Текст книги "Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС"

Глава 8. Барак H. Обама, 2009–2017. От «перезагрузки» до «Руссогейта»

The President Who Wanted To Lead From Behind

Когда 47-летний афроамериканец по имени Барак Хусейн Обама был в 2008 году избран 44-м президентом США, это само по себе явилось историческим прорывом. Но ему этого было мало: он мечтал, чтобы его правление стало одним из самых успешных и результативных в американской истории.

Сразу скажу: не сбылось. Руководителем он в конечном счете оказался вполне заурядным. Ключевые его принципы: «Не наступать в дерьмо по глупости» (Don’t do stupid shit) и «Лидировать сзади» (Lead from behind) – больше всего напоминают мне таланты грибоедовского Молчалина: «умеренность и аккуратность».

Хотя справедливости ради надо сказать, что лозунг насчет лидерства на самом деле заимствованный и в силу этого не совсем точно переведенный. Это кумир Обамы Нельсон Мандела в своей автобиографии уподоблял лидера пастуху, который «держится позади стада, позволяя самым проворным [животным] забегать вперед, чтобы остальные следовали за теми по пятам, не сознавая, что находятся все это время под управлением сзади».

Пастырь и стадо – образы классические, известные с библейских времен. Но в современном политическом контексте, на мой вкус, сравнение общества со стадом (кого? скота?) выглядит все же весьма сомнительно. Во всяком случае, для демократической страны.

Наконец, Обаме – человеку рассудочного, профессорского склада, – по-моему, всегда было важнее разобраться в проблеме и убедиться, что он хорошо ее понимает и может объяснить другим, чем реально что-то сделать на практике. Как сказали бы мои американские друзья, он из тех, кто «все понимает, но ни во что не въезжает» (understands everything but realizes nothing). Больше того, в последние и самые бесплодные для него два года пребывания у власти в качестве «хромой утки»[1]1
  «Хромая утка» (англ. Lame duck) – в американской политической системе так неформально называют президента, чьи полномочия близки к концу, а его преемник уже избран или он сам не имеет права выдвигать свою кандидатуру на новый срок. – Прим. ред.


[Закрыть] ему, на мой взгляд, даже несколько поднадоело быть президентом.

Для меня это стало еще одной наглядной иллюстрацией к вопросу о том, что такое настоящее лидерство.

Нобелевский аванс

Впрочем, поначалу Обама многих, включая и меня, увлек своей мечтой, «дерзостью надежды» – благо красиво говорить и писать он умел, а я по долгу службы все это читал и слушал. Достаточно напомнить, что ему почти сразу авансом присудили Нобелевскую премию мира: по существу, за одни только добрые намерения.

Собственно, и они были ему просто приписаны – по контрасту с предшественником. Буша-младшего даже союзники США изображали к тому времени в основном в образе техасского ковбоя, склонного сначала стрелять, а потом уже разбираться, что к чему. А Обама сумел стать воплощением надежды на перемены – и в самой Америке, и за ее пределами.

Между тем даже его Нобелевская речь по сути представляла собой апологию мира с позиции силы, пусть и на фоне разглагольствования об идеалах. Рассуждая о необходимости давать отпор злу, он в ней договорился до того, что «США должны служить образцом того, как надо вести войну».

Конечно, ему досталось тяжелое наследство. Страна воевала в Ираке и Афганистане, а у себя дома все глубже погружалась в пучину финансово-экономического кризиса. Буквально через пару месяцев после прихода к власти новый президент проводил в Белом доме совещание с руководителями 13 крупнейших коммерческих банков страны и предупредил их: «Моя администрация – это единственное, что стоит между вами и вилами», то есть волной народного гнева против толстосумов с Уолл-стрит…

За счет государственного вмешательства в экономику наихудшего тогда удалось избежать. Позже Обама попытался, опять же с помощью государственного регулирования, решить одну из самых застарелых, острых и позорных американских социальных проблем. Имеется в виду отсутствие в богатейшей стране мира всеобщего медицинского страхования, а соответственно, и гарантированного доступа к медицинской помощи.

Судьба профильной программы реформ, прозванной в его честь «Обамакэр», до сих пор остается под вопросом. Но я лично очень ему за эту программу признателен: благодаря ей все тассовцы в США наконец оформили медицинскую страховку, когда та стала обязательной по закону. До тех пор мы ее не имели.

Хвастаться нечем

Но в целом надежды, возлагавшиеся на молодого провозвестника перемен, не сбылись. Других прорывных достижений за ним не числится.

Войны, которые он обещал закончить, продолжаются до сих пор и дают метастазы. Обама увеличил группировку войск США в Афганистане, расширил географический охват «войны с террором», активизировал боевое использование беспилотников на Ближнем Востоке и в Африке. В Ливии при нем и его ставленнице Хиллари Клинтон воцарился кровавый хаос, аукающийся теперь всей Европе.

В отношениях с Россией команда Обамы прошла путь от попытки их «перезагрузки» и налаживания конструктивного сотрудничества до такой оголтелой антироссийской истерии, какую трудно припомнить и во времена классической холодной войны.

Картина с его подачи рисовалась поистине шизофреническая: с одной стороны, наша страна изображалась исторически обреченной и слабой (одна только «разорванная в клочья экономика» чего стоит!), с другой – способной на действенное вмешательство в политические и иные процессы по всему миру, включая и США. Отсюда и пресловутый «Руссогейт» – обвинения Трампа в предвыборном сговоре с Россией.

В самой Америке при Обаме продолжал накапливаться груз проблем и противоречий. Не вдаваясь в подробности, упомяну два системных порока, которые больше всего меня поражали и удручали.

Начну с парадокса. При первом в истории темнокожем президенте США межрасовые отношения в стране не улучшились, а обострились. Причем настолько, что уже не только полиция стреляла в черных сограждан, но и те начали давать вооруженный отпор.

Первое случалось в США достаточно часто, никого особо не удивляло и практически всегда сходило с рук стражам порядка, что бы те ни учиняли. Но в 2016 году в Далласе как раз во время демонстрации протеста против жестокости полиции по отношению к афроамериканцам некий Мика Хавьер Джонсон открыл снайперскую стрельбу по полицейским. Прежде, чем его самого уничтожили, он успел пятерых из них застрелить и еще девятерых ранить.

Конечно, расстрел правоохранителей был воспринят как вызов, требующий ответа на общенациональном уровне. Проводить погибших в последний путь приехали сам Обама, его вице-президент Джозеф Байден и экс-президент Буш – все с женами. Звучали потоки красивых слов, за которыми, однако, не просматривалось никаких реальных решений.

Хотя я их, собственно, и не ждал. Потому что массовые вооруженные расправы в США, как бы чудовищно это ни звучало, – дело почти обыденное. И я уже знал, как на них реагируют. Это и есть мой второй пример.

В декабре 2012 года в начальной школе «Сэнди-Хук» в Ньютауне (штат Коннектикут) рехнувшийся юнец-человеконенавистник расстрелял два десятка ребятишек и шестерых взрослых. Перед этим он убил у себя дома собственную мать. По словам очевидцев, в школьных чуланах, где прятались дети, кровь кое-где стояла по щиколотку.

Все нормальные люди были тогда повергнуты в шок и оторопь. У меня самого сын учился в американской школе, знакомые там мне признавались, что от известия о новой «кровавой бане» на них в буквальном смысле накатывали приступы тошноты.

Обама на траурной церемонии поминовения погибших в Ньютауне публично признал, что Америка не справляется с главной своей обязанностью – обеспечить хотя бы физическую безопасность (!!!) своих детей. Он подчеркнул, что «это более нетерпимо», что стране «придется меняться» и что сам он как президент «использует все властные полномочия своего поста», чтобы «не допустить повторения подобных трагедий».

Однако на деле ничего так и не изменилось. Несмотря на весь свой административный ресурс, ужесточить контроль над оборотом стрелкового оружия Обама не сумел и в дальнейшем подобных обещаний больше не давал. А на ритуальные заклинания о том, что у всех американцев общие ценности и им надо относиться друг к другу по-человечески, внимания давно никто не обращает ни в Вашингтоне, ни где бы то ни было еще.

Для меня расправа над детьми в «Сэнди-Хук» показательна по всем параметрам. Более вопиющего напоминания о том, что системная проблема существует и ее надо решать, невозможно себе представить.

И политические возможности для решительных действий у президента имелись: буквально за месяц до трагедии он убедительно выиграл всеобщие выборы, добившись переизбрания на новый срок.

Причем срок это был последний, то есть необходимости дальше копить политический капитал у него не было. Можно было при желании принять самые решительные, в том числе и наиболее непопулярные меры.

Но этого сделано не было. Пойти на прямую конфронтацию с оружейным лобби Обама не решился. Как обычно, президент-оратор принялся распутывать узел проблем вместо того, чтобы попытаться его разрубить. А когда понял, что только еще больше запутывается, – отступился.

В плену иллюзий

И этим, и многим другим Обама всегда больше всего напоминал мне нашего отечественного лидера-краснобая Михаила Горбачева. Оба умные, талантливые и хорошо образованные люди – юристы и политики. Оба хотели спасти и укрепить свои системы – социалистическую и капиталистическую, – обновив их и избавив от эксцессов и перегибов.

Оба на момент прихода к власти были сравнительно молоды и воплощали надежды своих народов на то, что смена поколений во власти изменит жизнь к лучшему. Оба не оправдали этих надежд.

На мой взгляд, прежде всего потому, что жили по большей части не в реальном мире, а в плену своих иллюзорных представлений о нем. Как сказали бы мои американские друзья, «не надо верить всему, что сам думаешь».

У Обамы это очень наглядно проявилось, когда он пытался по окончании своей восьмилетки сдать дела в Белом доме Хиллари Клинтон, а вместо этого вынужден был вести заочную полемику с Дональдом Трампом о том, какая Америка настоящая. Добрая и прекрасная, как в его собственных фантазиях, или мрачная, недовольная, а порой и озлобленная, как в речах его оппонента.

Кстати, поэтому же и Обама, и Клинтон позже никак не могли уняться с раздуванием «Руссогейта». Они, на мой взгляд, действительно верили, что «их» Америка – гуманная, либеральная, политкорректная – никак не могла проголосовать за такого человека, как Трамп, который прежде считал ее недостаточно великой, а потом, видите ли, взялся защищать. Значит, это не сами американцы его избрали, а кто-то со стороны вмешался и нахимичил, чтобы привести его в Белый дом.

А Трамп между тем прекрасно отбивал снобистские атаки на простых людей. Это он превратил в интернет-мем и обратил против Клинтон ее оскорбительное высказывание о его избирателях, как о «скопище убожеств» (basket of deplorables).

На самом деле даже такой перевод – дань политкорректности. Говоря по-русски без экивоков, Клинтон назвала массу американских избирателей «быдлом». И ей это, разумеется, аукнулось.

Общим заблуждением Горбачева и Обамы, как мне кажется, была и переоценка собственных возможностей. Судя по их поведению, оба исходили из того, будто стоит им чего-то пожелать, дать какие-то руководящие указания – и все исполнится само собой, словно по мановению волшебной палочки. А вести нудную, кропотливую и требующую компромиссов политическую работу по реализации своих замыслов они не любили и не умели.

Отговорки находились всегда. Например, для демократа Обамы оправданием обычно служило разделение властей в США. По итогам выборов 2012 года республиканская оппозиция сохранила контроль над нижней палатой Конгресса, а в 2014 году завоевала еще и Сенат. После этого в последние два года президент избрал так называемую тактику малых дел, то есть по существу просто досиживал свой срок. Как раз тогда у меня и появилось ощущение, что президентство, при котором его к тому же не очень-то слушаются, ему поднадоело.

Помнится, и Горбачев постоянно жаловался на сопротивление партийных аппаратчиков-ретроградов. Хотя дело ведь было не только в аппаратчиках.

«Нет пророка в своем отечестве»?

Недовольство народа плодами их политики оба лидера, насколько я помню, склонны были объяснять не ошибочностью собственных подходов или решений, а косностью самого народа. Для записных демократов – и советского, и американского – это кажется странным, но их, похоже, нечасто посещала мысль о том, что простые люди способны здраво судить и об их политике, и о них самих.

Еще в 2012 году в Вашингтоне наделала немало шума статья в газете Politico, доказывавшая, что так называемая элита в США весьма невысокого мнения о рядовых избирателях. «Первое, чему учишься в качестве специалиста по опросам общественного мнения, – это то, что люди глупые, – заявил изданию директор продемократической фирмы Public Policy Polling Том Дженсен. – Я по меньшей мере раз в неделю повторяю это клиентам, пытающимся разобраться во внутренне противоречивых результатах того или иного опроса».

Либеральная пресса США тогда хором заклеймила неполиткорректный тезис. Но год спустя вышла книжка Марка Лейбовича «Этот наш городок» (This Town), в котором тот получил неожиданное и неприятное для американского политического бомонда развитие.

Автор – на тот момент главный вашингтонский корреспондент журнала New York Times Magazine, то есть свой в доску для либералов человек, – утверждал, что публикация в Politico «казалась верным отражением взглядов самого Белого дома на американский электорат», и более того, что «такой подход, как многие подозревали, исходил от президента и первой леди» США.

В подтверждение приводились слова Мишель Обамы, публично заверявшей сторонников президента: «Барак никогда не позволит вам вернуться к вашей обычной жизни – быть ни к чему не причастными, ни о чем не осведомленными…»

Тут же следовал и рассказ коллеги Лейбовича по New York Times Джоди Кантор, написавшей о тогдашней первой чете США биографическую книгу. По ее словам, еще со времен поездки в Норвегию за Нобелевской премией и особенно на фоне последующего снижения популярности Обамы в его окружении стала постоянно муссироваться «мысль о том, что американская публика просто недооценивает своего выдающегося лидера».

В частности, лучший друг президента Марти Несбитт любил повторять, что Обама «получил бы поддержку 70–80 процентов избирателей где угодно, кроме США».

Мне лично это напоминает позднесоветские пропагандистские восторги по поводу того, как популярен был Горбачев во всем мире. Я сам пользовался в те годы каждым удобным случаем (а в Америке их хватало), чтобы это подчеркивать.

Но, получается, мысль о том, что «нет пророка в своем отечестве», нравилась и Обаме…

Хуанита для президента

При всем том молодой президент-афроамериканец, почти мой ровесник, по-человечески мне всегда импонировал. Даже его рассудочность и занудство мне потому и бросались в глаза, что я в принципе по натуре сам такой же.

Да и профессиональные контакты с его командой у нас поначалу складывались совсем неплохо. Обама дважды давал нашей тассовской команде интервью на телекамеру: перед первым президентским визитом в Россию и потом еще раз в преддверии своего 50-летия.

Во втором случае и ему, и его помощникам осталось на память по бутылке водки Obamovka со вполне фирменными с виду этикетками. Майкл Макфол, сколько я помню, хранил этот сувенир в своем кабинете в Белом доме до тех пор, пока его не отправили через год послом в Москву.

Дарил я такую бутылку и Бену Родсу – спичрайтеру и одному из главных внешнеполитических советников Обамы в аппарате Белого дома. С Беном я несколько лет подряд делал интервью по итогам года в американо-российских отношениях и вообще, насколько это было возможно в нашем положении, почти приятельствовал. Кстати, как раз он рекомендовал мне книгу Лейбовича.

А с Обамой они постепенно настолько сблизились, что для меня именно Родс, а не кто-либо из помощников или пресс-секретарей президента стал его «лицом за плечом» во всем, что касалось международной политики. Сам Бен знал ее феноменально – со всеми датами, именами и мельчайшими подробностями событий.

Что касается подарков, то это, конечно, вообще отдельная песня. По правилам службы безопасности президенту запрещено дарить что бы то ни было, предназначенное для приема внутрь, курения или нанесения на кожу. Тем не менее в Белый дом постоянно возят и еду, и напитки, и много чего еще. Объясняют, что это, мол, не для главы государства, а для кого-нибудь из помощников.

Помню, однажды нам с М. С. Гусманом удалось пронести роскошный букет цветов для первой леди, а в другом случае – с полведра меда. Сказал бы – кадушку или туесок, но мед на самом деле был запаян в пластик и помещен в деревянную емкость в виде Кремля, расписанную хохломскими узорами.

На КПП при входе состоялось незабываемое объяснение между начальником поста и одним из его подчиненных:

Первый:

– Чего это там у них?

Второй:

– Говорят, мед.

Первый, после паузы:

– А по виду чего?

Второй, открыв крышку ларца и потыкав пальцем в пластик:

– И по виду мед.

Первый, после долгой паузы, со вздохом:

– Ну, пускай несут…

Но, конечно, и этот эпизод меркнет на фоне совершенно фантастической истории, приключившейся при подготовке второго интервью с Обамой. На заключительном этапе, когда обсуждалась уже логистика и всякие технические подробности, из Белого дома поступил неожиданный вопрос: «А визажист у вас в съемочной бригаде есть?»

Состав бригады мне был известен чуть ли не наизусть, но я все же переспросил начальство и ответил, что нет. Последовало еще более неожиданное уточнение: «А можно сделать так, чтобы был?»

Поняв, что дело нешуточное, я уже серьезно доложил Гусману, что от нас требуют визажиста. Тот ответил, что из Москвы никого, конечно, специально не повезет, и распорядился найти на месте.

Слава Богу, мне хватило ума не искать самому, а обратиться в Центр иностранной прессы Госдепартамента. Собственной штатной визажистки у них не нашлось, но проверенную в деле внештатницу Хуаниту мне рекомендовали. Ее я и нанял, убедившись только, что расценки не выходят за пределы разумного.

Хотите верьте, хотите нет, но Хуанита гримировала перед интервью и Гусмана, и самого Обаму. Она, кстати, была темнокожей, как и президент США, так что ей это было достаточно сподручно.

Почему так вышло, я не знаю и не понимаю до сих пор. Гусман, наделенный более богатой фантазией, позже утверждал, что Мишель Обама уволила из-за чего-то свою постоянную помощницу-стилиста.

Возможно. Я не проверял. Я только очень жалею – и не раз говорил об этом Гусману, – что нам не хватило тогда интуиции и смекалки просчитать ситуацию до конца и привезти собственную Хуаниту из Москвы. На всю жизнь сделали бы человеку профессиональную репутацию и рекламу.

Но мы просто были уверены, что подобного не может быть. Потому что не может быть никогда.

Хочет ли Обама попасть на деньги

А за следующую историю я всегда буду признателен Обаме лично. Потому что она касается не столько меня самого, сколько моего сына Вани.

Обычно я ходил на Рождественские приемы в Белый дом с женой, однажды водил туда старшую дочь, уже взрослую. А в 2009 году взял с собой на елку Ваню, которому было тогда восемь лет.

В очереди на фотосессию я его спросил, о чем он собирается поговорить с президентом (гостей всегда размещают по бокам: мужчин – рядом с хозяйкой, женщин или детей – с хозяином).

Ваня буркнул, что мама не велела ему ничего говорить и что он просто вежливо поздоровается. Я принялся за уговоры: дескать, случай редкий, а может, и уникальный. Надо бы все-таки что-нибудь спросить: скажем, не знаком ли часом президент с Дедом Морозом и как у них в Белом доме обстоят дела с подарками.

Сын обещал подумать, а потом, уже на подходе к залу для фотографирования, вдруг сказал: «Мне интересно, хочет ли Обама попасть на деньги». «Это как?» – удивился я. Он объяснил, что рассматривал портреты американских президентов на долларовых банкнотах разного достоинства и вот теперь интересуется, хочется ли Обаме попасть в их число.

Вопрос мне очень понравился, и я посоветовал Ване обязательно его задать. Потом нас завели в зал, я сказал пару дежурных поздравительных фраз первой леди, выслушал ее столь же формальный ответ и только после этого сосредоточился на том, что происходило на соседнем фланге.

Оказалось, что Ваня – видимо, для перестраховки – завел-таки разговор про Деда Мороза. И Обама ему как раз объяснял, что лично он с Санта-Клаусом не встречался, но зато пишет ему по электронной почте.

Каждой паре при фотографировании уделяется от силы секунд 10–15. Наше время истекло, пора было откланиваться. Но я взмолился: «Господин президент, это он вам мой вопрос задал, который я ему подсказал. А у него свой есть, гораздо лучше».

Ваня спросил про деньги. И вот тут вообразите картину маслом. Обама присел на корточки, чтобы быть со своим маленьким гостем на одном уровне, и совершенно серьезно ответил: «Видишь ли, тут дело такое. На деньги помещают тех, кто уже умер. А я вроде пока еще умирать не собираюсь. Так что с этим придется повременить».

Вообще-то любые контакты на приемах по умолчанию происходят в режиме «не для печати». Но тут я отыскал пресс-секретаря Белого дома Роберта Гиббса и сказал, что у меня есть история про президента, которую я непременно хочу написать. Он сначала нахмурился, но, выслушав наше с Ваней объяснение, сменил гнев на милость.

«Обратная связь»

В общем, как я люблю повторять, и президенты – тоже обычные люди. Как правило, приятные в личном общении: вежливые, отзывчивые, с чувством юмора. И не вина их, а скорее беда, что «переходить на личности» им, как правило, некогда. В обычных для них ситуациях судьбы и заботы конкретных людей заслоняются общими принципами и политическими соображениями.

Многие из них и сами это понимают, и стараются так или иначе компенсировать нехватку прямой «обратной связи». В России у нас, например, стали традицией многочасовые «прямые линии» с президентом Путиным.

В Америке такой традиции общения с народом в формате «вопрос-ответ» сейчас нет. Но вот Трамп придумал собственный способ прямой связи с избирателями – через Twitter. И прекрасно «общается» через эту соцсеть со своими персональными подписчиками, которых у него, между прочим, на момент написания этих строк более 84 миллионов.

А Обама, как он сам рассказывал, каждый день читал на ночь письма своих избирателей, а на некоторые из них и отвечал. Ему специально составлялись подборки таких обращений.

Я, кстати, несколько раз пытался узнать, включались ли в эти подборки и письма из-за рубежа, но ответа почему-то так и не добился. Люди в президентской пресс-службе, которых я об этом спрашивал, то ли действительно не знали, то ли не хотели говорить. Но у меня сложилось впечатление, что зарубежной корреспонденции скорее всего не было.

Однажды я даже сам пытался восполнить этот пробел. Предложил своей знакомой даме, работавшей директором московской средней школы, чтобы ее старшеклассники написали письма Обаме, а я бы их выборочно перевел и доставил в Белый дом.

Но собеседница – заслуженная немолодая женщина – замахала на меня руками и популярно объяснила, скольких согласований потребовала бы подобная инициатива. Так что я от идеи тогда отказался.

А теперь, при очередном затяжном обострении американо-российских отношений, уже и сам не мог бы ее реализовать. Хотя как раз сейчас, может быть, и хорошо бы начать танцевать «от печки» – с самых элементарных, наивных и жизненных «детских» вопросов о том, почему же нам все-таки никак не удается поладить.

Между прочим, такой прецедент у нас уже был. Это известная история американской школьницы Саманты Смит, которая в 1983 году написала советскому лидеру Юрию Андропову письмо о необходимости беречь мир и удостоилась ответа на свое обращение.

Мороз по коже

Я помню то время и понимаю, почему даже дети боялись войны. Рейган в том же году назвал СССР «империей зла», США приступили к развертыванию своих ракет в Европе, а Андропов встречно объявил, что на Америку будет нацелено больше ракет на советских подводных лодках. Сейчас, кстати, все идет к тому же.

Но тогда у меня точно мороз пошел по коже – отчетливо помню это свое ощущение, инстинктивную реакцию на уровне первой сигнальной системы. Помню, однако, и как позже страх отступил: пять лет спустя, гуляя вместе с Горбачевым по Красной площади, Рейган публично отказался от эпитета «империя зла».

Конечно, у нас это объясняют уступчивостью последнего советского лидера, граничившей, по мнению наиболее непримиримых критиков, с предательством национальных интересов. Но как бы то ни было, из всех президентов США на моем профессиональном веку Рейган пока остается единственным, при ком в американо-российских отношениях ледяная враждебность сменилась надеждой и потеплением, а не наоборот.

При всех последующих хозяевах Белого дома начальные упования на лучшее неизменно сменялись разочарованием. Даже Буш-старший, казавшийся воплощением джентльменства, начинал с декларации о прекращении холодной войны и наступлении эпохи «устойчивого взаимодействия» между Востоком и Западом, а заканчивал застенчивой (или беззастенчивой, кому как больше нравится) ложью Горбачеву устами своего госсекретаря и ближайшего друга Джеймса Бейкера о том, что НАТО после воссоединения Германии «ни на дюйм» не продвинется на восток.

При Клинтоне был пройден путь от объятий с другом Борисом в Ванкувере до натовских бомбежек Югославии, при Буше – от разговора по душам в Любляне до обстрелов грузинскими властями Цхинвала и оправдания этой акции Вашингтоном, при Обаме – от «перезагрузки» до поддержки Западом государственного переворота на Украине.

Наконец, при Трампе (хотя эта история пока не окончена) – от объявления американского лидера еще на этапе предвыборной кампании о намерении «поладить» с Москвой до обвинения его на этом основании традиционным вашингтонским истеблишментом чуть ли не в государственной измене, а затем и до попытки импичмента. До разнузданной вакханалии демонизации современной России и ее руководителей, создания законодательных, информационно-пропагандистских и иных барьеров на пути к нормализации двусторонних отношений.

Мои друзья, российские дипломаты-американисты, изначально видели свою задачу в выравнивании этого пути, постепенном сглаживании резких перепадов, «сужении амплитуды колебаний». Однако начиная где-то с 2013–2014 годов, движение вперед и вверх полностью прекратилось. Отношения валятся под откос, дна пока не видно, и непонятно даже, с чего и на какой основе может в конце концов начаться стабилизация.

Хотя главный приоритет для всех, в общем-то очевиден. Необходимо понять, как в нынешних условиях обеспечивать хотя бы чисто военную и прежде всего ядерную безопасность, и начать о ней договариваться. Альтернативы нет, точнее она просто самоубийственна для обеих сторон.

Остается лишь уповать, что дело это сдвинется с мертвой точки хотя бы после президентских выборов 2020 года в США. Но прежде, чем перейти к разговору о Трампе, мне надо сделать еще одно важное для меня отступление.

«Поджигатель войны»

В январе 2011 года американские СМИ при Белом доме записали меня в «поджигатели холодной войны». Для меня эта история стала одним из самых ярких и памятных эпизодов в профессиональной карьере. Я ее для себя называю «спором с Гиббсом о свободе».

Приключилась она нечаянно. 12 января Обама с женой и свитой улетел в Тусон, штат Аризона, чтобы навестить в больнице члена Конгресса США Габриэль Гиффордс. Несколькими днями ранее та стала жертвой очередной вспышки вооруженного насилия: напавший на нее маньяк застрелил 6 человек, включая 9-летнюю девочку, и ранил еще 13.

Уезжавшие с президентом вернулись в Вашингтон за полночь. Пресс-брифинг в Белом доме на следующий день был поздним и малолюдным: пул отсыпался. Для аутсайдеров вроде меня это открывало возможность задать вопрос президентскому пресс-секретарю Гиббсу, но и поводов подходящих не было: соваться с внешнеполитическими сюжетами на фоне аризонской трагедии казалось неуместным.

В итоге я спросил (разумеется, после выражения соболезнований), не кажется ли хозяевам Белого дома, что такого рода расстрелы – это оборотная сторона прав и свобод в том виде, в котором они практикуются в США, своего рода «цена», которой Америка вынуждена расплачиваться за эти свободы. Точнее, естественно, за злоупотребление ими.

Подобную точку зрения мне не раз доводилось слышать от неамериканских знакомых, вот я и попросил Гиббса ее прокомментировать, тем более, что он перед этим сетовал, что тайна происшедшего может остаться неразгаданной.

Как и следовало ожидать, пресс-секретарь выразил «возмущенное несогласие» с тем, что подобные вспышки насилия могут восприниматься как мрачная и трагичная, но все же неотъемлемая часть образа жизни в США, что это – «тоже Америка». «Это – не Америка!» – воскликнул он и произнес небольшой монолог об американских законах, свободах и ценностях.

На этом брифинг закончился для Гиббса, но не для меня. Обступившие меня американские коллеги-журналисты наперебой интересовались, какую политическую подоплеку я вкладывал в свой вопрос (я честно отвечал, что никакой) и удовлетворил ли меня ответ пресс-секретаря (по-моему, ничего другого при своей должности он сказать и не мог).

С одним из репортеров, заметившим, что момент общенационального траура – не лучшее время для подобных обидных дискуссий, я полностью согласился. Но мы оба с ним сознавали, что при Обаме и мне, и другим иностранным журналистам в Белом доме грех было не использовать любую возможность задать вопрос.

В результате корреспонденты телекомпании CNN, газеты Politico, журнала National Journal и целого ряда сетевых изданий в один голос написали в своих репортажах о возвращении в Белый дом холодной войны. Позже в других СМИ появились нападки на меня лично. Помню, мне польстило, что в Washington Post комментарий «Из России с завистью: лекция о свободе» был напечатан прямо под откликом на расстрел в Аризоне со стороны сенатора Джона Маккейна, известного русофоба, представлявшего в верхней палате Конгресса этот штат.

Ни до, ни после за все мои годы в США столь бурной реакции на свои слова я не встречал. По большому счету она меня не удивила – я всегда знал, что в вашингтонской журналистике, как на «Скотном дворе» у Джорджа Оруэлла, «все животные равны, но некоторые равны более, чем остальные». Но все же я был слегка озадачен тем, как откровенно и даже заносчиво это в данном случае демонстрировалось.