Электронная библиотека » Андрей Шляхов » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 30 июня 2020, 10:40


Автор книги: Андрей Шляхов


Жанр: Юмористическая проза, Юмор


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Сублимация или любовь творит чудеса

Фельдшер Авдеева была сильно и безнадежно влюблена в доктора Сабанова, у которого был роман-любовь с диспетчером Козоровицкой. Крутили они этот роман в квартире Авдеевой, которая два раза в неделю отдавала им ключи, а сама ночевала на подстанции, благо та находилась рядом.

– Какого хрена, Лена? – интересовались близкие подруги, посвященные в сердечные тайны Авдеевой. – Как ты можешь своими руками… То есть – чтоб в твоей квартире… Ну вообще!

– А может мне приятно, что он хоть так в моей постели бывает… – отвечала Авдеева. Прозвище у нее было «Мать Тереза». Ехидный водитель Дулов добавлял: «…два зуба, четыре протеза».

Торговец органами

– Вот плюну на все и уйду органами торговать! – кричал на всю подстанцию доктор Кочергин в ответ на каждую начальственную нахлобучку.

Несведущие новички ужасались… На самом деле Кочергин грозился уйти в помощники к тестю, торговавшему мясом и птицей аж на четырех московских рынках. Но об этом знали только посвященные.

– А у тестя он будет орать: «уйду людей мучить», – говорила старший фельдшер Федотова, ненавидевшая Кочергина по глубоким личным мотивам (когда-то она упустила шанс из Федотовой стать Кочергиной).

С наступающим!

28 апреля считается днем рождения службы скорой медицинской помощи в России и профессиональным праздником – Днем работников скорой медицинской помощи.

На Энской столичной подстанции работал фельдшер Боря Сорокин. И был у Бори пунктик (а кто из нас не без греха?) – он не мог покупать сахар. Вот не мог отдавать за этот прозаический продукт свои кровные гроши, как заработанные, так и вымогнутые на вызовах. Но при этом Боря любил сладкий чай, чтоб не меньше трех ложечек с верхом на стакан.

Вообще-то на «скорой» народ простой и душевный. Другие там не особо приживаются. Забыл, к примеру, человек дома паек, так народ его в складчину поддержит – не голодать же на дежурстве. Жена фордыбачит – так найдется, кому утешить. Муж объелся груш и не оказывает внимания – кто-то из коллег заполнит пустоту в душе. Но при всей простоте нравов есть одно строгое табу – чужого без спросу брать нельзя. Даже если хозяин сахара на вызове, а тебе приспичило выпить чаю, нельзя отсыпать сахарку и потом в этом признаться. Сначала спроси, а пока не спросил то этого сахара или чего-то другого для тебя не существует. Надо сказать, что подобная строгость оправдана, поскольку есть грани, через которые нельзя переступать, ибо обратного пути не будет.

Боря не только внаглую брал чужой сахар, доверчиво оставленный на кухонном столе, он еще мог и чужой шкафчик скрепкой отмыкнуть для того, чтобы отсыпать грамм двести себе в пакетик и унести домой. А что делать, если дома нет сахара? Покупать? Ой, не смешите, а то я просыплю… Когда Борю стыдили, он отвечал: «Ну как же вам не стыдно из-за трех ложек сахара кипиш поднимать?». И смотрел при этом ясным ленинским взглядом с характерным прищуром. У народа опускались руки. Ну не бить же его, козла этакого, за три ложечки сахара и даже за десять.

Сильнее всего бесцеремонная Борина простота бесила доктора Абашидзе.

– Нет, я не жлоб! – горячился Абашидзе, стуча волосатым кулаком в широченную грудь. – Мне сахара не жалко! Что такое сахар? Пустяк! Но мне неприятно, что этот паразит залезает ко мне в шкафчик как в свой собственный марани![4]4
  Винный погреб (груз.).


[Закрыть]
И даже «извини-спасибо» не говорит, как будто я обязан его сахаром снабжать!

Однажды потомок суровых аджарских князей решил отомстить Боре и придумал страшную месть перед которой блекли все деяния графа Монте-Кристо. Сахар, как известно, белый, кристаллический и имеет выраженный сладкий вкус. Много чего к нему можно подмешать так, чтобы примеси остались незамеченными. Абашидзе и подмешал. И оставил баночку с сахаром на кухонном столе, вроде бы забыл убрать в шкафчик перед отбытием на вызов.

Разумеется, никого он в свой план посвящать не стал. Знают двое – знает свинья, да и вообще кроме Сорокина никто на подстанции чужого без спросу не ополовинивал. Абашидзе уехал на вызов со спокойной душой, твердо зная, что месть его будет адресной. Невинный не пострадает.

А вот теперь давайте оставим Абашидзе в покое и поговорим про диспетчера Любу Сиротину. У Любы был сахарный диабет второго типа. Как она сама считала, развившийся на нервной почве. И в тот самый день Люба забыла пообедать, потому что дежурство выдалось крайне беспокойным, настоящая запарка была.

При этом таблетки свои, стимулирующие выработку инсулина, Люба выпить не забыла, забыла только поесть. И вспомнила об этом только тогда, когда ее «повело». Резко рухнула концентрация глюкозы в крови – выработку инсулина простимулировала, а обеспечить организм глюкозой, то есть – пообедать, не удосужилась. Нужно было срочно съесть немного сахара, иначе – кранты.

Своего сахара у Любы, разумеется, не было. На хрена диабетику сахар? Но на кухонном столе очень удачно нашлась баночка, забытая доктором Абашидзе. В обычных условиях Люба никогда не взяла бы чужого сахара без ведома владельца. Но сейчас был исключительный случай, а в исключительных случаях можно поступиться некоторыми принципами. Люба съела пару столовых ложек и сразу же почувствовала себя лучше.

Но вышло по Гайдару (тому, который Аркадий) – и все бы хорошо, да что-то нехорошо. Спустя некоторое время Люба ощутила сильный двойной позыв, да такой, что еле успела добежать до туалета…

Живот крутило, мочевой пузырь сокращался примерно столь же часто, как и сердце, а посадить на свое диспетчерское место было некого – заведующая уехала на Центр, старший фельдшер болела, а другой старший фельдшер, который по аптеке, уехал вместе с заведующей. И все бригады были в разгоне. На подстанции, кроме Любы, были только охранник Вова и кастелянша Марьванна. Вова – тупой, как пробка и не может оставить пост у входа. Марьванна – пьяная после традиционного обеденного возлияния. Вот и пришлось Любе выкручиваться самой – бегать между туалетом и диспетчерской, где попеременно звонили телефоны и «свистела» рация.

Во время одного ответственного разговора с Центром, который никак не удавалось завершить, с Любой прямо в диспетчерской случился конфуз. Двойной. Но она не бросила трубку, а довела разговор до конца и сразу же после того начала передавать вызов бригаде… В этот момент и в таком неприглядном виде ее застала вернувшаяся на подстанцию бригада…

Вы думаете, что после этого Боря Сорокин перестал брать чужой сахар? Отнюдь. Но в шкафчик к Абашидзе он больше не залезал. И то хлеб.

…Удаколог

– Я не кардиолог! – говорил пациентам доктор Беляев, входя в противоречие с табличкой, висящей на двери его кабинета. – Я – аритмолог!

Пациенты строем шли жаловаться главному врачу и его замам. Почему у в кабинете кардиолога аритмолог какой-то сидит? Наведите порядок.

– Ну зачем же вы снова?! – стенала заместитель главного врача по лечебной части. – Ну сколько же можно…удаколога из себя строить?!

– Я не…удаколог, а кардиолог! – обиженно возражал Беляев. – Если забыли, то сверьтесь с приказом о приеме на работу.

Супчик

– Эх, сейчас бы супчику горяченького да с потрошками! – говорил на вызовах доктор Рахманов и тут же добавлял. – Да вот беда, некогда нам рассиживаться…

Народ сочувственно совал Рахманову деньги.

Заклинание работало безупречно.

Склонная к мистицизму фельдшер Паршина считала, что Рахманову покровительствует харизматичный дух Высоцкого.

Упертая личность

Когда доктор Макаров возвращался на подстанцию со свежими следами побоев на нордической физиономии, коллеги ухмылялись и спрашивали:

– Опять констатировал?

– Угу, – мычал Макаров. – Очередные сволочи…

Всем скоропомощникам приходится констатировать смерть. У этой процедуры есть определенные правила (Гугл вам в помощь). Но у Макарова был свой метод – он облизывал подушечку большого пальца, прижимал ее к глазу покойника и говорил:

– Все!

Почему-то такой ритуал почти всегда не нравился родственникам покойного. Культурные писали жалобы, некультурные отвешивали тумаков, но Макаров привычке не изменял.

Фашист

Отец доктора Журкина был заместителем главного врача крупной московской больницы и очень уважаемой личностью в медицинских кругах. Поэтому после окончания ординатуры по терапии перед Журкиным были открыты все пути – его хотели оставить на кафедре в должности старшего лаборанта и наперебой звали в разные отделения отцовской больницы, начиная с приемного и заканчивая реанимационным. Но Журкин решил поработать год на «скорой». Так и объяснил отцу – хочу, мол, набраться ценного опыта работы в экстремальных условиях, когда можно надеяться только на себя. Поскольку сын не соглашался с доводами отца, отец был вынужден согласиться с выбором сына.

Когда скоропомощной год подходил к концу, Журкин-старший скоропостижно скончался. Все гостеприимно распахнутые двери тут же захлопнулись и Журкин остался работать на «скорой». Он сильно переживал по поводу того, как его «прокатили» с работой на кафедре и в больнице. Переживания привели к серьезным изменениям в психике. Добрый рубаха-парень превратился в агрессивного мизантропа, который ненавидел стационарных и поликлинических врачей, а уж кафедральным сотрудникам был готов печень выгрызть. В понимании Журкина настоящие врачи были только на «скорой» поэтому-то он здесь и работал, а не потому что его никуда больше не брали.

Сдавая пациентов в стационары, Журкин вел себя так, что больничный персонал ему слово поперек боялся сказать. Мог запросто обложить семиэтажным матом, мог констатировать умственную неполноценность или, скажем, проехаться по национальности. В борьбе все средства хороши, не так ли?

– Да вы не доктор, а фашист! – сказала однажды рыдающая врач приемного покоя, которой Журкин доходчиво объяснил, что с ее куриными мозгами сподручнее улицы мести, нежели чужое место в больнице занимать.

Прозвище прилипло сразу же. Сам Журкин на него не обижался – Фашист, так Фашист. Понимайте, с кем имеете дело, проникайтесь и трепещите.

Однажды один больничный реаниматолог рискнул поспорить с Журкиным и даже отказался принимать бабульку, которую Журкин привез с диагнозом нестабильной стенокардии. Все стабильно, банальная ишемическая болезнь, вези в приемное и там сдавай, в реанимации ей делать нечего.

– Да я тебя………., отсюда выживу! – пообещал Журкин.

– Попробуй, – усмехнулся реаниматолог, плохо представлявший, какие тени сгустились сейчас над его головой.

История о воспитании строптивого реаниматолога давно стала легендой московской скорой помощи и в наше время этот «подвиг» приписывают разным людям – врачам и фельдшерамм. Но на самом деле то был Журкин.

В течение полугода при совпадении своего дежурства с дежурством строптивого реаниматолога (расписание узнать несложно, кругом же знакомые есть) Журкин подбирал с улиц самых отвратительных бомжей, ставил им инфаркт под вопросом, прикладывал какую-нибудь кардиограмму похуже с другого вызова и сдавал в реанимацию. Бомжи не возражали, они всегда не прочь недельку в больничке прокантоваться.

Три бомжа за дежурство – это черное дежурство. Четыре – полный мрак. Если Центр давал бомжу место в другой больнице, Журкин все равно вез его к своему оппоненту. Как по жизненным показаниям, в ближайшую больницу.

Журкин совершенно не скрывал того, что интенсивная доставка бомжей проводится в воспитательных целях. Всякий раз, сдавая бомжа в реанимацию, он спрашивал своего оппонента:

– Ну что, родной, не зае…ся еще?

Если бомжа выходил принимать напарник, Журкин «удивлялся»:

– Ой, а что доктор N уже уволился?

Звонки на подстанцию действия не возымели. Заведующая предпочитала жить с Журкиным в мире. Тогда главный врач больницы позвонил главному врачу скорой помощи и попросил повлиять на хулигана. Журкина вызвал на ковер великий и ужасный Сестричкин, главный кадровик московской «скорой». Что там произошло в кабинете, никому не известно, но все слышали, как Сестричкин орал: «Убирайтесь вон! Вам не место на «скорой» и вообще в медицине!». А Журкин спокойно вышел из его кабинета, прошел в приемную главврача, попросил у секретаря лист бумаги и написал заявление на имя главного. Так, мол, и так, ваш зам по кадрам пытался склонить меня к однополой любви, обещая за уступчивость должность старшего врача подстанции, а когда я отказался, начал грозить увольнением. Прошу защитить от произвола, а то ведь придется в «Московский комсомолец» обращаться, ну и в департамент здравоохранения заодно.

В результате Журкин спокойно продолжал возить бомжей до тех пор, пока строптивый реаниматолог не уволился. Говорили, что его вынудил к этому заведующий реанимационным отделением, которому надоело возиться с бомжами.

– Бомжетерапия – метод эффективный! – смеялся Журкин.

Однажды внезапно заболел старший врач подстанции. Заведующий, одновременно бывший директором регионального объединения из нескольких подстанций, никак не мог обойтись без старшего врача. Должен же кто-то проводить пятиминутки, разбирать карты, «лечить» сотрудников и делать прочую рутинную работу. А дело было летом, в период отпусков и, вдобавок, никто из линейных сотрудников не хотел замещать старшего врача. Оно и верно – за месяц на этой сучьей нервной должности со всеми коллегами отношения можно испортить. А как потом с ними работать прикажете? Да и вообще сутками работать приятнее, чем с понедельника по пятницу, да еще и с постоянными задержками на работе.

Вышло так, что заведующий подстанцией смог уговорить только Журкина. Несмотря на сложные отношения с верховной администрацией, его утвердили в качестве исполняющего обязанности старшего врача. А что делать? Не самому же Сестричкину закрывать эту амбразуру своей впалой грудью?

Народ, узнав новость, собрался массово увольняться. Фашиста – в старшие врачи? Да он же нас живьем сожрет! Чего уж скрывать – Журкина коллеги сильно побаивались и не любили.

Но спустя неделю…

Но спустя неделю народ ликовал. А также сетовал на то, что Журкина не назначили в старшие врачи раньше.

Дело в том, что на старшего врача обычно сыплются все шишки, по поводу косяков, допущенных сотрудниками. Не с тем диагнозом госпитализировали, не с тем дома оставили и так далее. А старший врач передает эти шишки по назначению – сотрудникам. Но так поступают обычные старшие врачи. А Журкин был необычным. Он отбивал все шишки обратно. Даже если бригада была кругом неправа, Журкин объяснял оппонентам из стационаров и поликлиник, что они – круглые…удаки. Были бы умными, так работали бы на «скорой» и узнали бы, почем фунт лиха. Мог и матом обложить, невзирая на ранги. Даже наоборот, чем выше был ранг оппонента, тем крепче ему доставалось от Журкина.

С неприятным человеком лишний раз связываться не хочется. Жаловаться на него начальству тоже не хочется – боком может выйти. Журкин при каждой дискуссии непременно обвинял оппонентов в разных грехах по схеме: «Да чем на нас наезжать попусту, лучше бы в своем бардаке порядок навели!». Пожалуешься на такого – он на тебя встречную бочку покатит и неизвестно, чья бочка окажется больше. О бомжетерапии тоже все знали…

В результате количество нареканий на работу подстанции при исполнении обязанностей старшего врача Журкиным уменьшилось настолько, что когда заболевший старший врач ушел на пенсию по инвалидности, у Журкина сняли приставку «и.о.» и даже выдали ему внеочередную премию за хорошую работу. (Кстати говоря, без согласия Сестричкина этого бы никогда не произошло).

Журкин работает старшим врачом до сих пор. Прозвище Фашист давно забыто. Теперь его ласково-фамильярно зовут по отчеству или Батей, несмотря на то, что он заведующий подстанцией, а всего лишь старший врач. И правильно зовут, потому что он всем заместо отца родного – всегда защитит.

О пользе ненависти (посвящается восьмой марте, а также Кларе и Розе…)

Однажды 7 марта доктор Соковиков соврал жене. Он сказал, что уходит на сутки, хотя на самом деле дежурство было полусуточным. Хотелось устроить жене сюрприз – заявиться около полуночи домой с подарком, цветами и тортиком. Неожиданная радость приятнее ожидаемой.

Сюрприз жены оказался не в пример круче. Соковиков застал ее в постели с любовником, на пике интересного момента. Любовник был крепок физически и считал нападение лучшим способом защиты. А еще он был злым – не только вырубил Соковикова с первого же удара, но и долго месил ногами. В результате Соковикова госпитализировали с переломами носа, нескольких ребер и малой берцовой кости.

Когда Соковиков выписался, то обнаружил, что за время его отсутствия жена вывезла из квартиры (его, между прочим, квартиры) все ценное, вплоть до холодильника. Даже кондиционер на кухне демонтировала – подготовилась, так сказать, к разводу.

Уголовное дело по причинению тяжких повреждений быстро закрыли. Жена сказала, что она была одна, когда Соковиков приполз домой избитым. Родители любовника сказали, что их сын с вечера до утра был дома. Соседи, слышавшие два мужских голоса, предпочли не встревать в чужие разборки. Такие вот дела.

От всего пережитого Соковиков стал ненавидеть женщин, всех подряд. Даже фельдшеров себе в бригаду требовал только мужского пола, говорил, что к женщинам боится спиной поворачиваться. Многие коллеги беспокоились, что Соковиков подастся в геи, но обошлось. Со временем он оттаял и даже закрутил роман с фельдшером Барановой. И стали они работать на одной бригаде…

Прошло три года. Однажды после дежурства, Баранова рассказала народу о героическом трудовом подвиге, совершенным Соковиковым на «авто» – вызове на автомобильную аварию.

– Машина всмятку, водитель – в желе! – тараторила Бараонова. – Скорее мертв, чем жив. Вот никаких шансов, от слова «совсем». Но Юрка сотворил чудо. Он так работал, будто у него восемь рук. Мы с водилой шприцы ему подавать не успевали. И что вы думаете? Сдали мужика в реанимацию стабильным. Будет жить! И это Юрка подарил ему жизнь!

Заведующая подстанцией воодушевилась и сказала, что проследит за судьбой пострадавшего. Если он таки выживет, то можно пригласить кого-то из газетчиков и сделать позитивный репортаж о «скорой», а то ведь только помоями поливают.

– Не будет вам позитивного репортажа, – мрачно сказал Соковиков. – Этот хмырь – бывший любовник моей бывшей жены. А теперь он ее муж.

– Ну ты даешь! – восхитился доктор Абашидзе. – Этого гада спасал, который тебе рога наставил и избил? Вай, молодец, я бы так не смог. Я не стал бы ему мешать помирать. Может, даже, и помог бы, не знаю. Клятвы клятвами, а есть вещи, которые простить невозможно.

– Я сначала тоже хотел не мешать, – усмехнулся Соковиков. – Но, когда разобрался, понял, что ходить он впредь сможет только под себя, а передвигаться будет только в коляске. И когда я это осознал, то понял, что должен спасти его во что бы то ни стало. Будет он у нее камнем на шее висеть – хорошо. Бросит она его – тоже неплохо. Вот и спас. Когда врачу реально нужно, чтобы пациент выжил, у пациента не остается выбора.

– А прикольно будет, Юра, – сказал я, – если он потом к тебе приедет на коляске с бутылкой и извинениями и вы подружитесь на всю жизнь. Но ее он при этом не выгонит и она его тоже не бросит, но в душе ее снова потянет к тебе…

– Я вот удивляюсь, – перебил меня Соковиков, – что ты на «скорой» забыл? Тебе бы книжки писать.

И ведь напророчил…

Гоа-муа

Доктор Воронина собралась в отпуск на Гоа.

– Езжай в Турцию, – советовали ей коллеги. – Ближе, дешевле, комфортабельнее, в любой ресторан спокойно зайти можно, не отравишься…

Но Ворониной хотелось экзотики, пускай и немного рискованной. Готовилась к поездке она очень ответственно – штудировала путеводители, выучила несколько индийских фраз и даже разузнала, что оттуда можно привезти для продажи, чтобы хотя бы частично окупить расходы на поездку.

– У меня такое чувство, что там со мной произойдет нечто невероятное, – говорила Воронина. – Нечто этакое… Ну не знаю! Может, наконец-то, мужика подходящего встречу…

Вылет был назначен на 00 часов 20 минут. А в сознании Ворониной, как и у большинства тех, кто дежурит сутками, ночь относилась к предыдущей дате. Это логично, ведь ночью 21-го числа работают те, кто заступил на работу 20-го. Короче говоря, она приехала в аэропорт с суточным опозданием и никуда, разумеется, не улетела.

Отпуск оформлен, билеты сгорели, оплата отеля не возвращается, денег почти нет. Максимум, что могла себе позволить Воронина, так это отдых в каком-то карельском пансионате. И вот там-то она встретила подходящего мужика – отдыхающего москвича, за которого вскоре вышла замуж. Предчувствие сбылось.

Года два, если не больше, коллеги изводили Воронину индийскими фразочками, напоминая ей о сорвавшейся поездке (а чего еще ждать от циничных и бездушных медиков, участия что ли?). Развлечение не надоедало, поскольку в ответ на каждое «намасте» или «хинди-руси бхай-бхай» Воронина выдавала восьмиэтажные и очень яркие матерные конструкции. Она была родом из Саратова, а там умеют выражаться ярко и сочно.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации