Текст книги "Цирроз совести (сборник)"

Андрей Шаргородский
Цирроз совести. Сборник

Об авторе

Андрей Шаргородский

Краткая биография

Шаргородский Андрей Вадимович – родился в 1960 году в городе Ухта, Россия. Образование высшее. Писатель. Жил и работал в Тюменской, Орловской, Винницкой и Харьковской областях. Автор пяти книг, которые издавались в России, Украине и Канаде. Его произведения опубликованы в десятках литературных изданий и сборников. Неоднократный лауреат и дипломант различных международных конкурсов. Шаргородский А. В. член Российского и Интернационального Союзов писателей, член Международного Союза писателей «Новый Современник». Награждён медалью Московской литературной премии – 2015. Обладатель Гран-при Международного фестиваля «Ялос-2016». В 2016 году его книга «Начнём с конца» была признана лучшей книгой в серии «Современники и Классики». Награждён в 2016 году дипломом за второе место на первом международном конкурсе А. И. Куприна. Обладатель бронзового диплома «Российского колокола» 2015 и серебряного диплома 2016 г. Обладатель специальной премии фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба» и Интернационального Союза писателей «За крупный вклад в развитие современной литературы и творческую инициативу». Почетный лауреат Международного многоуровневого конкурса имени де Ришелье 2016 года, обладатель «Жемчужного Дюка». Обладатель третьего места Международного Творческого конкурса имени Гомера – 2016. Лауреат 2 степени Московской литературной премии – 2016. Награждён медалью международного литературного конкурса им. Мацуо Басё. Кавалер медали международного литературного конкурса им. С. Я. Надсона. Обладатель Гран-при Международного фестиваля «Ялос-2017».

Цирроз совести. Роман

Часть первая

Софи Мюллер нездоровилось. Температура не спадала, а сердце тревожно билось в груди. Плохое предчувствие выдавали холодные ноги, которые сильно потели. Это происходило всякий раз, когда где-то рядом возникал он. Со дня свадьбы, в том далёком 1924 году, до дня рождения дочери, в 1936 году, у неё никогда не было никаких чувств к этому человеку. Но именно рождение дочери стало причиной их развода. И дело было совсем не в его любовнице, смазливой личной секретарше Барбаре Хельмут. Дело было в том, что оберштурмбанфюрер СС Генрих Мюллер не мог иметь дочку с ярко выраженными монголоидными чертами лица.

Всякий раз, когда он встречался с ней, он был приветлив, и проявлял заботу. Даже поражение Германии и его бегство из страны не мешало ему видеться с дочерью хотя бы раз в год. Сегодня она почувствовала, что он где-то рядом.

В палату зашла сестра.

– Вам звонили из полиции и сообщили, к вам в квартиру забрались воры.

– Что-то украли?

– Нет! Их задержали! Так что скоро к вам приедут из полиции.

– Хорошо! Я буду ждать.

Дверь закрылась. Спать ей не хотелось. Она уже знала, что единственная цель грабителей были бумаги из её личного архива, за которыми уже давно охотился «Моссад». И она не ошиблась.

Задержанных было двое. Граждане Гордон и Шор объяснили полицейским, что они охотятся за Мюллером, чтобы отомстить за своих родственников, которых он замучил в гестапо. В главном управлении полиции Мюнхена быстро разобрались что к чему, и агентов распознали. Тем более, что месяц назад эти же люди засветились за слежкой квартиры, в пригороде Мюнхена на улице Манцингер, 4. Тогда в семье Мюллер был семейный праздник, на котором присутствовала Элизабет с мужем. Всё было как обычно, но на этом же празднике присутствовал ещё один человек. Никто ничего о нём не знал.

Позже агент «Моссад» Цви Малхин признает, что именно тогда они упустили Мюллера.

На допросе он сообщит следующее: «До операции нам раздали фотографии всех родственников Мюллера. Мы их засекли и всех опознали. Однако один человек остался нами не опознан. Он вышел из дома и направился ловить такси. Я ещё подумал, что это скорее всего военный, так как у него была характерная походка. Когда наш сотрудник направился за ним, мы остались наблюдать за окнами квартиры на втором этаже, откуда слышались песни. Когда гости разошлись, и мы вернулись на явочную квартиру, то сотрудника, который отправился за тем человеком, там не было. Не появился он и на следующий день. Наша операция предполагала смену квартиры, и мы съехали с той явки. Больше этого сотрудника мы не видели. Когда мне позже показали фотографию Генриха Мюллера, я его опознал его в том человеке, который покинул дом Софи Мюллер».

Почему фотографию Мюллера им не показали перед операцией, остаётся до сих пор большим вопросом. Так же не ясна судьба высокопоставленного сотрудника «Моссад», который отправился следить за Мюллером.

Вышедшая через три дня из больницы Софи Мюллер, после осмотра квартиры подтвердила, что ничего не пропало. В протоколе от 5 ноября 1967 года факт проникновения в квартиру был зафиксирован, однако в нём ни слова не было о предполагаемых грабителях.

Слухи об этой истории ещё долго будоражили жителей Мюнхена, поэтому бывшей жене группенфюрера СС пришлось уехать жить к дочери Элизабет и зятю Карлу Зинбак.

24 июня я встал рано и начал искать подарки. Мне исполнилось пять лет! Я подслушал разговор папы с мамой и понял, что они приготовили мне в подарок самокат. То, что война была уже рядом и грохот от разрывов становился всё ближе и ближе, было не важно! Важно было только то, что теперь я смогу кататься на новеньком самокате вместе со всеми ребятами нашего двора.

– Вадимчик! – услышал я голос мамы за дверью. – Ты где?

Я быстро спрятался под кровать и затих. Мне было видно, как мама открыла дверь и тихонько зашла, думая что я сплю. Папа следом занёс самокат. Выдержать и не закричать от радости я уже не смог.

– Ура! – заорал я как не нормальный и выскочил из-под кровати.

– С днём рождения, сынок! – сказал отец и обнял меня крепко-крепко.

Если бы я знал тогда, что это будет последние объятия с отцом! Если бы я знал, что больше его уже никогда не увижу! Если бы я знал!

В тот же день его арестовали по делу о безосновательных массовых репрессиях в Винницкой области в 1937–1938 годах. Он служил в НКВД заместителем начальника 3-го отдела Винницкого УНКВД. Начальник Винницкого НКВД Кораблёв и начальник 3 отдела Запутряев в 1940 году были арестованы и их приговорили к расстрелу. В отношении моего отца началось расследование, и его арестовали именно в мой день рождения, 24 июня 1941 года. Мама и старшая сестра плакали, а мне говорили, что папу забрали на фронт.

Все ждали, что в Винницу скоро войдут немцы. Кто-то пытался убежать в Киев, кто-то к родственникам в деревню. Нам некуда было бежать, так как все наши родственники и знакомые отвернулись от нас в связи с арестом отца. Тем более что бабушка была больна и плохо ходила. Мама решила остаться.

Каждый день грохот орудий и взрывы снарядов становился всё ближе. Мама посылала нас на брошенные огороды собирать молодую картошку и кабачки. Всё это богатство мы прятали в потайной погреб.

20 июля в Винницу вошли немцы. Первые дни мы прятались, но потом я стал бегать в город и смотреть, что там происходит. Ужасы от увиденного до сих пор не дают мне спать. Еврейские семьи расстреливали прямо возле их домов. Просто выводили всех, ставили к стенке и стреляли. Трупы грузили на повозки и вывозили за город. Но самое страшное было впереди.

19 сентября в городе прошли облавы. Хватали всех, кто не успел спрятаться. Людей, которые хоть немного были похожи на евреев, выгоняли из домов и выводили на улицы. Всех, кто был схвачен, расстреляли. В тот день было уничтожено около десяти тысяч мирных граждан.

Мы сидели в доме и никуда не выходили. В один из дней к нашему дому подъехала машина. Мама стала нас обнимать и плакать, решив, что это конец. В дом вошёл солдат с автоматом. Пройдя по комнатам, он вышел и что-то сказал сидевшему там офицеру. Тот вышел из машины и зашёл в дом.

– Здравствуйте! – сказал он на чисто русском языке. – Можете меня не бояться! Я буду у вас жить здесь, – он показал на большую комнату, где спали бабушка с мамой, – а вы будете жить там! – он показал на детскую комнату. – Каждый день я буду вставать в семь утра и завтракать. Вечером у меня должен быть готов ужин и чистая постель. Когда я буду здесь, то в доме должна быть тишина! Понятно?

– Да, господин офицер! – сказала мама.

– Хорошо! Если всё будет так, как я сказал, у вас всё будет нормально! К вечеру моя комната должна быть готова, а ужинать я буду с двумя другими офицерами. Стол накроешь к восьми часам! – Он пристально посмотрел маме в глаза. – Понятно?

– Да! – Ответила мама.

Он повернулся и вышел. Солдат занёс огромный чемодан и убежал.

Вечером они ужинали, а мы сидели в сарае на улице. Мама зарубила им курицу и приготовила всяких салатов. Когда офицер проводил своих гостей, мама убрала со стола и принесла нам то, что недоели немцы. Кушать было противно, но голод давал о себе знать.

Так мы начали жить по-новому. Офицер приносил консервы, сахар и крупы. Не могу сказать, что мы стали жить хуже. Даже наоборот. Только мы с сестрой стали замечать, что немец стал проявлять знаки внимания к нашей маме. Иногда он приносил шоколад. Один раз принёс виноград. А потом он приказал бабушке забрать нас и уйти из дома до утра. Уходя, мы заметили, как на столе появилась бутылка вина. Мама стояла с опущенными глазами, а он зажёг свечу на столе.

Когда Генрих Вайс увидел три золотых кольца, он понял, что сегодня ничто не сможет ему испортить настроение. Даже огромный риск его уже не мог остановить. Он поставил подпись и позвал охранника.

– Гельмут! Вот постановление об освобождении этой, – тут он намерено сделал паузу, чтобы внимательно прочитать фамилию, которую уже знал наизусть, – Ларисы Ратушной. Там её ждут! Так что можешь её выводить.

Позже он уничтожит все следы её пребывания в лагере, чтобы на него не могло упасть малейшее подозрение. Но сейчас! Сейчас он любовался красивым колечком, которое ему передали подпольщики, чтобы выкупить Ларису.

Через час она была уже далеко, и с новыми документами на имя Луки Степко. И только тогда она осознала, что всё позади, и ей стало безумно страшно. Вспомнился тот первый бой под Наро-Фоминском, где её захватили в плен. Вспомнились неудачные побеги и долгожданная свобода после удавшегося побега. Вспомнился долгий путь домой, когда каждая тень, каждый голос бросал её в дрожь. Долгие поиски подпольщиков, которые её долго проверяли, тоже невозможно было забыть. И тот арест на свечном заводе, и чудесное освобождение из концлагеря говорили ей о том, что смерть совсем близко. И от этого ей становилось страшно.

Но ничто не могло её остановить. В мае 1943 состоялась та встреча, которая подписала ей смертный приговор.

Её пригласил к себе в гости красивый фельдфебель Курт Розенберг. Он служил в интендантских войсках, а ей нужно было раздобыть сведения для партизанского соединения. Они познакомились, и он позвал её с ним поужинать. Хорошо зная немецкий, Лариса быстро нашла с ним общий язык и кокетливо согласилась. Когда машина подвезла их к невзрачному домику возле вокзала, она не сразу поняла, что ужинать придётся здесь. Проводив её в дом, Курт познакомил её с хозяйкой. Лена посмотрела на неё с презрением, но ничего не сказала. Сев за стол, Курт неожиданно на чистом русском позвал хозяйку.

– Лена, присаживайся с нами!

Лена вышла в платье и присела рядом с Куртом.

– Вы так хорошо разговариваете на русском! Где вы научились, Курт? – от неожиданности произнесла Лариса.

– Лариса!

– Я не Лариса! Вы меня с кем-то попутали! – Лариса встала.

– Сядьте! – приказал Курт. – Вас разве не учили, что резких движений делать нельзя ни при каких обстоятельствах? Если конечно вы не хотите получить пулю в лоб.

Лариса медленно опустилась на стул.

– Ваши документы не выдерживают никакой критики! Вы попадётесь на первой же проверке!

– Лариса! Мы знаем откуда вы и как вы бежали из лагеря! – Лена пристально посмотрела ей в лицо.

– Мало того, мы специально устроили эту встречу, чтобы серьёзно поговорить. – Курт налил вина. – Давайте выпьем за встречу, а потом всё спокойно обсудим.

Лариса молча выпила и судорожно размышляла: «Что это? Проверка? Тогда почему тут? И при чём здесь эта женщина?»

– Эта женщина, – как бы читая её мысли, продолжил Курт, – хозяйка квартиры, где я живу. И ещё: для всех, в том числе и для её родных, она моя любовница. Её муж в сорок первом был арестован НКВД и судьба его неизвестна. Скорее всего, его расстреляли. Именно поэтому я здесь и наши отношения являются своеобразной ширмой. Теперь о вас, Лариса.

– К чему весь этот маскарад? Зачем вы меня сюда привезли? – Лариса не могла сдерживать слёзы.

– Лариса, маскарад здесь устраиваете вы. Не надо этих слёз, не надо вопросов. Я всё сейчас вам расскажу. Мы получили задание из центра связать Винницкое подполье с партизанским соединением. И именно поэтому вы здесь!

– Я не понимаю о чём вы говорите, – Лариса смахнула слёзы. – Вы меня с кем-то путаете!

– Не могу я вас с кем-то путать, Ляля Ратушная! Не имею права! Потому что Иван Васильевич Бевз настоятельно рекомендовал именно вас в качестве связной. Вам даже позывной придумали – «Звёздочка»! Нравиться?

– Как мне вас называть? – Лариса пристально посмотрела ему в глаза.

– Я обычный фельдфебель интендантской службы Курт Розенберг. Так и называйте! А Лену называйте Леной! А мы вас будем называть так, как будет написано в ваших новых документах, которые вы завтра заберёте здесь, у Лены. Больше никаких вопросов! Все инструкции Лена вам завтра тоже передаст. Связь – только через неё. Только Иван Васильевич, вы и Лена знаете, что я не тот за кого себя выдаю. Поэтому любое упоминание обо мне из ваших уст будет означать мою гибель. И последнее: давайте ужинать! Я просто умираю от голода!

– Итак, господа, начнём! – седой пожилой немец в плаще и шляпе махнул рукой.

К могиле подошли шестеро мужчин в спецодежде и марлевых повязках на лицах. Они стали быстро откидывать землю. Очень скоро табличка, стоящая на могиле начала падать. Один из работников подхватил её и отнёс к стоящим неподалёку людям. Это были члены комиссии, выполнявшие надзор за выполнением распоряжения прокуратуры Западного Берлина. Распоряжение это предписывало провести эксгумацию трупа, находящегося в этой могиле. Данное решение было вынесено по настоянию Западногерманского центра по выявлению нацистских преступников. Именно этот центр получил информацию о том, что Генрих Мюллер, шеф гестапо, не погиб в уличных боях в Берлине, в мае 1945 года, а спокойно живёт и работает в одной из стран антигитлеровской коалиции. Поэтому и было вынесено такое решение, чтобы убедиться, что в данной могиле на Кройцбергском военном кладбище в Западном Берлине покоится тот, имя которого указано на табличке.

Один из членов комиссии показал фотографу, чтобы он запечатлел сваленную табличку. Позже этот снимок будет фигурировать в заключение экспертов, которые подтвердят, что надпись на могиле содержала следующий текст: «Здесь покоится Генрих Мюллер, который родился 28 апреля 1900 года, погибший в уличных боях в Берлине, в 1945 году».

Позже извлечённые останки будут описаны, сфотографированы и отправлены на патологоанатомическую экспертизу.

Заключения патологоанатомов шокировали весь мир. В частности в этом заключении было сказано, что в могиле находилось тело не одного, а сразу трёх человек. Но самое главное было не это. Далее специалисты утверждали, что ни одни останки не принадлежат Генриху Мюллеру! Так же в материалах заключения экспертов значится, что на основании именно этого захоронения было выдано свидетельство о смерти Генриха Мюллера за № 11 706/45.

– Всё понятно, что ничего не понятно! – проронит президент США Джон Кеннеди, и через несколько недель его застрелят.

– Прекрасно! – заявит премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан и через несколько недель уйдёт в отставку, так как у него диагностируют рак.

– Ни хрена себе! – скажет Никита Хрущёв, и через год его выкинут из политбюро, когда он будет в отпуске.

И только сам Мюллер улыбнётся и скажет: «Значит, буду долго жить!» После этого нальёт себе рюмку водки и, опрокинув её одним залпом, примется рассматривать старые заметки. Его немецкая педантичность помогла ему собрать ценнейший архив, в котором помимо тайн и секретов немало место было уделено и его собственной персоне. Целые тома вырезок из газет, наградных документов и просто интересной информации о себе частенько поднимали ему настроение в минуты грусти и депрессии. Проглядывая их сегодня, он нашёл то, что искал. Старая газетная вырезка гласила: «В августе 1945 года на территории Министерства авиации был обнаружен труп в форме группенфюрера СС, и удостоверение на имя Генриха Мюллера. Захоронение этих не идентифицированных останков состоялось 17 сентября 1945 года. Труп привезли на кладбище Берлин-Нойкельн и захоронили в одиночной могиле».

– Значит, буду долго жить, – повторил он и посмотрел на полупустую бутылку.

«Быть, или не быть? Пить, или не пить? – рассуждал он, – Не буду! Раз решил долго жить – значит надо меньше пить! Что-то сегодня у меня поэтическое настроение! Старость! – побурчал он и пошёл устраиваться в своё любимое кресло.

Когда Андрей Никитович Слепнёв открыл глаза, то на небе уже появились звёзды. Последний месяц он их не видел. Ожесточённые бои, которые вёл Второй Украинский фронт, настолько всех измотали, что люди не выдерживали и падали на холодную, пусть и весеннюю землю. После освобождения Кировограда все силы были брошены на Умань. И вот теперь, когда бои закончились и город перешёл под контроль наших сил, все надеялись на передышку.

Андрей подкинул дров и сел поближе к костру. Глядя в огонь, он вспомнил все свои мытарства за последние три года. Когда после ареста 24 июня его перевезли в Лукьяновское СИЗО, он уже решил, что это конец. Однако следователь не спешил с передачей материалов, и это его спасло. Угроза взятия Киева заставила руководство отправить всех задержанных в знаменитый сталинский Ухтпечлаг, в республику Коми. Там их всех поселили в бараки и бросили на заготовку топлива. Родине и армии нужен был уголь и лес. Их приводили с работы в десять вечера, а в пять утра звучала команда «Подъём!» Умиравших хоронили каждый день десятками. От голода постоянно кружилась голова. Но он понимал, что любой ценой нужно выжить.

В очередной раз, когда он обратился к руководству отправить его на фронт, капитан Нестеров ему ответил, что он ещё не осужден.

– Тебе надо признать свою вину! И когда решение суда вступит в законную силу – вот тогда можешь проситься в штрафбат, искупить кровью свою вину.

– Но я же невиновен! Вы же видели материалы дела! Против меня даже не выдвинуто обвинение! Только донос!

– Понимаю тебя, гражданин Слепнёв, но помочь ничем не могу!

И всё-таки он вырвался из лагеря. В конце октября 1943 года к ним прибыл представитель генерала Конева и объявил о том, что приказом ставки Главного командования создан Второй Украинский фронт. Все желающие, готовые кровью искупить свою вину будут сегодня же освобождены и направлены в район боёв. Желающих было немного, но Андрей понял, что это его шанс. Он сделал два шага вперёд.

– Фамилия?

– Слепнёв Андрей Никитович, лейтенант НКВД.

– Статья?

– Ещё не было суда!

– Как так? Почему тогда в лагере?

Андрей увидел, как начальник особого отдела что-то шепчет представителю Конева на ухо.

– Ну и что? – удивился полковник. – Я его забираю!

– Товарищ полковник, без решения суда нельзя! Вы меня понимаете?

– А вы меня, товарищ капитан, понимаете? Мне через месяц Умань надо брать! И кто у меня командовать будет, а? Может быть вы? Слепнёв!

– Я, товарищ полковник!

– Командуй взводом! Быстро получить обмундирование и паёк на три дня! Через час построение возле штаба! Бегом, марш!

Так он попал на войну. Он очень хотел написать домой, сообщить, что он жив, но начальник штаба его отговорил.

– Винница в оккупации. Письмо не дойдёт. И ещё, ты же знаешь – нам писать нельзя. Вот искупим, тогда и пиши. А может мы ещё сами будем Винницу брать!

Сейчас, лёжа возле костра, он хотел только одного – увидеть своих детей и жену. И представив то, как он войдёт в дом и их обнимет, окончательно его успокоило, и он заснул.

Не знал тогда красноармеец Слепнёв Андрей Никитович, что при освобождении Жмеринки остатки его взвода будут захвачены в ходе контратаки немецких частей. Не знал он также, что потом, через неделю, их освободят партизаны под Каменец-Подольском. И никак он не мог предположить, что опять окажется под арестом.

Всё это будет потом, а пока ему снился сынок Вадим на самокате, дочка Валечка и жена Лена, которая тоже спала и не знала, что между ними всего-то было каких-то сто километров.