Текст книги "Прелести"

– Как медведя-то зовут?

– Никак не зовут, – также шёпотом ответила она.

– А к окну правда подходила утром?

– Подходила.

– Если что-то интересное почувствуешь, незнакомое что-то, никому не рассказывай, только мне. Хорошо?

– Хорошо.

– Тогда слушай продолжение сказки. На чём я остановился?

* * *

Она первой увидела солнце. Солнце также увидело её, но позже. Огромное, красное – оно давило своей силой, заставляя подчиняться. Сова впервые в жизни встретилась с солнцем. Солнце знало, что сова уже принадлежит прошлому. Сова не знала…

Хищник ухватился за настоящее зубами и, оттолкнувшись задними лапами от прошлого, удержался от искушения нырнуть в будущее. Молния укусила передние лапы, но не смогла проглотить жизнь. Лапы болели.

Кто родители молнии? Небесные лесорубы?

Древнее исполинское дерево разделилось на две неравные части, и белый дым уносил вверх к небу умиротворённую душу. О чём думало дерево в момент смерти? Трансцендентные корни привычно перекрасили крону из зелёного в вечное. Влажная тень в последний раз спрятала в карман чучело совы.

Хищник поднялся. Хромая, подошёл к мёртвой птице. Глаза совы были широко раскрыты. В них до сих пор разгуливало любопытство. Ненужное…

Спасительная стена вечнозелёного леса зазывала близостью. Хищник взял сову в пасть и направился в ту сторону. Сегодняшнее меню впервые предлагало жареное мясо птицы. Молния выступала в роли повара.

Тот, кто ухитряется дожить до утра, любит день. Утренний лес шумел и переливался всеми созвучиями благодарного мира. Мир благодарил ночь за то, что та вернула свет. Свет и Мир сливались в долгом поцелуе. В результате совокупления рождалась надежда.

Хищник забрался подальше в чащу и приступил к завтраку. Материальное тело совы в свою очередь произнесло: «Прощай» и вслед за двойником растворилось во времени. «Приятного аппетита». «Спасибо»…

Ручей напоил прохладой. Вода остудила эмоции. Маслянистая плёнка крови устремилась к устью. Волк задремал.

Мелкие рыбёшки хвостами отбивали от поверхности воды секунды. Потерянной минутой скользнула рыжая змея. Точно тяжёлый час появился у водопоя крупный олень. Хищник спал.

Странные звуки раздались неожиданно. Слева. Рядом. Звуки были похожи на крик птицы. Жалобный и протяжный. Хищник приподнялся и навострил уши. Чувство присутствия опасности – врождённое чувство. Шерсть на затылке – индикатор спокойствия. Шерсть на затылке вздыбилась.

В трёх шагах от хищника стояло странное животное. Животное скулило. Обезьян приходилось встречать раньше. Животное не было обезьяной. Волк не слышал сказку про Маугли, поэтому не знал такого слова – ЧЕЛОВЕК. Человек впервые увидел дикого зверя.

Ребёнок перестал плакать и подошёл к хищнику. Оба замерли и выжидающе посмотрели друг на друга. Один – не боялся потому, что не знал, что нужно бояться. Другой – не нападал потому, что не мог напасть. Трудно напасть на жертву, которая тебя не боится. Дело не в больных лапах.

Человек сел на землю, улыбнулся, протянул вперёд руки и начал разговаривать. Хищник успокоился. Пока болят лапы – охота невозможна. Что плохого в том, что дичь сама пришла к охотнику? Волк с интересом рассматривал дичь.

На вид мальчику было лет шесть. Человеческих лет. Ровесники, но у каждого своё время. Человек жадно пил воду. Зверь смотрел.

Человек лёг на траву и уснул. Хищник подошёл ближе, обнюхал будущий ужин и улёгся также.

Проснулись одновременно и одновременно принялись пить воду из ручья. Подобное лес видел впервые. Лес был крайне удивлён. Большие пёстрые птицы с недоверием наблюдали за действиями странной пары.

Солнце достигло зенита, и становилось жарко. Волк напился, подошёл к человеку и ещё раз оглядел последнего с ног до головы. Тот, улыбнувшись, внезапно погладил хищника по голове и шее. Зверь зарычал, но человек руку не убрал, а продолжал гладить, что-то нашёптывая в самое ухо хищника. Они были почти одного роста. Волк слушал странные звуки человеческой речи и глупо озирался по сторонам. Попугаи в шоке падали с веток на землю. Рыбы забывали дышать и умирали от недостатка кислорода. Лето собралось сбежать на другую сторону планеты и оставить территорию ещё не родившейся зиме.

Человек покинул хищника, подошёл к дереву и, сорвав несколько плодов, принялся, подобно обезьяне, эти плоды поедать. Потом снял лохмотья и залез в воду. Зверю оставалось лишь наблюдать, как плещется это подобие обезьяны. Лесу тоже.

Выбравшись на берег, человек прошёл вверх по течению ручья, осторожно нагнулся над прозрачной поверхностью и замер, выставив вперёд правую руку. Несколько мгновений не двигался, а затем резко опустил руку в ручей и достал серебристую рыбину. Рыбину он положил перед волком. Потом ещё и ещё…

Пока хищник глотал пищу, человек ползал на четвереньках в близлежащих зарослях и собирал какие-то травы и стебли. Принёс всё это, растёр вместе с водой и приложил к опухшим лапам волка, обмотав сверху широкими, длинными листьями.

Ночью хищник встал, подошёл к свернувшемуся на берегу ручья улиткой человеку и вместе с луной долго, долго рассматривал это непонятное живое существо. Рассматривал, рассматривал, рассматривал…

На следующее утро всё повторилось. Человек ловил рыбу, кормил не способного самостоятельно охотиться хищника и менял повязки. Прошёл день и ещё, и ещё, пока однажды зверь не почувствовал, что боль ушла.

Ночью, когда человек спал, он осмотрел местность, где они находились. Это был участок леса, расположенный в ложбине, густо кишащий живностью. Назад хищник вернулся с добычей. Волк положил оленя на землю и в первый раз за последнее время как следует насытился. Мясом.

Удивление. Человек не мог понять, как олень без ноги оказался на месте их ночлега? Он долго ходил вокруг туши, пока хищник не предложил ему позавтракать. Человек, однако, есть не стал. Он никогда раньше не ел сырого мяса.

– Тот, кто не ест мясо, сам становится пищей. Это закон, – зверь разорвал шкуру на ноге оленя и обнажил красную, сочную плоть. – Ешь.

Человек оторвал кусок зубами и принялся жевать. Невкусно. Горько. Однако, голод не союзник. Фрукты лишь утоляют голод, но сытости не приносят. Он проглотил один кусок, другой…

– Вот видишь. Теперь ты похож на настоящего хищника. Только мясо даёт силу. Я научу тебя быть сильным. Я научу тебя быть хищником. Ты станешь хищником, и мир склонится в поклоне. Мир полюбит тебя.

Ближе к полудню волк решил оглядеть скалу, которую он приметил во время ночной прогулки. Он скрылся в зарослях и тут же почувствовал, что кто-то идёт следом. Зверь замедлил бег, давая возможность человеку держаться рядом. Вдвоём, через некоторое время, они достигли цели. Это была небольшая скала из красного камня, поросшая травой и кустарником. Древняя скала, испещрённая трещинами-морщинами, видавшая на своём веку разные сказки. Человек и волк забрались на самый верх и оглядели местность.

Горизонт впитывал в себя величественный зелёный лес. Лес не может знать, что такое границы. Лес дышит наравне с другими обитателями планеты. Мелкий наглый дождь игнорировал яркое солнце. Слепой дождь. И семицветная полуденная радуга, как продолжение слепого дождя, опустила на лес свою подкову. Там, где вонзился в землю её правый столб, находился город. Хищник знал это. Он всматривался в даль, пытаясь понять, каким образом человек попал сюда, за столько дней пути от своего народа? Но лес – это только лес. Радуга – это только радуга. Яркая, медленно исчезающая радуга…

Спустя месяц, ночью, возвращаясь с охоты, волк почувствовал тревогу. Он на мгновение остановился и вслушался в прозрачность воздуха. Затем, бросив добычу, вначале медленно, а потом всё быстрее и быстрее побежал к ручью. Успел вовремя.

Большая, пятнистая кошка осторожно кралась, подбираясь к спящему человеку. Оставалось расстояние около десяти шагов. Она могла бы перемахнуть их одним прыжком. Она медлила…

Чёрная тень перелетела ручей, и между ней и добычей возник огромный волк. Противостояние двух хищников. Противостояние двух видов. Кошка сильнее двух волков, но этот намного крупнее своих сородичей. Кошке нужна добыча. Волк знает, кого защищает. Кошка медлила с нападением, соизмеряя силы. Волк ждал. Вот, вот…

Всё решилось в долю секунды. Недовольно ворча и озираясь, пятнистая бестия развернулась и, перепрыгнув ручей, исчезла в темноте леса. Волк стоял некоторое время, не расслабляя мышцы, напряжённо всматриваясь в живые сумерки. Смотрел на деревья, звёзды, болтливую воду и проснувшегося, испуганного человека.

Шею подставлять не пришлось…

Глава 9

 
Первое мая, и дворник дядя Вася,
Где-то с утра основательно вквасил.
Он машет метлой, улыбаясь прохожим,
Но может, при случае, врезать по роже.
Так что, прохожий, будь осторожен…
 

С. Подгребенщиков

Первое мая. День международной солидарности трудящихся. Праздник. Большой. Советский. Трудящиеся в этот праздничный день, во все времена, во всех городах необъятной Родины, становились по-настоящему солидарными. Главным образом в вопросе: «Что выпить и как, соответственно моменту, закусить?» С этой целью устраивались грандиозные демонстрации, которые являлись прелюдией, так сказать, разогревом перед главными событиями. Продолжалось всё это два, три, а порой, с учётом лечения похмелья, несколько дней, до самого Девятого мая – нового общенародного праздника.

Народ первомайские демонстрации любил. Даже теперь, когда мир перевернулся с головы на спину, а демонстрации стали, как будто бы, ни к чему, самая несознательная часть общества осталась верна идеалам солидарности трудящихся. Москва готовилась к праздникам.

Я добрался до офиса Измайлова как раз в тот момент, когда сам его владелец усаживался в свой серый Мерседес. Один из охранников услужливо открыл заднюю дверь, и «босс» уже нагнулся, собираясь протиснуться в салон, но в этот момент заметил меня.

– Иди сюда, – он замахал рукой, – быстрее, быстрее. Времени нет, отъезжаем. Садись первым. Быстрее, быстрее…

Я запрыгнул в салон, Измайлов уселся рядом, и машина сразу же тронулась с места. Следом рванул автомобиль сопровождения.

– Давненько не было видно. Я уж думал, ты обиделся. Не обиделся? Ну и славно. Сейчас на митинг поедем. Поглядишь. Интересное представление намечается.

– Что за митинг? В честь Первомая?

– Ну… В общем, да. Правда, не в честь международной солидарности. Там будет один дядька ораторствовать. Послушаем, может, проникнемся…

Машина остановилась на светофоре, и водитель кивнул в сторону группы людей с красными флагами и транспарантами, переходящих улицу.

– Эти уже собираются.

– Как в старые добрые времена, – иронично подхватил Игорь. – Коммунисты долго не успокоятся. Хотя, здесь не только коммунисты, но и озабоченные ностальгией люмпены. Ведь, как не крути, а большинству населения при прежнем режиме жилось вовсе неплохо. Имели, во всяком случае, возможность два раза в год флагами помахать. Узаконенную возможность. Вот и бредёт братка-работяга на митинг, уже во времена строительства капитализма – инстинкт. Инстинкты – дело хорошее, если только они безобидную направленность имеют. Иначе такое может случиться…

Мерседес снова тронулся с места и покатил по оживлённой улице.

– Вовремя подслушать, что там такое интересное нашептывают инстинкты в уши большой массе людей – это и есть политика. Необходимо ещё потом доказать, что не размытые инстинкты, а именно ты подсказал «заблудшим» верное направление. А в довершение, убедить Ваньку, ну или там, Джона, Ян Су Мина, которым всё до лампочки, что твоя лампочка – та самая, о которой он всю жизнь мечтал и при свете которой может и дальше, с раскрытым ртом, брести и размахивать флажком. Главное, чтобы было просто и доходчиво. Ну, а дабы он эту лампочку, от безделья, не крутил да не рассматривал, не мешало бы подбросить образ негодяя, который норовит лампочку стырить или разбить. Врага. Сам Иван, он же Шри Капур или Саид, к сожалению, своих врагов не видит в упор. Вот мы сейчас и едем послушать того, кто знает, где прячутся негодяи.

– Чу… Когда это проблемы существовали подобного плана? – я медленно втягивался в разговор. Всё-таки не ожидал, что Измайлов проявит подобное радушие.

– А проблем никаких нет. Вариантов множество. Как-то – злые чеченцы, китайцы, коммунисты, демократы, инопланетяне и саблезубые тигры. Палочку-выручалочку, при желании, можно выстругать. Просто выстругать, и сорт дерева не всегда важен. – Измайлов уставился в боковое стекло. За стеклом всё чаще и чаще появлялись люди с флагами и портретами вождей. – Согласен?

Я промолчал.

– В России сейчас идёт крупный передел сфер влияния во всех областях. Пока в стране хаос и неразбериха, умные люди потихоньку прибирают к рукам важнейшие средства массовой информации, финансы и уже пытаются дёргать за, так называемые, «рычаги управления властью и государством». Значит, мы должны держаться умных людей, а иначе нам удачи не видать, – Игорь улыбнулся. Не смущённо улыбнулся, а так, как улыбается учитель способному ученику после сданного экзамена. – Останови здесь, – он тронул водителя за плечо, и автомобиль замер перед постом милиции.

Площадь, рядом с которой мы остановились, была заполнена народом. Причём народом самым разномастным, под такими же разномастными флагами и транспарантами. Примета времени. Народный плюрализм.

Выступали ораторы. Взобравшись на наскоро построенную, импровизированную трибуну, они пытались донести до ушей внимающей и не очень толпы зажигательные доводы своей хитрости. Хотя попадались и истинные фанаты собственных убеждений. Микрофон не остывал ни на минуту. К тому же по всему периметру площади «прогуливались» непонятные типы с мегафонами и постоянно в них что-то кричали. Милиция также пользовалась мегафонами. Всё в совокупности воспринималось, как бардак. Но это только на первый взгляд. На мой, не привыкший к созерцанию подобных мероприятий, взгляд. Приглядевшись повнимательнее, мне удалось сориентироваться и разбить людей по их интересам. Коммунистов и им сочувствующих с красными полотнищами бывшего СССР, тех, кто поддерживал нынешнюю власть, под бело-сине-красными знамёнами; «патриотов» с жёлто-красно-чёрными флагами и просто праздношатающихся зевак. Впрочем, тех, кто размахивал государственным триколором России, было совсем немного. В основном преобладали красные цвета.

Мы некоторое время не выходили из машины. Измайлов куда то послал одного из охранников и теперь ждал его возвращения. Наконец тот вернулся, что-то сказал, открыв дверь, Игорю, и последний выбрался наружу. Его примеру последовали все находившиеся в двух автомобилях. Наша группа проследовала через площадь, обойдя толпу с краю, и остановилась возле трибуны.

– Сейчас человек будет выступать, обрати внимание.

– А этот, который на трибуне, кто он?

– Да это никто, – поморщился Измайлов. – Ничего интересного. Одни общие фразы. С людьми не так надо разговаривать.

– Как?

– Сейчас послушаешь. Вон он идёт.

На трибуну поднялся мужчина лет сорока пяти. С живым лицом и наглым уверенным взглядом. В народе возникло оживление. Видно было, что многие мужчину знают. Мужик подошёл к микрофону и слегка склонил голову на бок:

– Вот первого мая и нужно ходить на митинги. Всё правильно. Первомай на то и праздник, чтобы демонстрации устраивать…

Далее – о жизни, о людях, о любви к жизни, о любви к людям, о вере в конечный результат, о результате неверия в любовь к людям и жизни, о любви к результату и о жизни вне веры в людей, результат и любовь… Впрочем, народу нравилось.

Измайлову тоже нравилось. Он слушал, улыбаясь, иногда делая небольшие замечания. Наконец, когда оратор закончил, Игорь, а следом за ним все мы, зашли за трибуну. Человек, который выступал, и Измайлов обменялись рукопожатием и повели дружескую беседу. О чём шёл разговор я не слышал, но через несколько минут они оба направились к припаркованным автомобилям. Вся наша «бригада» устремилась за Игорем и ещё человек шесть за оратором, так что процессия получилась солидная.

Кто-то из толпы выкрикнул приветствие в адрес мужика. Он в ответ помахал рукой, но хода не замедлил. На стоянке все расселись по машинам, причём мужчина забрался в Мерседес к Измайлову. Игорь указал на переднее сидение, я уселся туда, и кавалькада из четырёх авто выдвинулась в неизвестном мне направлении.

– В тебе, Виктор, актёр умер, – Измайлов развалился на мягком сидении. – Если бы не политика, играл бы уже во МХАТе. Не жалеешь?

– Вот потому-то, что не стал большим актёром, я и занялся политикой, – оратора звали, как я понял, Виктором. – Стандартный комплекс всех Великих…

– Ну, да. Наслышан… Кстати, может быть, стоило тебе на площади потолкаться, пообщаться с народом? Не уезжать так рано?

– Нет, на сегодня достаточно. Человек желает видеть, что хоть я и выражаю его интересы, но до панибратства не опускаюсь. Моё имя должно ассоциироваться с чем-то более значимым, чем есть он сам. Вроде бы, близкий по духу, но в то же время всеохватывающий, мудрый и не всегда доступный. Политик должен уметь держать дистанцию. Иначе возникнет пренебрежение к нему, а это самое худшее. Вспомни Сталина. Все его считали отцом родным, а кто видел, чтобы он когда-нибудь близко общался со своим детищем – народом? Сталин умел держать дистанцию и поэтому был величайший и, главное, любимым своими подданными диктатором. Политика это тоже МХАТ. Со строгим распределением ролей. Искусство…

– Кстати, об искусстве, – Игорь положил руку мне на плечо, – познакомься, Виктор. Это Андрей, молодой поэт из Сибири.

– Да? А я думал, он новый человек из твоей службы безопасности. Раньше не встречал. И какие стихи в наше время рождаются в светлых головах сибирской молодёжи?

– Сам у него и спроси.

– Разные… – не оборачиваясь к собеседнику, сидел вглядывался в пролетающий за стеклом весенний первомайский пейзаж. Уже который раз за последнее время я не знал, что ответить. И как ответить…

– «Разные» – это слишком расплывчато. Есть хорошая фраза, не помню, кто её первый произнёс: «Если можешь не писать – не пиши». К поэзии нужно относиться трепетно.

– Поэзия должна быть правильной, – мне показалось, что Измайлов, произнося это, несколько лукавил. Хитринка какая-то в глазах присутствовала. – Вроде знамени, на которое смотрят как враги, так и друзья. Друзья должны восхищаться, враги бояться.

– А сам знаменосец что должен делать? – Виктор взглянул на Игоря (я увидел это в зеркало) и улыбнулся. – Или ему два флага положено иметь? Один по улицам носить, другой дома на стену прибить?

– Неправильно говоришь.

– Так ведь и не в микрофон. Да и ты не «массы». Стихи – стихами, идея – идеей. Идея – это и есть то знамя, которым нужно размахивать.

– Вот и расскажи нам что-нибудь о новых идеях в современных, так сказать, условиях.

– Ну, что-то новое придумать сложно. Да и не нужно. Благо, есть из чего выбирать. Из уже проверенного годами. Так сказать, лучшее новое – это всё то же старое. Что для России сейчас новое? Шесть лет назад новым было слово – «демократия». Неизведанное слово. Горбачёв-художник нарисовал будущее в розовом цвете, вставил заветное слово и обеспечил свой успех. Временный. Затем понадобился человек другого плана. Художник, либеральнее всего профсоюза художников, непременно критикующий находящуюся у власти элиту. Тогда это уже можно было проделать без особых последствий для здоровья. Так на сцене появился Борис Николаевич. Он напялил на себя клоунский костюм бесстрашного борца со «старым», и этот костюм больше всего в то время сопутствовал успеху. Однако через несколько лет понадобится смена имиджа. Нужен новый клоун, обещающий сильную власть. Что ни говори, но люди в массе своей устали от хаоса и отсутствия ориентиров. Им уже хочется сильной руки, которая укажет направление движения. Вот теперь понадобится тот самый флаг. Сильная рука должна держать знамя. Какого оно будет цвета – это уже вопрос. Красный не пройдёт однозначно. Коммунисты, хоть и создают много шума, видимо сами понимают бесперспективность своего дела. Главная их беда в том, что молодёжь не поддержит идей коммунистического возрождения. В ближайшие лет двадцать. Старики, среднее поколение, возможно, да. Молодые – никогда. Сейчас не семнадцатый год. В семнадцатом году не было примеров в истории, и будущее привлекало своей непредсказуемостью и загадочностью. Сейчас пример есть. И молодёжь, воспитанная на более конкретном восприятии мира, на «пепси» и жвачке, не согласится на реанимацию. Неинтересно. Всё. Поезд ушёл. Другое дело – клоун в маске «ZORRO», играющий на инстинктивно сильно развитом в каждом индивидууме чувстве национальной гордости. Если такой человек будет полностью соответствовать выбранному имиджу, у него большой шанс прийти к власти. В условиях современной России, когда назрел выход на сцену нового вождя, эта маска представляется мне самой перспективной. Вот увидите, ещё лет пять, ну, может быть, чуть больше, и Россия выберет именно такого «ZORRO». Сейчас, пока, таких нет, поэтому… – Виктор вдруг неожиданно замолчал.

Некоторое время ехали молча. Люди с транспарантами теперь не попадались вовсе. Зато солнце выглянуло из укрытия, огляделось и послало на землю пучок весеннего света. Зелёная трава на газонах своим беспечным видом расслабляла и отпускала все сжатые пружины нервов. Хотелось выйти из машины, разуться и потоптаться по зелени. Хотелось…

Я плохо знал Москву и поэтому совершенно запутался в многочисленных поворотах. Понял только, что это окраина столицы. Но какая окраина?

Наконец автомобиль заехал в какой-то дачный посёлок. Повиляв немного между сосен, мы остановились возле большого дома, во дворе которого уже стояло с десяток иномарок. Из ворот вышел лысый мужик и устремился навстречу.

– Прибыли, выходи строиться. Ты, Андрей, держись возле меня, не теряйся, – Игорь, сам открыв дверь, выбрался из Мерседеса и направился к дому. Примеру его последовал Виктор, за Виктором я, а за нами все остальные сопровождающие из трёх автомобилей. Лысый приветствовал Игоря и Виктора и повёл их, а, следовательно, всех нас, за собой. Водители между тем занялись парковкой транспорта. Видно было, что они здесь не в первый раз.

Прошли во внутренний двор, находившийся с другой стороны здания. Отделанный со вкусом, с аккуратными лужайками и подстриженными, ещё не зелёными, кустами, он производил приятное впечатление на меня, не шибко избалованного сибирскими деревенскими пейзажами. За резной оградой разглядел теннисный корт и летний, не наполненный водой бассейн, «как в кино по видику». По двору прогуливались человек тридцать «разношёрстных» мужчин. Некоторые, собравшись в группы, что-то горячо обсуждали. Некоторые просто сидели в деревянных креслах, подставив лица тёплым лучам солнца. Женщин я не заметил. На импровизированных столиках стояли спиртные напитки и лёгкая закуска. Впрочем, никто не ел и не пил. Кто являлся хозяином дома, с первого взгляда выяснить не представлялось возможным.

При появлении нашей «делегации» все присутствующие прекратили разговоры и по очереди устремились навстречу Измайлову и Виктору. Здоровались, обменивались общими фразами и отходили, уступая место другим. Оба вновь пришедшие разошлись по разным группам и приняли участие в дебатах.

Разговор продолжался около часа, в конце которого я позволил себе подойти к одному из столиков и выпить коктейль. Пил мелкими глотками, разглядывая, похожих друг на друга, точно пингвины, присутствующих.

– Что скучаешь? Не интересна тебе вся эта каша? – Подошёл сзади телохранитель Измайлова – Сергей. – Сейчас босс коммерсантов заряжает. Это может до вечера продолжаться, но своего он добьётся. Игорь Сергеевич их всё равно дожмёт, как бы они не упирались.

– Не знаю. У меня голова от этих дожиманий просто раскалывается. Всё одно да потому.

– Ничего, привыкнешь. Я уже давно на всё это внимания не обращаю. Моё дело следить за тем, чтобы эксцессов не было. А о чём там говорят, пусть у них голова и болит, – Сергей открыл банку «кока-колы» и сделал крупный глоток. Погода-то, как разгулялась… Весна.

– Здравствуй, Сергей. Давно тебя не видел, – подошёл к нему бородач в светлом костюме. – Я с Игорем Сергеевичем посоветовался, он сказал к тебе обратиться.

– А что случилось? – телохранитель Измайлова, он же начальник его службы безопасности, поставил банку на место и повернулся к собеседнику.

– Вчера ко мне подъехали с предложением сотрудничать. Ну, ты понимаешь, о чём идёт речь. Предложили довольно тактично, без угроз. О деньгах даже не заикались. Здравствуйте, до свидания, всего хорошего. Вежливые, учтивые. Это-то и настораживает. Посоветовали не спешить с ответом, подумать. Пообещали заехать через пару дней. Вот такие дела.

– Они представились?

– Сказали, что от Аслана. По всей видимости, чеченцы. Не русские, во всяком случае.

– Есть такой – Аслан, – Сергей опять взял банку с недопитой «колой» и сделал глоток. – А вы объяснили гостям, что уже работаете с нами?

– Они ответили, что знают.

– Вот как? Хорошо. Когда они зайдут в следующий раз?

– Не уточнили. На днях…

– Когда придут, передайте, что мы хотим с ними встретиться. Место и время я назову позже. Всё будет хорошо.

– Ну, я надеюсь. Иначе бы не обращался, – бородач дружески улыбнулся. – Как мама, как сестра? Все здоровы?

– Спасибо, нормально.

– Ну и слава Богу. Ладненько, пойду, нужно ещё обсудить кое-какие дела…

Бородач ушёл, а Сергей сжал в руке пустую банку и бросил её в урну.

– Что, чеченцы на пятки наступают? – я стоял рядом и слышал весь разговор.

– Развелось всякой… Будь моя воля, всех из Москвы в течение двадцати четырёх часов бы вышвырнул.

– Может быть, ещё успеешь. Что, так серьёзно?

– Да не в первый раз уже, главное. Другие давно в наши дела не вмешиваются, а этим хоть кол на голове теши. Упрямая нация. Недаром их Сталин репрессировал в своё время. Ведь знают прекрасно, что Измайлов там свои интересы имеет, всё равно кусок пирога откусить хотят.

– А кто такой Аслан?

– Ну кто, кто… Авторитет их чеченский. Ладно, проведём переговоры. Ну, а если не достигнем, как говорится, консенсуса, пусть босс выпускает тяжёлую артиллерию.

– То есть?

– Есть у него способы добиться согласия, – и Сергей нервно рассмеялся. – Пошли, Измайлов зовёт.

Действительно, Игорь сигнализировал нам взмахом руки.

– Всё, поехали, – он был очень весел и доволен. Видимо, переговоры прошли успешно. – Пусть они здесь остаются, обдумывают, а нам некогда. Ты, Андрей, мне кажется, удачу приносишь. Тебя отпускать далеко нельзя. Что такой хмурый, еле ноги волочишь? Пошли, пошли.

Я, Сергей и сам Измайлов уселись в Мерседес. Остальная охрана уже находилась в другой машине. Взревели моторы, и мы устремились в сторону столицы.

– Ну, что там у Баркова стряслось? – когда немного отъехали, обратился Игорь к своему телохранителю. – Потоп? Извержение вулкана?

– На Баркова чехи наехали.

– Что, сильно наехали?

– Пока нет, но кто знает, что будет дальше? Аслана люди.

– Аслана, говоришь? Вот неугомонный «воин ислама». Спит и видит, как бы несчастного Баркова обидеть. Хотя мозги прочистить этому Баркову не мешало бы. Совсем туго соображает. Отрастил бороду и воображает себя Львом Толстым. В дворяне ещё не метит? Не говорил про это?

– Нет, не говорил. Так что с Асланом будем делать?

– Ничего, – засмеялся Измайлов. – Аслан его больше доставать не будет. Догадываешься почему?

– Тьфу ты, ёлки-палки… А я-то думал, действительно…

– Страус думал, да в борщ попал. К папуасам… Андрей, – повернулся он ко мне, – тебя куда забросить? На Саянскую?

– Если это возможно.

– Ну почему же не возможно? Всё равно по пути. Забросим… Так, сегодня первое, – Игорь зашевелил губами, что-то подсчитывая, – завтра, послезавтра – никак. Четвёртого подъедешь ко мне после часа дня. Только не раньше. Раньше у меня люди соберутся серьёзные. Да привези тексты песен. О'кей? Договорились? Ну и хорошо.

Через некоторое время Мерседес затормозил возле нужного дома. Я попрощался со всеми оставшимися в машине и вышел на улицу. Измайлов и К. скрылись за поворотом. Со мной осталась только весна.

Какой-то старик с воткнутой в петлицу поношенного пиджака полоской красной материи проковылял мимо, возвращаясь из праздника в забвение. Я проводил его взглядом до подъезда и, оторвав с дерева разорвавшуюся клейкую почку, с прорезавшейся зелёной жизнью, закинул в рот. Прожевал, проглотил и забрал себе чужую жизнь и силу.

По газону шаробродили вездесущие воробьи и вечные странники – скворцы, а глупые дворовые собаки дурацким тявканьем оповещали о собственной бестолковости всю округу. Май вступал в свои права. Зайдя в квартиру, не нашёл ничего лучшего, чем завалиться в одежде на кровать и, включив телевизор, уставиться умными глазами в разукрашенный экран. Вчера заходил хозяин квартиры, и я продлил срок проживания в ней ещё на две недели. Отдал последние деньги и сейчас валялся на постели пустой, как бубен, и счастливый, как идиот. Как кот на масленице. Как муха на спине слона. Как первый день мая, напившийся браги в гостях у будущего лета.

Вот так…