Текст книги "13 ведьм (сборник)"

Владимир Кузнецов
Плетение

Уже несколько дней этот город не видел солнца. Густая пелена облаков затянула небо. Темное-серое утро, светло-серый день, темно-серый вечер. И ночь, непроглядно-черная, бесконечная, разрезанная хирургическими ножами ксеноновых фар, с мертвенно-бледными опухолями неоновых витрин и битым стеклом радужно-маслянистых луж. Дождь лил по десять часов подряд, прекращаясь ненадолго, чтобы снова зарядить. Монотонное, унылое шелестение капель, дробь жестяных карнизов, гулкий плеск в забитых мусором ливневках. Редкий свет в окнах, сквозь плотные шторы и жалюзи – желтушные полосы на жухлых газонах. Лето, беспечное лето – нечаянное затишье – оно ушло, за ним растворился во влажной темноте сентябрь с его нежным теплом последних солнечных дней. Долгая ночь наложила на город свой отпечаток. Теперь днем он словно дремал, по-настоящему просыпаясь только после заката. В густой чернильной темноте с мокрым шорохом проносились машины; яркие вывески клубов и кабаков резали глаз, настойчиво засасывая в свое теплое, прокуренное нутро; мутные тени сновали в темноте бетонных кварталов, там, где никогда не было фонарей. Монотонно потрескивали, гудели высоковольтные провода на окраинах, сонно вскаркивали вороны в парке, уже двадцать лет как заброшенном, превратившемся во что-то среднее между непролазной чащей и свалкой бытового мусора.

Семнадцать минут седьмого. Четыре цифры на экране смартфона. Ровно в эту минуту невидимое отсюда солнце полностью скрылось за горизонтом. Густые облака и мерцающее электрическое зарево городских кварталов мешали определить этот момент. Из-за них сумерки казались темнотой, но до этой минуты солнце все еще находилось на этой стороне земного шара. А теперь нет.

Бледное свечение матрицы вычерчивает в темноте хозяйку гаджета. Серое пальто, серый капюшон, серая кепка. Руки в обрезанных перчатках, худые, тонкие пальцы с короткими некрашеными ногтями. Угловатое лицо, блеск очков в толстой черной оправе. Вада потушила экран и убрала аппарат во внешний клапан рюкзака. Темнота снова укутала ее своим влажным покрывалом, спрятала от посторонних глаз. Ее выдавали только шаги – тихий плеск луж, которые за пару дождливых дней разлились на весь тротуар.

Старые районы. Унылое, забытое, пустынное место. Двухэтажные бараки-дома на просевших фундаментах, растрескавшаяся штукатурка стен, омерзительно-желтая, разрисованная похабными надписями. Здесь доживали свой век старики, одинокие и никому не нужные. Среди жилых домов, полупустых, темных, встречались и заброшенные – пялились слепыми провалами выбитых окон, смердели гарью бомжацких костров, кислой вонью экскрементов. Дворы густо заросли деревьями и кустарником, остатки старых гаражей торчали гнилыми зубами поверх этого буйства. Прямо во дворах были устроены погреба – квадратные люки в земле с низкорослыми, ржавыми грибами вентиляционных труб. На толстых петлях висели тяжелые замки.

Ваде нравилось здесь. Тут было тихо. Как на кладбище. Она неслучайно выбрала себе жилье в этом районе – для тех, кто не хочет, чтобы ему мешали, лучше варианта не найти. Плевать, что протекает крыша, что сочатся росой старые, в двадцать слоев перекрашенные трубы, что сквозняк задувает в щели стен, а древний паркет исходит трухой. Здесь уютно. Всего в паре кварталов этот могильный уют исчезает, сменившись типичным болотом спального района, а еще через пару – превращается в суетливый, беспокойный термитник центра.

Она вошла в подъезд. Миновав распахнутую покосившуюся дверь, поднялась по стертым бетонным ступеням, достала из рюкзака ключи. Два замка, скрипучие, заедающие, в тяжелой деревянной двери, разбухшей и перекошенной от гнилой мокроты. Вошла, закрыла за собой, не включая свет, не разуваясь, прошла в комнату. Низкий потолок, побелка в серых пятнах, голая лампочка свисает на коротком проводе. У стены расстелен каремат, на нем – скомканный спальник. Рядом – рюкзак побольше, на восемьдесят литров, сумка, на ней – ноутбук. Одноразовая посуда с засохшими остатками еды – черные кляксы на хрупком белом пластике.

Вада сняла пальто, повесила на гвоздь, вбитый в стену у изголовья, откинула капюшон. Джинсы, толстовка без надписей, берцы на толстой подошве – мужские, явно на пару размеров больше, чем нужно. Волосы короткостриженые, взлохмаченные. Прошла на кухню, открыла низкий, утробно рычащий холодильник. Пакет кефира, черствая булка, две сосиски во вскрытой пачке. Пошла к печке, достала чугунную, заросшую горелым жиром сковороду без ручки. Плеснула на нее воды из крана, порезала старым, сточенным ножом хлеб, выложила куски на сковороде. Чиркнула спичкой, поджигая конфорку. Зубами оторвала угол пакета, отпила. Вернулась в комнату, открыла ноут, запустила, нашла в куче пластиковой посуды тарелку почище, вилку. С коротким звоночком загрузилась винда, автозапустился браузер, фейсбук просигналил о новом сообщении:

Дашуня Звездочка

«Проклятая тварь! Ненавижу!!!!!!Я ТЕБ УБЮ!!!!!! 11сука… блжад… за вс ответеш!»

Бледно-серое в свечении экрана лицо осталось почти неизменным. Стекла очков, заполненные белым отражением фейсбукового окна, надежно скрывали выражение глаз. Только одна бровь слегка приподнялась. Вада включила плеер, отправилась на кухню. В динамиках ноутбука приглушенно захрипел «ObZen» от Meshuggah две тысячи восьмого года разлива. Этот альбом она слушала часто.

Сняв хлеб со сковороды, Вада положила его вместе с сосисками на тарелку, подхватила с подоконника пакет с кефиром и вернулась в комнату. Ела, глядя в экран, словно кино смотрела. Между тем на экране все так же висело сообщение от Дашуни Звездочки. Казалось, Вада получала удовольствие от его созерцания. Покончив с хлебом и сосисками и выжав остатки кефира из пакета, она просто вернула тарелку в стопку посуды. Отерла руки о толстовку, положила ладони на клавиатуру.

Так она сидела несколько секунд, нежно касаясь руками клавиш, впитывая тепло, исходившее от работающей машинки. Вада готовилась. Письмо было тревожным звоночком. Тревожным не из-за содержания – с этим как раз все было в порядке. Тревожным из-за своей преждевременности. Как ребенок, который вместо девяти месяцев решил появиться на седьмом. Рано. Слишком рано.

Нужно было разобраться. Вада глубоко вдохнула, словно перед прыжком в воду. Ладони легко приподнялись, кончики пальцев заскользили по клавишам. Голова закружилась, к горлу подкатил привычный горький комок.

Она никогда не понимала, как у нее это получается. Институтские знания и куцый практический опыт программиста не давал ни малейшего представления, как именно работает то, что она делает. Впрочем, Ваду не слишком интересовало, в чем тут суть. Это мужчинам нужно все разобрать по винтику. Женщине достаточно просто получать желаемый результат. Пока есть результат – плевать, как он получается.

Она скользнула по строкам кода, переходя от сообщения к профилю, от профиля к служебной информации – времени и адресе входа, устройстве, скользнула коротким пакетом на сервер к провайдеру, обойдя файерволы и слепых червей антивируса. «Симантек» – не самый распространенный выбор. Протекла на домашнюю машину – та была включена. Тело, где-то далеко позади, отреагировало на звуковой сигнал – пришло еще одно сообщение в ФБ. И снова от Дашуни. Девочка сидела за компом и ждала, пока враг появится в онлайне. Как удобно. Вада активировала вэб-камеру и не спеша рассмотрела Дашуню, вспоминая, кто это, и чем она могла быть недовольна. Перед камерой сидела женщина средних лет с опухшими, воспаленными глазами, растрепанными, жидкими волосами и тонкими, плотно сжатыми губами. Если бы сейчас Вада могла контролировать свое тело, она бы улыбнулась. Она вспомнила Дашуню.

Тридцать девять дней назад Вада нашла эту женщину в Сети, ковыряясь в чужих ящиках. Дашуня Звездочка (настоящее имя Инесса Васильевна Крынка, тридцать два года, не замужем) в это время вела через сайт знакомств активную переписку с Альфредо Гартьяно, испанцем сорока восьми лет, дважды разведенным. Дела у них складывались неплохо, и Дашуня уже собиралась принять у себя желанного гостя, который собирался приехать, чтобы ознакомиться с объектом своей страсти тактильно. Вада не могла пропустить такого. Она немного поиграла с внутрисайтовыми адресами и системой переадресации, сделав так, чтобы запросы терялись, попадали в ящики к местным гомосексуалистам и троллям, а поисковые запросы выдавали мертвые или зараженные ссылки. А хронологию поисков и отчаянные воззвания разлученных через пару прокси завела себе на левый фримейл-ящик. Результат интересовал ее не меньше, чем процесс. Плетение вышло мудреным. Вада занималась им долго – начала в полдень, а закончила в час ночи. Но собой осталась довольна.

Теперь же выяснилось, что Дашуня нашла ее. Нашла, хоть никак не могла, тупая курица. Вада пробежалась по переписке женщины, заглянула на винчестер, перескочила на смартфон, старый, еще на третьем андроиде, дерьмо китайское. Ничего. Вынырнула.

В лицо как ледяной водой плеснули. Кожу кололи тысячи игл, руки подрагивали. Но Ваду эти обычные для нырка последствия не волновали. Рано. Слишком рано. Она достала сигареты, закурила, глядя как поднимается к потолку тонкая ниточка дыма – паутина в мертвом мерцании монитора. Еще три сообщения на ФБ, угрозы, ругань… четвертое.

«Я знаю, где ты живешь, сука!! Октябрьская 8 12… Глаза выцарапю! Патлы выдерну!!!!! Жди меня…»

Вада слегка наклонила голову к левому плечу. Все. Схема запущена. Где-то она ошиблась. Просчиталась. Неважно. Сейчас надо уходить. Быстро.

Пальцы застучали по клавиатуре:

«чертова дура отстань. я тебя незаню»

Вада собирала раскиданные по квартире вещи. Собрала в ванной ворох еще влажного белья, комом сунула в рюкзак. Подхватила спальник, вытряхнула из него пару грязных носков, стала скатывать. Не получилось – неровная колбаса не хотела упаковываться в чехол, выпирала. С шипением Вада бросила его на пол. Курлыкнул сигнал сообщения.

«Все ты знаеш. Я тебя убью. Жди скуа»

«расскажи хоть за что. Я непонимаю???»

– Давай излей мне душу… – Голос Вады звучал как шорох просыпавшейся крупы. Она снова занялась спальником, теперь спокойнее, ровнее.

В этот раз получилось – чехол закрыл его, ремни затянулись. В рюкзак. Сверху – скомканные свитера, пара джинсов, выгоревшая футболка. Кроссовки в коридоре – летняя обувь. На подошвах – засохшая грязь. По фигу. Кроссовки легли поверх одежды, заполнив остаток пространства рюкзака. Теперь верхний и боковой клапаны. В боковой – зубная щетка, паста, мыло, бритва, дезодорант, полотенце. В верхний – фальшивый паспорт и такой же фальшивый студак, тюбик крема, флакон туалетной воды. Отлично.

«Все ты знаеш, тварь. Ненавижу тебя… ненавижуненавижуненавижууууууу……»

– Правильно делаешь. Давай говори еще, – пальцы пробежали по клавишам, касаясь их нежно. – Сейчас тебе будет о чем сказать…

Без нырка – Вада просто перебросила последнее письмо от Альфредо со своего ящика на почту Дашуни. Почти сразу иконка «Дашуня набирает сообщение…» исчезла. Не выключая ноутбук, Вада сложила его, упаковала в сумку, пристегнула к рюкзаку.

Уже через минуту она вышла из квартиры. Пальто наглухо застегнуто, капюшон натянут на глаза. Большой рюкзак – на спине, маленький – на груди. Дверь заперла, ключи швырнула во влажную темноту за выбитым окном. Достала смартфон, взглянула на время. Девятнадцать ноль шесть. У старых районов есть свой недостаток – такси тут не поймаешь. Машины иногда проезжали по здешним разбитым улочкам, гремя на залитых водой ямах, слепя фарами, но голосовать было бесполезно. Вада почти бежала, вслепую перескакивая лужи, цепляясь за обвисшие, мокрые ветки. Пятьсот метров по прямой – и проспект Химиков. Там ходит троллейбус. Прямой троллейбус до автовокзала, всего три остановки. Автовокзал работает до шести (военное время накладывает свои отпечатки), но там стоянка такси. Оттуда, не светя номером мобилы, можно доехать до железнодорожной станции. Поезд на Харьков будет в одиннадцать пятьдесят. Можно успеть взять билет и уехать. Главное, выбраться из города до рассвета. С рассветом шансы на это сильно уменьшатся.

Впереди посветлело – электрическая желтизна бликами растекалась по мокрому асфальту, перемигивались вывески. Проспект Химиков – одна из главных артерий в старых районах. Все важные узлы на нем: автовокзал, главный городской базар, химкомбинат. Последний уже три года как остановился, медленно разрушаясь от времени и мародерства. Но те, кто еще работал там, упрямо держались за свои места, подпитывая себя слухами о «скором запуске» и довольствуясь минимальными выплатами. Самоотречение таких существ было Ваде отвратительно. Наблюдать за ними было так же неприятно, как за возней экзотических насекомых в террариуме. С тем только отличием, что наблюдатель и наблюдаемые были по одну стороны стекла.

Щурясь под желтушным глазом фонаря, Вада вышла на проспект. Смешавшись с рокотом двигателя, глухо пульсировали где-то справа басы – какой-то орангутанг тестировал новую аудиосистему своей чудо-тачки. С хрюканьем бита смешивались хрипы подвыпившего мастера караоке из небольшого полуподвального кабачка, за спиной слышались приглушенные истерические женские выкрики и вторящий им сиплый мужской баритон. Тоскливо завывала где-то в паре кварталов сирена неотложки. В полутемных окнах бледно-синим светились квадраты телевизоров.

Остановка троллейбуса была на другой стороне, а светофор на перекрестке не работал уже пару месяцев. Переходить дорогу приходилось на свой страх и риск: водители здесь не слишком уважали правила дорожного движения и еще меньше – пешеходов. После начала войны, когда город оказался на достаточном удалении от линии фронта, сюда перебралось много народа с «горячих» территорий – мажоров и чинуш в основном. Запуганная и парализованная милиция их не смущала, а вынужденные трудности сделали злыми и нервными. Так что переход улиц, особенно в темное время, требовал осторожности.

Пронеслась пара машин, ухая электронным битом и хлопая обрывками речитатива. Гангста по-русски – убого и отвратительно, прямо как с картинки Васи Ложкина. Потом стало тихо, только доносилось со стороны химкомбината натужное гудение троллейбуса. Как раз вовремя. Вада шагнула на дорожное полотно, разбрызгав мелкую лужицу, уверенно двинулась по стертой зебре. Рев мотора, резкий, внезапный, хлестнул по ушам, заставил обернуться. В этот момент включились фары, ослепив белесым пучком ксенона. Тело рванулось назад, мышцы свело от напряжения… Удар последовал мгновением позже, чернота в глазах взорвалась красным, ощущение тела пропало. Вада не понимала, что с ней происходило в этот момент.

Когда она пришла в себя, первым чувством была нестерпимая, тупая боль в бедре. Хлопнули где-то за пределами восприятия дверцы, потом чьи-то руки подхватили ее с двух сторон, стянули рюкзак, поволокли. Их голоса звучали в голове Вады искаженно, гулко. Ее швырнули вперед, в сухую, пропахшую бензином и по́том темноту, где она приземлилась на мягкое, засаленное. Что-то за спиной стукнуло, снова хлопнули дверцы, рокот холостых оборотов сменился ревом и визгом шин. Ваду откинуло назад, прижало к спинке заднего сиденья. Постепенно в голове прояснялось.

– Куда ее? На Партизанскую? – спросил женский голос, прокуренный, севший.

– Нет, бляха! Домой к тебе отвезем! Ты, Жека, совсем тупая, да? – ответил мужчина резко. Он явно нервничал.

– Не хами. Можно и на гараж отвезти. – Женщина казалась спокойнее.

– Лучше на отдел. Спокойнее. Примем как положено, а дальше…

Вада напряглась. Партизанская – улица, на которой стоит горотдел милиции. Наверно, о нем и говорил мужик. Вот ведь непруха! Уже три года – три – все работало как часы. Где она ошиблась? Что упустила?

Осторожно запустила руку во внутренний карман пальто. Гладкий прямоугольник смартфона и его ощутимая тяжесть немного успокоили Ваду. Кто-то из похитителей включил радио, попав на новостной блок.

«За прошедшие сутки боевики восемнадцать раз обстреливали позиции украинских военных. По сообщениям спикера СНБО Андрея Лысенко, двое военных погибли, еще восемнадцать получили ранения…»

– Выключи это дерьмо, – потребовал нервный. Кажется, он сидел на пассажирском сиденье.

– Завали и не мешай слушать. Скоро все там будем.

– Я не буду.

– Это потому, что за тебя еще СБУ не взялось. А я уже в Киев съездила. В закрытом вагончике. И меня нормально так поспрашивали: где, кто и почему. Лешик, не думай, что нам так все и забудут. Город сдали без единого выстрела – и кого-то за это назначат виноватым. Понятно, не тех, кто отдавал – или не отдавал – приказы. Назначат таких, как мы. Тех, кто стоит пониже и знает поменьше.

Голос радиоведущей вторил глухому бормотанию ментов. То, что это были менты, сомневаться уже не приходилось. Увлеченные разговором, они даже не смотрели назад. Вада осторожно ощупала телефон. Сейчас ей не надо было даже видеть экран. Достаточно того, что устройство включено. Пальцы застыли на стекле, слегка подрагивая от вибрации машины. В ушах поднялся монотонный звон.

– И что?

– А то, что умные люди уже давно записались в батальоны. Оттуда не достанут.

– Я к идейным не пойду.

– Тебя и не возьмут. Есть наши батальоны, милицейские. Набирают из своих. Без говна. Стоят по внутренним блокпостам, подальше от фронта. Низкий кредит доверия, бляха.

– Как по мне – отлично. Пусть западняне под обстрелами сидят. Так ты что – надумала переводиться?

– Не-е, – протянула Жека. – Бабам с этим сложнее. Это вам, мужикам, зеленая улица. Что там с девкой? Мы ее не уморили там? Что-то никак не оклемается.

– Да все норм. Просто глуханули чуток.

– Проверь.

Вада в это время уже добралась до телефона Лешика, по нему соскользнула в профили соцсетей. Так и есть – мент. Как они нашли ее? Глупый вопрос – нашли, потому что время пришло. Сначала Дашуня, теперь вот они. Но почему так рано?

Бортового компьютера в машине не было, и это сильно усложняло задачу. Поганое корыто, чертов запорожский «ланос». Что можно сделать, что?! Сейчас он обернется, увидит ее, увидит руку в кармане, ударит – наотмашь, кулаком по лицу…

Внезапно через Сеть Вада уловила вай-фай точку. Совсем рядом. Движется быстро, наперерез траектории «ланоса». Машина – Volkswagen Tuareg. Бортовой компьютер включен, подсосался через вай-фай к смарту водилы, тянет какое-то музло. Давай, давай, надо успеть.

Виски заломило от усилия, перед глазами прыгали цветные пятна, руки онемели. Трюк на миллион.

Перекресток. Тоскливо мигает желтым глазом неработающий светофор. «Ланос» идет по главной, Жека даже не притормаживает, уверенная в себе. Рев мотора справа, отчаянный визг тормозов. Массивный, шоколадного цвета кроссовер влетает в передок «ланоса» сбоку, сбивает, раскручивает его. Вада выныривает из Сети, ошалелая от резкого перехода. Это как проснуться от ведра холодной воды, вылитого на голову. В глазах – искры и круги, тело словно иглами утыкали. Инерция швыряет ее, как игральную кость в стакане. Хрустит, разлетевшись на мелкие осколки, стекло, визгливо матерится Жека, орет ее напарник. Ослепшая и оглохшая, Вада нащупывает дверную ручку, распахивает дверь, вывалившись из салона прямо в засыпанную битым стеклом лужу. Осколки больно впиваются в ладони, брызги холодной грязи стекают по лицу. Где-то сбоку глухо вопит водитель «туарега», придавленный подушкой безопасности. Вада поднимается, шатаясь, бредет к тротуару.

– Стой! А ну стой, курва!!!

Истошный женский вопль бьет в спину, но Вада только прибавляет ходу. Шаркающие шаги доносятся сзади. Вперед, еще, еще… Вада спотыкается о бордюр, падает лицом в газон, жухлый и размокший. Прежде чем она находит в себе силы встать, ее прижимают к земле, придавив коленом между лопаток, скинув капюшон и вцепившись холодной пятерней в волосы. От рывка голова запрокидывается. Сверху, вычерченное контрастными тенями, нависает женское лицо. Правая половина залита кровью, щека разорвана, губа распухла.

– Куда собралась, тварь?!

– Ты кто? – с трудом прохрипела Вада. Говорить с запрокинутой головой было трудно.

– Ты думала, я тебя не вычислю, курва? Зря. Ой, зря.

– Пусти… я тебя не знаю…

Рука, бессильно откинутая, вдруг коснулась чего-то твердого. Обломок кирпича. Ломая ногти, зацепила, потянула…

– Хорошо, что вы, малолетки, так уверены, что через Интернет вас не вычислить. Ты думала, настучишь на меня – и все? Меня посадят, далеко и надолго? Обломись. В этой стране так дела не делаются. – Жека наклонилась, почти касаясь губами уха Вады.

Та молчала, упрямо пытаясь выковырять из грязи обломок. Теперь она поняла, вспомнила. Евгения Колодько, майор милиции. В круговерти событий имела неосторожность поддерживать контакт с «той стороной» – подругой, бывшей прокуроршей, получившей нехилое повышение в «народной республике». Ничего такого, просто обычный женский треп. Но Вада решила немного поменять его окрас и содержание. Слегка подправила имейлы, записала фрагмент телефонного разговора, вырванный из контекста и очень двусмысленный. Все это собрала и переслала в СБУ – использовав почтовый ящик коллеги Колодько. Двадцать шесть дней назад. За это время Жеку сильно потрепали. Но, видимо, недостаточно.

Ментовка ударила открытой ладонью по уху Вады, на несколько секунд оглушив ее. Потом еще – так же хлестко, уверенно.

– Что, курва, нравится? Погоди, я еще не то с тобой сделаю. Знаешь что? Я тебя проведу как террористку. Информаторшу. А потом отдам в один из батальонов. Выберу самый отмороженный. Чтоб даже разговаривать не стали. Сразу начали бить и насиловать. Бить и насиловать. Слышишь, тварь?!

– Эй, что там происходит? – раздался незнакомый голос. Наверное, водила фольца выбрался-таки из-под подушки.

Жека инстинктивно обернулась. В этот момент пальцы Вады выдернули из грязи обломок. Описав короткую дугу, он врезался в нос ментовки, от ошеломления ослабившей хватку. Вада рванулась, ударила еще. Удары выходили слабые, смазанные, но Жеке хватило. С воем она закрыла руками лицо, отпрянула. Вада дернулась вперед, встала на четвереньки, поползла, на ходу поднимаясь, ныряя в темную глубину подворотни. Жека погналась за ней, ее топот, плеск грязи под ногами упорно преследовали Ваду. Женщина не кричала – бежала молча, уверенно. Вада петляла по гаражам, проскальзывала по узким тропкам между домами, перескочила через низкий бетонный забор детского сада. Обогнула его, стараясь избегать известково-белесых стен павильонов, снова перемахнула забор, двинувшись почти в том же направлении, откуда прибежала. Сердце стучало так, что болели ребра. Горло горело огнем, в уши словно пробки вбили. Левое колено при каждом шаге взрывалось острой болью. Погони слышно не было. Пробежав пару кварталов, Вада перешла на шаг, прикидывая, как быть дальше.

Все вещи остались в «ланосе». Оба рюкзака, документы. Это ничего. Это все равно. Главное – ушла. Что теперь? Возвращаться на проспект не хотелось – далеко, и нет гарантии, что там ее не будут ждать. Такси. Такси – хороший вариант, но лучше не светить номер, номер лучше не светить. Можно найти ближайшего кента, подключиться к его телефону, перевести на свой… Нет, сложно, она слишком устала для еще одного нырка.

В просвете между кособоких трехэтажек показалась небольшая улочка. Энергетиков. Отлично. Там, на перекрестке с Советским проспектом, был небольшой кабачок, «Джокер», выходивший парадным в сквер, заросший и неухоженный. Можно зайти, выпить кофе, немного оклематься, потом попросить бармена вызвать машину и уехать на вокзал. Эта мысль показалась разумной.

Вада с опаской вышла на перекресток. Откуда-то ниже по Советскому доносилась рваная, громкая музыка и слышалось глухое бормотание толпы. Звуки знакомые. Кафе «Фея» при ПТУ № 98, давно облюбованное местной неферской тусовкой. Там регулярно проводились говно-сейшены с местечковыми музыкантами. Отвратительный звук, порошковое пиво в пластике, свински бухая толкучка грязных подростков вперемешку с престарелыми маргиналами, так и не нашедшими места в жизни. Раньше Вада там бывала. Ее даже прикалывал тамошний отвратняк. Но сейчас она решила обойти его стороной. Кофе там нет, нет и телефона. К черту.

«Джокер» располагался почти напротив, в сквере между двумя полосами проспекта. Сквер украшали разбитые лавки и два советских памятника каким-то деятелям раннекоммунистического периода. Тут было наплевано, валялись бутылки, окурки и презервативы. Два фонаря когда-то освещали окрестности, но теперь лампы в них перегорели, а провода были обрезаны сборщиками цветмета. Неухоженные вязы за много лет сплелись в невысокую, метра два, чащу, сквозь которую шла узкая тропка. В конце ее приветливо светилась красным вывеска. На дверях под вывеской был приклеен скотчем лист А4 с напечатанной на принтере надписью: «Согласно распоряжению военно-гражданской администрации области, лица в камуфляжной форме и с оружием – не обслуживаются». В мерцающем неоновом свете Вада немного привела себя в порядок – точнее, попыталась стереть налипшую грязь с пальто и джинсов. Не очень успешно.

Интересно: то, что она делает, можно назвать хакерством? Вада в который раз задала себе этот вопрос, глядя на потемневшие, в черных контурах пальцы. Грязь оказалась на удивление въедливой, еще больше испачкав одежду и прицепившись к рукам. И все-таки? Хакерство – это навык деконструкции кода, поиска его слабых мест, использование их. А Вада занималась чем-то совсем другим. Она просто лепила код, как ей было удобно. Манипулировала им, не встречая особых преград. Ее руки словно распадались на биты, бесконечную череду нулей и единиц. Ни черта не понимая «как именно», она делала «так, как нужно».

Потому в очередной раз пришла к тому же самому выводу. Она не хакер. Кто же тогда?

Ответ был достаточно прост. Она – ведьма.

Та, кто получает желаемое путями, недоступными большинству. И желает того, что большинству никогда не придет в голову желать.

Внутри было сумрачно, тепло и немного душно. Часы над барной стойкой показывали половину девятого. Людей за столиками было немного. «Джокер» не отличался ни стилем, ни качеством, но Ваде было на это наплевать. Она подошла к стойке, вытащив из кармана пару смятых купюр. Если ты – маргинал в поношенных шмотках, всегда, заходя в кабак, показывай деньги. Даже если не собираешься платить. Это избавляет от тягуче-напряженных взглядов и глупых вопросов.

– Капучино. Самую большую чашку.

За барной стойкой оказалась девушка, слишком угловатая и высокая, чтобы быть красавицей, и слишком замученная, чтобы казаться обаяшкой. Крашеная блондинка с потемневшими на пару сантиметров корнями волос и колечком со стразом в правой ноздре. Челюсти сильно выдавались вперед, блеклые серые глаза были слишком маленькими.

– Двести грамм. Тридцать пять гривен, – не слишком приветливо сообщила она.

Вада оставила на стойке две двадцатки и отправилась за столик в дальнем углу, у дверей. Терпеть не могла давать на чай. Это была проверка: принесет сдачу – молодец, не принесет – ей же хуже. Привычная вилка, хоть сейчас и не время.

– Ритуал надо блюсти, – сама себе буркнула Вада, садясь спиной к стене. Отсюда хорошо видна была дверь, а вот Ваду входящие не увидят. По крайней мере не сразу. Вытянув ноги и откинувшись на неудобном и холодном пластиковом стуле, она лениво полистала меню – просто от нечего делать. Заказывать здесь еду она не стала бы.

Сейчас, в тепле и спокойствии, она стала обдумывать ситуацию. В ее делах, как и при любом колдовстве, важен был ритуал. Соблюдение ритуала – вот что заставляло колдовство работать, а совсем не глубинное понимание процесса. Методом проб и ошибок Вада вычислила два важных момента, которые сама для себя назвала «скорострельность» и «отдача». Скорострельность определяла, как часто Вада могла сплести что-то по-настоящему крупное. Не мелкие нырки, слабенькую подтасовку цифровой реальности для собственных нужд, а серьезные, комплексные плетения, которые ломали людям жизнь. Период повторения был настолько банально-очевидным, что она сначала даже не поверила. Пришлось подтверждать практикой. Местами – болезненно.

С отдачей было сложнее. Отдача приносила ведьме полную меру того, что она сотворила с другими. В лучшем случае – телесную немочь, депрессию или затянувшиеся на пару недель месячные. В худшем – что-то, что запросто могло убить или покалечить. Отдача приходила, если превысить скорость или если достигнуть предела… Скорость Вада не превышала. А предел – предела она еще не достигла. Во всяком случае, ей так казалось. До сегодняшнего заката.

Барменша сама принесла капучино – большая чашка-пиала, ложка, два стика сахара. Два стика на двести граммов. Издевательство.

– Девушка, а сахару можно еще? – спросила Вада, разглядывая пенную шапку на пиале.

– Вот сахар, – барменша указала на подставку для салфеток. За ней и правда обнаружилась небольшая кейтеринговая сахарница – исцарапанный, некогда прозрачный пластик, заостренный алюминиевый клюв.

– Спасибо.

Подклеенная скотчем пятерка сдачи обнаружилась под блюдцем. Вада скривила губы в ухмылке. Повезло тебе, лошадка. Убрала купюру в карман. В другой упрятала оба стика – их она тырила в каждой забегаловке, скорее из любви к искусству, чем для пользования. В рюкзаке, в ментовском «ланосе», у нее остался приличный запас, с полкило наверное. Из самых разных мест: Киев, Луцк, Черкассы, Одесса, Белгород, Орел. Даже из польского Люблина парочка. Теперь придется коллекцию восстанавливать.

В капучино Вада высыпала почти полсахарницы. В похрюкивающих колонках слащавый сопрано-негр из The Heavy сообщал, что «здесь не место для героя», усиливая сказанное двойным отрицанием. В подвешенном к потолку экране под эти зловещие слова патетично кривлялся Потап в очках на пол-лица и сутенерской мохнатой шапке. Отличная идея – распараллеливать видео– и звуковой ряд.

Вада стянула перчатки и обхватила чашку двумя ладонями, впитывая тепло напитка. На блестящей белой поверхности наверняка останутся серые отпечатки, и это радовало ведьму. Она жила как бы сквозь этот мир, в нем и одновременно вовне его. И такими нехитрыми действиями оставляла в мире следы. Первый глоток, состоявший больше из пенки, был чертовски хорош. Второй, уже сиропно-сладкой кофейной жижи – еще лучше. Вечер начинал выравниваться.

И тут двери кафе раскрылись – широко и резко. В зал вошли трое в камуфляже, влажные от дождя, с темными, обветренными лицами. Все трое – с автоматами на потертых ремнях, с обмотанными желтой изолентой магазинами. Барменша вскинулась, метнулась к дверям на кухню, позвала кого-то. Пока бойцы дошли до стойки, навстречу им уже выдвинулся грузный мужичок в потертом пиджачке.