Текст книги "Прелести"

Я, тяжело дыша, откинулся на спину и некоторое время лежал, не двигаясь. Женщина так же отдыхала, закрыв глаза и не шевелясь.

– Марина, – почти шёпотом позвал я, – Марина…

– Что? – она не открывала глаза.

– Скажи, ты меня тоже, в данный момент, любишь?

– Пожалуй, да.

У меня непроизвольно вырвался клокочущий, идиотский смех:

– Да ничего, ничего, это я так, о своём, – успокоил я женщину, когда она приподнялась и удивлённо заглянула в глаза, – о своём, сугубо личном.

– А о чём, если не секрет?

– Да какие секреты у вора от батюшки, – выпалил экспромтом придуманную поговорку. – Всё о ней, о любви, значит. Мне сегодня повезло, меня сегодня два раза, в данный момент, любили.

– Ты о чём?

– Говорю же – о своём.

Марина накинула халат и убежала в душ, а я принялся собирать разбросанную по всей комнате одежду.

Извечная игра природы. Вначале с нетерпением ждёшь: «Когда? Когда?». Когда же всё произошло, почесывая затылок, думаешь: «А на кой хрен мне это было нужно?»

– Чаю попьёшь? – Марина вышла из душа.

– Наливай.

– А есть хочешь?

– Как всегда.

Женщина присела ко мне на колени:

– А ещё что-нибудь хочешь?

– Хочу.

– Что?

– Сказку твоей дочери рассказать.

– Хорошо. Сейчас поедим, и я её приведу.

Она расставила на столике блюда и чашки. Я в первый раз за этот день позавтракал. Или пообедал. Настроение поднялось. Расслабленный и убаюканный сытостью, откинулся на спинку кресла.

– Спасибо, Марина.

– Тебе спасибо.

– За что?

– Как это, за что? Скажем, за внимание, – она налила мне и себе ещё по чашке чая. – Кстати, Саша не приехал?

– А ты его уже Сашей зовёшь?

– Ну, Александр. Какая разница?

– Нет, ещё не приехал.

– Жаль, – вздохнула Марина, – обещал вскоре.

– Да ещё время с тех пор, как он звонил, часами измеряется. Приедет, никуда не денется.

– Андрей, мне почему-то кажется, что ты его недолюбливаешь. Или ошибаюсь?

– Ошибаешься, – я допил свой чай. – Мы с ним «не разлей вода», – и, прерывая начатую тему, – ну что, может быть за Ирочкой сходишь?

– Сейчас приведу.

– Ребёнок вошёл и с порога предупредил:

– Я иду сказку про «край света» слушать. Я уже очень-очень захотела.

– А не обманываешь?

– Нет. Правда. У бабушки можешь спросить.

– Бабушка врать, конечно, не будет. Верю, – усадил ребёнка рядом с собой. – Как ты думаешь, где находится край света?

– На самом дальнем краю, – убедительно ответила Ира.

Спорить не стал – ей лучше знать.

– Так вот. На самом крайнем краю света, крайнее которого нет и быть не может, стояло древнее, древнее дерево. И древнее этого дерева не было ничего на всей земле. Ни растения, ни животного, ни человека.

– А как называлось дерево?

– Когда-то оно, конечно, имело имя, но за давностью лет все его позабыли, и оно само позабыло тоже. Так вот. На самой толстой ветке этого дерева сидела молодая, всего-то двухсот с небольшим лет, сова. Сова жила в дупле, а сейчас, когда на крону дерева опустились сумерки, она выбралась после сна на улицу и принялась озираться по сторонам…

Глава 5

 
В стае соратников – холодно мне.
В стаде противников – тесно.
Нету мне места на этой земле,
Это и есть – «моё место».
 

Д. Быков

Её глаза глядели в разные стороны. Один – в сон, другой – в явь. При этом сон медленно погружался в молоко, а явь продолжала пьяно шарахаться по грозовым облакам. Сова никак не могла сбросить вместе с перьями липкую дремоту и поэтому всегда завидовала змеям. Ночь прятала в капюшон засыпающую землю. Сова трижды прокричала древнюю молитву, приветствуя очередное благополучное возвращение союзника. Её «светлое время суток» наступило.

Ветер раскрыл занавес, и сцена наполнилась очередным спектаклем. Шестеро против одного. Он крупнее каждого из них, но он один. Один не воин не только в поле. Можно умереть воином, воспевая победу, но делать это нужно в своё время. Смерть раньше срока – не есть победа. Воин должен знать, когда побеждать смерть. Одиночка ждал.

Сова ценила хорошие спектакли. Гурманами рождаются, ценителями становятся. В этот вечер артисты старались произвести впечатление на публику. Публика благодарно хлопала крыльями, и вместе с перьями роняла вниз прогнозы на финальную сцену.

Собратья медленно сужали кольцо вокруг волка. В пасти пена, в глазах огонь. Кто станет обращать внимание на ласковое прикосновение дождя? Молодые капли весело щёлкают одиночку по носу: «Поиграем?». Через мгновение один из шестёрки первым бросится вперёд, а остальные помогут добить.

Гармонию и, следовательно, мир спасают от ржавчины нестандартные решения. Одиночка падает на мокрую землю и выгибает шею, подставляя незащищённую артерию под зубы противника. Добыча сделалась лёгкой, но это и отпугивает. Пауза затягивается. Никто из шестерых не рискует взять инициативу на себя.

Молния закрывает распахнутый ветром занавес. Древнее дерево корчится от боли и распадается на части. Волки разбегаются. Сова засыпает. Антракт.

* * *

Я, разумеется, солгал Федяеву о договорённости насчёт встречи, но надеялся на то, что он об этом не вспомнит. Его офис располагался в просторном помещении, отделанном под «какой-то век». Дорогая мебель, канделябры. В середине помещения за массивным столом восседал сам Федяев. На стене висел огромный портрет владельца офиса с подписью: «Федяев-Младший верхом на любимом гнедом скакуне».

Когда я вошел, было около десяти часов утра.

– Доброе утро.

– Угу… – он посмотрел на меня так, будто увидел впервые.

В этот момент в дверь постучала секретарь – молодая женщина:

– Фёдор Степанович, к вам корреспондент газеты «Аргументы и Факты». Приём назначен на 10–05.

Далее всё происходило, словно в современной бульварной пьесе о «житие новых русских». Абсолютно без прикрас и добавлений.

Федяев. – А? Что?

Секретарь. – Корреспондент газеты «А. и Ф.». Приём в 10–05.

Федяев. – Чёрт побери. Я и забыл, совсем.

Секретарь. – Пригласить?

Федяев. – Ну так, а что делать? Пусть уж заходит, раз пришёл, – и, обращаясь ко мне: – Подожди минут двадцать. Видишь сам…

Я отошёл к окну, секретарь удалилась, а в помещение впорхнула молодая девушка лет семнадцати.

Корреспондент, с порога. – Редакция газеты…

Федяев. – Знаю, знаю. Присаживайтесь.

Корреспондент, – усаживаясь в кресло на другой стороне стола. – Я учусь в университете, на журфаке и сейчас прохожу практику в «А. и Ф.».

Ф. – Ничего, ничего, – переходя на «ты», – чувствуй себя, как дома.

К. – восхищённо оглядывая офис. – Спасибо, я постараюсь.

Ф. – Ну так о чём мы сегодня побеседуем?

К. – Мне дали задание выяснить литературные приоритеты элиты делового мира Москвы.

Ф. – А? Что? Да, хорошая тема. Давай, давай. Я целиком – за.

К. – ободряясь. – Правда? Я надеюсь, наша беседа пройдет в дружеской обстановке.

Ф. – Ну ещё бы, – нажимает кнопку. – Людочка, принесите чаёк, пожалуйста, – вновь поднимая голову на корреспондента. – Итак, с чего мы начнём?

К. – Первый вопрос у меня простой. Кто из писателей вам больше всего импонирует?

Ф. – не поняв. – Чего?

К. – Нравиться, то есть.

Ф. – задумавшись. – Ну… Э… Сейчас. Одну минуточку, пожалуйста. А вот, кстати, и Людочка с чаем. Угощайтесь.

К. – Ой, спасибо, – берёт стакан в серебряном подстаканнике и пирожное. – Ну так, всё-таки, кто?

Ф. – Сейчас, сейчас. Этот… Ч… Фамилия вертится в голове. Этот…

К. – Да вы не волнуйтесь, пожалуйста. Вам, наверное, многие нравятся. Вы кого-нибудь одного назовите.

Ф. – Ага, сейчас, – роясь в ящике стола, – где же она? Я же её специально приготовил. Может, в машине оставил?

К. – Ну так как, вспомнили?

Ф. – Ну где же она? – опять переходя на «Вы». – Извините, как Вас зовут?

К. – Лена.

Ф. – Леночка, значит. Леночки, Людочки, Любоч… Так как же его? – показывает рукой. – Ещё с бородой вот такой.

К. – Ах… Вы любите Льва Толстого?

Ф. – морщась. – Какого ещё Толстого… Толстого я знаю. Что я Толстого что ли не знаю? Нет, не он. Тот ещё в тюрьме сидел.

К. – Ах… Вам нравится Солженицын?

Ф. – А что? Он разве писатель? Да? Нет, Солженицына я тоже знаю. Весёлый мужик. Я так и думал, что он рассказики какие-нибудь пишет. Нет, не он. Хотя, похож.

К. – Тогда кто же?

Ф. – вытирая лоб ладонью. – Я, Леночка, вчера на фуршете в британском посольстве был. Маргарет Тетчер в Москву приезжала. Меня пригласили. Не могли без Федяева начать. Выпили малость. Так что сегодня, извините…

К. – Понимаю, понимаю…. Вы общались с Маргарет Тетчер? Ах, как интересно.

Ф. – Да ничего там нет интересного. Надоели уже. Тетчеры-Метчеры, Буши-Муши, Джексоны-Бексоны разные…Вы не возражаете, если я того… Подлечусь малость, – достаёт из бара бутылку водки и наливает в хрустальный фужер. – Может быть, тоже?

К. – испуганно машет головой. – Нет, что вы, мне нельзя.

Ф. – Ну, да ладно. А я маленько, так сказать, для того, чтобы беседа протекала и т. д., – выпивает залпом, затем садится на место, откидывается на спинку кресла и сидит, не шевелясь.

К. – с участием шевелит бровями. – Ну так, всё-таки, кто?

Ф. – выпрямляясь. – Он ещё, кстати, на Распутина похож с этикетки. Я, правда, эту гадость не пью и вам не советую. Но похож. Честное слово, похож, – заметно приободрившись. – Вчера вот на фуршете у Тетчер допоздна, а затем, по русской традиции, все в баню…

К. – Как, и Тетчер тоже с вами в баню?

Ф. – тупо уставившись на корреспондента. – Тетчер с нами? Да, в общем-то, вроде бы, нет. Хотя… – берёт трубку телефона и набирает номер. – Алло. Федяев говорит. Привет. Слушай, с нами в бане кто вчера был? А Тетчер была? Какая, какая… Маргарет, которая. Из Англии. С чьей головой? Моей? Нормально всё. Ну, это точно? – кладёт трубку на место и облегчённо сообщает. – Нет, не была. Я и думаю, зачем нам Тетчер нужна? Она ведь старая уже. Мы и без неё… Впрочем, это к литературе не относится.

К. – робко. – И всё-таки?

Ф. – Ну, не помню. Хоть убей, не помню.

К. – А о чём он писал? Названия книг, может быть, на ум приходят?

Ф. – Названия? Названия… Я, честно говоря, с середины читать начал. Позавчера. Эх, Леночка, если бы вы знали, сколько дел. Какие уж тут книжки. Мне товарищ один на стол положил. Говорит: «Корреспондент придёт, про литературу спросит, ты прочти на всякий случай». А у меня времени совсем не было. Я в машине открыл да страниц десять прочёл, что успел. Опаздывал очень. Но, честно говоря, понравилось. Сильно написано. Я прямо, вот…

К. – А о чём написано?

Ф. – Ну… В двух словах это не передашь, – наливает себе в фужер. – Сюжет такой, – выпивает, вновь откидывается на спинку кресла и минуту сидит, не шевелясь, с закрытыми глазами. Затем вдруг резко рубит воздух ребром ладони и выпрямляется. – Он ему, гад, такие вопросики каверзные задавал, а у самого за дверью свидетель сидел. А тот молодец, не признаётся: «Не я, и всё». А этот и так, и сяк, всё вокруг да около: «Мол, у меня за перегородкой сюрпризик для вас приготовлен, взглянуть не желаете?» А тот побледнел весь. Как тут не побледнеешь? – подбирая слова, крутит ладонью в воздухе.

В это время раздаётся телефонный звонок. Хозяин офиса берёт трубку:

Ф. – Кто? Хорошо, соедини. Алло. Ну. Ну. В какой бане? С кем? Да ты очумел, что ли? Я же только что спрашивал у Семашко. Он говорит, что нет. Да? Да? Ты это, вот что. Разузнай всё, как следует и перезвони попозже. У меня здесь корреспондент в офисе. Что? Про какую Тетчер в бане? Идиот. Про литературу. Да. Да. Пока, – кладёт трубку и потирает переносицу. – Ну и ну… – затем удивлённо смотрит на корреспондента.

К. – очень тихо. – И что он ему ответил?

Ф. – медленно. – Ответил, что слух прошёл, будто мы вчера в бане… С Маргарет Те… – умолкает.

К. – Нет, нет, я про сюжет.

Ф. – Какой сюжет?

К. – Сюжет романа. Кто-то, кому-то сюрприз…

Ф. – радостно. – А! Да! Да! И тут вбегает этот и бух на колени: «Я убил». В общем, в сознанку идёт, хотя, может быть, и загрузился, если его паровозом пустили.

К. – растерянно моргая. – Ага…

Ф. – Дальше, вот, я не дочитал, – наливает в фужер. – Но думаю, там ещё интереснее.

К. – А фамилию вы не вспомнили?

Ф. – держа фужер в руке. – Я потом ещё ближе к концу открыл и про какого-то, не то Аполлона, не то Ахиллеса прочёл, который почему-то не хотел, чтобы тот, второй, в Америку ехал.

К. – И что, не уехал?

Ф. – поднося фужер к губам, и в этот момент останавливаясь. – Кто?

К. – Ну, тот, второй.

Ф. – задумчиво. – Да, нет. Застрелился он, – опять подносит фужер ко рту.

К. – неожиданно догадывается. – Ах! Так это же Фёдор Михайлович!

Ф. – вздрагивает и проливает водку на костюм. – Чёрт… – стряхивает капли с галстука. – Какой ещё Фёдор Михайлович?

К. – радостно. – Достоевский!

Ф. – тоже радостно. – Во! Точно – он! Я же говорю, фамилия на языке вертится. Конечно, Достоевский. Правда, ведь, на Распутина с этикетки похож?! За это не грех и соточку пропустить, – выпивает, наконец, водку.

К. – Значит, поговорим о Достоевском?

Ф. – расстёгивая воротник рубашки и развязывая галстук. – Давай.

Вновь раздаётся телефонный звонок. Федяев хватает трубку резким движением:

Ф. – Да. Соединяй. Ага. Ага. А кто тебе это сказал? Кто? Им что, там больше делать нечего, кроме как выяснять, с кем Федяев в бане моется? Конечно, моё дело. Я что, с его женой, что ли, там был? Да я завтра с ним пойду. Я его там в… Ну, да ладно. Он бы лучше Достоевского, бля, прочёл. Я? Да. А ты? Вот когда прочтёшь, тогда и поговорим, – кладёт трубку и обращается к девушке. – Ну как с таким человеком разговаривать? Он же книжку в своей жизни в руки не брал.

К. – Разве это возможно?

Ф. – Возможно, Любочка.

К. – Меня Леной зовут.

Ф. – не обращая внимания на замечание. – Ведь Достоевский это, это… Сила! – бьёт кулаком по столу. – Силища… Он ведь так пишет, что прямо вот… – наливает в фужер.

К. – Значит, вам очень нравится Фёдор Михайлович Достоевский?

Ф. – Очень. И как он может не нравиться. Ведь что он говорит: «В Америку, мол, хочу поехать, так всем и передай. А потом – раз… И пулю в висок. Шиш вам, а не Америка. В России родился, в России и умру». Человек! – выпивает водку. – Не то, что некоторые. Родину он любил, – вытирает слезу, а потом хватает трубку и набирает номер. – Алло, Федяев говорит. Слушай, ты Достоевского знаешь? Да не того. Писателя. Великого русского. Что? Какая опять Тетчер? Что? А я что говорил? Не ходили мы с ней в баню. И кто только слух пустил? Ты разберись с этим вопросом, наказать надо сволочь. Да не Тетчер, а провокатора. Вот. Ну, да ладно. Хорошо, что выяснили. Теперь слушай. У нас в Москве где памятник Фёдору Степановичу установлен?

К. – поправляет. – Фёдору Михайловичу.

Ф. – в трубку. – Да. Не Степановичу, а Михайловичу. Где? Ну, это непорядок. Такому великому человеку, и где попало. Я вот что думаю. Может, на Красной Площади новый воздвигнем? Что? Трудно? Для меня трудно? Для меня ничего не трудно. Ну, если не возле Кремля, то на Лубянке, вместо Дзержинского. Всё. Решено. Я плачу. Чтоб через неделю стоял. Лично проконтролирую. Действуй, – кладёт трубку. – Ну вот, Людочка.

К. – Лена.

Ф. – наливает. – Теперь ты видишь, как мы писателей наших уважаем. Мы им везде памятников понаставим. В Москве, в России, по всей Европе, да и в Америке тоже, – выпивает. Всех заставим читать. Пусть только кто-нибудь не захочет. У нас силы хватит заставить. Чтобы, бля, помнили, – вновь бьёт кулаком по столу, опрокидывает на пол телефон. – Чтобы все на всю жизнь запомнили Фёдора Михайловича До… – откидывается на спинку кресла, – До… До… Досто… ДОСТО-Е-В-С-КОГО! – засыпает.

Некоторое время держится пауза, затем корреспондент молча встаёт и растерянно выходит из кабинета.

Я с интересом рассматриваю Федяева. Тот, скорее всего, видит во сне Раскольникова. Часы показывают 10–38. За полчаса надрался. Молодец… А на портрете, как огурчик. Верхом на лошади. Ни дать, ни взять «то ли Ахиллес, то ли Аполлон».

Спустя минуту, из соседнего помещения раздался какой-то шум, и в кабинет стремительно вошёл молодой мужчина. Я узнал его сразу, хотя на фотографии волосы были несколько длиннее.

Следом появилась секретарь – та самая «Людочка с чаем», но без чая.

При этом секретарь, едва заметив плачевное состояние своего непосредственного начальника, принялась внимательно изучать тяжёлую люстру на потолке.

– А что с ним? – всем корпусом развернулся к девушке Измайлов.

В ответ Людочка глубокомысленно перевела взгляд с потолка на мужчину и медленно, но красноречиво вернулась к осветительному прибору:

– Не знаю, я в приёмной находилась.

– А кто знает?

– Он очень устал, – я гладил края люстры со своей стороны, и совместными с секретарём усилиями мы отполировали её до неприличного блеска. При этом я выручил девушку.

– От чего устал? – Измайлов, наконец, обратил на меня внимание.

– От длительного общения с прессой.

– Какой прессой?

– Известно какой – российской.

– А Вы, собственно, кто?

Вот это, действительно, хороший вопрос. Актуальный вопрос.

– Ком-пань-он.

Именно так, по слогам.

Я стоял возле окна, и, следовательно, вошедший видел лишь мой силуэт. А какой спрос с силуэта?

– И давно он так спит? – Измайлов приблизился к «ценителю прозы 19 века» вплотную.

– Ну, минут, этак, пять, – наконец-то сказал правду, – или шесть.

– А вы что стоите? Ждёте, когда проснётся?

– Нет, тишиной наслаждаюсь. Как говорил один мой знакомый: «Тишина – то единственное положительное, что есть в этой замкнутой жизни. К тому же, задаром».

О-ля-ля… Он-то напротив света стоял. Вида не подал, но лицо…Если люди по природе своей делятся на тех, кто бледнеет и тех, кто краснеет, то Измайлов явно относился к первой группе.

– Задаром даже воздух не молчит, – сказал он это как бы «про себя», не вслух, а затем, обращаясь к девушке, нормальным, твёрдым голосом произнёс:

– Может быть, водой полить? Хотя… – и махнул рукой, – какой с него сейчас толк? Пусть проспится. А вы, Людмила, подготовьте, пожалуйста, вчерашние документы.

Секретарь скрылась за дверью. В помещении потемнело. Видимо, тучка неосторожно врезалась в потерявшее бдительность светило и пыталась теперь, включив заднюю скорость, оторваться от навязчивого южного ветра.

– Значит, говорите, есть смысл наслаждаться тишиной? – Измайлов по-прежнему стоял в середине квадрата.

– Не говорю. Всего лишь, повторяю, – я внезапно почувствовал, что если прямо сейчас не уйду, то некая гармония рухнет, точно хрупкий карточный туалет. – Пожалуй, Федяева лучше не будить. Переговорим в другой раз.

– Может быть, я чем-то смогу помочь?

– Только не сегодня.

– Федяев знает ваши координаты?

– Конечно, – обогнул Измайлова и направился к выходу.

– Возьмите визитку, – он впервые внимательно разглядел меня, стоящего на этот раз в противоположном углу. – Позвоните послезавтра, пожалуйста.

Глава 6

 
Вот такие пироги
С котятами.
Их едят – они пищат.
 

Фольклор

Звонок трещал немилосердно. Я открыл дверь и имел честь увидеть и услышать Маргариту-Марго, отчаянно жестикулирующую и что-то выговаривающую Вадиму. Вадим, в свою очередь, как истинный хохол, отвечал с джентльменским изяществом – кратко и в меру вежливо:

– Закрой рот. Разговорилась, бля…

– Вы откуда, такие?

– Может быть, впустишь вначале?

– Заходите.

Они ввалили шумным табором, вдвоём создавая столько галдежа и гама, сколько настоящему табору удалось бы произвести только после нескольких дней изнурительных репетиций.

– Спишь, что ли? – мой товарищ прошёл в комнату и расстегнул плащ.

– Теперь уже нет. А ты чего такой взбалмошный? – я накинул покрывало на неприбранную постель. – Маргарита, проходи. Почему в коридоре стоишь, стесняешься, что ли?

– Ага, она застесняется, помечтай… Марго по Красной площади голой пройдёт и ещё присядет по нужде, а потом удивляться будет: «И чего это люди так на неё глазели?» Такой глупости, как этот, как его, стыд, Бог ей, к счастью, не дал. К счастью, а то мучилась бы девочка по ночам, спала бы плохо.

Маргарита, не обращая на него внимания, прошла и уселась на кровать. Затем достала сигареты и подкурила от зажигалки, которую поднёс, кривляясь, Вадим.

– Я думал, ты уже свалил из Москвы. Не звонишь, не появляешься, – украинец, наконец-то, скинул свой плащ. – Как живёшь, как дела?

– Да какие у меня дела? Дела сам знаешь у кого, – улыбнулся, ещё не понимая, куда клонит товарищ, но чувствуя какой-то подвох. – Что-то ты больно загадочный. Я в догадках теряюсь.

– Ну, компания… Одна стесняется, другой теряется. Богадельня, гха…

Маргарита, сидя на кровати, продолжала молча курить. Вадик взглянул на неё и закурил тоже:

– Как твой Измайлов поживает? Да ты её не бойся, – кивнул он в сторону девушки, – она в курсе.

– В курсе чего?

– Это тебя нужно спросить, чего? Ладно, слушай, – он встал и прошёлся, куря, по комнате. – Хвост я сразу засёк, дело, значит, было, утром. Они в моём дворе ждали. «Девяточка» такая серенькая, неприметная. Стёкла тонированные. А эта, – мой друг опять кивнул в сторону Маргариты, – в нагрузку увязалась, у меня до этого ночевала. Мы тронулись, и они поехали. И кто такие, хрен их знает? Менты, не менты… По трассе я бы от них оторвался, но по городу, сам понимаешь. Едем, значит. Я влево, они влево. Я вправо, они вправо. Точно – хвост. Торможу тогда, и Марго в телефонную будку отправляю – позвонить по номеру, предупредить, а сам двери защёлкиваю и жду. «Девятка» останавливается, один выходит и тоже к телефону. Лицо знакомое. Пригляделся, точно… Измайловский хлопец. Из его охраны. Марго, оказывается, тоже его знает и чуть ли не обниматься лезет. Я думаю: «Неужели из-за неё весь этот цирк?» Сижу, гляжу, как они общаются, вдруг, он её за руку хвать – и к своей машине. Она, блин, хвост задрала и прыжками следом.

– Нет, я буду кричать на всю улицу, что меня насилуют. Дура я, что ли? – фыркнула Марго.

Вадик сжал зубы и так на неё посмотрел, что белокурая бестия тут же оборвалась на полуслове.

– Я тогда из тачки выхожу и к ним: «Пацаны, есть какие-то трудности? Давайте обсудим». Из «девятки» ещё двое выпрыгнули: «У нас дело к этой „леди“. Она ведь тебе не жена, правильно?» В общем, как бы, всё по понятиям. И тут один из них мне ствол в пузо: «Иди в свою машину». Я, разумеется, пошёл, а куда денешься? Сел за руль. Те двое на заднее сидение забрались, пистолет в затылок, какие могут быть разговоры?

Я улыбнулся. Мой товарищ с недоумением глянул в мою сторону:

– А чего ты лыбишься? Смешно? Мне не очень.

– Не обращай внимания… И что было дальше?

Дальше было вот что:

Вадим в зеркало заднего вида молча наблюдал за «гостями». Под сидением у него также был спрятан девятимиллиметровый «Макаров», но взять пистолет незаметно не представлялось возможным. К тому же, даже если оружие окажется в руках, что следовало делать? Стрелять? Глупо… Вадик ждал.

Маргариту впихнули в «девятку», и её поглотила тонировка. По улице проносились другие автомобили. Проехал жёлтый милицейский УАЗик. Грузная, неповоротливая «Вольво» пыталась припарковаться на свободный участок асфальта перед БМВ украинца.

Наконец, один из сидящих сзади спрятал ствол и достал сигареты:

– Куришь? – он протянул Вадиму пачку «Мальборо».

– Давай, – тот взял предложенную сигарету.

Незнакомец подкурил от зажигалки, предварительно дав воспользоваться ею водителю. Другой его спутник не курил. Первый затянулся и, открыв окно, выпустив струю густого дыма:

– Ты не бойся, мы не бандиты. Ни машина твоя, ни деньги нам не нужны. И женщина твоя нам также не нужна, хотя ты сам видел – она не только твоя, – незнакомец помолчал. – Получим кое-какую информацию и отпустим. Если, конечно, правильно будешь себя вести.

– А конкретнее нельзя? – Вадим немного расслабился и собрался с мыслями.

– Конкретнее? А ты что, торопишься? Погляди, какая погода замечательная. Весна. Двадцать второе апреля. Сегодня Ленин родился. Ты любишь Ленина? У меня сосед есть – коммунист до корней волос, убеждённый «партеец». Так он ночью кошку с балкона скинул. Она, говорит, не любила Ленина. Вот такие дела. И как только определил? Раньше в этот день субботники по всей стране проводили – грязь убирали. Сейчас не убирают. Сейчас грязи много, а убирать некому. Времена другие. А весна?.. Весна всё та же. Так что, дыши глубже – радуйся теплу. Любишь тепло? Я сам родом с Кубани, у нас уже всё зелёное, – говоривший вытянул руку с сигаретой далеко из окна и, сбросив пепел на асфальт, продолжал держать её в этом положении. – Ты ведь тоже южанин, из Малороссии, верно?

– С Украины, наверное, правильнее?

– С Украины? – усмехнулся незнакомец. – Пусть будет по-твоему. Вы ведь теперь самостоятельные. Что же ты в Москве задержался? Ехал бы на Родину, самостийность развивать. Или в России лучше?

– Ты, я вижу, тоже особо на Кубань не рвёшься. Откуда, кстати, знаешь, кто я такой? – Вадим полуобернулся к незнакомцу. – Говори уж сразу, что нужно?

Незнакомец помолчал, вернул руку с сигаретой назад в салон и снова затянулся. Его спутник за это время не произнёс ни слова. Курить не курил, а сидел без движения, внимательно следя за водителем.

– Ты нам не нужен, я же сказал. Про тебя и так всё известно – ничего интересного. Нам бы о друге твоём узнать поподробнее. Об Андрее. Это ведь ты его на Федяева вывел? Как бы случайно. Помнишь, в ресторане? Он тебя об этом попросил?

– В каком ресторане? Мы с ним в несколько заходили.

– Ага, поваляй дурака, – говоривший выбросил окурок за окно. – В том ресторане, в котором Федяев, по доброте душевной, ему визитку свою оставил.

– Слушай, я Андрея уже полмесяца в глаза не видел. С тех пор как раз. В кабак я его привёл, верно. Просто захотел и привёл. А что у вас с ним произошло, меня меньше всего интересует. Своих дел хватает. Если бы хотели со мной поговорить, подошли бы по-человечески и поговорили. А то, в натуре, рисовки сплошные, бля… – Вадим опять повернулся спиной к своим собеседникам.

– Ну, ты ещё по фене ботать начни. Мы тебе кто? Братки? Шпана уголовная? С тобой сейчас по-человечески разговаривают. Пока… – незнакомец немного убавил голос. – Ведь это Андрей попросил тебя? Мы же всё равно узнаем. Не от тебя, так от него. Где он живёт, кстати? Тоже, разумеется, не знаешь? Ну-ну… – он повернулся к своему товарищу. – Сходи, глянь, может быть, она больше не нужна?

Второй вышел из БМВ и направился к «девятке».

– Посмотрим, что твоя подружка скажет. Мне почему-то кажется, что она поразговорчивее. Хотя и ты парень серьёзный, положительный. Долго в шпиона играть не будешь. Упрямый народ эти шпионы. Вечно замышляют что-то, замышляют…Потом молчат, молчат…

Вадим наклонился, пошарил рукой под сидением, достал «Макаров» и щёлкнул предохранителем. Незнакомец, продолжая сидеть в том же положении, в ответ только загадочно улыбнулся:

– Ты не нервничай, а то ещё, чего доброго, палить начнёшь, меня ни за что застрелишь. Не хотелось бы умирать в самом начале весны. Спрячь, не балуй. Твой приятель песни хорошо поёт. Ты, случайно, не певец? Да нет, вообще-то ты себя мафиозо считаешь. Братва, дела-делишки, понты, общаки… Серьёзный человек. Вот только молчишь постоянно. Я же говорю – шпион.

Вадим сжимал правой рукой снятый с предохранителя пистолет и рисовал в голове картинки, в которых мозги наглеца, подобно вулкану, красочно разлетаются в разные стороны света. Однако мазать салон собственной машины не хотелось. Жалко…

Фантазии прервал второй незнакомец. Он подошёл к БМВ и махнул головой в открытое окошко первому. Тот открыл дверь и хлопнул по плечу водителя:

– Ну, до встречи. Надеюсь, вскоре, увидимся. Кстати, ты плохо выглядишь, отдохнуть бы не мешало.

Они вдвоём, предварительно высадив Марго, уселись в «девятку», и машина, взвизгнув, рванула с места и растворилась в потоке автомобилей.

Всё это Вадик поведал, без остановки летая по комнате, от окна к кровати, на которой восседала «его» женщина.

– Короче, я тебе рассказал, а ты думай, – он на миг остановился и развёл руки в стороны. – У меня своих проблем по горло, а тут ещё в твоём дерьме копаться. Предупреждал ведь: «Доиграешься»!

– Играл, играл трубач и доигрался – трубу спёрли, – я помассировал кадык. – Маргарита, ты умеешь кофе заваривать? Сделай доброе дело, напои моего друга.

– Какое кофе, чёрт возьми. Кофе… – вслед девушке заворчал украинец. – Что делать-то будешь?

– Её о чём спрашивали? – махнул головой в сторону кухни.

– Спросили, где живёшь, и что она о тебе знает. Она, разумеется, дала адрес.

– Откуда узнала-то?

– Как откуда? Мы ведь к тебе вчетвером заезжали. Так что, жди скорых гостей. Говорил, не связывайся с Измайловым. Эх, Андрюха… Возвращайся-ка ты в Красноярск. Вернее будет.

Мы перебрались на кухню, где нас ожидали Маргарита с кофе или кофе с Маргаритой, как с молдавским коньяком. Крепкий напиток…

– А кроме адреса они ещё спрашивали что-нибудь?

– Спрашивали: «Кто ты и откуда»? Но я ведь ничего о тебе не знаю, – Марго кокетливо прищурила глазки, – хотя, не прочь познакомиться поближе. Лола много лестного о тебе рассказывала.

– Даже лестного?

– Да-а… – Протянула она. – Кстати, почему ты к ней не заезжаешь? Она будет рада тебя видеть.

– Рада?! Мне почему-то кажется наоборот.

– Да нет. Она только о тебе и говорит.

– И что же она говорит?

– Называет тебя противным, самолюбивым, себе на уме и, к тому же, с кучей комплексов, типом.

– Здорово. Тогда ты точно врёшь. Люди с такими характеристиками нравиться не могут.

– Напротив, именно за всё это она тебя и любит, – Маргарита отхлебнула из чашки и приблизила своё лицо почти вплотную к моему. – Женщины любят мужчин не за их достоинства, а за их недостатки. Хотя достоинств у тебя, по всей видимости, тоже хватает.

– Может быть, я мешаю? – надул щёки Вадик.

– Может быть, может быть, – по-прежнему находясь губами в десяти сантиметрах от моего лица, пропела девушка, – всё может быть.

Я глядел на её белые, блестящие зубы, на изгибающиеся в ухмылках накрашенные брови, на светлые волосы и пытался найти ответ на вопрос – отчего мне нравятся женщины с «нестандартным» выражением лица? Именно таким, какое было сейчас у Маргариты.

– Маргарита, Маргарита, ветер волосы ласкает… – промурлыкал автоматически слова старого русского романса. – Скажи, дорогая, зачем ты живёшь?

– Наверное, для того, чтобы… – она мягко обняла мою шею левой рукой и поцеловала в губы. – Пожалуй, вот для чего.

– Ну, ты обнаглела, – покачал головой украинец.

– Береги её, Вадик, – проведя пальцами по щеке девушки, выдавил я. – Маргарита – сокровище. Она мне только что глаза раскрыла.

– Ага, учил носорог сына женщин любить, тот к нему сзади и пристроился. Ты смотри, чтобы она тебе чего-нибудь другого не раскрыла, – Вадим поднялся из-за стола. – Ладно, у меня ещё дел невпроворот. Ты со мной, нет? – бросил он девушке. – Одевайся.

– Подбрось меня до метро, позвонить надо. Следующий раз сниму квартиру с телефоном.

– Подброшу, пошли. А ты чего расселась, как на именинах Ильича покойного. Сейчас как ту кошку в форточку выброшу за то, что дедушку Ленина не любишь. Живо!