Текст книги "До и после современности"

Человек-охотник

Специализированные рыболовы и охотники использовали высокоэффективные промысловые технологии, позволявшие добывать максимальное количество дичи и рыбы за раз. У первых это были разнообразные запорные устройства и достигающие нескольких сотен метров в длину ставные сети, у вторых – также сети и стационарные заградительные устройства на путях сезонных миграций копытных. Последние использовались с неолитических (если не с верхнепалеолитических) времен в различных регионах мира: из камня или дерева возводились тянувшиеся на несколько километров (до 20 и более) сходящиеся стены или изгороди, куда заходили сами, заманивались или загонялись животные (газели, северные олени, лоси, косули, антилопы, мелкая дичь), которые затем попадали в петли, ямы и/или забивались копьями и стрелами[153]153
  Заря человечества. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 1998. С. 100; Боси Р. Лапландцы. Охотники за северными оленями. М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. С. 87; Придо Т. Кроманьонский человек. М.: Мир, 1979. С. 68; Эпоха бронзы лесной полосы СССР. С. 308; Файнберг Л.А. Охотники Американского Севера (индейцы и эскимосы). С. 76, 88; Крживицкий Л. Хозяйственный и общественный строй первобытных народов. С. 79–80; Головнев А.В. Историческая типология хозяйства народов Северо-Западной Сибири. С. 47, 69–70.


[Закрыть]. Также известным с мезолита и чрезвычайно распространенным был уже упоминавшийся способ «поколки» или «поколюги», когда стада мигрирующих оленей, сайгаков и других копытных, достигавшие численности несколько тысяч голов, переправлялись через реки в течение нескольких дней и в это время их били с лодок ножами, копьями, дубинками и т. п., добывая десятками и сотнями[154]154
  Мезолит СССР. М.: Наука, 1989. С. 198; Эпоха бронзы лесной полосы СССР. С. 307; Файнберг Л.А. Охотники Американского Севера (индейцы и эскимосы). С. 18, 88; Панов Е.Н. Человек стреляющий. Как мы научились этому. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2019. С. 79, 279–280.


[Закрыть]. Эти и некоторые другие способы охоты, вероятно, можно назвать хищническими, но они типичны и традиционны. Если вспомнить огромные скопления костей на верхнепалеолитических памятниках (костные останки более 100 мамонтов в Павлове, свыше 800 мамонтов в Пржедмосте, 1000 зубров в Амвросиевке, от 50 000 до 100 000 диких лошадей в Солютре и др.), то следует согласиться с мнением, что практиковавшие облавную и загонную охоту (нередко на целые стада мамонтов, зубров, лошадей, ослов) верхнепалеолитические кроманьонцы уничтожали больше животных (в том числе самок и молодняка), чем могли использовать в пищу или для хозяйственных нужд, так что хищническая эксплуатация природных ресурсов изначально была чертой поведения Homo sapiens sapiens[155]155
  История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М.: Наука, 1986. С. 192; Палеолит СССР. М.: Наука, 1984. С. 352–353; Мезолит СССР. С. 308; Козловская М.В. Система питания верхнепалеолитических обществ: биологическая и социальная адаптация. С. 411; Придо Т. Кроманьонский человек. С. 68; Боси Р. Лапландцы. Охотники за северными оленями. С. 18, 87; Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. С. 248.


[Закрыть].

Комментируя книгу «Man the Hunter» – изданные в 1968 г. материалы прошедшего двумя годами ранее симпозиума, организованного Р.Б. Ли и И. ДеВором – Й. Радкау пишет: «Если допустить, что история оставляет в человечестве долговременный отпечаток и что богатая яркими эмоциями охота оставляет более яркий след, чем собирательство, то человек (точнее – мужчина) должен по природе своей быть прежде всего охотником», а «охотники по сути своей настроены добывать столько, сколько могут добыть»; «у человека-охотника нет природного инстинкта, который призывал бы его к ограничению использования природных ресурсов»[156]156
  Радкау Й. Природа и власть. Всемирная история окружающей среды. С. 75, 77.


[Закрыть]. Иными словами, частичное или полное истребление популяций, уничтожение видов в результате перепромысла исторически являлось нередким и закономерным результатом деятельности «человека-охотника». Примеров тому масса – от выбивания мамонта на рубеже плейстоцена и голоцена до истребления бизона в США в XIX веке. В последних за 60–70 лет численность бизонов уменьшилась с 60–70 млн голов до нескольких сотен особей; участвовали в этом как белые, так и индейцы, при этом мясо (часто только горб или язык) и шкура убитого животного использовались в одном случае из трех – большая часть убитой дичи просто оставалась гнить. Конечно, у верхнепалеолитических охотников ружей не было, но мамонтов они истребляли тоже весьма активно и так же, видимо, большая часть многотонной туши никак не использовалась. Man the Hunter охотится не только в силу необходимости, но и ради удовольствия, он добывает не только (не столько) для чего-то, но и потому что – потому что может[157]157
  Там же. С. 79.


[Закрыть]. И если его возможности совпадают с желаниями, флоре и фауне грозят тяжелые потери, чему, опять-таки, много примеров.

По мнению П.С. Мартина, Дж. Даймонда и ряда других исследователей, позднечетвертичное вымирание мегафауны стало прямым следствием деятельности человека разумного. Как только люди впервые вступали на тот или иной континент или остров, там стремительно начинали исчезать крупные животные, ранее незнакомые с человеком, в силу чего непуганую дичь можно было добывать легко и массово. Если в Африке и Евразии большинству видов удалось дожить до современности, то причиной было то, что последние два миллиона лет они эволюционировали в соседстве с родом Homo, а последние двести тысяч лет – с видом Homo Sapiens, и успели выработать страх перед человеком. Австралийские гигантские кенгуру, дипротодоны, сумчатые львы, гениорнисы, мегалании, квинканы, воманби и еще несколько десятков видов млекопитающих, птиц и пресмыкающихся такого опыта не имели, а потому исчезли в течение нескольких тысяч лет после того, как в Австралии появились люди (более 40 тыс. лет назад; вероятно, вымирание произошло не только из-за хищнической добычи, но и из-за антропогенного воздействия на ландшафт – выжигания растительности)[158]158
  Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь: История человеческих сообществ. С. 49–52; Дробышевский С.В. Достающее звено. Книга вторая: Люди. – С. 440–441.


[Закрыть]. Аналогично исчезли гигантские сумчатые после появления человека в Тасмании[159]159
  Кабо В.Р. Тасманийцы и тасманийская проблема. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1975. С. 28.


[Закрыть]. В Америке население культуры кловис расселилось по обоим континентам за одну тысячу лет (XII тыс. до н. э.; первичное заселение Аляски произошло раньше, но она тогда была изолирована ледниковым щитом от остальной территории континента), и уже к XI тыс. до н. э. здесь исчезли мамонты, мастодонты, слоны, верблюды, лошади, сайгаки, гигантские ленивцы, гигантские броненосцы, гигантские бобры и другие крупные животные. Северная Америка утратила 75 %, Южная Америка – 80 % видов крупных млекопитающих (их совокупная численность только в Северной Америке до появления человека составляла от 100 млн до 300 млн особей), что произошло, по некоторым оценкам, всего за 600 лет[160]160
  Радкау Й. Природа и власть. Всемирная история окружающей среды. С. 75; Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь: История человеческих сообществ. С. 53–57; Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 436, 440; История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. С. 132; Моррис И. Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем. М.: Карьера Пресс, 2016. С. 95.


[Закрыть]. Двигаясь от Канады к Патагонии, кловисские охотники встречали на пути крупных млекопитающих, не сталкивавшихся до этого с человеком и потому превращавшихся в легкую добычу; словами Дж. Даймонда, «итогом встречи стала молниеносная война, блицкриг, в результате которой животные были истреблены, – возможно, в каждом отдельном месте это произошло не более чем за десять лет»[161]161
  Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 437.


[Закрыть].

Такие блицкриги случались и много позже. На Мадагаскаре, который во II–V вв. заселили индонезийцы, спустя несколько столетий были полностью выбиты три вида карликовых гиппопотамов, гигантские лемуры-ленивцы, весившие до 200 кг, и нелетающие птицы эпиорнисы, некоторые виды которых достигали трех метров в высоту и 450–640 кг веса[162]162
  Дробышевский С.В. Достающее звено. Книга первая: Обезьяны и все-все-все. М.: Издательство ACT, 2017. С. 406–407.


[Закрыть]. Маори начали заселять Новую Зеландию в середине XIII века; когда в начале XIX века к ним присоединились британские колонисты, на Северном и Южном островах уже не было ни крупных, ни мелких животных-эндемиков, кроме летучих мышей, а популяция морских котиков сильно сократилась. До прибытия европейцев (Новая Зеландия была открыта А. Тасманом в 1642 г.) исчезли 28 видов птиц – летающих, как лебедь, пеликан, гигантские ворон и орел, и нелетающих, как большая утка, гигантские лысуха и гусь, а также птица моа. Точнее, последних насчитывалось до полинезийской колонизации 9 видов: это были бескрылые травоядные птицы, самые крупные из которых (Большой моа – Dinornis novaezealandiae) достигали трех с половиной метров в высоту и двух с половиной центнеров веса. Не знавшие до того человека гигантские бескрылые птицы стали легкой добычей: маори массово истребляли их, запекая туши в земляных печах и выбрасывая ненужные части; на археологически изученных стоянках охотников обнаружено до 500 тыс. скелетов моа. Охотясь на птиц и собирая их яйца, маори полностью уничтожили все виды моа к началу XVI века – за три с половиной столетия, и только после этого стали уделять основное внимание подсечно-огневому земледелию: производить продовольствие стало необходимым потому, что присваивать было уже нечего[163]163
  Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь: История человеческих сообществ. С. 135; Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 410–413.


[Закрыть].

Безудержный энтузиазм, с которым охотники/рыболовы/собиратели, равно как и земледельцы/скотоводы, занимались присвоением даров природы, мог сыграть с ними дурную шутку. Хотя Новая Зеландия и представляет собой географически изолированную территорию (1450 км от Новой Каледонии, 1700 км от Австралии, 1900 км от Фиджи), ее два больших и около семисот маленьких островов имеют общую площадь 268 680 кв. км, так что, исчерпав находившийся под рукой пищевой ресурс, можно было обратиться к эксплуатации других. А вот на острове Пасхи, отдаленном от ближайшего острова Питкэрн на 2075 км, а от ближайшей большой земли – побережья Чили – на 3514 км, с этим возникли проблемы, так как его площадь равна всего 163,6 кв. км. Полинезийцы заселили его в IX веке, при этом привезли с собой домашнее животное – курицу (вместе с первопоселенцами на остров попала также крыса), однако основательно занялись птицеводством и мотыжным земледелием только после того, как доступные для присвоения природные ресурсы были исчерпаны. Времени это заняло немного – когда европейский первооткрыватель Я. Роггевен в 1722 г. высадился на остров, на нем не было никаких диких животных, кроме насекомых и крыс, и ни одного дерева, кроме нескольких высотой не более 3 м. Позднейшие исследования показали, что до заселения человеком на острове Пасхи росли деревья 22 видов, в том числе пальмы со стволами толщиной более 2 м; их съедобные плоды и добываемый из ствола сладкий сок (древесина использовалась также как топливо и строительный материал) стали причиной того, что к XVII веку все леса на острове были полностью вырублены. Вместе с лесами исчезли дикорастущие плоды и 6 видов наземных птиц; из 25 видов гнездившихся на острове морских птиц (альбатросы, олуши, фрегаты, глупыши, буревестники, качурки, крачки, фаэтоны) 15 исчезли полностью, а маленькие популяции 9 видов сохранились только на небольших прилегающих островках. Отсутствие древесины для строительства пригодных к дальнему выходу в море каноэ привело к тому, что исчезла возможность добычи тунца и дельфина-белобочки, до XVI века составлявших значительную долю рациона островитян. Из последнего исчезли также тюлени и морские черепахи; прибрежные виды рыбы и даже моллюски и ракообразные были почти полностью выловлены. Почвы деградировали, урожаи батата, ямса и таро уменьшились, а из источников животного белка рапануйцам (коренному населению острова Пасхи) остались курятина, крысятина и человечина – распространился каннибализм. В результате всего этого численность островитян к моменту появления европейцев с 10–15 тыс. чел. сократилась до 2–3 тыс. чел., описывавшихся как невысокие, истощенные, робкие и несчастные[164]164
  Даймонд Дж. Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают. М.: АСТ, 2008. С. 94–134; Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь: История человеческих сообществ. С. 135.


[Закрыть].

Питание и здоровье: фуражеры vs земледельцы

Впрочем, такие эксцессы все же не являлись повсеместными и неизбежными и могли случаться по большей части с примитивными земледельцами и высшими (специализированными) охотниками, собирателями и рыболовами, которые, оставаясь в рамках присваивающего хозяйства, вели практически оседлый образ жизни, знали имущественное и социальное неравенство и пребывали в порой далеко зашедших процессах классообразования и политогенеза[165]165
  Эпоха бронзы лесной полосы СССР. С. 312; Моррис И. Собиратели, земледельцы и ископаемое топливо. Как изменяются человеческие ценности. С. 85; Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. С. 273.


[Закрыть]. На гораздо более широких территориях в продолжение гораздо большего времени жили группы неспециализированных фуражеров, чей образ жизни характеризовался высокой мобильностью, соответствующей портативностью материальной культуры, социальным эгалитаризмом и почти полным отсутствием институтов власти и собственности. Эти до-, а с неолита – внеземледельческие коллективы в полном смысле слова представляли собой «общество первоначального изобилия», так как их уровень потребления и состояние здоровья были как минимум не хуже, чем у земледельцев (и, разумеется, позднейших индустриальных рабочих).

В свое время считалось, что первобытные (да и позднейшие) охотники и собиратели постоянно балансировали на грани голода и вымирания, и только переход к производящему хозяйству позволил человеку надежно обеспечить свое выживание и даже приобрести некоторый достаток. Картина рисовалась примерно такой: палеолитический Homo sapiens sapiens «только извлекал для себя дары природы с помощью произведенных им орудий, но не воспроизводил ее плоды снова. Его способы добывания пищи – собирательство дикорастущих растений, охота и рыболовство, – конечно, были трудом; мало того, для поддержания своего существования человеку и тогда уже нужно было не только производство, но и воспроизводство орудий труда; но сами добываемые им продукты природы он воспроизводить не умел. Поэтому жизнь человеческих коллективов… в огромной степени зависела от внешних природных, даже климатических условий, от обилия или скудости добычи, от случайной удачи; удача же сменялась периодами голода, смертность была очень высока, особенно среди детей и пожилых». Конец этому безотрадному существованию положила неолитическая революция, открывшая перед людьми новые перспективы: «Положение изменилось, когда 10–12 тыс. лет назад в экологически благоприятных регионах некоторые из человеческих общин научились сеять хлеб, обеспечивавший их пищей круглый год, и разводить скот, что позволяло им регулярно питаться мясом, а также молоком и сыром (творогом)… Вскоре после этого люди смогли сменить пещерное жилье, шалаши из веток и землянки на постоянные дома из глины или обмазанного глиной камня, а затем и из сырцового кирпича. Жизнь общин стала более обеспеченной, смертность несколько снизилась, рост населения от поколения к поколению понемногу становился заметным»[166]166
  История древнего мира. Ранняя древность. М.: Наука, 1989. С. 31–32.


[Закрыть].

Однако наблюдения этнографов и исследования антропологов внесли в эти представления существенные коррективы. Как говорил в одной из своих лекций, прочитанных в 1986 г., К. Леви-Стросс, «сегодня нам известно, что “примитивные” народы, которые не разводят скот и не возделывают землю (последнее – разве что в зачаточной стадии), могут не знать гончарного ремесла и ткачества, живут главным образом охотой, рыболовством и собирательством в дикой природе, – не охвачены страхом голодной смерти и тревогой о том, как выжить во враждебной среде»[167]167
  Леви-Стросс К. Узнавать других. Антропология и проблемы современности. С. 51.


[Закрыть]. В случаях климатических катаклизмов типа продолжительных засух фуражеры действительно голодали, но это вовсе не являлось нормой; обычно им вполне хватало пищи и они не страдали от недоедания. По свидетельствам европейцев, австралийские аборигены и семанги Малакки питались не просто хорошо, а обильно; андамандцы в среднем потребляли 3–4 фунта пищи в день, а в праздники – до 10 фунтов[168]168
  Крживицкий Л. Хозяйственный и общественный строй первобытных народов. С. 26–27.


[Закрыть]. Но дело даже не в количестве, а в качестве питания: рацион охотников и собирателей чрезвычайно разнообразен и включает в себя, как правило, до сотни и более видов пищи растительного и животного происхождения. (Кстати, наши ближайшие родственники шимпанзе употребляют в пищу до двухсот видов растений, а также едят термитов, муравьев, мед, птичьи яйца, черепах, птиц и мелких млекопитающих типа галаго, красных колобусов, мартышек и еще несколько видов приматов[169]169
  Эттенборо Д. Жизнь на Земле. М.: Мир, 1984. С. 158.


[Закрыть]). Даже в неблагоприятных экологических условиях пустыни Калахари бушмены области Добе использовали в пищу 85 видов растений, бушмены къхонг – 57 видов кореньев, стеблей, листьев, фруктов, ягод, орехов, семян, бушмены гви – 70 видов растений, 30 видов животных, а также несколько видов пресмыкающихся и насекомых[170]170
  Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. С. 150.


[Закрыть]; в более благоприятных условиях джунглей Восточного Эквадора индейцы ваорани использовали в пищу 32 вида млекопитающих из 72, обитающих в регионе, 115 видов птиц из 341 и 9 видов рептилий из 11[171]171
  Панов Е.Н. Человек стреляющий. Как мы научились этому. С. 79.


[Закрыть].

Широта пищевого ассортимента отличала охотников и собирателей с времен палеолита: археологические исследования показывают, что население африканской Великой Рифтовой долины 23 тыс. лет назад потребляло 20 видов крупных и мелких млекопитающих, птиц 16 семейств и 140 видов фруктов, орехов, семян и бобовых[172]172
  Скотт Дж. Против зерна: глубинная история древнейших государств. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2020. С. 61.


[Закрыть]. Рацион фуражера содержит умеренную долю углеводов и жиров, но значительную долю белков, особенно животного происхождения, богат волокнами, минеральными солями и витаминами. Такая «палеолитическая диета» препятствует возникновению заболеваний типа ожирения, диабета, атеросклероза, гипертонии и их последствий вроде ишемии, стенокардии, инфаркта, инсульта[173]173
  Даймонд Дж. Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке. С. 387; Харари Ю.Н. Sapiens. Краткая история человечества. М.: Синдбад, 2016. С. 66; Леви-Стросс К. Узнавать других. Антропология и проблемы современности. С. 27.


[Закрыть]. Кроме того, широкий ассортимент источников пищи у фуражеров до известной степени выступает гарантией от голода, переживаемого земледельцами в случае неурожая одной или нескольких из ограниченного количества возделываемых культур: «трудно представить, что бушмены, использующие в пищу восемьдесят пять видов съедобных растений, будут умирать от голода, как умерли миллион ирландских фермеров и членов их семей в 1840-е годы»[174]174
  Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 176.


[Закрыть].

Таким образом, представляется, что «примитивные» охотничье-собирательские группы питались и больше и лучше, чем домашинные земледельцы. Земледелие стимулировало демографический рост и увеличивало плотность населения (с 9500 г. до н. э. до 1500 г. н. э. население мира выросло в 90 раз – примерно с 5 млн до 450 млн чел.[175]175
  Моррис И. Собиратели, земледельцы и ископаемое топливо. Как изменяются человеческие ценности. С. 102.


[Закрыть]), причем в аграрном обществе с его мальтузианскими законами демографический рост обгонял увеличение производства продовольствия, поэтому на долю крестьянина доставалось меньше, чем на долю фуражера. Рацион традиционного земледельца на две трети, а то и на три четверти, состоит из одного или нескольких продуктов растениеводства (пшеница, рис, кукуруза, картофель и т. п.), богатых углеводами, чем обеспечивается высокая калорийность, но снижается пищевая ценность ввиду выраженного дефицита белков (особенно животных), витаминов, микроэлементов и других необходимых организму веществ. По современным нормам, оптимальное соотношение белков, жиров и углеводов в сбалансированном рационе составляет 1:1:4, при этом 55 % суточного энергопотребления должно приходиться на углеводы, 33 % – на жиры, 12 % – на белки. Однако русский крестьянин XVIII века только за счет потребления ржаного хлеба покрывал до 75 % энергозатрат, а если учесть крупяные каши, толокно, кисель, квас, пиво и прочее, то эту цифру можно увеличить примерно до 85 %, и почти все это будут углеводы[176]176
  Шипилов А.В. Труд и быт российского крестьянства первой половины XVIII века. Воронеж: ВГПУ, 2016. С. 553.


[Закрыть]. У других исторически и этнографически изученных земледельцев пища на 80–90 %, а иногда почти целиком, состояла из растительных продуктов. В сельских местностях Таиланда 87 % калорий давал рис; коренное население Папуа-Новой Гвинеи, ведя традиционный образ жизни, обеспечивало 90 % калорий рациона за счет батата, таро и ямса; в некоторых районах Китая на долю растительной пищи приходилось более 99 % калорий. Соответственно, доля углеводов была намного выше нормы. У индейцев майя она составляла 70 %, у земледельцев Замбии – свыше 75 %, у жителей Заира – 85 % и т. д. В то же время доля белков, особенно животных, была гораздо ниже нормы. Если у бушменов потребление последних равнялось 93 г, в т. ч. 35 г животных, то у австралийских аборигенов – 190 г, в т. ч. 176 г животных, а у эскимосов – 200–400 г почти исключительно животных (кроме того, еще 150–185 г жиров и только 10–60 г углеводов; понятно, что подобная белково-жировая диета тоже отклоняется от нормы). По сравнению с ними у индейцев бассейна Амазонки количество общих белков в дневном рационе составляло 15 г, у папуасов – 8,5 г, у жителей Явы в районах культивации маниоки – 16 г, в районах культивации риса – 6 г. Животных белков в рационе аборигенов Тайваня – 8 г, у традиционных земледельцев Индии – от 2 до 5 г, у жителей ямсовых областей Нигерии – 2 г. Белковая недостаточность ведет к тяжелой дистрофии («квашиоркор»), которой часто страдают дети традиционных земледельцев, и безбелковым отекам у взрослых, к чему добавляются последствия гиповитаминозов и дефицита микроэлементов[177]177
  Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 176; Козинцев А.Г. Переход к земледелию и экология человека // Ранние земледельцы. Л., 1980. С. 25–31.


[Закрыть].

В целом можно считать установленным, что по мере перехода от охоты и собирательства к земледелию и повышения доли растительной пищи, а в последней – продукции земледелия и особенно сельскохозяйственных монокультур, у соответствующих групп снижается основной обмен, уменьшается содержание холестерина в крови, меняется азотный баланс, учащаются дефекты зрения и слуха, уменьшаются показатели роста тела[178]178
  Козинцев А.Г. Переход к земледелию и экология человека. С. 8, 27, 30.


[Закрыть]. Следствием перехода к земледелию стала грацилизация населения: если палеолитические охотники и собиратели территорий современных Турции и Греции имели средний рост 175 см мужчины и 165 см женщины, то неолитические/энеолитические земледельцы тех же регионов – 157,5 см мужчины и 152,5 см женщины; как отмечает Дж. Даймонд, «к классическому периоду рост людей снова стал увеличиваться, очень медленно, но современные греки и турки все еще не достигли роста своих здоровых предков, охотников и собирателей»[179]179
  История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. С. 267; Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 246; Моррис И. Собиратели, земледельцы и ископаемое топливо. Как изменяются человеческие ценности. С. 114–115.


[Закрыть]. «Средний рост – показатель качества питания, а также заболеваемости среди детей – в каменном веке был выше, чем в 1800 году», – подтверждает Г. Кларк; так же обстояло дело и в позднейшие времена: «Некоторые охотники и собиратели были значительно выше китайцев, индийцев, японцев и многих европейцев в XIX веке. Медианный рост для сообществ собирателей составлял 165 см, что лишь немногим меньше, чем в Европе в 1800 году, и существенно больше, чем в Азии около 1800 года»[180]180
  Кларк Г. Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира. С. 15, 94.


[Закрыть]. На Лигурийском побережье почти три четверти набиравшихся в 1792–1799 гг. рекрутов имели рост 150 см; в Российской империи в начале XX века средний рост новобранцев равнялся 163–165 см. В советской нормативной документации по пошиву одежды, относящейся к середине 1960-х гг., приводились такие цифры: I-й мужской рост – 152 см, II-й – 158 см, III-й – 164 см, IV-й – 170 см, V-й – 176 см; I-й женский рост – 140 см, II-й – 146 см, III-й – 152 см, IV-й – 158 см, V-й – 164 см; средние значения получаются 164 см для мужчин и 152 см для женщин[181]181
  Хобсбаум Э. Век революции. Европа 1789–1848. Ростов н/Д: «Феникс», 1999. С. 17; Шипилов А.В. Труд и быт российского крестьянства первой половины XVIII века. С. 552.


[Закрыть].

По крайней мере в некоторых отношениях фуражеры действительно выглядят более здоровыми, чем земледельцы, которым свойственны специфически земледельческие болезни – в первую очередь кариес, также цинга, рахит, гиперстоз, гипоплазия зубной эмали, железодефицитная анемия и др. При размоле зерна с помощью зернотерки у занимавшихся этим по несколько часов в день женщин деформировались колени и пальцы ног; если использовались недостаточно твердые породы камня, то в муку попадала каменная пыль, действовавшая как абразив, отчего сильно стачивались зубы. Палеопатологические исследования населения долин рек Иллинойс и Огайо, перешедшего к интенсивной культивации кукурузы на рубеже X–XI вв. н. э., показали, что после – и вследствие – этого количество случаев кариеса выросло в 7 раз, стали обычными дефекты зубной эмали, абсцессы и отсутствие зубов. В 4 раза более частыми стали случаи анемии; также распространился туберкулез, половина людей страдали от сифилиса, две трети – от остеоартрита; во всех возрастах увеличилась смертность, и лишь 1 % населения жил дольше 50 лет, тогда как в «докукурузную» эпоху этот показатель равнялся 5 %[182]182
  Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 247; Козинцев А.Г. Переход к земледелию и экология человека. С. 27; Скотт Дж. Против зерна: глубинная история древнейших государств. С. 103–106, 130; История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. С. 451.


[Закрыть]. Много позже и в гораздо более развитом обществе – в Англии 1541 г., средняя вероятная продолжительность жизни была меньше 34 лет, к 1696 г. она повысилась на полгода, и только в 1830-х гг. выросла до 43 лет; та же картина наблюдалась во Франции и во всей остальной Европе[183]183
  Лахман Р. Капиталисты поневоле: Конфликт элит и экономические преобразования в Европе раннего Нового времени. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2010. С. 22.


[Закрыть]. По сравнению с этим, в доземледельческий период средняя продолжительность жизни составляла 30–40 лет, при этом основным фактором, определявшим эти скромные по нынешним меркам цифры, служила высокая детская смертность; в возрастной структуре популяции у современных фуражеров на людей старше 60 лет приходится 5–8 %[184]184
  Харари Ю.Н. Sapiens. Краткая история человечества. С. 65–66.


[Закрыть].

При переходе к земледелию увеличились оседлость, плотность населения и скученность проживания, в результате чего резко ухудшились санитарные условия. Рядом с постоянными жилищами стали накапливаться отбросы и нечистоты, в самих жилищах поселились грызуны и насекомые, а использование фекалий в качестве удобрения и заливные формы земледелия привели к распространению желудочно-кишечных и паразитарных заболеваний. Но глисты и москиты были только половиной беды; по мере развития сопутствующего земледелию животноводства в крупных постоянных поселениях распространились инфекционные зоонозы (бруцеллез, сальмонеллез, пситтакоз) и зооантропонозы – эпидемические болезни, изначально приобретенные людьми от домашнего скота и в дальнейшем эволюционировавшие, такие как корь (от овец и коз), оспа (от верблюдов), грипп (от водоплавающей птицы), туберкулез, тропическая малярия и др. По существующим подсчетам, люди, оседло проживавшие в дворах и домах вместе со скотом и грызунами, приобрели 26 общих болезней с домашней птицей, 32 – с крысами и мышами, 35 – с лошадьми, 42 – со свиньями, 46 – с овцами и козами, 50 – с крупным рогатым скотом, 65 – с собаками[185]185
  Скотт Дж. Против зерна: глубинная история древнейших государств. С. 125–126.


[Закрыть]. Долговременное проживание на одном месте в сравнительно крупных по сравнению с фуражерскими коллективах (уже в неолите и энеолите известны поселения с числом жителей 1000–5000 чел.[186]186
  Массон В.М. Раннеземледельческие общества и формирование поселений городского типа // Ранние земледельцы. Л., 1980. С. 182.


[Закрыть]; для сравнения – у этнографически изученных африканских, азиатских, австралийских, тасманийских и американских охотников-собирателей размер групп варьирует от 15 до 75 чел., чаще всего это 20–50 чел.[187]187
  Вишняцкий Л.Б. Неандертальцы: история несостоявшегося человечества. СПб.: Нестор-история, 2010. С. 198; Кабо В.Р. Тасманийцы и тасманийская проблема. С. 127.


[Закрыть]) создало условия для распространения эпидемических инфекций – тифа, чумы, холеры и др. Жившие небольшими, подвижными и часто сезонно дисперсными коллективами охотники и собиратели этих заболеваний практически не знали, и хотя фуражеры палеолита и последующих эпох тоже страдали от травм, артрозов, спондилезов, гельминтозов, малярии, дизентерии, в целом они отличались лучшим здоровьем по сравнению с сообществами, перешедшими к земледелию и скотоводству[188]188
  Козинцев А.Г. Переход к земледелию и экология человека. С. 9–10; Леви-Стросс К. Узнавать других. Антропология и проблемы современности. С. 26; Бужилова А.П. Палеопатологические аспекты адаптации человека верхнего палеолита // HOMO SUNGIRENSIS. Верхнепалеолитический человек: экологические и эволюционные аспекты исследования. М.: Научный мир, 2000. С. 405–407; Бужилова А.П. Homo sapiens: История болезни. М.: Языки славянской культуры, 2005. С. 66, 88–100; Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь: История человеческих сообществ. С. 256–261; Даймонд Дж. Третий шимпанзе: Эволюция и перспективы человеческого животного. С. 248; Даймонд Дж. Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке. С. 387–390.


[Закрыть].