Текст книги "Байки доктора Данилова 2"

Мертвая рука

В лихом 1993 году, когда доктор Антонов проходил интернатуру, его родного брата, торговавшего компьютерами на ВДНХ, превращенной тогда из выставки в ярмарку, компаньон кинул на восемь тонн зелени, то есть – на восемь тысяч зеленых американских долларов.

Кинул самым наглым образом – деньги взял, а обещанную поставку не сделал. Такая сумма и в наше время – немалые деньги, а тогда на нее можно было квартиру в Москве купить, пускай и на окраине.

Расписки у Брата не было – поверил хорошему знакомому на честное слово, лопух.

– Он понимает, что я ему глаз не выколю и ухо не отрежу, поэтому и ведет себя так нагло, – пожаловался Антонову брат. – Ничем его, гада наглого, не пронять… Обидно до слез и даже глубже.

– Ухо – орган ненужный, практически рудимент, особенно для мужчины, – сказал брату Антонов. – Если глаза выкалывать, то надо сразу два, чтоб проняло, один глаз проблему не решит. Но лучше всего отрубить руку, рабочую… У него какая рука рабочая? Левая или правая?

– Что-ты! – ужаснулся брат. – Я этого не смогу! Даже если буду знать, что он после мне деньги вернет, все равно не смогу…

– С твоим гуманизмом в конвойных войсках служить надо, – сказал Антонов, – а не бизнесом заниматься. Ладно, потренируйся сегодня вечером… Да не руки рубить, а зверскую морду делать, перед зеркалом.

Еще на первом курсе Антонов устроился работать в один очень известный столичный морг и основательно там прижился. Со временем перешел из черных санитаров, которые «помой-убери» в белые, которые «гримируют-выдают». Глядя на то, как он шикует с санитарских заработков, однокашники удивлялись – на хрена тебе, Антоний, диплом? Врачом столько вряд ли поднимешь.

– Диплом мне нужен, чтобы моргом заведовать, – отвечал Антонов. – Нельзя же всю жизнь санитарить, да и вообще дань собирать приятнее и выгоднее, чем вкалывать самому.

Проходя интернатуру, он продолжал санитарить в морге, и называл себя «единственным интерном-санитаром в Первопрестольной». Так оно, скорее всего, и было.

На следующий день после разговора с братом, Антонов принес домой руку от бесхозного трупа, разобранного на анатомические препараты. Правую. Свежую, крупную, настоящую мужскую руку с татуировкой «ЖОРА» на пальцах.

– Бери руку и мамин кухонный топор и иди к своему должнику, – сказал брату Антонов. – Руку швырнешь перед ним на стол и скажешь что-нибудь страшно угрожающее. Мол, этот гад мне тоже бабло зажал, пришлось его покарать. А потом топором по столу хрясни и сделай вид, что ему сейчас тоже руку отрубишь. Сыграть-то хоть сможешь? А я буду сзади стоять и веревкой капроновой поигрывать. Ты что, думал, что я тебе компанию не составлю? Угрожать поодиночке не ходят, не принято это.

– Сыграть смогу, – ответил брат, дважды безуспешно пытавшийся поступить в Щуку. – В лучшем виде. Особенно, если ты будешь рядом.

Швыряя руку на стол, Брат не рассчитал силушку и «реквизит» угодил прямо в физиономию должника. Удар топора расколол хлипкий рабочий стол надвое. Страшные слова Брат произнес с ледяным спокойствием, отчего они прозвучали втройне страшнее. Антонов сообразил, что такое знатное начало требует соответствующего продолжения и потому на ходу изменил сценарий – вместо простого поигрывания веревкой, накинул ее на шею опешившему Должнику, малость натянул и сказал:

– Рыпнешься, сука, отрубим руку у мертвого!

Спектакль оказался настолько убедительным, что Должник обделался, а затем открыл дрожащими руками сейф и отдал Брату все восемь тысяч. Даже за испорченный стол не удержал, добрая душа.

– Значит, не судьба тебе сегодня двенадцатый экземпляр в коллекцию добавить, – сказал брату Антонов, пристально глядя на руку должника, отсчитывавшую купюры.

– Ничо, – усмехнулся брат, поигрывая топором, – за этим дело не станет.

Должник так впечатлился, что вместо восьмидесяти стодолларовых банкнот отсчитал восемьдесят четыре.

Обалдевший от счастья брат решил сразу же отпраздновать событие и затащил Антонова в кабак, где они славно нагрузились. Настолько, что решили выпить за Жору. А что такого? Не чужой же человек! Помощь в важном деле оказал, хоть и посмертно.

Ладно бы только выпили, но шебутной брат решил устроить все «по правилам». Он попросил официанта принести еще одну рюмку, налил в нее водки, накрыл рюмку ломтиком хлеба, а рядом выложил руку. А чего стесняться? Сидели-то в отдельном кабинете.

Официанта вид руки впечатлил настолько, что он попросил братьев уйти с миром, сопроводив просьбу волшебными словами «за счет заведения». Братья не возражали – они и сами уже собирались уходить.

– Прибыль к прибыли, – радовался брат. – И деньги вернули, и нажрались на халяву! Давай еще таксисту руку покажем, чтобы денег не просил.

– Нет, не покажем, – ответил Антонов и, во избежание повторения, выбросил руку в первый подвернувшийся мусорный контейнер…

Что стало с рукой мне неведомо.

Антонов работает эндокринологом, с заведованием моргом у него не сложилось. У брата точно также не сложилось с бизнесом и потому он сейчас таксует. При встречах они непременно выпивают за друга Жору, такая вот сложилась традиция. Жены уверены, что Жора – это какой-то близкий общий друг их юности. Так оно, собственно и есть, если посмотреть на вещи шире.

Пророческое прозвище

Доктора Пытельскую за впечатляющие формы и пропорции коллеги прозвали «Вера – радость пионера».

– Ну почему обязательно пионера? – удивлялась Пытельская, любовно оглаживая руками свой выдающийся бюст. – Я и взрослого мужчину порадовать смогу.

Однако прозвище оказалось пророческим – сорокадвухлетняя Пытельская вышла замуж за своего бывшего пациента, которого она отвозила в больницу с закрытым переломом голени. Отвезла, на следующий день позвонила справиться о состоянии, еще через пару дней навестила… Так и завязался роман. Счастливому избраннику Пытельской на момент завязки романа было девятнадцать лет. Он и внешне был похож на пионера – невысокий и сильно худой. Свадебные фотографии приводили всех, кто их видел, в неописуемый восторг.

– Вот что мне с моим мужем делать прикажете? – сокрушалась Пытельская. – Кормлю его всем самым, что ни на есть, калорийным, а он у меня тощий, как глиста. На глистов, кстати, трижды проверялся – не нашли.

– Он, наверное, все те калории, что за день получает, ночью расходует, – поддевали коллеги. – Потому и остается при своем скелете, обтянутом костями.

– Что есть, то есть, – смущенно краснела Пытельская. – Мы по ночам не скучаем.

Выйдя замуж, она отказалась от суточных дежурств и стала работать «полусутки» – с восьми утра до десяти вечера.

– Замужняя женщина должна проводить ночи дома, – говорила Пытельская и тут же уточняла. – Приличная замужняя женщина.

– Можно подумать, что ты у нас одна приличная! – обижались замужние дамы, которые работали сутками.

– Со стороны виднее, – отвечала Пытельская.

Про любовь

– Что вы можете знать о любви? – снисходительно удивлялась доктор Демичева. – Ничего вы о ней не знаете! А вот я знаю о любви все… У меня муж венеролог.

Гном

Доктора Кашина прозвали Гномом, потому что был он невысок, коренаст и бородат. Бонусом к этому прилагались ранняя лысина, нос-картошка и толстые губы. Короче говоря – не красавец, отнюдь.

Но при все том, Кашин пользовался невероятным успехом у женщин. В свободное время он только тем и занимался, что вел телефонные разговоры с разными дамами. Одним тыкал, другим выкал, но все разговоры сводились к одному – назначению свидания.

– Вера, ты готова? Я выезжаю…

– Света, сегодня не могу, уж простите. Но завтра с утра я у вас как штык…

– Леночка, а может ты за мной утром заедешь на подстанцию? Тогда мы сможем быстренько-быстренько…

Интриговало все это невероятно. Такой невзрачный мужчинка – и такая популярность! На подстанционных валькирий Кашин внимания не обращал, отчего валькирии сильно негодовали. Ну как же так? Если на этакого плюгавца бабы гроздьями вешаются, значит он в том самом смысле настолько о-го-го, что на внешность можно закрыть глаза. А нам от этого о-го-го – дуля с маслом. Обидно…

Кашина арестовали на подстанции, посреди дежурства. Оказалось, что он промышлял левыми абортами на дому. Один из абортов закончился плачевно, то есть – фатально. Кашин попытался спрятать концы в воду, то есть – в землю и зарыл тело погибшей клиентки в Лосином острове, но по неопытности наделал кучу ошибок, которые быстро вывели на него оперативников.

Ненавидевшие Кашина валькирии сразу же после его ареста начали ему сочувствовать и Гномом больше не называли, только по фамилии, а то и по имени-отчеству, что на «скорой» редкость, обычно по имени-отчеству называют только заведующих подстанциями и старших врачей, а всех остальных зовут по фамилиям или просто по имени.

Конец всех песен

Супруги Назаровы работали на одной бригаде. Он был врачом, а она – фельдшером, традиционный, надо сказать, расклад, обратное встречается гораздо реже. Шутники предлагали Назаровым усыновить водителя Кирилина и тогда бригада станет полностью семейной.

Весть о том, что Назаровы разводятся, прозвучала как гром среди бела дня. «С чего бы это? – удивлялся народ. – Ведь такая дружная семья была».

Но еще сильнее удивило то, что после развода Назаровы продолжали работать вместе.

– Она у меня в печенках сидит, – говорил экс-муж, – но где я найду другого такого фельдшера, чтоб с полуслова меня понимала?

– Он у меня в печенках сидит, – вторила экс-жена, – но зато мы с ним «левак» делим с учетом интересов нашего ребенка. Треть – ему, две трети – мне. А перейди я на другую бригаду, так этих левых алиментов не увижу.

Оптимисты уверяли, что рано или поздно совместная работа восстановит распавшийся брак. Оптимисты, как всегда, ошибались. После того, как Назаров стал старшим врачом, его бывшая жена ушла со «скорой» в приемное отделение стационара. Короче говоря, разбить вазу легко, а вот склеить осколки трудно и не всегда получается. Если вы стоите на грани развода, то возьмите короткую паузу и еще раз, пусть, даже, и в сотый, взвесьте все «за» и «против».

Парадокс Чеснокова

Доктор Чесноков постоянно разговаривал с невидимыми миру собеседниками, общался по телефону с представителями внеземных цивилизаций, регулярно проводил в ординаторской сложные магические обряды, направленные на привлечение денег и уменьшение процента смертности, а также ставил диагнозы «на глазок», без осмотра пациентов и представьте – иногда угадывал диагноз правильно. Но все эти милые странности не мешали ему работать в реанимационном отделении одной московской больницы, первой среди равных.

Уволили Чеснокова после того, как он пришел к главному врачу с двумя предложениями. Первое – учредить должность заместителя по анестезиологии и реанимации, которой в данной больнице в то время не было. Второе – назначить на эту должность Чеснокова.

В ходе оживленной и продолжительной дискуссии главный врач впечатлился настолько, что приказал изолировать Чеснокова в одной из палат приемного отделения и вызвать к нему психиатрическую бригаду.

Официальный диагноз шизофрении поставил крест на профессии. Шизофреникам нельзя работать реаниматологами, поскольку эта работа требует оформления допуска к работе с наркотическими средствами и психотропными веществами. А тем, кто стоит на учете в психоневрологическом диспансере, такой допуск никогда не выдадут. Шизофреник может списать всю отделенческую наркоту налево, а потом скажет, что он из-за своего психического заболевания не понимал, что он делает… И его за это никак не накажешь, потому что у человека – ОПД, официальный психиатрический диагноз. Пришлось Чеснокову уйти в поликлинику, физиотерапевтом.

– Парадокс! – удивлялись коллеги. – Десять лет чудил человек и никому до этого дела не было. А тут пришел к главному с умным предложением – и сразу же шизофреником стал!

Конец фильма

Заметив, что доктор Сидоров постоянно хандрит, коллеги пристали с расспросами.

– Грустно мне, дорогие друзья, – отвечал Сидоров. – Потому что скоро все это (следовал взмах рукой) закончится. Для меня. Конец фильма!

Продолжать расспросы при таком ответе было невозможно и негуманно. Зачем уточнять? Ведь и так все ясно. Если человек не развивает тему, значит, так ему лучше. Да и окружающим тоже лучше. Это пациентам можно бодрым голосом нести пургу про чудеса химиотерапии и прочее разное обнадеживающее. С коллегами все гораздо сложнее. «Сколько осталось?.. Ну-ну… Ты это, держись…». Полный мрак, короче говоря.

Только диспетчер Мамалыгина осторожно спросила:

– Совсем все плохо, Леша?

– Совсем, – вздохнул Сидоров. – Полный песец и два соболя с горностаем в придачу.

Полный песец – это уже очень плохо, а два соболя с горностаем в придачу – хуже некуда. Всем стало ясно, что счет идет не на месяцы, а на недели.

Коллеги начали всячески беречь Сидорова. Водитель с фельдшером не давали ему касаться носилок, фельдшер таскал всю аппаратуру, включая и кардиограф, который традиционно положено носить доктору (если таковой на бригаде есть). Старший фельдшер Михайлова, которую за глаза звали Цербершей, после пятиминутки убила всех наповал – подошла к Сидорову, протянула листок бумаги и сказала:

– Напишите мне, пожалуйста, какие дни вам в следующем месяце ставить.

Слово «пожалуйста» от Церберши раньше слышали только в связке: «идите на х…, пожалуйста, и не мешайте мне работать».

– Ах, ставьте что хотите, – ответил Сидоров. – Мне все равно.

Где-то через три месяца Сидоров пришел к заведующей с заявлением об увольнении.

– Зачем увольняться? – удивилась заведующая. – В вашем-то состоянии! Если вам тяжело работать, возьмите больничный. Все же какие-то деньги получите.

– Мне работать не тяжело, мне жить тошно, – выдал Сидоров. – Как только подумаю, что больше не приду на подстанцию, не сяду в машину, не поеду на вызов… Но что поделаешь? Не все в этой жизни зависит от наших желаний. Может, оно и к лучшему? Как вы считаете, Анеля Петровна?

Сердобольная заведующая разрыдалась. Сидоров начал ее успокаивать и в ходе этого процесса вдруг открылась правда. Оказывается, не было никакой болезни. Была подруга, которая залетела и поставила вопрос ребром – женись, паразит. Чувство ответственности не давало Сидорову возможности увильнуть от предстоящего бракосочетания, а интуиция подсказывала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Вдобавок подруга настаивала на том, чтобы Сидоров перешел со «скорой» в больницу, в которой ее мать заведовала физиотерапевтическим отделением. Стационар, мол, это престижно и перспективно, а «скорая» – дыра дырой. На любые возражения Сидорову отвечали угрозой выкидыша на нервной почве.

Проводы Сидорову устроили знатные. Всего было с избытком – и добрых слов, и крепких напитков. Покидая подстанцию, Сидоров споткнулся на пороге, упал и слегка расшиб лоб. Пришлось вернуться в диспетчерскую для оказания первой помощи.

– Вернется. Скоро. Железная примета, – сказали все.

Сидоров вернулся уже через шесть месяцев, разведенным алиментщиком. Семейный быт убил чувство ответственности и все прочие способствующие браку чувства. Опять же и угроза выкидыша после родов исчезла.

– И стоило огород городить? – подкалывали коллеги.

– Надо же разок попробовать, – смеялся Сидоров, – чтобы больше никогда-никогда.

Пленительная красота эвфемизмов

Известный кардиохирург N имел привычку уединяться в кабинете с симпатичными дамами из своего рабочего окружения. Иногда его на горячем ловила жена, приходившая в клинику якобы по какому-то поводу, а на самом деле для того, чтобы обломать супругу очередное интимное удовольствие.

Всякий раз при этом говорилось одно и то же:

– Как ты мог?! – негодовала жена. – Как тебе не стыдно?! Ты же маминой могилой клялся, что больше никогда не будешь мне изменять!

– Милая, но разве это измена? – удивлялся муж. – Где ты видишь измену? Измена – это когда ужин при свечах, вино, шелковые простыни, поездки на море и прочая романтика. А это называется: «напряжение быстренько снять». Ты, пожалуйста, одно с другим не путай, договорились?!

Безусловный рефлекс

За глаза доктор Тимошин называл свою жену «вороной» и никак иначе. В телефонных беседах с женой – «милой» и «солнышком».

– В постели не путаешься, Жора? – подкалывали на подстанции.

– Как можно?! – искренне удивлялся Тимошин. – Это же безусловный рефлекс!

Роковые кружева

«Сдавшись», то есть – передав все рабочее имущество следующей смене и позавтракав (стакан горькой и бутерброд с колбасой), доктор Коршунов по привычке заглянул в комнату отдыха врачей, чтобы проверить, не забыл ли он там чего ценного.

Своего забытого не нашел, но увидел на полу черные кружевные трусы, на вид – явно дорогие, «парадно-эротические». По традиции все забытое на подстанции сдавалось в диспетчерскую. Придумав на ходу небольшое шоу, которое он устроит со своей находкой, Коршунов сунул трусы в карман джинсовой куртки и направился в диспетчерскую.

Но по пути его перехватил старший врач и начал грузить по поводу одного из вызовов. Прозвище у старшего врача было характерное, не нуждающееся в пояснениях – Шило. Когда Коршунов отделался от Шила, находка и связанное с ней шоу начисто вылетело из его головы. Хотелось только одного – на воздух и покурить. Причем – где-нибудь подальше от подстанции, чтобы Шило снова не привязался. А то он имел привычку выскакивать за уже покинувшим подстанцию сотрудником и просить «вернуться на минуточку». На минуточку – как бы не так! Час, как минимум, будет мозг сверлить.

Шоу имело место дома. Вечером того же дня трусы нашла жена Коршунова, вознамерившаяся постирать куртку мужа. Проведенная экспертиза установила следующее.

Трусы ношеные, что просто ужасно.

Трусы очень дорогие, что еще ужаснее. У жены Коршунова такого суперского нижнего белья отродясь не бывало.

Женщину, что называется, замкнуло. Мне такого сроду не купил – раз. Мало того, что у вас на стороне творится, так ты ее трусы еще домой притащил, чтобы нюхать тайком и… хм… медитировать – два. Ты меня совсем не уважаешь – три.

Отсутствие уважения ранит сильнее, чем увядание любви. Жена устроила Коршунову скандал с небольшими травмами и уехала к маме. Навсегда.

С женой пытались объясниться коллеги, начиная с доктора Зайцевой, которая впопыхах забыла этот предмет в комнате отдыха, когда переодевалась после дежурства, и заканчивая заведующей подстанцией. Но несчастная женщина только твердила в ответ – знаю, знаю, как вы все друг дружку покрываете, развратники хреновы, наслышалась от своего бывшего муженька. Даже доктору Абашидзе не поверила, когда тот клялся всеми аджарскими клятвами, что Коршунов на подстанции ни с кем никогда не жу-жу. Да, вот такой он был добродетельный уникум, Абашидзе ни капельки не соврал.

Дело закончилось разводом. Утешая Коршунова, народ шутил насчет того, что ему надо бы жениться на Зайцевой, и сама Зайцева, находящаяся в вечном активном поиске, вроде как была не против, но Коршунов больше жениться не захотел. Правда, из добродетельного уникума превратился в одного из главных кобелей подстанции. Начал с Зайцевой, а дальше, как выражался тот же Абашидзе, «ни одного не надкусанного хачапури не оставил».

Такие дела.

Бойтесь кружев, особенно чужих, ибо они приносят несчастье.

Еще раз про любовь

Доктор Алексеева откровенно рассказывала коллегам, что на «этой долбаной скорой» ее держит только желание найти подходящего мужа. Найти, конечно же, по ту сторону баррикад, то есть – из числа пациентов. Коллеги мужского пола, а также водители, интересовали Алексееву исключительно в гигиенических целях. Муж ей нужен был богатый, причем не просто богатый, а по-настоящему богатый. Чтоб заводы, пароходы, доходные дома, а лучше всего – собственный банк.

– Пускай даже попадется старый, – говорила Алексеева. – Это ничего, это даже лучше. Останусь богатой вдовой и буду жить, как мне хочется.

– Да ты, Лена, и молодого заездишь до смерти за полгода, – комплиментарно подкалывал водитель Канаев, главный подстанционный кобелина. – Ты же – ух!!!

– Молодого я буду беречь, – возражала Алексеева. – Это вот и есть счастье, когда муж со всех сторон устраивает. Но такого найти, все равно что в лотерею сто миллионов выиграть.

– С твоими запросами тебе надо не на «скорой», а в каком-нибудь крутом медицинском центре работать, – говорили коллеги. – Там бы ты скорее подходящего кандидата в мужья бы нашла.

– На «скорой» лучше, – возражала Алексеева. – Честнее. Я дома у людей бываю, вижу собственными глазами, как они живут. Это очень важно – видеть собственными глазами. Ведь пыль в глаза пускать несложно. Можно у приятеля костюм одолжить, а у брата двоюродного перстень с бриллиантом, и гнать понты на людях. А вот дома человек как на ладони. Опять же и семейная ситуация легко сканируется. Можно заливать, что ты холостой, будучи женатым и детным, а вот стоит только войти в прихожую, и сразу же становится ясно, кто тут живет.

Алексеева была весьма разборчивой и невероятно придирчивой, поэтому подходящий кандидат в мужья не находился очень долго. На подстанции даже сложилась поговорка «когда Ленка замуж выскочит», аналогичная «когда рак на горе свистнет». Но кто ищет ̶п̶р̶и̶к̶л̶ю̶ч̶е̶н̶и̶й̶ ̶н̶а̶ ̶с̶в̶о̶ю̶ ̶з̶а̶д̶н̶и̶ц̶у̶, тот, как известно, всегда найдет. Кандидат нашелся, да какой кандидат – брильянт яхонтовый, джек-пот всемирный…

Во-первых, он был иностранец, пускай и турок.

Во-вторых, он был богат по-настоящему и занимался инвестированием, что звучало очень привлекательно.

В-третьих, у него были серьезные намерения. Настолько серьезные, что на втором месяце знакомства он свозил Алексееву к себе домой, в Стамбул.

В-четвертых, он был сирота, мама с папой давно умерли. Никакие терки с восточной свекровью Алексеевой не угрожали, так же, как и домогательства восточного свекра.

В-пятых, он был красив – ну прямо Омар Шариф в молодости, если кто помнит такого артиста. И полон энергии – на дежурства Алексеева стала приходить сильно утомленной. Юсик привозил ее на подстанцию на своей «королле», открывал двери, целовал в щечку – амур-гламур и прочая няшность.

Из поездки в Стамбул Алексеева привезла великое множество фотографий «в интерьерах». Даже сидя в ванной сфотографировалась, в мыльной пене и радужном сиянии кафеля. Интерьеры были роскошнейшими, а дом, если верить Алексеевой – трехэтажным.

– Юсик сказал, что женатому человеку его круга нужен дом посолиднее, – хвасталась Алексеева. – Боюсь даже представить, что он имел в виду. Впрочем, там есть такие домины, перед которыми Эрмитаж отдыхает.

Народ открыто немножко радовался за Алексееву и втайне сильно завидовал.

И только диспетчер Оля Баранова, сорокалетняя старая дева без каких-либо перспектив, зависть свою ядовитую скрывать не стала.

– Мутный он какой-то, твой Юсик, – сказала Баранова, внимательно рассмотрев все фотографии в интерьерах. – Имеет такие хоромы, занимается инвестициями, запонки бриллиантовые носит, а ездит на раздолбанной «королле» и снимает однушку в Люблино. Одно другому резко не соответствует. Я бы, на твоем месте, Ленок, поостереглась.

– Вот и поостерегись, если найдется желающий! – резко ответила Алексеева. – Юсик деньги на ветер швырять не любит, он их в проекты вкладывает, которые доход приносят. Какая ему разница где жить, если он дома только спит, а так весь день в беготне? А «короллу» старую он нарочно купил, после того, как у него за полгода «трупер» и «джип» угнали, один за другим. Эту машину хоть можно спокойно на улице оставлять, а если украдут, то невелика и потеря. Опять же, гаишники реже тормозят. Это ты, Олюнчик, деньги считать не умеешь, потому что у тебя их сроду не было. А те, кто при деньгах, каждый куруш берегут!

На четвертом месяце романтических отношений Юсик, по выражению Алексеевой, «влип в дерьмо по самые уши». Его, весьма доверчивого в своем благородстве, подставил партнер, друг детства, которого Юсик считал родным братом. Ситуация сложилась аховая – в Турции на Юсика подали кучу исков по взысканию долгов, наложили арест на все его имущество, а в Москве с ним перестали иметь дело серьезные люди, поскольку вся эта гнусная история подмочила его деловую репутацию. Выход был один – срочно выплатить самые неотложные долги, чтобы восстановить репутацию и иметь возможность инвестировать дальше.

Вы следите за мыслью? Отлично! Продолжайте следить!

Юсик бился как рыба об лед, стараясь собрать в Москве нужную сумму. Именно в Москве, потому что в Турцию ему нельзя было ехать – могли арестовать, как несостоятельного должника, а сидя в тюрьме из дерьма не выберешься.

Итак, нужную сумму собрать никак не получалось, несмотря на все героические старания Юсика.

Вы следите за мыслью? Отлично! Продолжайте следить!

Пришлось Алексеевой продать свою трешку на Рязанском проспекте и дачу в Купавне для того, чтобы выручить любимого мужчину из беды.

– Какая разница, когда продавать – сейчас или через полгода? – беспечно говорила Алексеева. – Юсик сказал, что он теперь никому не доверяет и будет лично всеми делами руководить из Турции. Так оно может и не очень выгодно, зато гораздо спокойнее. Он мне уже и предложение сделал. Официальное, с кольцом, в ресторане, совсем как в кино. Через полгода я буду жить в самом лучшем районе Стамбула…

Дальше продолжать? В реальности все вышло хуже, чем вы подумали…

Разумеется, получив от Алексеевой деньги, Юсик сразу же исчез, как сквозь землю провалился. В турецком посольстве Алексеева никакой информации о нем получить не смогла. Родная милиция сказала, что заявления о пропажах иностранных граждан от посторонних лиц не принимаются. Никакого другого заявления Алексеева подать не могла, так как деньги передавала своему Юсику без расписок и свидетелей. Ну а какие могут быть свидетели между двумя влюбленными? Ай, не смешите!

В отчаянии Алексеева назанимала денег на поездку в Стамбул, чтобы явиться домой к Юсику и «посмотреть ему в глаза». Зачем ей понадобилось смотреть в бесстыжие глаза афериста и что она надеялась в них увидеть, никто так и не понял, но переубедить Алексееву было невозможно.

Дом оказался сдаваемым в аренду, Юсик просто снял его на недельку и выдал за свой. Алексеева вернулась в Москву не солоно хлебавши.

Бездомную женщину на первых порах приютила у себя диспетчер Баринова (вот кто бы мог подумать?!). Она же помогла пристроиться на полуптичьих правах в одно общежитие, где можно было жить за какие-то смешные деньги. Подстанционный народ Алексееву жалел и всячески подбадривал. Впрочем, она и сама бодрилась – ничего страшного, выкарабкаюсь, я еще всем покажу, я еще три квартиры куплю, в одной жить стану, а две сдам.

Для поправки своих дел Алексеева не придумала ничего умнее торговли нехорошими веществами. Более того, она втянула в этот преступный промысел водителя Канаева и фельдшера Саркисова. Обоих она раньше использовала в гигиенических целях и потому им доверяла. Оба дурака согласились, не раздумывая, поскольку, во-первых, были не прочь восстановить былые отношения с Алексеевой, а, во-вторых, дело она собиралась ставить на широкую ногу, что обещало крупные доходы (о подробностях позвольте умолчать, но на словах ее план выглядел очень привлекательным).

Взяли их на втором месяце торговли. Организованная группа, крупный размер, сопротивление при аресте. Подельники валили все на Алексееву, Канаев так вообще пытался соскочить, изображая будто он не при делах, а оперативнику при аресте дал по морде потому что принял его за бандита. Срок светил солидный.

Накануне суда Алексеева повесилась в камере.

Вот такая печальная история невероятной любви.