Текст книги "Записки таксиста"

– Вероника! – окликнул Прохор свою подругу юных лет.

– Здравствуй, Антон, – с ленивой надменностью в голосе, играя в вежливость, ответила Вероника.

– Сколько лет мы не виделись?

Вероника Евгеньевна смерила взглядом Прохора, сделав только ей одной известное умозаключение, о том, как прошли последние двадцать пять лет жизни её бывшего поклонника, которому она когда-то подарила свою девственность. Судя по её выражению лица, оценка была ниже среднего. На неё даже не произвёл впечатление «Лексус» Антона, на котором он предложил её подвести, желая форсануть.

Сколько раз он рисовал себе эту встречу: сидя в тюрьме, на свободе, вспоминая Веронику поутру после каждой новой кобылицы, с которой он не мог испытать и части того, что сводило с ума его ранее. В своём воображении, как заправский сценарист, он строил диалоги и действия, перебрав огромное количество вариантов. Но диалога не получилось, не говоря уже о действии. Его и не могло быть. Великая актриса не изъявила желание стать примой провинциального захудалого театра и незадачливый сценарист, бездарный актёр в одном лице порвал в клочья все рукописи, все листы в книге своей души, бросив в печь им написанные строки, которые никто и никогда не повторит, как цитату о любви, красивые слова о чём-то высоком. Ведь для неё он просто урка и не более, невзирая на весь дорогой антураж. Человек рано или поздно выходит из тюрьмы, но тюрьма из него не выходит никогда.

Не все люди в нашей жизни способны дарить нам радость и счастье, некоторые из них дают намного больше. Они дают опыт и знание самой жизни. Иногда это происходит через боль, но все равно мы должны им быть благодарны за это… Ценность их даров можно оценить лишь спустя время. Очень часто наше успешное настоящее, снимает шляпу перед мрачным прошлым.

Пьяного Прохора впервые в жизни потянуло на лирику.

– А я ведь так её любил, – залив слезой физиономию, сидя за столиком на кухне, в своей элитной конуре в обществе бутылки водки, завывал Антон.

– Судя по тому, Хозяин, что вы так накушались, вы её до сих пор любите, – как никогда в точку сказал Ахерон, все также появившись из неоткуда, как в первый раз.

Прохор поначалу хотел возразить, но потом понял, что вряд ли для этого найдутся аргументы. Отсутствие аргументов он привык компенсировать обилием физической силы, редко направляемой в нужное русло, но делать и без того безобразную морду Ахерона ещё безобразней ему почему-то не хотелось. В любом случае Ахерон был единственным, из его окружения, кто готов был его выслушать в данный момент.

«Исповедь перед собственным демоном…» – про себя подумал Прохор.

– Демон демона всегда поймёт, – словно прочитав мысли Прохора, произнёс вслух Ахерон замысловато.

Да, по сути, в жизни уголовного авторитета и не было человека, которому он без вреда для себя мог излить свою душу. Его окружали в общей массе своей, жалкие людишки, плебеи в пятом поколении, которые его минутную слабость наверняка бы пожелали использовать себе в угоду. Его племя не должно было видеть своего вожака слабым, и именно тогда без особых колебаний, повинуясь инстинктам волка, Прохор высадил обойму в Чавеса с Яблочником.

– Ты знаешь, а ведь в моей жизни могло быть всё по-другому, если бы она меня тогда не предала, если бы я чуть попридержал коней и не набил морду этому гэбэшнику, – пьяно мямлил Прохор.

– Если бы, да кабы. Случилось, как должно было случиться. Твой отец убивал и ты душегубничаешь – наследственность. Кровь – не вода. Гены пальцем не размажешь.

– Ты отца не тронь! Он у меня герой! Герой Советского Союза! Он интернациональный долг выполнял, – ударив кулаком по столу, возразил Прохор.

– Ты тоже, Антоха, в долгу перед дьяволом не остался. Только папаша твой за идею убивал, а ты за деньги. Ну, ладно Чавеса ты приговорил, давно было пора, но Егорка-то причём? Безобидный колхозник, рвавшийся в люди и того туда же.

– А ты откуда знаешь? – с подозрением поинтересовался душегуб.

– Мне даже тайны царского двора известны, что мне правду о таком жуке-могильщике, как вы, милок, узнать.

– Я ведь тебя за такие слова за Чавесом и Егоркой могу отправить вдогонку!

Ахерон рассмеялся во всю свою мерзкую рожу. Его смех походил на смех сумасшедшего.

– Не смеши меня. Я таких гадов, как ты с десяток в преисподнюю определил. Они тоже о себе много думали. Это ты в своей навозной куче толстый червь. Только не со мной тебе тягаться. Я дьяволу служу и сила во мне дьявольская. Хочешь со мной равным быть? Милости просим в тёмное царство.

– Да нет уж. И так вся жопа в шрамах, – с замысловатой грустью в голосе, потупив взгляд, ответил Прохор.

– На прощенье грехов своих надеешься? Просить устанешь, – язвил Ахерон.

– Господь всегда рад молитве грешника, что искренне раскаялся в содеянном, – откуда не возьмись, встрял в разговор Антонио.

– Чужое всё вокруг: и это небо, и эти люди, и я чужой в этом мире. Ни что меня не радует. Каждое утро начинаю с вопроса. Зачем? Зачем я нужен, зачем я здесь? Ведь не будь меня…

– Не стоит убиваться, Антошенька. Депрессия штука не приятная, но достаточно изученная чтобы быть побеждённой. Мы её знанием на лопатки положим.

Ахерон в ответ на слова Антонио выложил на витрину свою омерзительную улыбку, растянув её во всю морду, как пьяный гармошку.

– И ненадобно лыбиться, жабья твоя душа, – метнул Антонио в сторону Ахерона.

– Ну, что вы, как я могу усомниться в ваших глубочайших познаниях в области миропонимания и мироощущения бытия. Только извольте высказать вам своё «фи». Как-то вы системно запаздываете с профилактикой. Лечение оно, как известно, и тяжелее, и дороже.

– Влюбиться вам надобно, Хозяин. Влюбиться и жениться, да детишек пару родить, – как ни в чём не бывало, молвил Антонио, оставив без внимания не лишённое смысла замечание Ахерона.

Ахерон ещё пуще прежнего оскалился в своей улыбке.

– Языком молоть – не мешки ворочать, – небезосновательно заметил Хозяин.

– Жизнь должна быть наполнена смыслом. А у вас, батюшка, со смыслом явный пробел.

– Ну, предположим ты прав, Антонио. Только по-твоему влюбиться – это легко? Да и не верю я в любовь, – молвил Прохор.

– Верю, не верю. Поверите, когда влюбитесь по-настоящему.

– Я уже раз совершил ошибку, полюбив без памяти. До сих пор нахожусь под впечатлением.

– Любовь – обманная страна, – завыл Ахерон строку из старого романса.

– Молчи, жаба! Много ты понимаешь. Людям нужен секс, чтобы быть, – кривляя ранее сказанное Ахероном, вещал Антонио. – Ваше племя для того и существует, чтобы туман напускать, да демагогию сатанинскую разводить.

И вдруг голоса смолкли, и Прохор остался один. Ахерон и Антонио, имеющие дурную наклонность появляться и исчезать без предупреждения, растворились в пространстве, оставив его на растерзание одиночеству.

Надежда росла хорошенькой, но очень слабенькой и болезненной девочкой. В школе над ней многие издевались, глумясь над её смешной внешностью – курносым носиком, миниатюрным телосложением, к тому же она немного заикалась. Антон Прохоров был единственный, кто решил с этим покончить раз и навсегда. Он выгнал из-за парты шкодника Игнатьева, от которого Наде спасу не было, и сел с нею рядом. Это было в седьмом классе. После этого Надя Савченко стала оживать. Антон опекал её, как брат. Именно он хрупкую букашку отвёл в секцию ушу. Особых успехов в спорте сестричка не достигла, но к окончанию школы она уже не была тем Гадким утёнком, которым была ранее.

Если Антон относился к ней, как к своей младшей сестрёнке, то Надежда с первого класса любила его без надежды на взаимность. На первом звонке, когда Прохоров и Савченко, вместе со своими одногодками делали робкие шаги в школьную жизнь, она впервые увидела Антона, и он стал для неё первым и единственным чувством, которое она пронесёт через всю свою жизнь. Уже тогда 1 сентября 1977года она серьёзно без тени смущения заявила своей маме:

– Это мой будущий муж, – при этом указав на Антона.

– Надюша, ты в школу пришла или в ЗАГС?! – возмутилась мама.

Только Букашка оставила слова мамы без внимания. Точно так же, как Антон оставил без внимания слова Нади, когда она пыталась его отговорить от встречи с хахалем Вероники. Просидев с Антоном за одной партой три года, зная его резкий характер, она предвещала, что ни чем хорошим это встреча не закончится. Много лет она будет корить себя за то, что не решилась ему сказать о своём чувстве, о том, как она любит его, любит много лет. Возможно, это смогло бы его остановить. Позволило избежать шага, который во многом и предопределил всю его нелёгкую судьбу. Много лет она будет молить Бога за своего Любимого, за прошение его грехов.

Шёл ноябрь 1988 года.

– Ты зачем приехала? – как-то нейтрально холодно спросил Антон, войдя в комнату для свиданий, где его уже битый час ждала бывшая одноклассница, а ныне студентка Херсонского педагогического института Надя Савченко.

– Я знаю, что кроме меня некому, – осматриваясь по сторонам, ответила Букашка.

– Как тебя вообще ко мне пустили? Свиданка только родственникам полагается.

– У тебя есть кто-то ближе меня? – кинула Надя, ловя себя на мысли, что если бы её дядя не работал в Управе и не имел прямое отношение к местам не столь отдалённым, вряд ли бы они сейчас общались с глазу на глаз.

Антон посмотрел ей пристально в глаза, как будто хотел в них найти ответ на множество своих вопросов. Его же глаза были пусты и безлики. Образовалась долгая пауза. От Прохорова повеяла холодом. Надежде стало неловко и даже немного страшно. К этому располагало убогое мрачное убранство комнаты для свиданий при колонии усиленного режима №10, что под Дарьевкой, селом, которое располагалась в километрах двадцати пяти от областного центра.

Небольшая комната с решётками на окнах, обшарпанный шкаф с покосившимися дверьми, тумбочка, пара табуреток, три односпальные кровати расставленные буквой «п». Уютом и не пахло – пахло зоной.

Антон, рядом с которым Букашка всегда чувствовала себя комфортно и в полной безопасности, сидел на кровати напротив неё, уставившись в пол. Он мало походил на прежнего Прохорова. От его шевелюры не осталось и следа, внешне было видно, что он заметно похудел, на казённых харчах, даже как-то осунулся; лысая голова, зэковская роба – типичный каторжанин.

– Я тебе борщ привезла. Ты ведь любишь…

– Ты умеешь готовить борщ? – на полуслове оборвал Надю Антон.

– Конечно, не так вкусно, как у твоей мамы, но я старалась. Ещё там яблоки и всякое такое.

– Как институт?

– Нормально.

– Тебе не нужно ко мне приезжать. Я себе жизнь сломал. Не хватало, чтобы ты из-за меня страдала. Как узнают в институте, что комсомолка Савченко ездит к урке.

– Ты не урка. Ты хороший.

– Хороших здесь не держат.

Антон волком посмотрел на Букашку. Этот взгляд Надя запомнит навсегда, как и все то, что происходило после.

Прохоров накинулся на неё, как волк на зайца и стал рвать… рвать одежду на Наде. Букашка стала вырываться из-за всех сил. Она могла позвать на помощь, но в голове у неё промелькнула мысль, что так она может навредить Антону. Она чувствовала, как от страха каменеет её тело и вдруг она полная отчаянья закричала:

– Я люблю тебя, Антоша! – сквозь сбившееся дыханье, – Люблю… Антоша… тебя люблю!

После этих слов волк выпустил из лап свою жертву. Надя плюхнулась на кровать и, повернувшись спиной к Антону, скрутившись калачиком, заплакала, да так тихо, что только всхлипы выдавали её состояние отчаянья. Она была настолько напугана, что казалось, что она боялась даже плакать, дабы не разозлить зверя.

Антон, злой на весь мир, не говоря уже за баб по причине предательства Вероники, успев за полгода вне свободы посереть, поначалу не придал значение рассопливившейся Букашке. Но все, же мысль о том, что сейчас в одной комнате он находиться с человеком ближе которого у него никого не осталась, так как все родственники после смерти матери от него отказались, растопила его холодное сердце. Он прилёг на кровать рядом с Надей, от чего Букашка поначалу содрогнулась, но после того как Антон нежно обнял её сзади, прижав к себе, и она почувствовала близость и тепло любимого человека, напряжение покинуло её тело. Антон поцеловал её в ушко и тихо сказал:

– Прости меня. Прости, Букашка. Просто мне очень плохо здесь…

Прошло немного времени, и бывшие одноклассники провалились в сон. Антон проснулся, когда на улице было уже темно, проснулся, ощутив на своём лице и губах нежные поцелуи, которыми его осыпала Надежда. В понимании Прохорова они с Савченко были просто школьными друзьями не более, но день, который уже подходил к концу, прояснил многое.

Прощание с девственностью – особое действо и если девушка отважилась на этот поступок с заключённым в условиях ограниченной свободы, в обстоятельствах – без намёка на романтику… это видно неспроста…

Спустя время Надежда опять приехала на свидание к Антону. Именно после этой встречи они расстались на долгие годы. Попытки закостенелую дружбу превратить в любовь, как правило, всегда обречены на провал. Их школьная дружба так и не смогла стать чем-то большим, не выдержав испытания неразделённым чувством и разделённой близостью.

Встретились они уже, спустя много лет на встрече выпускников. Шёл февраль 2003 года. Полюбезничав немного со своими одноклассниками в кафе, Прохоров и Савченко предпочли удалиться в номера, где они могли побыть наедине, как тогда в комнате для свиданий Дарьевской колонии.

– Наконец-то мы одни, – вдруг разорвала тишину Надежда, оторвавшись от окна гостиничного номера, за которым кипела жизнь ночного города.

Прохор лежал, раскинувшись на широкой кровати, и о чем-то думал. Надя села рядом с ним и расстегнув рубаху, провела рукой по его атлетичной груди. Они слились в поцелуе, после чего она отдалась ему.

– Если бы ты знал, как я по тебе соскучилась, – разоткровенничалась Надя, как только постельные страсти притихли.

– Зачем мне знать, я вижу. Как с цепи сорвалась.

– Это ты точно подметил. Я действительно много лет на цепи просидела, и на эту цепь ты меня посадил. Нет, у меня были мужчины, но такого как ты не было.

– Да ладно, – с ехидцей в голосе среагировал Прохор.

– Правда.

– Неужели я какой-то особенный?

– Ты не особенный, ты любимый.

– Надька, ты конечно мировая баба, никогда не думал, что годы делают женщину лучше, но прошу тебя, не начинай. Сапёр ошибается один раз.

– Второй раз слабо?

– Если ты о сексе, то я как пионер всегда готов…

Бурная ночь, подойдя к своему завершению, нехотя сдала свои права новому дню. Далеко не всем парам удаётся насыпать жемчуг на блюдце и надеть всю эту красоту на нить судьбы, чередуя день с ночью, как бусинки, завязав их в круг постоянства.

– Может, позавтракаем? – надеясь на утреннее продолжение удачного вечера, предложила Надя соседу по школьной парте.

– Я не завтракаю, – отрезал Прохор.

– А для меня не хочешь сделать исключение?

– Не вижу причин для исключений. С некоторых пор я отдаю предпочтение одноразовым отношениям. Уже начался новый день.

– Не боишься, что день за днём и жизнь пройдёт?

Прохор оставил слова Нади без ответа. Надежда оделась, взяла в руки сумку и ушла не попрощавшись.

Дёшево разменивать свою жизнь на случайные встречи. Калечить и без того подорванное сердце и душу. Получать яркие впечатления, которые уже завтра стираются в памяти, так и не успев укорениться, занять своё место в ленте жизни. Глупое занятие собирать в копилку судьбы пятаки, как сдачу от ненужных покупок-встреч, в надежде когда-нибудь таким образом накопить себе на счастье.

Он спал в номере с очередной Случайной, ему снился сон. Ему виделась Мать.

– Ты плохо выглядишь, Антошенька.

– Мама?!

– Виденье мне было. Нехорошее.

– Что ты здесь делаешь, Мама?!

– Или сон это был? Не пойму, – продолжала Мать, совсем не обращая внимания на Прохора, как будто говорила сама с собою. – Дела за тобой нехорошие тянуться. Злой ты стал. Мой сын с телом волка привиделся мне. Не к добру это… не к добру…

Вдруг видение с маменькой оборвалось, и Прохор увидел себя со стороны во главе огромной волчьей стаи, что была подобна туче: громадна и сера. Он увидел себя в образе волка неестественных размеров, что вместо волчьей морды нёс на толстой шее человечью голову во всех своих чертах и даже мимике походившую на голову Прохора.

Прохор проснулся, задыхаясь, жадно глотая воздух, как будто кто-то перед этим осмелился душить его. Немного отдышавшись, он смахнул рукою пот со лба. Никогда ещё сны для него не были столь явными и не производили такого впечатления. Уголовный авторитет по прозвищу Прохор привыкший производить впечатление на всех своих жертв, имея в этом свой интерес, сам при этом не отличался особой впечатлительностью. В последнее время его все чаще стали посещать Антонио и Ахерон, а вместе с ними мысль, о том, что рассудок покидает его. И сон, в котором ему привиделась покойная матушка с волчьей стаей, ещё более его углубили в этом убеждении.

И тут ещё в довесок ко всему позвонил Вано.

– Слушай, Братко, меня Моя на выставку в галерею затянула. Я никогда не был в подобных местах. А тут такое! Значит, бабу Вида зовут. Фамилию не помню. Такое малюет! Просто вынос мозга! – нёс в трубку ошарашенный кореш.

– Ты, что бухнул вчера? – прервал Вано Прохор.

– Да причём здесь это. Прохор, ты должен это увидеть.

Через пару часов Вано и Прохор, совсем не походя на завсегдатаев художественных выставок, пытались переварить все, что предстало перед их взором.

На выставке были представлены в основном портреты. Но это не были портреты в обычном понимании. Люди на холстах очень часто больше походили на животных или же представали в образе кактуса, насекомых, становились частью неодушевлённых предметов, что производило на ценителей и тем более на случайных посетителей, которые не отличались особым глубоким художественным восприятием, особое впечатление. Живопись Виды большей частью походила на забавный микс карикатуры и сюрреализма.

– Ты представляешь, Прохор, что должно твориться в голове у бабы, чтобы рисовать такое! Это просто мрак. Как тебе?

– Жестко… Это, наверное, она? – спросил Прохор у Вано, увидев в стороне долговязую женщину с длинной шеею, столь же странноватую, исходя из её одежды и выражения лица, как и её полотна, но всё-таки надо признать чертовски красивую.

Прохор подошёл к художнице, одним своим видом удалив всю публику, собравшуюся вокруг Дивы красок и холста. Один из поклонников, мужчина невысокого роста с лысиной на голове поцеловав руку Виде, тут же откланялся, понимая, что перед ним парни, которым лучше не мешать.

– Меня Антон зовут, это Иван, – кивнув в сторону, но при этом глядя прямо в глаза художнице без церемоний начал Прохор. – Я ничего не понимаю в подобном искусстве, но мне хотелось бы, чтобы вы нарисовали мой портрет.

Вида кинула многозначительный взгляд в сторону Вано, тем самым приказав удалиться. Вано подчинился, растворившись среди посетителей галереи.

– У вас лицо убийцы, – нарушила молчание Вида, почему-то прищурив левый глаз.

Прохор опешил. По его лицу пробежала неуверенность, убегающая от настигающей её агрессии.

– Вы очень слабый человек, – не придавая значение своей близости к опасности, продолжала Вида. – Вся ваша сила – это сила животного, но не человека. Вас отвергли, как личность и вместо того чтобы извлечь урок и перейти на другой уровень, вы покатились вниз по эволюционной лестнице. К сожалению, рядом с вами не нашлось сильной личности, которая помогла бы вам стать на ноги, сорвав с вас шкуру волка. Как вы думаете, почему за мои картину платят огромные деньги?

– Почему? – с неестественной для себя дрожью в голосе спросил Прохор.

– Я вижу в человеке то, чего не видят другие и даже он сам. Мои портреты совсем не плод моего больного воображения, как думают многие невежды. Они более чем реальны, они разрушают иллюзию о человеке. Именно поэтому жизнь моих героев после того, как я их нарисовала, меняется. Но далеко не все готовы расстаться с иллюзией о самом себе. Для многих это подобно смерти. Когда вы увидите свой портрет, Антон, вы станете другим. Вы готовы к этому? Вам ведь не привыкать, ходить по лезвию ножа.

– Да, – словно загипнотизированный кролик из сказки ответил Прохор.

Когда, спустя месяц, Прохор увидел свой портрет, он проронил всего одно слово:

– Как?..

Его сон, в котором ему привиделась матушка, с волчьей стаей, где он был вожаком, на полотне, вышедшем из-под руки Виды, воплотился с неимоверной точностью. И что особо поразило его, по обе стороны от главного персонажа были изображены Антонио и Ахерон с кинжалом в руках. В правом нижнем углу картины был воссоздан образ его школьной подруги Надежды с мальчиком, которому от роду было лет двенадцать. Мальчик внешне очень был схож с Антошенькой Прохоровым времён советского застоя. Психика Прохора, не желая переваривать увиденное, отключила его сознание, обронив тело на пол.

Придя в сознание, Прохор ещё очень долго не мог прийти в себя. Он находился в некой прострации. Поначалу его голова была свободна от связных мыслей, но после его начали мучить доселе не виданные ощущения, образы и странные сущности, всплывающие на поверхность его сознания, которые упорно клонили его к суициду. Прохор не стал тянуть с воплощением. Высокие потолки его элитной сталинки, где он уже немало лет завывал от одиночества, как волк, располагали к смертельному номеру с петлёй на шее.

– Я, конечно, понимаю, что каждый сам волен выбирать дорогу на кладбище, – послышался спасительный голос Ахерона. – Но вряд ли кто-либо из знающих вас особ сей поступок, Хозяин, сочтёт художественно выразительным. Сдохнуть, будучи подвешенным на верёвке… Не эстетично. Вам вздумалось предстать перед публикой в образе Собаки, запутавшейся в своей собственной цепи? Да и папенька с маменькой при скорой встрече вас непременно пожурят за столь не обдуманный поступок. Жил, как зверь, так умри, как человек.

– По-твоему, Морда, в моей жизни есть какой-то смысл? – обратился к Ахерону прерванный Прохор, который уже стоял ногами на столе, возле приготовленного стула и держал верёвку в руках.

– Игры разума всегда тянут на самое дно, – вмешался Антонио. – Неужели, Антошенька, ты желаешь покинуть этот мир, не оставив следа.

– Да уж наследил, – язвительно вклинился Ахерон.

– Что, правда, то, правда, – согласился Антонио. – Только пора бы поменять вектор своего усердия и применить себя во благо.

– Во благо чего? – поинтересовался Ахерон с нотой скепсиса в голосе.

– Дела добрые никогда не поздно… Хватит сатане угождать…

– Оставь Сатану в покое. Он на работе…

– Я вам не мешаю черти?! – вдруг напомнил о себе Прохор.

Ахерон и Антонио несколько увлеклись, так что действо, вызвавшее их в мир людей наружу, отошло на второй план.

– Слазь, хватит исполнять великомученика! – вдруг вернулся Антонио вниманием своим к Прохору.

– Действительно, Хозяин, с кем мы водку жрать будем, беседы вести о вечном и главном. Я уже к вам, друзья мои, как-то привык, – с улыбкой на лице, искренне, но отчасти глумясь, подписался Ахерон.

– Что за жизнь повеситься спокойно и то препятствие, – подытожил Прохор, слазя со стола.

Прохор проезжал на машине вдоль Комсомольского парка и вдруг он обратил внимание на Надежду, которая прогуливалась с мальчиком. Припарковавшись, Прохор вышел из машины и направился навстречу своей подружке.

– Плохо выглядишь, Антон, – отреагировала на появления своего школьного друга Надежда.

Прохор действительно заметно осунулся по причине последних бурных событий. Прежде всего, его выдавали впавшие уставшие глаза и к тому же присущий ему бравый вид, и холёность тоже куда-то подевались.

– Это мой сын? – без особых прелюдий, невзирая на то, что они не виделись больше десяти лет, одарив Надежду невинным братским поцелуем, сделал выпад Прохор. Нужно заметить, что мальчишка был очень похож на Антона в детстве.

– Это мой сын, – решительно, как будто много лет ждала этого вопроса, ответила Надя. – Антоша, иди, погуляй. Нам нужно поговорить.

Малый пристально посмотрел на более зрелого тёску, уже одним своим взглядом ответив на только что прозвучавший из уст незнакомого мужчины вопрос; и направился разглядывать припаркованный «Лексус».

Надя отошла в сторону, подойдя к ограде парка. Школьный друг последовал за ней. Глаза Надежды стали наливаться слезами. Прохор обнял её, прижав к себе, как мужчина прижимает ту единственную, которой он отдал своё сердце, ради которой он готов умереть. Ведь она ему подарила сына. А для мужчины его продолжение – самый ценный подарок. Выждав паузу, совладав с собой и эмоциями Букашка, озвучила. – Это наш сын.

Шло время. Новоиспечённая семья прогуливалась по городу. Надежда по делу вычитывала Прохора, а он лишь молча, улыбался ей в ответ, чем ещё больше подливал масло в огонь. Антон просто ни знал, как лучше передать мысль о том, что он по-настоящему счастлив рядом с ней. Счастлив хотя бы, потому что в его жизни, наконец-то, появилась ещё одна замечательная женщина, которой, как и его маме не безразлично, куда течёт река его жизни. Счастье – это когда ты уже не один. Счастье – это когда ты кому-то нужен.

– Ты знаешь, у меня есть два приятеля: Ахерон и Антонио, – начал исповедь Прохор.

– Интригующие имена, – ответила Надежда. – Ты меня с ними познакомишь?

– Я бы рад… – вдруг Антон затушевался.

– В чём проблема? Что-то случилось?

– Видишь ли, их никто не видит, кроме меня. Они, как призраки.

Надежда как-то по-особенному посмотрела на Прохора. Это был взгляд человека, который пытается понять, что происходит, не пытаясь быть предвзятым.

– Расскажи мне о них, – попросила Надя. В её голосе звучала тональность, не дающая никакого повода усомниться Прохору в её живом здоровом интересе к его словам к тому, что его тревожит.

– Это началось ни так давно. Они приходят, когда я остаюсь совсем один. Они приходят, мы беседуем и, слушая их, я получаю ответы на многие вопросы, которые давно мучили меня. Проблема в том, что когда они уходят вопросов становиться ещё больше. Общение с ними меня затягивает в трясину. Наверное, я схожу с ума. Мне кажется, ты единственная кто может меня понять. Потому что ты… ты любишь меня. Ты любила меня все эти годы. Хотя, по правде говоря, я этого не заслуживаю.

Вдруг, прогуливаясь по мосту с Надей и сыном, Прохор увидел неподалёку своих приятелей Антонио и Ахерона, которые с умиление наблюдали за семейной идиллией.

– Я сейчас, – сказал Прохор сыну и любимой, которые рассматривали портовые достопримечательности, и направился к дружкам.

– Как она вам? – опустив приветствия начал с вопроса Прохор.

Ахерон и Антонио переглянулись.

– Ангел, – с неподдельной мягкостью в голосе, замысловато ответил Антонио, отведя взгляд в сторону.

– ?! – лицом переспросил Прохор у Ахерона.

– Надежда приставленный к тебе Ангел. Она с детства, сама того не зная, за тобой присматривает, – глядя из подо лба ответил Ахерон. – Пошли, Антонио, здесь и без нас разберутся.

И парочка стала удаляться.

– Прохор! – окликнул Ахерон Динозавра, который уже почти приблизился к своим, после чего тот, уменьшив шаг, обернулся. – Ты жив только потому, что все эти годы она молилась за тебя. Береги сына. Он не должен повторять твоих ошибок. Помни об этом. Помни, что всякому терпению приходит конец.

Подытожил Демон, показав указательным пальцем вверх на небо, после чего сжав кулак, и выставив при этом большой палец, указал им вниз.

Прохор сжал кулак и, выставив большой палец, указал им вверх, обозначив свой выбор, чем вызвал обоюдную улыбку своих приятелей.

– Слушай, Ахерон, ты же нормальный чувак, как тебя вообще угораздило стать демоном, – вдруг ни с того, ни с сего разорвал замысловатую паузу Антонио, когда они с Ахероном спускались с моста.

– Нет ничего проще – сделал неправильный выбор, – сказал Ахерон остановившись. Он облокотился о бетонные перила моста и посмотрел вдаль, поэтично добавив:

Жизнь на грани добра и зла,

Жизнь на грани слез и любви.

Стаду не жить без козла.

Так и бреду от судьбы до судьбы.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Козлом отпущения по делу о четырёх трупах в лесу действительно стал Азим. Хотя ему удалось выкрутиться во многом благодаря своему дяде, который добился его экстрадиции на Родину в Азербайджан. На Родине у Азима якобы были старые грешки с уголовным запашком. Клопа ещё три года травили по судам, но все безрезультатно.

Андрей Степанович Казаков, через пару недель после того, как получил погоны подполковника, ублажив результатами своей работы начальство, попался на взятке. После чего с позором был уволен из органов, лишившись всех своих ментовских регалий. Поговаривают, что все это происки Азовских, хотя есть мнение, что без азербайджанцев здесь тоже не обошлось.

Прохор, обретя семью, завязал с криминалом. Его ОПГ распалось. Вано стал яблочным Королём Таврии, при этом не без оснований отстёгивая десятину своему корешу и Казакову.

Прохор вместе с супругой, открыл фитнес-центр, где Антон Николаевич лично ведёт секцию бокса. Надежда подарила ему ещё двух славных девочек близняшек. Вот такая вот семья: два Антона, Надежда, Вера и Любовь. Больше всего в жизни Антон-младший любит гулять со своими сестричками, даже научился им заплетать косички…

Ахерон и Антонио перестали тревожить Хозяина. Сложно сказать почему. Может, потому что честная давалка Светланка всё-таки вышла замуж. Самое смешное, что её супругом стал разжалованный подполковник Казаков – большой ценитель бестолковых баб. Встретилось два одиночества.