Текст книги "Красавчик. Две столицы"

Событие четвертое

Дисциплина – душа армии. Она превращает немногочисленное войско в могучую силу, приносит успех слабым и уважение всем.

Джордж Вашингтон

Нет, шамхал Мехти Тарковский хороший парень. Только вот Брехт смутно помнил, что то ли сам Мехти, то ли его сын начнет в этих местах войну, ничем не хуже, чем Шамиль, устроив восстание против русских поработителей. Поубивает кучу русских солдат, а когда придут войска настоящие, то им придется со всем населением Дагестана будущего воевать. Ни времени, ни конкретики, даже сам Мехти или сын его накуролесит – не помнил, но подстраховаться Петр Христианович решил, а потому всех до единого мариупольских гусар оставил в Дербенте. Старшим над гарнизоном поставил майора Парадовского Феликса Осиповича. Пообещал тому полковничий чин и орден, и, главное, что как только доберется до Москвы, так сразу замену вышлет. Переговорит с императором. Тут и ежу понятно, что гусары, это не тот род войск, что нужен для защиты крепости. Нужны артиллеристы и пехотинцы.

Майор, мечтавший появиться во всем блеске побед перед Александром, скис. Подполковника и так бы получил, как и орден, в чем цимес? Так и спросил. Кто их дисциплине учил? Ох, рано Павла задушили.

– Император во всеуслышание заявил, что раздавать деревеньки и крепостных больше не будет, но про деньги не говорил, попытаюсь для вас добиться монаршей милости, – насупился и Брехт. Сталина на них нету с Ежовым. – Только, Феликс Осипович, вы уж тут аккуратней, с местными ни в коем случае в конфронтации не вступать и за дисциплиной в полуэскадроне смотрите. Если гусары будут девок сильничать или грабить местных, то вернусь, объявлю войну кому-нибудь и по законам военного времени всех расстреляю. Главное – ни грамма спиртного, пока здесь находитесь. И вообще, постарайтесь, чтобы люди в город не выходили по одному. Только группой и только с офицером.

– Хм.

– Вот и договорились. Да, поручика Манкошева Ивана Николаевича с пятью, скажем, опытными воинами нужно отправить через несколько дней в Кизляр, чтобы он там встретил грузинскую делегацию и проводил их до Астрахани. Там, возможно, будет сама грузинская царица. Очень важно, чтобы грузинская знать оказалась в Москве. Я Пери-Джахан-Ханум скажу и Мехти, чтобы они тоже выделили человек по пять воинов, в том числе и проводников. Проводит их поручик до Астрахани и пусть возвращается.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Интересная история получилась с приобретением мастеров кубачинских. Брехт помнил, что в Дербент ехал не за тем, чтобы ханом стать, а именно за этими мастерами. Которые выпускаемые на его заводе часы превратят в произведение искусства. Фаберже яйцами прославился, а граф Витгенштейн часами.

Только дела чудные завертелись, и времени для поездки в это селение, что находится в сорока километрах к западу от Дербента, все не было, то одно, то другое. Помог случай. Разбирал Брехт на второй день воцарения дела в городе и пригласил кади Дербента. Кади – это судья по законам шариата или в более широком смысле. Раз город, то должны быть преступники, должна быть тюрьма. Хотелось узнать, а кого там содержат, и заодно полюбопытствовать, а нет ли в городе русских рабов.

Кади был в белом бурнусе, высокий и тощий. По-русски не говорил, и вообще не говорил. Не немой был. Важный был.

– Думаю, что нужно в городе построить такую большую и красивую мечеть, чтобы в нее помолиться приезжали со всего Кавказа. Добыть бы священную реликвию…

– А деньги? – Точно не немой.

– Заработаем, если вы поможете.

– Слушаю тебя, хан Петер. – Это не панибратство, здесь нет обращения на «вы», можно добавить только слово для уважения, «эфенди», например, но это все равно будет на «ты».

– Сколько человек сидит в тюрьме? Есть ли русские рабы в городе, и что надо сделать, если они есть, чтобы их освободить?

– В зиндане восемнадцать преступников, троих завтра должны казнить. Им отрубят головы.

– За что? – начинать правление нужно ведь с амнистии.

– Богохульствовали и оскорбляли хана Гасана. Это пришлые. Они из селения Кубачи, их изгнали из родного села, и они решили обосноваться в Дербенте. И на базаре стали ругаться со стражниками и оскорблять Гасан-хана и сквернословить, даже произнесли имя пророка Мухаммеда.

– С чего бы это нормальным людям делать? – Кубачи – это интересно.

– Не все ли равно. Главное не причины, а действие. Нельзя хулить власть и пророка.

– Пусть их сюда приведут. Хочу расспросить их лично.

Кади пожал плечами и перешел на рабов. Никто не отделяет русских рабов от не русских, но северные белокожие рабы есть.

– Их можно выкупить? – не начинать же правление с передела собственности, так и до бунта недалеко.

– Наверное, – тощий пожал тощими же плечами. Плечиками.

– А можно объявить в Дербенте, чтобы хозяева белых рабов привели их к… Ну, найдите место и… Как это делается? Торги какие-то? – Да, не специалист был Брехт по торговле рабами.

– Это всё, эфенди?

– Всё.

– Хорошо, всё будет сделано.

– Что всё?

– Казна выкупит белых рабов и доставит их вам. – Вот это дисциплина, а не то, что майор там куксился гусарский. Сказал хан – так сделают даже больше.

Трое кубачинцев были как раз мастерами. Сбежали из-за кровной мести. Они работали поздно вечером в мастерской вчетвером, нужно было исполнить срочный заказ и тут на них напали вайнахи. А они кинжалы делали, завязалась потасовка и одного нападающего прирезали мастера. Тогда родичи убитого чеченца или ингуша и начали им мстить. Одного убили и эти трое решили не дожидаться, пока и их прирежут, и сбежали в Дербент. А на базаре у мастера украли кошелек, он обратился к стражнику, а тот его послал далеко. Вот нервы у кубачинца и не выдержали. Наговорил лишнего.

– Поедете со мной в Санкт-Петербург? Я там строю часовой завод, – Брехт показал им часы фирмы Мозер, – хочу красивые корпуса делать. Чтобы каждые часы произведение искусства были.

– А семьи?

– Сегодня же за ними пошлю. Много народу? – Один черт уже за две сотни человек набирается, плюс-минус десяток, не столь важно.

– С детьми и стариками одиннадцать, – позагибал пальцы старший кубачинец.

– Говорите имена, сейчас пошлю за ними. Сами тоже езжайте, с отрядом из местных стражников никто вам ничего не сделает. Один день вам на дорогу туда и обратно и на сборы. Да, прихватите свои инструменты, может, даже у других мастеров купите. Дам вам сто рублей золотом.

– Благодарствую, хазретлери. Век будем Бога за вас молить.

– Бога? А кто вы по вероисповеданию?

– Христиане.

Ну, теперь понятно, чего кади их решил укоротить на голову. Христиане оскорбили пророка. Чтобы другим неповадно было.

Событие пятое

Положено нам всегда больше, чем накладывают.

Самый жадный бывает самым бедным.

Луций Анней Сенека

Жмот. Кубинский хан – самый обычный жмот. Или трус. Не, не. Кубинский хан – трусливый жмот. Брехт ему непрозрачно намекнул, что рвется на коронацию Александра и долго здесь задерживаться не может, а потому…

– Подумай, брат мой хан, не хочешь ли ты отправить императору немного дорогих подарков и посла с поздравлениями. Опять же тогда мне и о Пери нашей общей легче будет разговаривать.

– Я, я, натюрлих, – начал кивать Шейх-Али-хан и уехал собирать подарки, оставив с Пери-Джахан-Ханум пятьдесят воинов.

– А наши подарки? – Кадир-бей, который, если на русский перевести, то был начальником сил самообороны Дербента, а теперь стал правой рукой нового хана Петера, присутствующий при спроваживании южного соседа, задал правильный вопрос.

– Салим-эфенди, – повернулся Петер-хан к казначею, толстенькому мужичку с вислыми длиннющими усами, одетому в золотую парчу. – И это, мне такую же черкеску надо. Срочно. Вот из такого материала. Хан я или нет?

– Что же вы изволите, эфенди хазлетрели, в качестве подарка?

– А веди-ка ты меня, Салим-эфенди, в закрома родины.

Думал, что в подвал поведут. Нет. Круто все. Как Форт Нокс. Отдельно стоящее здание с охраной из толстеньких стражников в кольчугах. Прямо сюр. Последние в мире кольчуги. Но смотрится здорово.

– Этих двоих я с собой заберу. Они будут императору дары вручать.

В закромах негусто. Все время войны. Но две вещи вполне подходили для подарков. Нельзя. Нужно три. Нужно что-то и для Марии Федоровны присмотреть. Для жены Александра и любовницы бывшей Адама Чарторыйского – Елизаветы Алексеевны или Луизы Марии Августы – дочери баденского маркграфа Карла Людвига прямо просилась в подарок диадема. Притягивала взгляд. Даже не красотой. Так себе красота. Старинностью вещица брала. Диадема была отлита из золота и довольно посредственно обработана, не было шлифованных плоскостей, которые и придают золоту шарм. И вставки из зеленых камней были обработаны в виде кабошонов. То есть не умели еще делать грани на драгоценных камнях, когда изготавливали шедевр сей. Диадема могла принадлежать даже скифам. Веяло от нее древностью. Но никого скифами не удивить. Нужны римские императрицы. Кто там на слуху? Какая-то Феодора была? Стоять, бояться. А как ту тетку звали, которая христианство насаждала? Которая святые реликвии нашла? Святая Елена. Всё! Пусть это будет диадема святой Елены – матери императора Константина. Кто сможет опровергнуть, она же из Азии родом?! На какой-то иконе Брехт ее видел в такой же трехзубой диадеме.

– Вот взгляните, хазретлери, – ткнул пальцем в кубок Салим-эфенди, – у нас говорят, что это кубок самого царя Дария.

– Ну, н-да! – А вообще, смотрится эта вещь еще древней, чем диадема. Видно, что литье хреновенькое, с раковинами, от шлака оставшимися, которые обработка до конца удалить не смогла. Дорого опять не смотрится, нет шлифованных плоскостей. И камни какие-то тусклые, даже не все драгоценные, бирюза в основном. Но если объявить, что это кубок самого царя Дария, то просто название перевешивает любую красоту. Ни у одного европейского монарха ничего такого нет. Не терновый венец и не Крест Господень, но не менее круто.

– Еще матери Александра нужно что-то подобрать.

Салим Эфенди почесал репу.

– Драгоценности есть, но они мелкие. Кольца, серьги, броши. А, вот, эфенди хазретлери, вот кубок с острова Мурано в золотой окантовке.

– Вот! То, что нужно, – Брехт бережно поднял кубок из красного стекла в обрамлении красноватого-червонного золота со вставками из рубинов. Тоже обработанных в виде кабошонов. Пафосная вещь.

– Хазретлери доволен? – склонился казначей.

– Если в Дербенте есть ордена, то тебе нужно самый большой выдать.

– Есть. В Дербенте все есть.

В маленьком Дербенте нашли подарки императору, и эти подарки не стыдно подарить. Такие себе ни один король позволить не может. Вещь! А этот трусливый жмот – хан кубинский, прислал четыре свертка материи. Два разных шелка, ну, да один в пурпур крашен, скорее всего, в настоящий пурпур, из ракушек который делают, второй голубой. Тоже яркий. И два куска парчи, одна почти вся из золота, вторая золото с серебром. Смотрится неплохо, но ведь он не тетке какой подарок на день ангела делает, а императору всероссийскому на коронацию. Скупердяй. Ладно, вернемся, посчитаемся.

– Вашество, вставайте, подплываем, – тряс его Ивашка.

– Отставить, кадет. Не вашество сейчас я никакое. Обращайся, как положено: «Ваше высочество»!

Глава 3

Событие шестое

Не застегнуть ширинку – это забывчивость.

Склероз – это не расстегнуть!

Дельта Волги – это сплошные заросли тростника, тысячи гектаров тростника. Как-то давно читал Брехт про фабрику картона, что построили в СССР где-то на Волге в расчете на дешевое сырье – огромные плантации тростника. Тростник выпилили и вскоре он кончился. Пример неправильного понимания природных процессов. Наверное, тростнику нужно осеменяться, а если все вырубить, то что будет семена давать?

Вот сейчас по одному из рукавов дельты корабль подходил к астраханской крепости среди просто моря этого тростника. Сейчас смысл крепости здесь непонятен. Теперь сюда с моря, да и с суши никто не полезет, отодвинули границы, а значит, и содержание здесь гарнизона – это просто пустая трата денег. Другое дело, если здесь организовать учебный центр для будущих моряков. Нужно будет потом с Чичаговым-младшим переговорить, – отметил себе Петр Христианович. И про картон тоже подумать. Точнее, про бумагу. Сейчас совсем не секрет, как делать бумагу, и в России ее делают, нужно побывать на одной из фабрик поновее, найти там специалиста хорошего и построить здесь свою, только не вырубать весь тростник бездумно, пусть возобновляется себе спокойно. Не нужна гигантомания СССР.

Их встречать вышел весь город, не частое явление, когда три огромных буса приплывают в Астрахань. Есть рыбаки, есть купцы, но это все мелкие лодчонки, а тут такие громадины, да еще три сразу. Из крепости прискакал целый генерал-майор разобраться, что происходит.

Про этого генерала ему Мария Федоровна рассказала, когда обсуждали устройство Суворовских училищ, сказала, что в Астрахани обязательно одно делать надо и что там есть замечательный генерал Павел Семенович Попов, которого Сашенька недавно произвел в генерал-майоры за усмирение и выведение из-за реки Урал и приведение в подданство России 7000 кибиток киргиз-кайсаков, и пожаловал кавалером ордена святого Иоанна Иерусалимского.

Смотрелся Попов дико. В этом времени не редкость, Брехт уже десяток видел людей с подобными шрамами. Толстый сабельный шрам у Попова начинался со лба и шел через все лицо. Даже кончик носа был обрублен. Как только люди после таких ранений выживают при современной медицине? Сейчас Попов представился командиром Астраханского казачьего полка.

– Не помните вы меня, Петр Христианович, так вы при штабе всегда были, а я в пехоте, – попенял ему генерал, слезая с лошади.

Блин, опять. Вот какого хрена оба раза ему не удалось все кристаллики проглотить.

– Сейчас к другому вашему знакомцу поедем, губернатором-то гражданским у нас сейчас тайный советник Повалишин Андрей Васильевич, что с персиянами тоже в том походе воевал. Он тогда, помните, еще был переведен в третий Кавказский егерский батальон, с которым и участвовал в Персии в экспедиции против Сурхай-хана Кизыкутыкского.

– Я же тогда после Дербента…

– Эх, старость, и забыл совсем, что Валериан Зубов вас тогда с ключами от Дербента к матушке государыне послал. Эх, Павел Петрович, царствие ему небесное, подарил бусурманам назад всю землицу, что мы кровью полили своей, сколько солдатиков русских полегло. А Дербент! Эх, жалко.

– Наш снова Дербент, взял я его на копье. Теперь сам хан Дербентский, – успокоил ветерана Брехт.

– Хан! Дербент? Так нет же войны на Кавказе? – отстранился генерал и даже шрам свой стал поглаживать. Жутко все-таки смотрится.

– Так уж получилось. Павел Семенович, со мной на коронацию приплыли почти три сотни горцев, там князья есть и прочие знатные господа, их бы на денек приютить, накормить. Коням корма добыть. И еще со мной около сорока русских, которых я из плена выкупил в Дербенте, их бы тоже принять.

– Ох, и чудеса вы, ваше сиятельство, рассказываете…

– Выше высочество я теперь. Эфенди хазретлери хан Дербентский Петер.

– Ох, чего деется. Поехали быстрее к Андрею Васильевичу, все подробно расскажете, а насчет людишек не беспокойтесь. Сейчас же команду дам накормить и обустроить абреков ваших и пленных освобожденных.

– Михаил Семенович, отдай их высочеству коня и дай команду казакам всем сюда. Три сотни горцев диких нужно на глазах держать, – подозвал Попов поручика, что с ним приехал.

– Ну, это правильно. Народ голодный и злой в основном. Многие очень плохо морской круиз перенесли. Не моряки, сам страдал неимоверно. Ох, стойте. Там девушки. Как бы чего не вышло. Их нужно с собой забрать. Нет у вас брички или кареты?

– Как и положено хану, гарем сразу завели, Петр Христианович?! – забулькал Попов. Шрам налился кровью и дергаться стал. Ужас ужасный.

– Почти. Танцовщиц решил Александру показать.

– Ох и выдумщик вы, как там – хазретбули!

– Хазретлери.

– Поручик, пошли кого из казаков срочно в город за бричкой. Показывайте ваш гарем пока, ваше хазретлибийство.

– Ваньша, давай гони девок с корабля сюда.

– Ох ти, мать честна!!! Свят, свят! Чего ж они в прозрачном во всем! Н-да, не стоит их тут одних оставлять. Не миновать беды. Сам броситься готов.

Событие седьмое

Кому хорошо, тот забывчив, кому плохо – памятлив.

Цицерон

Интересно, в Астрахани все почти дома оплетены виноградом, и к тому же через настоящие виноградники ехали от порта до города. А еще люди все почти в странной одежде на улице. Халаты восточные, только короткие, и меховые шапки, на папахи похожие, на голове, даже сейчас в жару.

– Кто это? – поинтересовался у Попова Петр Христианович.

– Заметили, господин хан. Ха-ха! Так почти половина города у нас армяне. Виноград выращивают, вино делают, соляные прииски за ними. Горчицу делают. Мыло варят из рыбьих остатков, саму рыбку солят. Красильни у них есть. Кожу выделывают. Да много чем занимаются, трудолюбивый народ. Но больше всего купцов, конечно, это у них в крови. В Дербент теперь ваш ходят караванами, да на суденышках малых, в Тарки. До Баку добираются. Нефть там покупают.

– А что делают из нефти? – осматривая кланяющихся им людей, спросил Брехт у генерала.

– Да много чего. В лампах используют, а еще асфальт делают.

– Асфальт? – Опять все украдено до нас.

– «Асфалос» по-гречески означает «вечный». Есть у него и латинское имя – «битумен» – смола. Это армянцев греки местные научили делать. Смешивают песок и мелкий камень с нефтью и дорожки у себя в домах мостят. Да вот смотрите, тут у аптеки и улицы часть асфальтом покрыта.

Брехт спешился, даже пальцем пыльный асфальт потрогал.

– А не плавится в жару?

– Знамо, плавится. Так научились. Известняк дробят и добавляют, тогда лучше жару держит, – охотно пояснил генерал Попов.

– Павел Семенович, а у вас откуда эти познания? – Брехт снова взобрался на своего орловского рысака. Карему запах асфальта не нравился, прядал ушами и дергал за уздечку, приглашая свалить отсюда побыстрее.

– Так у нас в полку церкву строили в этом годе, вот и решили вокруг асфальтом облагородить. Подсмотрели, как вокруг армянской церкви все в городе сделано. Армяне и уложили асфальт, выберем время, покажу.

– Вряд ли у меня времени много будет. Я же должен горцев привезти к пятнадцатому сентября к коронации Александра в Москву. А сегодня уже седьмое августа. Чуть больше месяца осталось.

– Жаль, хотелось бы вас про жизнь в столице порасспросить, да про овладение Дербентом. Всё, приехали. Андрей Васильевич приболел, дома уже неделю. Простыл. Кхекает. Вот тут губернатор и проживает с семейством.

– Неплохо.

На самом деле это почти дворец настоящий: колонны ионические даже со всякими завитушками есть.

Губернатор был лишь чуть старше Брехта, не больше сорока точно. Только одновременно с этим видно было, что немощен человек, как бы не чахотка, в смысле туберкулез, у него. Нужно подальше держаться. Еще заразит. Да, даже если просто грипп какой, то и в этом случае не хотелось бы в дороге заболеть.

– Добрый день, ваше превосходительство.

– Петр Христианович! – Точно знает. Охо-хо. Сейчас начнется: «А помнишь?» Нет. Не помнит ничего этого Брехт. – Так это вы шуму понаделали. На трех бусах приплыли, сказывают. В купцы подались. А что это за наряд на вас странный. Как хан какой Нахичеванский, – поднялся с большого кресла Повалишин.

– Так и есть, Андрей Васильевич, – вместо Брехта встрял неугомонный Попов. – Сказывает Петр Христианович, что взял на штык Дербент и его там ханом объявили. Дела какие творятся, а мы тут сидим в своей Тмутаракани и не знаем новостей важных.

– Петр Христианович, давайте присаживайтесь и рассказывайте о подвигах своих. Эх, скинуть бы лет десять, да вернуть моих егерей, а то кисну тут. Дела хочется настоящего. Зря Павел Петрович егерские батальоны приказал расформировать. Не понимал, какая сила в них при правильном использовании. Сейчас третий Кавказский егерский батальон мой по кускам растащен, а егерские полки – это дурость. Одно название. Там винтовальных пищалей меньше, чем у меня в батальоне было. Дурость. Ох, и начудил Павел Петрович, царствие ему небесное. Вы-то, я слышал, вообще в ссылке были в имении, Петр Христианович.

– В ссылке. Не долго. Несколько месяцев. Андрей Васильевич, там у меня в бричке три жены и Ванька-казачок. Их бы накормить и помыть, а то тяжко девкам пришлось в море, и я бы помылся и поел, всю дорогу рыб кормил, болезнь морская привязалась, и не ведал, что у меня она есть.

– Три жены? – губернатор плюхнулся назад в кресло с открытым ртом.

– Всё расскажу. Так как насчет помыться? Ужасно себя чувствую, и девки мои страшны после морской прогулки.

– Непременно всё расскажите. Иона! – Повалишин прикрикнул, но тут же сорвался, закашлялся.

Слуга услышал, прибежал.

– Готовь обед на… ну, сам посчитай, и дай его превосходительству умыться и женам евонным. Его. Тьфу. Жены во множественном числе. Точно хан Нахичеванский. Дербентский. И Ксению Андреевну предупреди, что гости у нас высокие.

Обедали чинно за большущим длинным столом. Гарем этот кутался в кисею свою, явно в шоке находясь, что их на обозрение нескольких незнакомых мужчин вывели. Брехт, за ними наблюдая, сделал вывод, что он осел. Круглый. Сферический. Эти девки не будут танцевать на публике. Не то воспитание. Это они перед одним ханом – мужем – господином могут танцевать, а перед публикой дудки. И что теперь с ними делать? Антуанетте отдать в помощницы. Ну уж нет. Чего жену расстраивать. Еще инсульт хватит. Надо попробовать раскрепостить девушек, впереди месяц дороги.

Мысли сами в голове роились. А между тем язык делал свое дело, рассказывая про польскую террористическую организацию, что шлепнула английского посла, и двух высокопоставленных поляков – предателей. Про поручение императора Александра привезти ему конвой из абреков, про свое путешествие по Кавказу и, наконец, про событие в Дербенте и избрание его ханом этого города. Только про обещанную женитьбу на Пери-Джахан-Ханум не стал говорить. Гости губернатора, члены его семьи слушали раскрыв рты. Жюль Верн отдыхает.

– Это же уму непостижимо, Петр Христианович, а это жены бывшего хана, которые, как вы сказали, танцуют «танец живота»? – губернатор Астраханской губернии даже про свою простуду забыл.

– Да, хочу, чтобы они поздравили царскую чету после коронации.

– Эфенди хазретлери хан Дербентский Петер! Твою мать! Ой, простите, дамы!