Текст книги "Австро-Венгрия: судьба империи"

Камил Владислав Муттих. “Словацкая девушка”. Открытка. 1914 год

К культурно-языковому дисбалансу в королевстве добавлялся и политический. Венгерская политика оставалась прежде всего политикой дворянской. Шляхта гордилась венгерскими вольностями, сравнивала парламентские традиции своей страны с английскими, но старалась не замечать тот факт, что представительские институты Венгерского королевства основывались на вопиющей социальной и национальной несправедливости и дискриминации. В Венгрии сохранялся очень жесткий имущественный ценз, из-за которого на пороге ХХ века избирательным правом в стране обладало менее 7 % населения. После 1907 года, когда в Цислейтании право голоса стало всеобщим, контраст между двумя частями монархии оказался особенно резким. Этнические меньшинства Венгрии (за исключением хорватов) почти не были представлены в парламенте королевства. Участились случаи крестьянских выступлений и забастовок рабочих, возникли социалистические организации, добивавшиеся реформ экономического и политического устройства Венгрии; самые радикальные социалисты мечтали о революции. С другой стороны, усиливалось сопротивление национальных меньшинств. В 1895 году в Будапеште прошел Съезд немадьярских народов Венгрии, участники которого обратились к правительству с требованием автономии для всех народов Транслейтании. Наконец брожение затронуло и привилегированные слои, считавшие, что дуализм перестал быть выгодным Венгрии, а Вена во все большей степени вмешивается в дела королевства – особенно в вопросе комплектования армии и распределения финансового бремени.

Эти противоречия проявились во время затяжного политического кризиса 1904–1906 годов, в ходе которого Будапешт стал свидетелем всеобщей забастовки, 100-тысячных антиправительственных демонстраций, колоссальной драки в парламенте (в зале заседаний пришлось заменить мебель) и падения первого кабинета Иштвана Тисы, прозванного Железным Тисой. Сын Кальмана Тисы [29]29
  Об элитарном характере венгерской политики свидетельствует и тот факт, что на высших постах в королевстве друг друга сменяли политики, принадлежавшие к узкому кругу нескольких влиятельных семей. Основными противниками Тисы-младшего выступали Дьюла Андраши-младший, сын бывшего премьера и министра иностранных дел, и Ференц Кошут, сын лидера венгерской революции. Первый премьер-министр (позднее президент) Венгерской республики в 1918–1919 годах, “красный граф” Михай Карои также принадлежал к аристократической семье, представители которой в разные годы занимали высокие посты в парламенте и правительстве.


[Закрыть] стал последним выдающимся политиком габсбургской Венгрии. Авторитарный государственник, он, однако, не был чужд реформистским идеям в экономике и социальной сфере. Тиса выступал против введения всеобщего избирательного права, считая, что “демагоги сагитируют крестьян, обладающих большинством голосов, и те при поддержке городских интеллектуалов приведут к власти группы, враждебные демократии”. Будущий опыт большевистской революции в Венгрии, как и другие события, например приход нацистов к власти в Германии, показал, что в суждениях “железного графа” имелся определенный резон, хотя жесткая защита Тисой консервативных позиций в конечном счете нанесла Венгрии серьезный урон.

Итогом венгерского кризиса стало заключенное в 1906 году политическое соглашение, которое иногда называют новым Ausgleich. Изменив детали государственного устройства, этот договор не затронул основы дуализма. С другой стороны, провалились попытки либеральной части венгерских политиков провести демократизацию. Франц Иосиф фактически обменял сохранение королевских прерогатив на неизменность основ политической системы Венгрии. Это представлялось венгерским консерваторам очень важным: они боялись реформаторских планов наследника престола, эрцгерцога Франца Фердинанда, известного неприязненным отношением к мадьярской элите и стремлением демонтировать дуалистическую схему. Железный Тиса, вернувшийся на пост премьера в 1913 году, смог найти общий язык со старым императором-королем, но терпеть не мог наследника; эти чувства были взаимными. Как отмечает биограф эрцгерцога Ян Галандауэр, “Франц Фердинанд ненавидел этих оппозиционных графьев <…> Император, несомненно, желал сохранить единство страны, армии, внешней политики, но был склонен уступать венгерскому давлению. Он был стар, хотел покоя, да и в конце концов дуалистическое решение было его рук делом. У Франца Фердинанда же складывалось впечатление, что своими уступками ненавистным мадьярам император транжирит предназначенное ему, эрцгерцогу, наследство”.

Возможно, именно поэтому внимание наследника престола привлекла вышедшая в 1906 году книга уроженца Трансильвании румына Аурела Поповича “Соединенные Штаты Великой Австрии”, в которой излагалась концепция федерализации государства Габсбургов на принципах, более справедливых с точки зрения национальных чаяний отдельных народов. Попович предлагал разделить Австро-Венгрию на 15 равноправных автономных образований (штатов) по национально-территориальному принципу: 1) Немецкая Австрия, 2) Крайна, 3) Трентино, 4) Триест, 5) Чехия, 6) Немецкая Богемия, 7) Немецкая Моравия, 8) Венгрия, 9) Словакия, 10) Трансильвания, 11) Секейские земли [30]30
  Секеи (секели, секлеры) – родственная венграм субэтническая группа, ныне составляющая часть венгерского национального меньшинства в Румынии (примерно 650–700 тысяч человек). Секеи компактно проживают в нескольких областях на востоке Трансильвании. В средневековом Венгерском королевстве пользовались особым экономическим статусом. Самый знаменитый (правда, не существовавший в реальности) секей – заглавный герой романа ирландского писателя Брэма Стокера “Дракула”.


[Закрыть], 12) Воеводина, 13) Хорватия и Славония, 14) Западная Галиция, 15) Восточная Галиция. Управлять этой федерацией помимо императора должно было правительство из представителей отдельных штатов. Государственным языком “Соединенных Штатов Великой Австрии” предполагалось сделать немецкий, однако в отдельных штатах широко использовались бы местные языки. Главным проигравшим в результате такой гипотетической реформы стала бы Венгрия, хотя ее границы, предлагавшиеся Поповичем, все равно оказались более широкими, чем те, в рамки которых страну загнали после Первой мировой войны и в которых, с некоторыми изменениями, она существует по сей день.

Так далеко, как предлагал Попович, Франц Фердинанд заходить не хотел, но федералистский проект оказал на него заметное влияние. В 1910–1911 годах в окружении наследника разработали проект политических реформ, которые предполагалось осуществить сразу по восшествии на престол Франца II (это имя намеревался принять Франц Фердинанд в качестве императора). Краеугольным камнем преобразований должно было стать введение в Венгрии всеобщего избирательного права. По замыслу реформаторов, это привело бы к появлению в парламенте Венгерского королевства по меньшей мере 200 депутатов, представляющих национальные меньшинства, и тем самым – к резкому сужению политической базы мадьярского дворянства. Франц Фердинанд не был демократом, резкое расширение электората ему потребовалось, чтобы отказаться от ненавистного Ausgleich. Новый парламент, по мнению престолонаследника, мог бы заняться устранением старой системы органов венгерского местного самоуправления (комитатов), служивших опорой политической власти шляхты, реализацией требований национально-культурной автономии для этнических меньшинств, унификацией в армии и так далее.

Разработчики проекта, однако, не исключали возможность сопротивления со стороны националистически настроенной части венгерского общества, прежде всего дворянства. В таком случае, в полном соответствии с представлениями Франца Фердинанда об армии как опоре трона, предполагалось использование военной силы. Программа действий будущего Франца II предполагала два по сути противоположных варианта действий: конституционно-демократический (преобразование Венгрии путем либерализации ее политической системы) и авторитарно-силовой (фактическое повторение 1849 года, когда была подавлена венгерская революция). Из-за гибели наследника престола в 1914-м эти замыслы не были реализованы, но само существование проектов Франца Фердинанда говорит о том, что многие в Вене отдавали себе отчет: потенциал дуализма исчерпан, новые времена требуют более демократичных схем устройства многонациональной империи. В правящих кругах Будапешта этого не понимал почти никто, и после 1918 года Венгрии предстояло заплатить за такое непонимание высокую цену.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ИВАН ФРАНКО, поэт-революционер

Иван Франко – украинский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, журналист, историк, этнограф, экономист, общественный деятель. Владел несколькими языками, переводил с 14 языков. Родился в 1856 году в семье деревенского кузнеца. Закончил гимназию в Дрогобыче, учился в Черновицком, а затем в Венском университетах, защитил диссертацию по философии. В молодости в качестве литературного языка пользовался язычием – языком на основе украинской и русинской лексики с применением церковнославянской словообразовательной модели. В политических убеждениях Франко сочетались украинский национализм и социализм, поначалу радикальный. Императорская полиция несколько раз арестовывала молодого поэта за социалистическую агитацию. В последние годы жизни Франко осудил марксистское учение, но с консервативной частью украинского национального движения по-прежнему враждовал. Франко был одним из основателей Русско-украинской радикальной партии (1890) и Национально-демократической партии (1899); трижды баллотировался в депутаты рейхсрата и сейма Галиции, но неудачно. До 1906 года оставался одним из редакторов выходившего во Львове (Лемберге) “Литературно-научного вестника”. Франко был известен и за пределами Галиции, много публиковался в периодических изданиях Вены и Кракова. Его статья в венском журнале Die Zeit в 1897 году вызвала скандал: Франко нелицеприятно отозвался о классике польской литературы Адаме Мицкевиче, назвав его поэтом измены. Выступал за развитие самосознания украинцев, живущих как в Австро-Венгрии, так и в России, за отказ от использования самоназвания “русины”: “Мы должны научиться чувствовать себя украинцами – не галицкими, не буковинскими, а украинцами без социальных границ”. Писатель скончался в 1916 году во Львове. Полное собрание сочинений Франко – от поэм (“Смерть Каина”, “Моисей”) и пьес (“Украденное счастье”) до повестей (“Борислав смеется”, “Захар Беркут”), сказок (“Красная лиса”) и романов (“Перепутья”, “Лель и Полель”) – включает в себя почти 150 томов. В советское время в украинском литературном пантеоне Ивану Франко отводилось второе по значимости место после Тараса Шевченко. В 1962-м – в год его 300-летнего юбилея – город Станислав переименовали в Ивано-Франковск.

Впрочем, проблемы межнациональных отношений в габсбургском государстве не ограничивались одной лишь Венгрией. В Цислейтании хватало своих, не менее острых конфликтов. Народы западной части империи были равны, статья 19 императорского Основного закона, принятого в 1867 году, гласила: “Все народности империи обладают равными правами <…> Равенство всех общеупотребимых на данной территории языков в школах, административных учреждениях и общественной жизни признается государством. На территориях, где проживает несколько народностей, общественные институты и образовательные учреждения должны быть организованы так, чтобы каждая из народностей имела возможность получать образование на родном языке”. На практике реализация этого закона, а габсбургская администрация в большинстве случаев честно стремилась выполнять указания императора, сталкивалась с серьезными проблемами. Если самосознание так называемых “исторических” народов – австрийских немцев и галицийских поляков (равно как венгров и хорватов в Транслейтании) – опиралось на традиции древней государственности, то формирующиеся нации (словенцы, словаки, румыны, украинцы) [31]31
  Особый случай представляли собой чехи. Традиции чешской государственности уходят корнями в IX–X века. Однако после поражения восстания богемских сословий против императора Фердинанда II (1620) Габсбурги целенаправленно лишали земли короны святого Вацлава административной самостоятельности. Одновременно шел процесс онемечивания местной элиты, так что к началу XIX столетия чешская аристократия была почти целиком немецкоязычной. Новая национальная элита складывалась в основном из представителей буржуазии и интеллигенции. Таким образом, чехи, формально принадлежа к “историческим” народам империи, фактически оказались близки к “молодым” нациям.


[Закрыть] такого опыта были лишены, их национальные элиты поначалу представляли собой лишь немногочисленные кружки разночинной интеллигенции. С тем бо2льшим рвением отстаивали эти народы свои права и протестовали против истинных или мнимых притеснений со стороны как имперской администрации, так и (главным образом) представителей “исторических” народов. Наиболее выразительным из таких конфликтов – и потенциально губительным для монархии – оказалось противостояние чехов и богемских и моравских (позднее неточно названных судетскими) [32]32
  Название “судетские немцы” как обозначение немецкого меньшинства в чешских землях появилось только в ХХ веке. Географически оно не отражало реальное расселение немцев в Богемии и Моравии. Немцы на протяжении почти 700 лет населяли не только Судеты – горный массив на границе Чехии и Германии, они жили на западе и юго-западе Богемии, на севере и юго-востоке Моравии, а также в большинстве крупных городов обеих земель. Численность судетских немцев к 1918 году составляла примерно 3 миллиона человек. В результате трагических событий 1930–1940-х годов судетские земли были присоединены к нацистской Германии, но после Второй мировой войны их вернули Чехословакии.


[Закрыть] немцев.

Юлиуш Коссак. “Император на балу в ратуше города Львова”. 1881 год

Этническая карта монархии была чрезвычайно пестрой, причем во многих районах имела место чересполосица, расселение разных народов вперемешку; четкие границы между областями обитания того или иного этноса часто невозможно было провести. Таких районов особенно много в чешских землях, где “перемешанными” оказались чехи и немцы; в Галиции с ее польским, украинским и еврейским населением; на Буковине, которая по этнической пестроте вообще представляла собой габсбургскую монархию в миниатюре: здесь вместе жили украинцы, поляки, румыны, немцы, евреи, русины… Характерно, что именно на Буковине габсбургская администрация ближе всего подошла к созданию эффективной модели многонационального общества, обеспечив всем основным национальностям пропорциональное представительство в местных выборных учреждениях.

Другим примером такой модели стал “моравский компромисс” 1905 года: область поделили на районы, официальным языком в каждом из которых становился язык большинства, чешский или немецкий. Каждый взрослый обитатель Моравии регистрировался по месту жительства в соответствии с национальной принадлежностью. Таким образом, национальность, по выражению А. Дж. П. Тейлора, “низводилась <…> до уровня некой личной характеристики – такой же, как, например, цвет волос”, что должно было способствовать снижению межнациональной напряженности. Однако, как отмечает другой видный исследователь, Роберт Канн, “хотя персональный подход к решению национального вопроса и был более тонким, чем национально-территориальная автономия, в долгосрочной перспективе он не мог стать способом достижения справедливости в отношениях между народами. Он имел слишком мало общего с национально-государственным самоопределением, о котором мечтали националисты”.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ТЕОДОР ГЕРЦЛЬ, сионист

Теодор Герцль родился в 1860 году в Пеште в богатой, не слишком религиозной еврейской немецкоязычной семье. Вскоре отец Герцля потерял свое состояние. После переезда обедневшей семьи в Вену в 1878 году Теодор поступил на юридический факультет университета. Недолго поработав в судах Вены и Зальцбурга, занялся журналистской и литературной деятельностью. Написал несколько пьес и рассказов, получил известность как автор газетных фельетонов. Активно продвигал идею ассимиляции австро-венгерского еврейства путем соглашения с Ватиканом: политическое и социальное равенство в обмен на обращение в христианство. Брак Герцля с дочерью богатого еврея-промышленника Юлией Нашауэр оказался несчастливым – из-за социального неравенства, несовпадения политических взглядов, но еще и потому, что Юлия страдала психическим расстройством. В 1891–1895 годах Герцль работал корреспондентом газеты Neue Freie Presse в Париже. В этот период он сформулировал идею образования еврейского государства. Сионизм (термин введен в обращение ранним идеологом еврейского движения, тоже австро-венгерским подданным, Натаном Бирнбаумом) в опубликованной в 1896 году в Вене книге “Еврейское государство” Герцль определил как национальное движение, созданное с целью возрождения еврейского народа на его исторической родине. В 1897-м на Всемирном сионистском конгрессе в Базеле, проведенном на средства жены Герцля, он был избран президентом Всемирной сионистской организации. В 1899 году создал Еврейское колонизационное общество с целью покупки земель в Палестине. В опубликованном в 1900-м утопическом романе “Старая новая земля” нарисовал картину идеального еврейского государства. В 1904 году Герцль скончался в городе Эдлах от болезни сердца, вызванной переутомлением. Жена пережила его на три года. Старшая дочь Герцля Паулина в 1930 году совершила самоубийство (по другой версии – умерла от передозировки наркотиков), в день похорон на ее могиле застрелился сын Герцля Ханс (он не разделял идеи отца и принял христианство). Младшая дочь Герцля Маргарет умерла в концлагере Терезин в 1943-м. Ее сын Стефан, убежденный сионист, воевал в годы Второй мировой в британской армии, а в 1946 году в состоянии депрессии бросился с моста в Вашингтоне. Останки Теодора Герцля и его родителей в 1946 году перезахоронены в Иерусалиме.

Особое положение в обеих частях габсбургской монархии занимали евреи. При Иосифе II евреям (прежде всего крещеным) предоставили основные гражданские права. После 1867 года евреи были окончательно уравнены с остальными подданными. Значительная часть этого меньшинства успешно ассимилировалась: многие уже считали себя не евреями, а немцами или венграми. Стремясь стать полноправными подданными монархии, евреи, как правило, “примыкали” к одной из двух наций, располагавших наибольшим политическим влиянием. Однако и здесь возникали противоречия. Как отмечает франко-венгерский историк Франсуа Фейтё, “принятие немецкого языка и культуры было, возможно, само собой разумеющимся в Австрии или Германии, но в Чехии, Венгрии и Галиции оно принимало иной смысл. Евреи, решившиеся на такой шаг, представлялись естественными союзниками немцев против чехов, венгров, поляков. Так же обстояло дело с евреями, которые перенимали венгерскую культуру в Словакии, Трансильвании, Хорватии или Далмации: они делали это как бы против румынского, хорватского и т. п. большинства”.

Евреи в Вене. Фото. 1915 год

Для многих венгров и австро-немцев ассимилировавшиеся евреи не стали “своими”, многовековые предрассудки так просто не исчезают. Даже многочисленные венские или будапештские евреи – ремесленники, учителя, врачи, адвокаты, актеры, журналисты, – чувствовавшие себя естественно в немецкоязычной или мадьярской среде, находились между двух огней. Параллельно с ассимилированным, в основном буржуазно-интеллигентским еврейством крупных городов монархии, существовал и другой еврейский мир. Это были небогатые местечки Галиции, Буковины и Закарпатья, среда еврейских сельских и городских жителей со своеобразной культурой, глубокой религиозностью и уникальным, ныне почти исчезнувшим языком восточноевропейских евреев – идишем. Образ жизни пражанина Франца Кафки сильно отличался от образа жизни выходцев из еврейских местечек Галиции и Трансильвании (в их числе будущие нобелевские лауреаты Исаак Башевис-Зингер и Эли Визель).

Консерватизм и патриархальность социальной структуры, прежде всего в Венгрии (влиятельная аристократия, многочисленная небогатая мелкая шляхта, слабость национальной буржуазии), привели к тому, что многие торговые и финансовые операции, как и часть промышленности, оказались под контролем “инородцев” – армян, греков и особенно евреев. “Евреи были главным космополитическим элементом, объединявшим всю Центральную Европу, – справедливо заметил чешский писатель Милан Кундера в эссе ‘Похищенный Запад, или Трагедия Центральной Европы’, — были ее интеллектуальным цементом, концентратом ее духа, созидателями ее духовного единства”. Предприимчивость и трудолюбие евреев вызывали зависть и ненависть, которая накладывалась на традиционно негативное отношение к ним как иноверцам, особенно в тех районах, где сохранялось сильное влияние католической церкви. В каждой из двух частей монархии в конце XIX века были свои антисемитские процессы, напоминавшие дело Дрейфуса во Франции или дело Бейлиса в царской России. В 1899 году некоего Леопольда Хильснера, 23-летнего умственно отсталого бродягу из бедной еврейской семьи, обвинили в ритуальном убийстве чешской девушки Анежки Грузовой. Доказательная база обвинения была малоубедительной, но Хильснера приговорили к смертной казни (император заменил ее пожизненным заключением). В защиту подсудимого высказался профессор Томаш Масарик, будущий первый президент Чехословакии. Этот поступок стоил Масарику популярности у студентов, а пражские газеты дружно насмехались над профессором-“жидолюбом”. В те же годы в Венгрии перед судом предстал молодой еврей из городка Тисаэслар, которого подозревали в ритуальном убийстве юной венгерской служанки.

К чести императора Франца Иосифа, он, в отличие от многих своих предков, отрицательно относился к антисемитизму. Ценя в евреях лояльность трону (ведь, несмотря ни на что, в Австро-Венгрии им жилось куда уютнее, чем в царской России или кайзеровской Германии), император неоднократно выражал им свое расположение и, в частности, открыл евреям доступ к любым должностям в армии и государственном аппарате. Однако в эпоху, когда довелось править этому Габсбургу, одной терпимости для разрешения национальных проблем уже не хватало.

Судьбы монархии

Неверно представлять себе Австро-Венгрию как государство, из-за межнациональных противоречий вечно балансировавшее на грани гражданской войны. Да, не раз эти противоречия приводили к острым ситуациям. В Праге из-за чешско-немецких конфликтов дважды (в 1893 и 1897 годах) вводилось чрезвычайное, а один раз (в 1908 году) даже военное положение. В Лемберге (Львове) в мае 1908 года нарушения в ходе предвыборной кампании, связанные с борьбой польской, украинской и русинской (так называемой москвофильской) общин за места в рейхсрате, привели к акту политического террора: украинский студент Мирослав Сычинский застрелил императорского наместника графа Анджея Потоцкого [33]33
  Сычинского приговорили к смертной казни, которую император под давлением общественного мнения заменил 20-летним заключением. В 1911 году украинские националисты организовали побег Сычинского, который смог добраться до США. Участвовал в деятельности левых организаций украинской эмиграции, позднее перешел на просоветские позиции. В 1968-м, через 60 лет после убийства Потоцкого (о котором никогда не сожалел), Сычинский посетил Львов. Умер в США в 1979-м в возрасте 91 года.


[Закрыть]. Последовали столкновения поляков и украинцев. Можно привести и другие подобные примеры, но по сравнению с европейскими соседями пестрая Австро-Венгрия со всеми своими межнациональными неурядицами выглядела спокойной страной. Здесь не было ни кровопролитных социальных конфликтов вроде Парижской коммуны 1871-го или русской революции 1905-го, ни политического террора, схожего по интенсивности с народовольческим или эсеровским, ни переворотов вроде тех, что сотрясали Балканы, Испанию и Португалию. Даже казнили в дунайской монархии на рубеже XIX и XX веков заметно реже, чем в Британии, Франции или России.

До 1914 года, когда мировая война резко обострила все имевшиеся в Австро-Венгрии противоречия, габсбургская государственная традиция и созданная в ее рамках модель политического и национально-культурного равновесия – об этом позволяют ясно судить документы эпохи – представлялась большинству подданных императора пусть не идеальной, но вполне удовлетворительной. Не кто иной, как Томаш Масарик, пражский профессор и депутат рейхсрата, будущий могильщик монархии и первый президент Чехословакии, в 1905 году писал: “Чешская политика не может быть успешной, если ее движущей силой не будет подлинная сильная заинтересованность и забота о дальнейшей судьбе Австрии – причем речь идет не о бессознательной пассивной лояльности, а о культурных и политических усилиях, соответствующих потребностям нашего народа работать во имя совершенствования всей Австрии и ее политического устройства”. А Стефан Цвейг, вспоминая о годах юности, пришедшихся на эпоху Франца Иосифа, называл мир, исчезнувший в пламени Первой мировой, миром надежности: “Все в нашей почти тысячелетней австрийской монархии, казалось, было рассчитано на вечность, и государство – вечный гарант этого постоянства. Права, которые оно обеспечивало своим гражданам, были закреплены парламентом, каждая обязанность строго регламентирована <…> Все в этой обширной империи прочно и незыблемо стояло на своих местах, а надо всем – старый кайзер. И все знали (или надеялись): если ему суждено умереть, то придет другой, и ничего не изменится в благоустроенном порядке”.

Насколько обоснованной была такая уверенность? Казалось бы, крах Австро-Венгрии позволяет нам, самим пережившим крушение другой империи, лишь покачать головой над наивностью последнего поколения габсбургских подданных. Тем не менее слишком много находится свидетельств того, что до рокового лета 1914 года Австро-Венгрия не производила впечатление смертельно больного государства. Единство империи поддерживалось не только силой штыков императорской и королевской армии, не только отлаженной работой бюрократического аппарата, не только силой привычки и почтением к старому монарху, но и осознанием того, что Австро-Венгрия пусть не столь бурно, как бисмарковская Германия или викторианская Британия, но однозначно прогрессировала, в том числе и в политическом отношении.

Ко второму десятилетию ХХ века у народов Австро-Венгрии, в первую очередь ее западной части, накопился опыт парламентаризма и взаимодействия избранных представителей с главой государства и правительством. После введения в 1907 году в Цислейтании всеобщего избирательного права возможность участвовать в политике получили новые слои населения. 77-летний Франц Иосиф проявил неожиданную смелость, допустив в парламент социалистов, на которых он постепенно научился смотреть как на противовес куда более опасным врагам империи – националистам, в том числе австро-немецким, мечтавшим о “воссоединении” населенных немцами габсбургских земель с Германской империей. Социалисты отвечали монарху взаимностью: настаивая на социальных реформах и поддержке неимущих, они в то же время смогли сотрудничать с монархией и даже воспринимать ее как естественную (и вдобавок близкую им своим интернационализмом!) форму организации центральноевропейского пространства.

Но расчеты старого императора не оправдались. Социалисты в рейхсрате появились, однако националистов с парламентских скамей не вытеснили. Многие левые, на последовательный интернационализм и лояльность которых рассчитывали при дворе, оказались заражены националистическими настроениями столь же сильно, сколь их политические противники из либерального лагеря. Демократизация избирательной системы в Цислейтании не выполнила задачу, поставленную Францем Иосифом. Вдобавок оскудел кадровый резерв монархии: на смену искусным, хитрым, харизматичным государственным деятелям, таким, как Эдуард Тааффе (друг детства императора), Эрнст фон Кёрбер и Макс Владимир фон Бек, занимавшим пост главы правительства западной части монархии на рубеже веков, пришли суховатые, прямолинейные бюрократы, которым решить сложные национально-политические проблемы империи было не по силам. Один из таких, как сказали бы сегодня, “технических премьеров”, Карл Штюргк, в конце 1913 года обратился к императору с просьбой распустить рейхсрат, где чешские депутаты, добиваясь расширения национально-культурной автономии, в очередной раз бойкотировали заседания. В марте 1914 года Франц Иосиф удовлетворил пожелание премьера. Через несколько месяцев началась война, и в этих условиях Вена предпочла депутатов не собирать – до самой весны 1917-го, когда на престол уже взошел молодой и неопытный Карл I.

Лайбах (Любляна). Открытка. 1900 год

К тому времени шанс на политические реформы оказался упущен: война сделала противоречия между народами неразрешимыми. Но до лета 1914 года – и это важно понять – для Австро-Венгрии оставались открытыми все пути. Мало кому сейчас придет в голову считать “неестественными” и называть “лоскутными” такие государства, как Швейцария, Испания и даже Великобритания, хотя с этнической, исторической, правовой точек зрения они подчас почти так же разнородны, как монархия Габсбургов, о которой столь часто и столь самоуверенно говорят как о неестественном пережитке прошлого. Рассуждая о проблемах народов Австро-Венгрии, разумнее удовлетвориться открытой концовкой – как это делает французский историк Виктор-Люсьен Тапье: “Нельзя убедительно доказать ни то, что крах габсбургской системы был неизбежен и стал следствием внутренней дезинтеграции; ни то, что ее выживание обеспечили бы центростремительные силы, не испытай монархия удара извне. Речь идет о том же вопросе, который часто задается о Римской империи: стал ли Рим жертвой внутреннего истощения или был убит?”