
Игрушек сколько ни давай,
Нельзя её развеселить;
Сидит на креслицах своих,
Как словно птичка на гнезде!
 

* * *

 
Ах, если б стало вдруг тепло
И выросла в лугах трава —
Приди, наш Маюшка драгой,
Приди, ребяток нас утешь!
 

* * *

 
Приди и принеси с собой
Фиалочек побольше к нам.
Побольше также соловьёв
И рябеньких кокушечек!
 

Розовый куст

«Кто подарит мне деревцо в мой садик!» – говорил Миша братцам своим и сестрицам.

Отец каждому из них дал по грядочке, чтоб они садили на ней что хотели.

«Я не дам! я не дам!» – закричали из них двое. «Я, я тебе дам, – сказала добросердечная Лизанька, – какое тебе надобно?»

«Розовый кустик, – ответствовал брат, – ты видишь, что мой уже совсем засох».

«Хорошо, – сказала Лизанька, – взяла лопатку и стала его выкапывать».

«Как, – вскричал Миша, – у тебя их только два и есть, да и то один маленькой! по крайней мере дай мне вон этот, которой поменьше».

«Нет, нет, – сказала Лизанька, – тот также завянет; а мне всё равно, я и у тебя в садике могу видеть, как он расцветать станет».

Миша взял кустик и был очень рад.

Тогда шёл мимо их садовник и нёс Гишпанскую сирень.

«Посадить ли тебе её на место твоего розового кустика?» – спросил он у Лизаньки.

«Если она вам не надобна».

«Нет, – сказал садовник, – я хотел её бросить, для того что сад и так от множества деревьев загустел». Выговорив сие, посадил сирень.

Пришёл май. Мишин кусточек принёс множество прекрасных роз.

Лиза получала от них себе каждое утро по свежему цветку на голову и на грудь.

А сирень, распустясь, такую от себя дала тень, что Лизанька в сильнейший полуденной зной могла под нею укрываться – и даже сам родитель её приходил часто под сие дерево и в прохладной онаго тени рассказывал им нравоучительные повести.

Сколь нужно быть послушным

Иванушка и брат его Петруша просили в один вечер у отца своего позволения идти поиграть в саду.

«Пойдите, – сказал им отец, – только никуда оттуда не уходите».

Они пошли и играли несколько времени с великим удовольствием. Напоследок Иванушка, увидя, что калитка позади сада отворена, стал брата своего звать туда.

«А батюшка приказывал, чтоб мы никуда не уходили», – сказал ему брат.

«О! – говорил Иванушка, – он приказывал только в большие ворота на улицу не бегать, а сюда идти прогуливаться в кустах можно и ничего нам не сделается. Пойдём, братец, посмотри, как здесь хорошо!» – говоря сие, вышел он за калитку и брат за ним.

Долго бегали они взад и вперёд по кустам, покуда не приметили, что уже темно стало. Тогда хотели они воротиться назад, но не знали дороги найти: тут начали они жестоко плакать и кричать.

По счастию отец их, услыша этот крик, прибежал и их сыскал.

«Видите, – сказал он им, – каково бывает с теми, которые разумных людей не слушают. Я знал, что если вы из саду выйдете, то назад не сыщете дороги и для того не велел вам из него выходить. Теперь уж я не пущу вас в сад играть, опасаясь, что вы и в другой раз то же сделаете».

Божия любовь

ДИТЯ. От чего это, батюшка, что вы меня так любите?

ОТЕЦ. Бог в сердце моё вложил к тебе любовь.

ДИТЯ. Поэтому Бог так милосерд, что он меня столько же как вы, или ещё и больше любит.

К маленькой девушке

 
Скачи, Анютушка, играй,
Всегда в забавах упражняйся;
Младые лета провождай,
Резвись, пляши и утешайся.
 

* * *

 
Пусть радости в груди твоей
И все веселья обитают,
Тебе пусть свищет соловей,
Тебе цветки благоухают.
 

* * *

 
Где ступит ножка лишь твоя,
Везде там пусть растут цветочки;
Ты песенки всегда поя,
Плети из них себе веночки.
 

* * *

 
Не вечно будешь ты играть;
С весною дней твоих простишься…
Доколе время есть скакать,
Скачи, малютка, веселися!
 

Прекрасные платья

Маленькая Аннушка доселе носила полотняное платьице и кожаные башмачки, а волосы у неё сами собою были кудрявы.

Однажды была она вместе с другими детьми, которые как большие госпожи наряжены были, и это ей очень понравилось.

«Батюшка сударь! – сказала она возвращаясь домой, – подарите мне шёлковое платьице и шитые башмачки, так как я у других детей видела, и прикажите мне так же причесать волосы».

«Пожалуй, изволь, – сказал ей отец, – ежели это тебе нравится; только я думаю, ты этим скоро наскучишь».

«Для чего, батюшка сударь?» – спросила Аннушка.

«Для того, – сказал отец, – что ты всегда должна будешь опасаться, чтоб не изорвать и не замарать твоего прекрасного платья. А оно ведь много денег будет стоить, и нельзя его вымыть, ежели однажды замарается».

«О, я уже буду беречься!»

«Очень хорошо, ин пускай так», – сказал отец, и велел ей всё сделать, что принадлежит к наряду.

Как малютка от радости прыгала, когда все сии разноцветные вещи на неё надели!

После обеда назначено было идти гулять, и Аннушка в том числе.

Пришли на один луг, где было премножество цветов, вокруг которых пёстрые бабочки летали. Мальчики и девочки побежали все туда рвать цветки и ловить бабочек. Аннушке хотелось также с ними побегать, однако ж ей показали, что трава была несколько мокра, и что она своё платье замочит, ежели туда побежит. И так должно ей было остаться одной и дожидаться, покуда другие, нарвав довольное число цветков, возвратились назад.

Потом надобно им было идти через маленькие кустики.

Аннушка, идучи всегда осторожно, чтоб не зацепиться за терновник и не изодрать своего прекрасного платья, принуждена была оставаться несколько позади, между тем как прочие дети бегали и прыгали чрез кусты.

Вдруг услышали превеликой крик.

Прибежали назад и нашли, что Аннушка высоким своим головным убором зацепилась за низенькой сучок и не могла никак освободиться. Помогли ей в том; однако ж так как она волосами очень запуталась, то в распутывании оных не прошло без боли, и убор её весь был смят.

Недалеко отошли ещё, как стала она жаловаться, что шнуровка её весьма жмёт.

Она бы желала возвратиться домой, чтоб расшнуроваться; но несправедливо было хотеть, чтоб все дети оставили для неё свои забавы. И так не могши далее идти, принуждена она была остаться на одном месте и дожидаться, покуда дети все возвратятся назад.

Тут-то ей было скучно! и она часто думала: «Ах! батюшка мой говорил мне правду».

Спустя несколько времени прибежали все назад и кричали ей: «Поскорей, поскорей, Аннушка! дождь будет, большая туча поднимается».

Таким образом бедняжка несмотря на то, что шнуровка и узкие башмаки великую боль ей делали, принуждена была бежать изо всей мочи.

Но при всём её старании не могла поспеть за другими, которые легко были одеты.

Всякую минуту цеплялась она то платьем, то карманами, то растрёпанным своим головным убором.

Между тем нашла туча и полился сильный дождь в самое то время, как другие дети прибежали уже домой.

Аннушку замочило всю; она потеряла один башмак в грязи, и едва могла добежать до дома.

Надобно ей было переодеться, и она увидела, что наряды её никуда более не годятся.

«Сделать ли тебе завтра другое толковое платьице?» – спросил у неё отец, видя, что она неутешно плакала.

«Нет, нет, батюшка сударь! – отвечала она. – Я вижу теперь, что дети худо делают, когда думают быть умнее отца и матери, позвольте мне носить моё прежнее платьице и простите мне мою глупость».