Текст книги "Неворобьи. Стихи навылет"

Неворобьи
Стихи навылет
Андрей Викторович Саенко

Фотограф Наталья Саенко

© Андрей Викторович Саенко, 2023

© Наталья Саенко, фотографии, 2023

ISBN 978-5-0060-0480-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Н О Т А    Д О

Современность заставляет всё чаще обращаться к теме гражданской лирики, поскольку именно эта часть жизни вдруг выдвинулась на авансцену и заняла на ней центральное место.

Конечно, остаются и большая любовь, и мелкие повседневные радости и печали, и великая Природа – источник вдохновения всех художников. Но времена, как известно, не выбирают, и отмолчаться по некоторым вопросам сегодня это почти то же самое, что предать, ведь именно в такие дни стирается грань между равнодушными и врагами.

Не расцените как пафос, но для меня судьба Родины всегда значила очень много. Хотя я и не оказался в авангарде вершителей этой судьбы, исторические перипетии, свидетелями которых мне пришлось стать – вторая половина 80-х, 1991, 1993, выборы 1996, и все, что было потом – живо отзывалось во мне и иногда выплёскивалось в стихотворной форме. А слово, как известно, не воробей.

В качестве своеобразного эпиграфа к этой книге я хочу разместить здесь свое давнишнее стихотворение середины нулевых. Тогда Владимир Путин одержал победу на выборах Президента РФ, и мне это казалось катастрофой: как же, назначенец Ельцина! Стихотворение опубликовали в газете «Российский избиратель», это была моя первая официальная стихотворная публикация и сразу – с гражданской лирикой!

Сегодня я не написал бы этих стихов, но тем они и интересны, что отражают время, как и все мои прочие сочинения. Поэтому я все же воспроизведу их здесь так, как они были опубликованы двадцать лет назад. Возможно, и остальные стихи лет через двадцать тоже будет небезынтересно перелистать, ведь они написаны честно.

 
Сверху-вниз – черта косая,
Как зарубка топором.
Я расшибся, поспевая
На мифический паром.
 
 
Говорил мне голос тихий:
Не беги, не будь смешон!
Но, купившись на шутихи,
Я попёрся на рожон.
 
 
Сверху-вниз – черта косая,
Словно молния в грозу.
Я летел, небес касаясь,
Ветер с века сдул слезу,
 
 
Я успел! Но правды нету:
Вдруг со всем весельем – лбом!
Был паром листом газетным,
Гладь реки – зеркал стеклом…
 
 
Сверху-вниз – черта косая,
Как зарубка топором,
В ней Дудаев и Басаев,
Ельцин, ксерокс и Газпром.
 
 
Ничему меня не учат
Ни года, ни синяки…
Над Россией ходят тучи,
По России – дураки.
 

Март 2004 года,

опубликовано тогда же в газете

«Российский избиратель»

Н Е В О Р О Б Ь И
–
стихи навылет

«Прожить такое, даже и в тылу…»

 
Прожить такое, даже и в тылу,
не выдвигаясь на передовую,
не в БМП, не в танке, не в пылу
атаки… Всё равно воюя,
пытая самого себя собой.
 
 
Идёт жестокий бесконечный бой,
где смыслы не стыкуются друг с другом,
и где вопросы окружают кругом,
вопросы строго самому себе…
 
 
И вдруг яснее станет сорок первый,
и Сталинград, и ладожский неверный
звенящий лёд. И ты в своей судьбе
как будто повторяешь чьи-то судьбы.
 
 
И пропаганда наша и врага,
и информационная пурга,
в которой разглядеть хотелось суть бы…
 
 
И ты буквально понимаешь вдруг,
зачем при написании икон
времён далёких самых испокон
святые наши заключались в круг.
 

О главном на сегодня

 
– 1 —
 

 
А будет непросто. Но что нас пугать: «вы не дети ли?»
Такое видали, что взрослый иной и не видывал!
Нам как бы впроброс предлагается статус «свидетели»
В том деле, где русский раба из себя снова выдавил.
 
 
И с нас ещё многое спросят враги и предатели,
И сами себя мы суровым допросом замучаем,
Но первые катятся пусть к вечной чёртовой матери,
А мы уже спросим с себя из грядущего лучшего.
 
 
Мы смотрим, и кажется, мы в этом всём не участвуем,
История – там, далеко, да и мы – разве нация?
Но вдруг раздышалось, хоть это дыханье и частое,
И муки, и слёзы, и гордость, и реинкарнация.
 
 
– 2 —
 
 
[Стихотворение изъято цензурой издателя]
 

 
– 3 —
 
 
Ты ответь, не мучай свет,
Не пробраться бродом:
Ты с народом или нет?
Лично я – с народом.
 
 
Что не выпадет в огне
Русичам-славянам,
То же выпадет и мне
Счастьем постоянным.
 
 
У стиха чеканный слог
Этою весною.
С нами дух и с нами Бог,
Значит, и со мною.
 

«Убежать – это может не слишком-то смело, но правильно…»

 
Убежать – это может не слишком-то смело, но правильно:
Кто твои сбережения лучше тебя сбережёт?
У кого-то дворцы, яхты, вклады – вся жизнь обезглавлена,
У тебя штука баксов и где-то такое сосёт.
 
 
Вот закроют границы – и как ты тогда с этой штукою?
Вот откажутся визы давать – как уехать тогда?
И с худою котомкой, покуда тебя не застукали,
Провожаешь плывущие прочь под крылом города,
 
 
Чтоб оттуда уже наблюдать, как обычные жители,
У которых ни мысли, ни вектора нет, чтоб валить,
Не желая себе новых знаков отличий на кителе,
Молчаливо плетут путеводную русскую нить.
 
 
Не взирая на санкции, власть, на ковид и инфляцию,
На мозоли натруженных рук и на смех за спиной,
Подвергают историю с временем русификации
Как в бескрайних пространствах,
                                      так и за железной стеной.
 
 
Ты до смерти, возможно, совсем не почувствуешь горечи,
А возможно, глотая пустоты, завоешь навзрыд,
Но тебе никогда не изведать той сладкой и ноющей
Боли счастья, что где-то над этой землёю парит.
 

«Лежит собака на диване…»

 
Лежит собака на диване,
И ей до жути всё равно,
Что на диван её не звали
И что вот-вот погонят. Но
 
 
Хоть эти несколько мгновений
Собака будет царь горы,
Герой великих сотворений,
Подмявший под себя миры!
 
 
В её осанке и повадках,
В изломе байковых бровей
И шерстяных под гривой складках
Краса и стать былых кровей.
 
 
Пусть люди видят лишь дворнягу —
В самих породы ни на гран,
Когда они вот так же лягут
И тупо лупятся в экран.
 

«Я, конечно, и сам-то не так, чтобы право вето…»

 
Я, конечно, и сам-то не так, чтобы право вето,
В эталоны не мечу, но скулы всё чаще сводит:
Слишком много плохих поэтов и непоэтов,
У которых ни строчки, ни образа не выходит.
 
 
Так бывает порой: вдруг кажется, что прозрели,
Что-то с хрустом трескается там у людей внутри,
И они давай вовсю набрасывать акварели,
Да такие жирные – харю свою утри.
 
 
И вот тут (хотя и не всем) становится ясно,
Что разломы такие у многих, когда не у всех,
И потоки восторгов, тёплых, как свежее мясо,
Это мясо, конечно. Но вовсе ещё не успех.
 
 
Да и хрен: ты писатель, художник, поэт по жизни,
Гулливер, счастливо бежавший ничтожных пут.…
Только хочется большим быть, чем реально сложился,
Лишь тому, кто сам себе видится как лилипут.
 

«Из-под снега мёртвых листьев шмаль…»

 
Из-под снега мёртвых листьев шмаль,
Вынув душу, бьёт её навылет.
Ничего не хочется… А жаль.
Вдруг моё желанье время сдвинет?
 
 
Может, провернутся, заскрипев,
Жернова календаря Вселенной…
Но пока молитвенный распев,
Монотонный, правильный, нетленный,
 
 
Стелется по выжженной земле,
Замершей в преддверии иного.
Пожелай хоть тень желанья мне,
Тёплого хотения земного.
 

Разговор с Майком

 
А вчера мне приснился Майк11
  Михаил «Майк» Науменко – автор песен и лидер группы «Зоопарк», умер в 1991 году


[Закрыть],
 

 
Он курил и смотрел в окно.
За окном был холодный март —
Вечерами ещё темно.
 
 
Он меня распросил про жизнь,
Я ему повключал CD,
А потом говорю: «Садись,
Как тогда давай посидим».
 
 
Мы с ним выпили (ну а как?).
Он дивился набору вин.
Наконец настал полумрак.
Он мне пел, что совсем один.
 
 
Плыл гитары нестройный лад
И блуждающий мимо нот
Голос Майка. И Ленинград
Был в тот вечер совсем не тот.
 
 
А потом, в середине сна,
Он вдруг начал кричать почти:
«Это что у вас за страна?
Как живете вы тут, прости?
 
 
Что в эфире у вас за бред?
Что там в книжных за моветон?
Сплошь экзистенциальный вред!» —
Он кричал, перейдя на стон.
 
 
«Мы в треклятом глухом совке
Без икры и без этих вин
От ареста на волоске
Были все всё равно свои.
 
 
И по всей огромной стране
Шли с гитарой наперевес,
Правду видели не в вине…
Был запал – да и вышел весь?!
 
 
Всем страстям дан зелёный свет,
И зелёный цвет у лица…
Вы в какие-то сорок лет
Низвели себя до конца!»
 
 
Он нахмурился и умолк…
Прикурил от одной одну:
«Жаль, что знать я тогда не мог,
Что наш крейсер идёт ко дну…»
 
 
Вновь замолк и в который раз
Тихо выпустил дым в окно:
«Вы играете лучше нас,
Только песни у вас – говно».
 
 
…Я проснулся. Кругом темно.
К уху робко бежит слеза.
Нет, мне было не всё равно,
Только что бы я мог сказать?
 
 
Завершились давным-давно
Черно-белые времена.
Нам дают цветное кино.
Только Цоя в нём – нихрена!
 

Читая новости накануне 9 мая 2022 года

 
…И после этого понятно,
Зачем вокруг всплывает муть
И как растут на Солнце пятна,
Что затмевают правды суть,
 
 
Чего страшатся, ненавидя,
Шепча, как заклинанья, ложь,
Бесславный проигрыш предвидя,
В себя не веря ни на грош,
 
 
Скребя когтистыми руками
По бронзе памятных времён,
Чтоб сохранить не смог и камень
Фамилий наших и имён.
 
 
И раздавать устав ответы,
Мы кратко повторим один:
Мы заплатили за Победу
И мы её не отдадим.
 

Путевые заметки: Серпухов

 
Больше церквей, чем вокруг народа…
В зелень закутан глухо
Город пекарен и хлебозаводов —
Город серпа и пуха.
 
 
Звёздам, иконам, крестам и стягам
Вместе, наверно, проще —
Рядом могилы солдатских тягот
И духовенства мощи.
 
 
На смотровой по-над всем селеньем
Ходят ветра шальные:
Просто сплошное увеселенье,
Просто – долой унынье!
 
 
Где-то внизу, но на деле – выше,
В центре святого дела
Каждое слово земное слышит
Гордый Никола Белый.
 
 
Он донесёт до пределов главных
Всё, что коснется слуха…
Так и живи всей Руси во славу
Город серпа и пуха!
 

«У меня есть друг. Ну, не так, чтоб друг, но не враг…»

 
У меня есть друг. Ну, не так, чтоб друг, но не враг.
Только верит друг в кучу грязных дешёвых врак,
Только видит историю всю как сплошной барак,
Вроде, и не дурак, а на деле, глядишь – дурак!
 
 
Прочитаешь, что пишет – и оторопь аж берёт:
Ух, такой-сякой народ, а надо ж – наоборот!
Вроде умный парень, но как открывает рот,
Так и прёт его, бедного, так без конца и прёт!
 
 
Начитался книжек таких же вот дураков,
А порой и просто заклятых наших врагов.
Тяжело, когда не хватает своих мозгов —
Сразу руки жжёт от отсутствующих оков,
 
 
Сразу тысяча выводов и миллион причин,
О которых мы лишь по незнанию не кричим,
А иначе и женщин, а с ними бы и мужчин
Захватил бы новый здоровый святой почин…
 
 
Слава Богу, народ у нас в целом и добр, и мудр,
Пережил миллиард ночей и столько же утр,
На дурных не серчал, не смотрел, смеясь, свысока,
Приголубит и этого, стало быть, мудака.
 

«А Русь – бескрайняя земля…»

 
А Русь – бескрайняя земля,
И как бы все мы ни галдели,
Хотя у каждого своя,
Она одна на самом деле.
 
 
Сколь не ищи её краёв,
А всё выходят середины
И в многоликости её,
И в однородности единой.
 
 
И тронуть просто так нельзя
Её историю и знамя —
Единожды впустив в себя,
Ты прорастёшь её корнями.
 
 
А потому, куда ни рви,
Но до конца порвать не светит,
И Спас всё так же на Крови,
И ничего не сделать с этим.
 

«Я постараюсь не грустить…»

 
Я постараюсь не грустить,
Смотря на всё вокруг,
И постараюсь всех простить,
Кто враг забыв, кто друг,
 
 
И постараюсь верить в то,
Чего на свете нет,
Чтоб в стужу в стареньком пальто
Увидеть тёплый свет.
 
 
Я постараюсь быть собой,
А значит – просто быть,
И, принимая этот бой,
Смириться и не бить,
 
 
Даря любовь, не ждать любви,
Не требовать наград,
И помнить, кто есть червь земли,
Слегка взмывая над.
 
 
Широко руки разбросав,
Чуть выше, чем земля,
Замру, все правила поправ,
Во чреве янтаря.
 
 
И если жить не значит спать —
Избегнув мёртвых схем,
Смогу я стать, кем должен стать,
Хотя не знаю, кем.
 

«Я на часы смотрю, а зря! …»

 
Я на часы смотрю, а зря! —
Они не мерят время:
Летят листы календаря,
Самим себе не веря,
Один в корзину за другим…
Весна заходит в лето.
Звучит сменяемости гимн
В честь вечного сюжета.
 
 
А я никак не нагоню
Вращенье циферблата:
То в шубе выхожу к огню,
То в стынь – в тряпье халата.
И я не против жар сменить
На ёлочку и искры…
Но только б чуть повременить,
А то уж слишком быстро!
 

О пользе взвешенного подхода

 
Ты твердил про большие цели,
Про далёкие перспективы,
Грезил, как бы мы всех уели,
Рисовал, как растут активы,
 
 
Предлагал и такие схемы,
И другие, похуже, тоже,
Призывал подумать, где все мы,
И насколько подняться можем.
 
 
Звал меня хоть куда – в партнёры,
В соучастники, в совладельцы,
Обещал процветанье скоро,
Лишь обтяпаем это дельце.
 
 
Ты, конечно, смотрелся пышно.
Я кивал, что вот-вот приду, мол.
…Но в итоге-то, как я думал,
Так в конце концов всё и вышло.
 

Ту-дум!

 
Идёт ли дождь на улице
Иль зной на землю пал —
Танцуй, пока танцуется,
Покуда есть запал.
 
 
Над горными утёсами
Пускай душа парит,
Пока в башке нечёсаной
Буянит этот бит.
 
 
Потом, быть может, станется —
Угаснет в прошлом бой,
И от него останется
То, что зовут судьбой.
 
 
Но нынче, если слышится
Запева новый круг,
Пусть пляшется как дышится
Под этот верный стук.
 

Я жду

 
Я жду, когда из самой глубины,
               из самого далёкого подполья,
Из старины, терпения, надежд,
               из тёмного, но не дурного дна,
Поднимется разящий зло тайфун
               и, обнаружив наверху раздолье,
Так прометёт по сёлам-городам,
               что содрогнётся в первый миг страна!
 
 
Займутся стяги хлопаньем лихим,
               и флюгер оголтело завертится,
В дверях, допреж закрытых навсегда,
               взовьётся сила танца на петлях,
И полетят газетные листы
               по опустевшим улицам столицы,
И те, кто слыл хозяином страны
               вдруг у страны окажутся в гостях.
 
 
На глубине, где пламя и руда,
               тайфун стремится плоть земли разверзнуть,
Огнём священным выжечь всю паршу
               на радость людям, а не на беду.
Свет станет светом, плачем плач, тьма – тьмой,
               и мерзостью в итоге станет мерзость.
Я чую гул. И мир вокруг притих.
               Я запалил свечу.
                         Я жду. Я жду.
                                             Я жду.
 

«Повсюду кричат заголовки…»

 
Повсюду кричат заголовки,
И кухни раздумий полны,
Что мирные дни – заготовки
Для ждущей начала войны.
 
 
Живёшь, суетишься, страдая,
Всё время куда-то бежишь,
А кто-то другой умирает,
Упав во вселенскую тишь.
 
 
Ударив реальность наотмашь,
Желаешь, чтоб стало как встарь,
И ты то на время посмотришь,
То взглядом найдёшь календарь.
 
 
Но жжёт жарче адского пыла
Не смерть, и не ложь, и не боль,
А то, что так будет и было
И после, и до, и с тобой.
 

«Я дышу, год за годом вживаясь в себя…»

 
Я дышу, год за годом вживаясь в себя,
В это время и небо без фальши,
И сомнения юности, свод голубя,
Отступают все дальше и дальше.
 
 
И откуда я знал – ведь совсем не пророк —
Что вникаю в просвет постепенно?
Но послушно сложились как пальцы в замок
Все исходные всех переменных.
 
 
Всё на месте, что скажешь? Кирпичики все
Как предписано, встроились в кладку.
Отчего же без сна я лежу в темноте,
А не сплю безмятежно и сладко?
 
 
Неужели я где-то себя обманул,
Убедил, победил, заневолил?
И звучит моё сердце как яростный гул
В бесконечности тёмных раздолий.
 

Ссора

 
Как дышится, когда прольётся дождь!
Когда вода, копившаяся днями,
Грозившая, парившая над нами,
Вдруг водопадом упадёт к ногам,
А ты и хочешь этого, и ждёшь,
Хоть вроде бы тебе не по годам.
 
 
Хоть вроде не по возрасту тебе
Бежать потом, разбрызгивая лужи,
Ведь улицы становятся все уже,
Но ты бежишь, захватывает дух,
И, кажется, играют на трубе,
И даже трубный зов ласкает слух.
 
 
О, этот послегрозовой озон!
О, это эхо грома чертыханья!
Остатки струй, плеснувшихся лоханью!
Ты хочешь их совсем в себя вобрать,
Как сказку, как видение, как сон,
Великим чудесам Земли под стать.
 
 
И ты до боли наполняешь грудь
Тем запахом, тем воздухом, в котором
Есть место молодой надежды спорам,
Пусть их не видно, сколько глаз не три,
Но ты уже не можешь не вдохнуть —
И вот они уже в тебе, внутри!
 
 
…Вот так же после ссоры в пух и прах,
Когда забыты правый с виноватым,
Ты примиренье стелешь мягкой ватой,
И, распахнув объятий мирных рай,
Вдруг слышишь в нежно сказанных словах
Раскат грозы, ушедшей в дальний край.
 

Цепь

Скованные одной цепью,

Связанные одной целью.

И. Кормильцев

 
И в миг большого творческого зуда,
И в славы дни, и в самый звёздный час,
Не забывайте, кто вы и откуда,
И кто вас сделал тем, что есть сейчас.
 
 
Но если под летящих пробок залпы
Попросят уточнения к словам,
Я никого конкретно не назвал бы,
Ведь имена известны только вам.
 
 
Что ж до меня, то мне довольно просто,
Ведь покорив вершину не одну,
Всегда благодарю за силу роста
Родителей, учителей, страну.
 
 
Долг не вернуть им, стоя у подножий,
Но, как и все мы, в вотчине родной
Я должен стать для тех, кто помоложе,
Учителем, отцом, да и страной.
 
 
Не забывайте, кто вы и откуда,
И кто вас сделал тем, что есть сейчас,
Пусть не прервётся длящееся чудо
И мир не остановится на нас!
 

О незапланированных остановках в пути

 
Бывает мчишь, опаздываешь вечно,
И падаешь, была бы лишь кровать,
И думаешь, что не «пять звёзд», конечно,
Но можно жить и переночевать.
 
 
А иногда настолько всё топорно,
Что засыпаешь, лишь бы не смотреть,
И думаешь, что не «пять звёзд», бесспорно,
И можно б жить… но лучше умереть!
 

«Вторая половина лета…»

 
Вторая половина лета.
Согрет, кто за зиму продрог.
Слепит глаза избыток света.
Лисички в вёдрах у дорог.
 
 
Дожди не кажутся бедою,
И край не виден вдалеке.
И месяц с бородой седою,
Безвольно канувшей в реке.
 
 
И суть, как тетива, упруга,
И ярких красок карнавал,
И время движется по кругу,
И потому ты здесь бывал,
 
 
И дни единым хороводом
Ведут неспешной чередой
С неугасаемым заводом
Меж этим полем и звездой.
 

Старое кино

 
Мне жаль смотреть, как медленно и гордо,
Как будто лист осенний подо льдом,
Во тьму финальным правильным аккордом
Уходит мой родной духовный дом.
 
 
Ах, как под стрекотанье киноплёнки
И под домашний ламповый эфир
Меняли на простынки мы пелёнки —
И на экране озарялся мир!
 
 
Он был порою простовато скроен,
Но, не считая нас за дураков,
В нём только тот, кто честен был и скромен,
Всегда в финале побеждал врагов.
 
 
В нём пели песни – иногда не к месту,
В нём танцевали – часто невпопад,
Но помню я, как выбирал невесту
По знанию любимых мной цитат.
 
 
И молодым, впитавшим спецэффекты,
Объёмный звук, 3D, летящий в зал,
Сложнее стать адептом киносекты,
К которой я всегда принадлежал.
 
 
Но может быть, пускай в порядке бреда,
Когда-нибудь, от яркости устав,
Они откроют фильмофонды деда,
На цыпочки для этого привстав.
 

«Мелькали на стенах то книги, то банки с вареньем…»

 
Мелькали на стенах то книги, то банки с вареньем.
Алиса летела, всклокочились пряди волос.
Алиса летела так долго, что с этим паденьем
Смирилась, забыв волновавший когда-то вопрос.
 
 
Когда ты годами всё падаешь честно, на совесть,
И помнить не хочешь, что будет конечен твой путь,
На место паденья охотно встаёт невесомость,
И трудно в сознание правды картинку вернуть.
 
 
А рядом с тобой в невесомости этой фиктивной
Другие парят, позабыв, что стремятся к концу,
И ты не поймёшь, отчего все настолько противны,
Что скрытую мерзость читаешь у них по лицу.
 
 
В паденье стираются смыслы и долга, и чести,
Ведь как говорит королева всё с тех же страниц,
Здесь нужно бежать со всех ног, чтоб остаться на месте!
А падать, пускай хоть всю жизнь, мы умеем лишь вниз.
 

Мои потери

 
Много лет я говорил:
Что бы там ни говорил
Макаревич «добрый»,
Лучшие его хиты
В души лентами ввиты,
А не жалят коброй!
 
 
Только, видно, был лимит.
Он превышен, он пробит:
Уши жжёт горчица
И померк звезды абрис.
…А вчера вот и Борис
Перестал лучиться.
 
 
Понимаю, не тупой,
Что, о чём ты там не пой,
Можешь жить иначе.
Но моим потерям счёт
Даже не открыт ещё —
Не закрыт тем паче.
 

«Иногда прочтёшь четыре строчки…»

 
Иногда прочтёшь четыре строчки
Или восемь строчек – ни о чём,
И летят души твоей кусочки
Словно от удара кирпичом,
 
 
Словно кто-то со всего размаха,
Возвращая в чувство, саданул!
Так святые восстают из праха,
Яростно взрывает почву мул,
 
 
Так взмывает радуга над лугом,
Покоряя дождевую хлябь,
Так играет бесконечным звуком
Долго затухающая рябь.
 
 
Я сражён, но мне не объяснили,
Что скорей несёт исходный свет:
То, что можно сделать словом, или
То, что в нас зашит такой ответ.
 

«В любой другой стране, наверное…»

 
В любой другой стране, наверное,
Давно сомкнули бы ряды,
И были б изгнаны неверные,
И пели б гимн на все лады.
 
 
И мы как будто в целом слажены,
Обоснования ясны,
И смыслы, пропагандой сажены,
От Крымской выросли весны.
 
 
И каждый вторит: наконец-то я
Заметил солнце, что встаёт…
Но наше прошлое советское
Никак сплотиться не даёт.
 
 
Была проста и удивительна
Народной власти мощь и стать,
А эта – больно уж сомнительна,
Чтоб центром единенья стать.
 
 
Её мы примем, колченогую,
За неимением иной,
Но вряд ли с ней одной дорогою
Пойдём и дальше всей страной.
 
 
И от желаний независимо,
Из двух судеб приняв одну,
Нам иль расстаться с ней предписано,
Иль выправлять, как в старину.
 

Путевые заметки: Рязань

«Усилившийся ветер в Рязанской области перевел низовой пожар в верховой в Клепиковском районе. Сформировался огненный фронт шириной до 3 километров, сообщает 17 августа МЧС региона».

Из новостей

 
В Рязани я провёл две ночи: день один
По сути, обрамлённый вечерами.
Не так, чтоб вдоль и поперёк её я исходил,
Хотя и в центре был, и мыкался дворами.
 
 
Всё, как должно, сюрпризам места нет.
Едва ли удивит кого-то то, что
В Кремле был Кремль, за ночью шёл рассвет,
Почтовая венчалась словом «ПОЧТА».
 
 
Рязань не поразила самостью меня,
Хоть город в целом чист, ухожен и опрятен,
Но понял я, дожив до обозначенного дня,
Что дым отечества не так, как ранее, приятен.