Текст книги "Австро-Венгрия: судьба империи"

Юность монархии

При Фердинанде I, первом правителе новой империи, этой империи, собственно, еще не существовало. Было несколько королевств и княжеств, объединенных особой монарха, но имевших разные законы, обычаи, политическое и экономическое устройство. Целых три столетия, до начала XIX века, Габсбурги страдали политическим косоглазием. Они следили за соблюдением своих интересов в Германии, которая формально подчинялась им как римско-германским императорам, но фактически превратилась в конфедерацию самостоятельных государств, и в то же время укрепляли “наследственные земли”, как стали называть австро-венгерско-чешский конгломерат, возникший при Фердинанде I. “Закономерно, что выбор истории пал на Габсбургов, – отмечает российский историк Тофик Исламов, – ибо только им было под силу осуществить дело объединения и, что немаловажно, устойчиво обеспечить поддержку оказавшейся в беде Центральной и Юго-Восточной Европы со стороны Германии”. В XVII–XVIII веках Австрийскому дому приходилось защищаться как от османов на юго-востоке, так и от Франции на западе. Едва Габсбурги с бо́льшим (как с османами) или меньшим (как с французами) успехом решили эти задачи, как на горизонте появился новый опасный соперник – “железное королевство” прусских Гогенцоллернов, бросившее вызов доминированию австрийской династии в Германии.

Габсбурги постепенно трансформировали внутреннее устройство “наследственных земель”. Еще в XVII столетии чешские земли и Венгрия утратили статус сословных, выборных монархий: обе короны стали наследственными в Австрийском доме. Однако венгры, в отличие от чехов, сохранили существенную часть вольностей. Дворяне оказались и гордостью, и бедой Венгрии. Именно через принадлежность к веками определявшему общественное сознание правящему классу там рождалось само понятие нации. Енё Сюч в исследовании “Три исторических региона Европы” напоминает о том, что в венгерском обществе между шляхтой и другими социальными слоями издревле существовала глубокая пропасть. К исходу Средних веков в Венгрии примерно каждый двадцатый житель был дворянином [24]24
  В XVI–XVII столетиях бывали случаи, когда за особые отличия в битвах с османами дворянское звание в Венгрии даровалось целым деревням. Поэтому шляхетство в этой стране (как и в соседней Польше) означало определенный набор традиций и ценностей, но далеко не всегда дополнялось благосостоянием. Наряду с преуспевающими магнатскии семействами (Эстерхази, Палффи, Баттяни, Карои, Тиса) в Венгрии жили десятки тысяч дворян, чьими главными богатствами были фамильные честь и герб.


[Закрыть], во Франции – только каждый сотый. В то же время доля крепостного населения в Венгрии во много раз превышала этот показатель в западноевропейских странах. Дворянское звание освобождало от уплаты налогов, дворяне считали постыдным для себя торговать, заниматься любым ремеслом, вообще работать; их уделом были военная служба, придворные забавы, изящные искусства (правда, и в XVIII веке немногие благородные господа владели грамотой). В этих обстоятельствах историки видят причины социально-экономического отставания Венгрии от передовых стран Европы: медленно эволюционировали сословия, долго не находилось мотивации к развитию, вечно не хватало предприимчивости.

“Австрийская топография”. Немецкая гравюра, 1679 год. На постаменте – первый император Священной Римской империи из династии Габсбургов Рудольф I. В нижней части рисунка, рядом с аллегориями Мира и Изобилия, – император Леопольд I

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ПРИНЦ САВОЙСКИЙ, перебежчик

Принц Евгений (1663–1736) происходил из младшей ветви савойского герцогского рода. Он состоял в отдаленном родстве с Габсбургами: его прапрадедом был Филипп II, король Испании. Но принц родился подданным французского короля, которому служил его отец. На военную службу к Людовику XIV хотел поступить и Евгений, однако надменный король отверг просьбу низкорослого, тщедушного юноши. Уязвленный, Евгений отправился в Вену. Император Леопольд I, сам не богатырского сложения, пожаловал принцу офицерский патент – и не прогадал: в битве с османами у стен Вены (1683) Евгений Савойский проявил отчаянную храбрость. Карьера молодого военного развивалась стремительно: принц в 22 года стал генералом. В 1686 году он сыграл важную роль при взятии Буды, а через 11 лет разбил армию султана при Зенте (ныне Сента в Сербии). Вскоре Евгений Савойский получил возможность отомстить королю Франции за обиду, встав во главе габсбургских войск в войне за испанское наследство. На боевом счету Евгения – поразивший воображение современников переход через Альпы (1701) и победы над лучшими маршалами Франции. В 1703 году император назначил принца председателем придворного военного совета. На этом посту Евгений Савойский пытался проводить административные и военные реформы, но не смог преодолеть сопротивление дворцовых консерваторов. Больше везло принцу на поле битвы: в новой войне с османами в 1716–1718 годах он прославился взятием Белграда, в ту пору носившего восточное название Дар-аль-Джихад, “крепость святой войны”. На пороге старости, в 1733 году, принц снова встал во главе габсбургских войск – в войне за польское наследство, но на сей раз без особого успеха. Был известен как меценат и коллекционер, его библиотека и художественные собрания числились среди крупнейших в Европе. Наполеон считал Евгения Савойского одним из величайших полководцев. Конные памятники принцу установлены в Вене и Будапеште.

В 1740 году именно венгерская шляхта способствовала спасению монархии Габсбургов. Тогда со смертью императора Карла VI австрийская династия пресеклась по мужской линии. И “наследственные земли”, и большинство иностранных держав признали Прагматическую санкцию – изданный Карлом VI закон, по которому в случае отсутствия наследников-мужчин все короны Габсбургов (кроме императорской, которая оставалась выборной) переходили к его старшей дочери Марии Терезии. Но стоило императору отдать Богу душу, как у Франции, Баварии, Пруссии, Саксонии возникло множество возражений и претензий, вылившихся в войну, которую эти державы объявили 22-летней австрийской наследнице. “Я осталась без денег, без кредита, без армии, без собственного опыта и знаний и без толковых советников”, – вспоминала Мария Терезия. Тут на помощь пришла венгерская шляхта, заключившая с Веной выгодную сделку: сохранение и укрепление традиционных сословных свобод в обмен на дополнительный военный налог и армию в поддержку королевы. В Париже и Мюнхене были неприятно удивлены: там ожидали, что венгры окажутся первыми изменниками. Однако, как выяснилось, к середине XVIII века уже не только политический расчет, но и традиция и чувство лояльности связывали венгров с династией Габсбургов. А вот чехи оказались не столь верными: в 1741 году, после падения Праги, часть богемской и моравской шляхты и городов присягнула Карлу Альбрехту Баварскому, сопернику австрийской наследницы. Отвоевав королевство, умная Мария Терезия не стала жестоко карать предателей, излив свое разочарование лишь в сравнении чешской короны с шутовским колпаком.

Правление Марии Терезии и ее сына (и соправителя в 1765–1780 годах) Иосифа II длилось в общей сложности полвека. В эту эпоху просвещенного деспотизма конгломерат “наследственных земель” начал приобретать черты действительно единого государства – притом что одним из важнейших факторов, определявших структурный облик империи, оставалось особое положение Венгерского королевства, закрепленное событиями 1740 года. Можно сказать, что предпосылки дуалистической системы были заложены уже тогда. При Иосифе II, любившем называть себя слугой государства, сильно выросла роль административного аппарата. Продуманная система бюрократии придала стройность и логику даже такому сложно устроенному государству, как габсбургская монархия. Административная карьера предоставляла возможность подняться по социальной лестнице образованным людям недворянского происхождения; гражданские и военные чиновники десятками тысяч мигрировали по стране, меняя место службы и донося в самые отдаленные уголки империи волю венского двора.

Пусть многие поляки, румыны, словаки или хорваты так никогда и не почувствовали себя настоящими австрийцами, но осознание общей судьбы стало в границах монархии весьма распространенным и превратилось в главный залог единства этого пестрого государства. В дунайской монархии долго не существовало другого языка науки и культуры, кроме немецкого (в западной части империи) и латыни (в Венгрии). Практически все работы по литературоведению, философии, астрономии вплоть до начала XIX столетия писались на этих двух языках. Образование получали в немецкоязычных университетах. Опорой для распространения немецкоязычной культуры становились существовавшие в регионе со Средних веков колонии немецких поселенцев. Но и без их участия большинство хоть сколько-нибудь значимых городов страны Габсбургов оставались в немалой мере немецкими. Исключение составляли земли на севере Италии и (в меньшей степени) на юге Польши, где городская культура еще до прихода Габсбургов закрепила национальный характер.

Реформы терезианской и йозефинской эпох – отмена многих крепостных повинностей, введение всеобщего начального образования, модернизация армии и государственных институтов, попытка придать немецкому статус единого административного языка, – с одной стороны, сплачивали “наследственные земли”, придавая им облик единой державы, а с другой, наоборот, пробуждали центробежные тенденции, которые проявлялись как в консервативной (борьба венгерской шляхты за отмену реформ Иосифа II), так и в прогрессистской форме. Габсбурги видели в “своих” народах лишь подданных, пусть и говорящих на разных языках. “Быть австрийцем означало быть свободным от своей национальности, вернее, это означало – не иметь национальности”, – писал историк. И все же многие из подданных Габсбургов уже ощущали принадлежность к тому или иному народу как особую форму лояльности, на фоне которой могла отступить на задний план и верность государю. Так рождался национализм, приведший в конце концов дунайскую монархию к краху.

Зрелость монархии

На пороге XIX века государство Габсбургов ждали новые преобразования. В 1804 году римско-германский император Франц II присвоил себе ранее не существовавший титул императора австрийского и в этом качестве стал Францем I. Мера была вынужденной: Габсбурги терпели поражения в войнах с наполеоновской Францией. Влияние Бонапарта в княжествах западной и южной Германии возросло, а Священная Римская империя окончательно превратилась в призрак. В 1806 году процесс достиг логического завершения: Франция объединила немецких вассалов в Рейнский союз, Наполеон провозгласил себя его протектором, а несчастный Франц II сложил римско-германскую корону. Габсбургско-лотарингская династия сохранила императорский титул, но уже другой – австрийский, ею самой для себя изобретенный. Как пишет австрийский историк и правовед Валентин Урфус, “новый титул был титулом династическим, а не государственно-правовым, он принадлежал государю, но не обозначал государства. Речь шла лишь о том, чтобы Габсбурги оставались императорами и после исчезновения Священной Римской империи. Новый титул ничего не изменил в государственно-правовом положении стран, входивших в габсбургскую монархию”. Тем не менее в восприятии как подданных Австрийского дома, так и иностранцев “наследственные земли” после 1804 года во все большей степени становились единым государством – Австрийской империей.

Консервативному императору Францу это было на руку: он укреплял бюрократический аппарат, от греха подальше больше двух десятилетий не собирал венгерский сейм, а сейм чешский, равно как и сословные собрания других провинций, низвел до совершенного политического ничтожества. После того как Австрия и ее союзники наконец добились победы над Наполеоном, стараниями могущественного канцлера Клеменса Меттерниха положение габсбургского государства в европейской политике заметно укрепилось. Внутренних преобразований Франц I сознательно избегал, сделав лейтмотивом письма-завещания сыну слова “Правь, ничего не меняя…”

Бесконечно загонять вглубь накопившиеся противоречия оказалось невозможным, и бурный 1848 год показал это со всей убедительностью. Массовые беспорядки произошли тогда в Вене и Праге, в Хорватии и итальянских владениях Габсбургов, даже в Галиции, а Венгрия взбунтовалась так, что для подавления революции Францу Иосифу пришлось призвать на помощь русские войска. Сложный характер империи проявился и в период кризиса. Венгерские революционеры во главе с Лайошем Кошутом выступали за радикальные социальные преобразования, но в национальном отношении оставались непреклонны: их программой была мадьяризация этнических меньшинств. Это вызвало противодействие хорватов, сербов, словаков, трансильванских румын. В результате практически все они встали на сторону императорской власти. Наиболее заметную роль сыграл хорватский бан (наместник) Иосип Елачич, торжественно объявивший о независимости хорватских провинций [25]25
  В 1102 году, после смерти последнего короля из династии Трпимировичей и десятилетнего периода нестабильности, до той поры независимые хорватские земли были объединены с Венгерским королевством личной унией. В 1526 году хорватское сословное собрание предложило престол Фердинанду I Габсбургу. В 1868-м, после заключения договора о разделении полномочий (Nagodba) c Венгрией, образовано Триединое королевство Хорватии, Славонии и Далмации. Де-юре частью этого государственного образования – Троедницы – считались и бывшие венецианские территории в Далмации, присоединенные к габсбургской монархии в 1797 году и де-факто управлявшиеся из Вены на правах коронной земли. Некоторые области современной Хорватии непосредственно входили в состав Венгрии (Меджимурье и Баранья). Город Фиуме (Риека) подчинялся Будапешту на основании приложения к Нагодбе – акту, определившему положение Хорватии и Славонии в составе Венгерского королевства.


[Закрыть] от Венгерского королевства и возглавивший в сентябре 1848 года поход на Венгрию. Войска Елачича приняли активное участие и в подавлении волнений в пригородах Вены, но его обращенный к соотечественникам манифест звучал почти революционно: “Как сын хорватской нации, как сторонник свободы, как подданный я предан конституционному императору, я желаю великой, свободной Австрии”. Через два десятилетия в Аграме (Загребе) Елачичу установили конный памятник: воинственный бан воздел саблю, которая, как гласит легенда, указывала точно на северо-восток, в сторону Будапешта. Впоследствии статую политкорректно развернули лицом к югу.

Площадь бана Елачича в Аграме (Загребе). Фото. 1880 год

Венгерскую революцию подавили, но и побежденные, и многие победители остались ни с чем. Как отмечает чешский историк Ян Рыхлик, в развернувшихся в XIX столетии спорах и конфликтах “было невозможно одновременно удовлетворить национальные амбиции каждого народа, так что в конце концов недовольны монархией оказались все”. По мере развития национальных движений их идеалом становилась широкая автономия, от которой оставался лишь один шаг к государственности, а это означало бы гибель империи. Кроме того, народы монархии обладали неодинаковым уровнем политико-государственного, социально-экономического и культурного развития. Достаточно сравнить промышленно развитые области – Нижнюю Австрию и Богемию – с аграрными районами Восточной Галиции и Закарпатья, население которых и в конце XIX века оставалось почти поголовно неграмотным. Различным было и “качество” местных элит. Габсбурги привыкли опираться прежде всего на подданных из передовых областей империи, что означало крен в государственном управлении в пользу австро-немцев, венгров, польской шляхты, немецкоязычных выходцев из Богемии. Это вызывало недовольство формировавшейся национальной элиты остальных народов.

В 1850-е годы Вена предприняла последнюю попытку реализовать мечту Иосифа II о централизованном государстве, управляемом немецкоязычной бюрократией, мечту об империи, все жители которой чувствовали бы себя в первую очередь “австрийцами”, подданными габсбургского государя, и только потом – представителями того или иного народа. Такой стала консервативная политика “баховского абсолютизма” (по имени императорского министра внутренних дел Александра Баха, некогда революционера, выходившего в 1848 году на баррикады в Вене). Но к началу 1860-х стало ясно, что прежние методы управления не срабатывают, а лояльными “австрийцами” готовы быть далеко не все. Перемены становились неизбежными. Задачи, не решенные революцией 1848 года, следовало решать эволюционным, реформаторским путем.

Осенью 1860-го император поставил подпись под документом, известным как Октябрьский диплом. Этот закон расширял права провинциальных сословных собраний, но был далек от реального парламентаризма. Попытка оказалась не слишком удачной: даже в Венгрии, где были восстановлены автономия, сейм и официальный статус венгерского языка, Октябрьский диплом не вызвал восторга. Данный документ сохранял относительную самостоятельность Трансильвании и Хорватии, однако раздражены дипломом оказались все, хоть и по разным причинам: централисты и федералисты, консерваторы и либералы, немецкие и мадьярские, чешские и хорватские националисты. Через несколько месяцев, убедившись в несовершенстве принятого решения, Франц Иосиф резко сменил политику государства. 26 февраля 1861 года монарх подписал Февральский патент, который формально являлся приложением к Октябрьскому диплому, но фактически, как отмечал французский историк Жан Беранже, “означал возврат к централизму, на сей раз под контролем парламентских ассамблей”. Февральский патент предусматривал создание двухпалатного парламента – рейхсрата, члены которого избирались на основе высокого имущественного ценза. Права провинциальных органов, в том числе венгерского сейма, заметно урезались. Император сохранял за собой обширные полномочия, особенно в области обороны и внешней политики. Франц Иосиф имел все основания писать матери: “Хотя теперь у нас будет какая-то парламентская жизнь, власть тем не менее остается в моих руках…” Так или иначе, это был первый реальный опыт парламентаризма в истории империи Габсбургов.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ФРАНТИШЕК ПАЛАЦКИЙ, чех из рода славянского

Франтишек Палацкий (1798–1876) был сыном учителя из Моравии. Много занимался самообразованием, читал и более или менее бегло говорил на 11 языках, в том числе и на русском. В молодости служил домашним учителем в знатных семьях. Литературные опыты Палацкого оказались не слишком удачными, но как историк он быстро завоевал авторитет. Главным трудом Палацкого считают многотомную “Историю чешского народа в Богемии и Моравии”, написанную по-немецки (под названием “История Богемии”) и затем переведенную самим автором (со значительными изменениями) на чешский язык. Палацкий вел просветительскую деятельность, поддерживал издание чешских книг и журналов. Активно участвовал в событиях 1848 года, выступая за бо2льшую автономию чешских земель. Отказался участвовать в работе Франкфуртского парламента, пытавшегося объединить Германию на либеральных принципах, подчеркнув, что не считает себя немцем: “Я чех из рода славянского…” Разработал проект преобразования империи Габсбургов в федерацию равноправных государственных образований, выступал за усиление роли славян в политике дунайской монархии. В то же время придерживался принципов австрославизма, заявляя, что государство Габсбургов служит естественной защитой славян Центральной Европы от экспансии как Пруссии, так и России. В 1860-е годы был депутатом чешского земельного собрания (сейма), одним из лидеров “старочешской” партии. Палацкий пользовался огромной популярностью среди чехов, называвших его отцом народа. В современной Чехии улица или площадь Палацкого есть практически в каждом городе; его портрет изображен на купюре в 1000 чешских крон.

Наследство монархии

Переломным моментом в эволюции внутреннего устройства монархии стали 1860-е годы. Император и его советники столкнулись с двумя комплексами проблем. С одной стороны, речь шла о противоречии между властью государя и парламентаризмом, то есть о том, какую часть своих прав император мог уступить народным представителям без ущерба для основ государственности. С другой стороны, все более острым становилось противоречие между централизмом и регионализмом – следовало ответить на вопрос: какую часть полномочий Вена могла бы передать Будапешту, Праге, Загребу? Возникли своего рода оси политических координат, вокруг которых и было возможно строить разные комбинации. Но времени для спокойного испытания моделей управления у Франца Иосифа и его правительства не оказалось: неудачные войны 1859 и 1866 годов обострили внутриполитическую обстановку. Болезненной для Габсбургов была утрата итальянских провинций – Ломбардии, а затем и Венеции [26]26
  Ломбардия с некоторыми перерывами управлялась представителями испанской и австрийской ветвей габсбургской династии с XVI века.Венеция впервые вошла в состав государства Габсбургов в 1798 году, но в 1806-м стала составной частью наполеоновского Итальянского королевства. С 1815 года Венеция и Ломбардия совместно управлялись как австрийское владение, Ломбардо-Венецианское королевство. В 1859-м в результате военных поражений Габсбурги потеряли Ломбардию, а в 1866 году Венецию.


[Закрыть]. После более чем трехвекового активного присутствия в Италии Австрийский дом бесславно покинул Апеннины, сохранив за собой лишь Южный Тироль да Триест с окрестностями.

Франц Иосиф в короне святого Иштвана. Рисунок. 1867 год

Это было первое крупное поражение, которое нанес Габсбургам национализм. Борьба итальянских ирредентистов увенчалась успехом, как и предрекал в книге “Мои темницы” один из самых отчаянных карбонариев, писатель и драматург Сильвио Пеллико. Он в свое время целое десятилетие отсидел в замке Шпильберк в Брюнне (теперь Брно в Чехии), самой строгой габсбургской тюрьме; как раз она получила у европейских революционеров название “тюрьма народов”, поскольку здесь отбывали сроки “подрывные элементы” из разных уголков империи и даже из-за ее пределов. Воспоминания политзаключенного произвели столь сильное впечатление, что канцлер Меттерних жаловался: “Эта книга оказалась для Австрии чувствительнее военного поражения”.

К середине 1860-х годов на первый план снова вышла венгерская проблема. Переговоры между Веной и венгерскими политиками во главе с Ференцем Деаком и Дьюлой Андраши продолжались несколько лет. Венгры постепенно “дожимали” императора, который после поражения в войне с Пруссией отчаянно нуждался в прочной внутриполитической опоре. Такую опору обещали умеренные венгерские вожди, отказавшиеся (по крайней мере внешне) от радикализма Кошута. Они предлагали лояльность трону в обмен на восстановление статуса Венгерского королевства как почти самостоятельной державы, связанной с остальными землями Габсбургов особой государя и еще некоторыми не слишком прочными узами. О том, что это будут за узы, и шел торг. Весной 1867-го наконец был принят специальный закон из 69 статей. Летом того же года в Будапеште состоялась коронация Франца Иосифа в качестве венгерского короля, а в декабре был утвержден новый свод законов монархии, который сформулировал основные принципы ее устройства и фактически являлся конституцией новорожденной Австро-Венгрии.

Декабрьская конституция закрепляла основные гражданские права и свободы и равенство подданных императора-короля перед законом. Франц Иосиф волей истории стал самым последовательным либеральным реформатором среди Габсбургов. В этом отношении австро-венгерский монарх напоминает русского “царя-освободителя” Александра II, который тоже не был свободолюбцем по воспитанию и убеждениям молодости, но сделал для либеральных преобразований больше, чем кто-либо из его предшественников и преемников.

Что означал австро-венгерский компромисс – Ausgleich? Империя становилась двуединым (дуалистическим) государством, фактически – союзом двух государств, и каждое обладало широкими правами в сфере внутренних дел, имело собственный парламент и ответственное перед ним правительство. Восточная часть Австро-Венгрии именовалась Венгерским королевством, с западной же дело обстояло сложнее. Официальное ее название звучало громоздко: “Земли, представленные в Имперском совете (рейхсрате)”. Это был очень пестрый конгломерат, в который входили нынешние Австрия, Чехия, Словения, принадлежавшие Габсбургам регионы юга сегодняшней Польши и запада Украины (соответственно Западная и Восточная Галиция и Буковина), теперешние североитальянские территории вокруг Триеста, полуостров Истрия и далматинское побережье вплоть до нынешней Черногории. В обиходе все эти провинции вместе обычно называли Австрией или же Цислейтанией, то есть землями, лежащими по “эту” сторону реки Лейты. Ничем не примечательная тихая речушка, правый приток Дуная, на одном из участков разделяла западную и восточную части империи. А Венгрию называли Транслейтанией – “лежащей за Лейтой”.

Государственное единство обеспечивалось особой австрийского императора (он же – апостолический венгерский король), который был верховным главнокомандующим вооруженных сил, определял характер внешней политики и контролировал деятельность трех общих министерств Австро-Венгрии – военного, финансов и иностранных дел. Государь обладал также правом “предварительной санкции”, согласно которому правительственные законопроекты могли обсуждаться парламентами обеих частей монархии только с его согласия. В исключительных случаях император и правительство получали право управлять западной частью страны (к Венгрии это не относилось) и без парламента, что впоследствии неоднократно случалось во время политических кризисов и в годы Первой мировой войны. Для общих финансов установили квоту, которая учитывала различную экономическую структуру габсбургских земель и предполагала неравные налоговые поступления: Венгрия вносила в бюджет 30 %, Австрия – 70 %. Совместные дела половинок монархии обсуждались на совещаниях так называемых делегаций – уполномоченных, выбранных парламентами Цислейтании и Транслейтании. Эти же делегации каждые десять лет договаривались о новых условиях финансового соглашения; за полвека существования Австро-Венгрии они изменялись, но не слишком радикально.

Историки до сих пор не пришли к однозначному выводу, чем стал компромисс 1867 года для государства Габсбургов – разумной мерой, подарившей монархии почти полвека мирной и довольно благополучной жизни, или же шагом к катастрофе? Вот мнения нескольких авторитетных исследователей. Барбара Джелавич (США): “Ausgleich был огромной победой венгров, хотя и не удовлетворил требования сторонников полной независимости. Преобладание венгерских интересов было особенно очевидным во внешней политике”. Ласло Петер (Венгрия): “Поскольку государь был верховным главнокомандующим армии, которая в правовом смысле оставалась в большинстве случаев вне рамок, очерченных конституцией, Франц Иосиф располагал свободой действий во всех государственных вопросах”. А. Дж. П. Тейлор (Великобритания): “Монарх отказался от части своих контрольных функций в области текущих внутренних дел, но по-прежнему располагал высшей властью <…> Многие проблемы, оставшись неразрешенными, давали ему возможности для маневра”. А вот не менее авторитетный голос из прошлого – Лайош Кошут писал из ссылки: “Дело самоопределения Венгрии сильно пострадало из-за ее подключения к внешнеполитическим замыслам, которые могут противоречить национальным интересам и <…> подтолкнуть страну к конфликту как с мощными державами, защиты от которых искал Деак, так и с соседними народами”.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ФЕРЕНЦ ДЕАК, отец дуализма

Ференц Деак (1803–1876) принадлежал к знатной венгерской семье. В молодости занимался адвокатской практикой, получил популярность благодаря сочувствию к неимущим. Депутат венгерского парламента, Деак выступил за радикальные реформы, освободил своих крестьян от крепостных повинностей и стал добровольно платить налоги, считая освобождение дворян от податей несправедливым. Во время революции 1848–1849 годов он, однако, занял умеренную позицию и пытался примирить венгерскую элиту с габсбургским двором. Когда это не удалось, Деак уехал в свое имение и несколько лет воздерживался от участия в политике, что, в частности, позволило ему избежать наказания после разгрома революции. Современники Деака отмечали его аналитический ум, уравновешенность, любовь к компромиссам и некоторую склонность к лени. В 1850-е годы грузная фигура Деака стала символом пассивного сопротивления венгров неоабсолютистскому режиму. В следующем десятилетии он возглавил группу венгерских политиков и юристов, разработавшую проект преобразований, который лег в основу компромисса между Веной и Будапештом. Деак не претендовал на первые роли в политике, уступив пост венгерского премьер-министра Дьюле Андраши. Умеренность, основательность и реформистские взгляды Деака вызывали неудовольствие как консерваторов, так и радикалов, но в то же время снискали ему народное уважение.

Проблема, как нам кажется, заключалась скорее не в громоздкой административной схеме дуализма и не в том, что Венгерское королевство получило в рамках Австро-Венгрии широкую автономию, какой у него не было за все время правления Габсбургов. Загвоздка была в другом. Ausgleich поставил Венгрию и венгров выше других земель и народов монархии, тоже обладавших древней традицией государственности. Неудивительно, что чешские представители принялись настаивать: император должен короноваться в качестве чешского короля – так же, как он короновался в качестве короля венгерского. В 1871 году стороны едва не пришли к соглашению: венское правительство подготовило проект так называемых Фундаментальных статей, согласно которым земли короны святого Вацлава (Богемия, Моравия и чешская часть Силезии) должны были получить автономию, сопоставимую с предоставленной землям короны святого Иштвана, то есть Венгрии. Однако яростное сопротивление венгров (они боялись, что автономии потребуют и подвластные им народы), австрийских и части богемских немцев (опасавшихся усиления чехов) привело к тому, что император дал задний ход. Фундаментальные статьи отложили в долгий ящик. Чехи не забыли обиду: именно с 1871 года начались заметное охлаждение чешской элиты, а постепенно и более широких слоев населения к династии и монархии и отход от принципов австрославизма, пропагандировавшихся Палацким. Дошло даже до того, что группа чешских националистов в знак протеста напечатала текст Фундаментальных статей на туалетной бумаге. А Франц Иосиф, как и его преемник Карл, в Праге не короновался.

“Половины” монархии были устроены по-разному, их правящие круги проводили различную политику. Это имело серьезные последствия, прежде всего в национальном вопросе. Венгерский сейм уже в 1868 году одобрил на первый взгляд весьма демократичный Закон о правах национальностей, в котором национальным меньшинствам предоставлялась возможность свободного культурно-языкового развития, но при этом подчеркивалось наличие в Венгрии “единственной политической нации – неделимой венгерской, членами которой являются все граждане страны, к какой бы национальности они ни принадлежали”. На практике это означало мадьяризацию, причем возможность получить образование (кроме начального) на родном языке для словаков, сербов, румын, русинов максимально ограничивалась. На какое-либо восхождение по социальной лестнице подданный апостолического короля мог рассчитывать только при хорошем знании венгерского [27]27
  На рубеже XIX–XX веков венгерский был родным языком почти 90 % государственных служащих королевства. В то же время этим языком свободно владели лишь менее трети немадьярских обитателей Транслейтании. Абсолютное большинство невенгров было лишено возможности сделать карьеру на государственной службе, чиновничий аппарат неизбежно воспринимался этими людьми как действующий в мадьярских интересах. Тем самым королевство отталкивало от себя значительную часть подданных, способствуя росту националистических настроений.


[Закрыть], остававшегося единственным административным языком в Хорватии, Славонии, Воеводине, Словакии, Трансильвании – районах с явным преобладанием немадьярского населения.

Плакат просветительского общества Matica slovenská – “Выдающиеся словаки”. Литография Роберта Вейбезагла. Пешт, 1863 год

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ИОСИП ШТРОССМАЙЕР, политик в сутане

Иосип Юрай Штроссмайер (1815–1905) был личностью своеобразной: хорват с немецкими корнями, католик, с уважением относившийся к православию, монархист, которому случалось вызывать недовольство самого императора. Высокообразованный выпускник Венского университета, дважды доктор философии и один раз – теологии, Штроссмайер бóльшую часть жизни провел в провинциальном городке Джяково в Славонии, где служил епископом. С конца 1850-х годов активно участвовал в политической жизни, создал Хорватскую национальную партию. Был одним из идеологов иллиризма – концепции объединения населенных южными славянами (иллирами) земель габсбургской монархии под эгидой хорватов. Боролся за единство населенных хорватами территорий Транслейтании и Цислейтании – Славонии, Загорья, Кварнера, Далмации. Выступал за усиление роли славян в Австро-Венгрии. В начале 1880-х годов Штроссмайер ушел из политики. Епископ активно занимался культурно-просветительской деятельностью, основал множество школ и библиотек. Многие историки считают, что именно в работах Штроссмайера впервые упомянут термин “Югославия”.

В середине XIX века венгерский был родным или обиходным языком для меньшинства (!) населения королевства – примерно 48 %. К 1910 году вследствие политики мадьяризации этот показатель вырос до 55 % [28]28
  А вот как выглядела языковая картина по Австро-Венгрии в целом: немецкий язык в 1910 году называла обиходным четверть подданных, венгерский – 20 %, на чешском говорили 13 %, по-польски – 10 %, по-русински (это название габсбургская статистика распространяла на украинские и собственно русинские наречия Галиции и Закарпатья) – 8 %, по-румынски – 6 %, по-хорватски – 5 %, по-словацки и по-сербски – по 4 %, на словенском и итальянском языках – примерно по 3 % населения.


[Закрыть]. Тем не менее в некоторых провинциях, прежде всего в Словакии (или Верхней Венгрии, как ее тогда называли), последствия мадьяризаторской политики были налицо. Число начальных школ с обучением на словацком языке за три десятилетия снизилось в 3,5 раза; из 1664 государственных чиновников, работавших в 1910 году в словацких районах, лишь 24 были словаками, из 750 врачей – только 26.