Текст книги "Чешские сказания. Юмористические рассказы для взрослых"

Спасители душ

Пан Кубичка лежал на траве у костёла Святой Девы Марии-Целительницы и просил святую Деву Марию только об одном – спасти свою душу и души всех летающих, плавающих и ползающих на Земле.

Проезжающий мимо лесник Ферда, главный среди всех лесников горных лесных массивов, что в Золотых горах, предложил свою помощь в спасении душ этих самых животных и особенно насекомых, так обильно населяющих леса Чехии.

Для начала пан Ферда остановил свою машину на ближайшей лесной опушке и ушёл на непродолжительные четыре часа собирать жучков-короедов.

– Что это? – брезгливо спросил пан Кубичка.

– Это пожиратели леса! – сказал со знанием дела пан лесничий.

– А как мы можем сохранить их души? – пожал плечами пан Кубичка.

– Охотно! – сказал пан Ферда и выкинул в окно жуков на лоно природы. Правда, несколько короедов всё-таки нечаянно попали на пана Кубичку и уже даже начинали заползать под его одежду, за ворот рубашки и в другие скрытые и не очень скрытые божьи места тела пана Кубички.

– А можно я их выброшу? – робко спросил пан Кубичка. – Их души не обидятся?

– Думаю, что душа леса не пострадает от нескольких душ короедов, – сказал лесничий пан Ферда. – Вот души и наши тела людские гораздо больше страдают от своих лучших друзей человечества.

– ? – пан Кубичка от удивления вскинул брови.

– Да-да! Именно за то, что наш прекрасный пан управляющий нашим светлым городом по доброте душевной издал указ, разрешающий мелким собакам ездить в общественном транспорте без намордника. Так он и пострадал. И вчера был укушен как раз такой мелкой собакой без намордника. И это справедливо? Это возмутительно!

– Да возможно ли это? – пан Кубичка почувствовал, что у него поднимается давление.

– Представляете, – лесничий пан Ферда от беспокойства даже немного поёрзал на своём сиденье, – пан управляющий, как вы сами понимаете, устаёт гораздо больше всех нас вместе взятых. И вот, такой уставший от работы, да и от нас всех вместе взятых, пан управляющий взял да и еле успел на последний рейсовый автобус. И, падая от усталости, он из последних сил дополз и опустился на пассажирское кресло.

– И там была злая собака? – с ужасом догадался сострадательный пан Кубичка.

– Нет, там была собака без намордника! – пан Ферда от нахлынувшего на него волнения опять поёрзал на своём сиденье.

– Этого не может быть! – пан Кубичка от несправедливости даже очень сильно вспотел.

– Представьте себе! – пан Ферда от негодования даже дважды подскочил на своём водительском сиденье. – Сейчас такая мода пошла – кусать маленькими собаками управляющих! А ведь достопочтенный пан управляющий, добрая душа, даже отменил плату за проезд для молодых и маленьких собак.

– Так они ещё и без намордников разъезжают! – посочувствовал управляющему пан Кубичка.

– Да как ещё и разъезжают! А скажите мне, пожалуйста, будьте любезны, а как измерить пса? Вот хвост надо включать в размер? И не все же кобели и суки по своему роду боксёры! Бывает, что нос у псины длиннее, чем у моего дятла в лесу, – и пан Ферда руками показал размер носа дятла.

– Ох, как вы правы! – пан Кубичка покачал головой. – Ох уж эта молодёжь!

– Да, бывает, что и почтенная дама, – пан Ферда от охватившей его нервозности поёрзал на сиденье, а потом от возбуждения несколько раз даже подпрыгнул, – бывает, держит почтенная дама на коленях своего пёсика. И неясно, щенок ли это или уже бабушка без зубов?

– Как же вы правы! – пан Кубичка на всякий случай ощупал свою вставную челюсть. – А если этот пёсик ещё и дедушка, да ещё и со вставными зубами?

– Ну да! Ваша правда! Совсем распустились! – лесничий пан Ферда заботливо щелчком сбил с пиджака пана Кубички зазевавшегося короеда. Жучок этого, конечно, никак не ожидал, потому что был просто уверен, что пан Кубичка – это толстый вековой и надёжный дуб.

В Чехии очень хорошие дороги и ничуть не хуже указатели этих дорог. Что позволяет водителям несколько разбаловаться и даже немного подремать за рулём.

Одухотворённые спасители душ долго сонно смотрели на бегущую им навстречу дорогу жизни. Наконец лесник пан Ферда философски изрёк:

– Женщина – это такая дорога для мужчины. Какую выберет, с такой душой и жить останется.

– Нет, пан Ферда, – неожиданно не согласился с таким мнением пан Кубичка. – Мужчина – вот кто является настоящей дорогой для женщины. Если, конечно, у женщины есть душа.

– Давайте, пан Кубичка, мы не будем спорить. Это грех, – предложил пан Ферда, лесник. – Женщина важнее!

– Давайте, – согласился пан Кубичка. – Мужчина главнее!

Так два замечательных пана, двое прекрасных собеседников в момент осквернили свои души. И поссорились.

Пан Кубичка и пан Ферда развернулись на дороге, можно сказать, повернулись лицом к Богу. И поехали с молитвами очищать свои грехи обратно в костёл Святой Марии – целительницы душ человеческих.

А пока ехали обратно к святой Марии, то и помирились. Обоюдно признав, что главное в жизни – это душа. И даже по дороге спасли душу целой белки от наводнения. Вытащив её за уши из наполненного водой дупла векового дуба.

Вот так. С Божьей помощью святая Дева Мария, конечно, не без лёгкого чувства юмора помогла не поссориться пану Кубичке и пану Ферде.

И белке где-то перепало. Да и пан Кубичка с лесником паном Фердой помирились. Вовсю старались. А вот о душе своей они помнят до сих пор. Живут и работают с душой.

На охоте

Как-то пан Кубичка с лесником паном Фердой после заключительного слова управляющего, что «у нас олени не охраняются», отправились на охоту.

Сначала пан Кубичка стрелял по оленю с близкого расстояния. И в итоге это оказался не олень, а пенёк. Потом пан Кубичка стрелял в оленя с большого расстояния. Олень так растерялся, что от выстрелов застыл на месте. Когда пан Кубичка с подозрением подошёл за трофеем, то увидел, что вместо оленя оказался другой олень. Но только серый и памятник.

Вовремя подошедший лесник пан Ферда обратил внимание друга на безусловное обстоятельство того, что если уж стрелять хорошо, то и видеть надо неплохо.

Пан Кубичка обиделся и перезарядил ружьё.

Но когда обида стала накапливаться и уже переливаться через край, сказал:

– Я всё видел.

– Что вы видели? – спросил пан Ферда.

– Всё! – сказал пан Кубичка.

– А что вы видели всё? – спросил пан Ферда.

– Абсолютно всё! – сказал пан Кубичка.

– Вы что, окулист? – спросил лесник пан Ферда.

После такой охоты пан Кубичка три дня смеялся, а потом ещё два дня хохотал.

А лесник пан Ферда, как всегда, к месту и не совсем к месту начинал рассказывать свою историческую хронику:

– Вот в своё время… – говорил пан Ферда. Или: – Когда я был молодым, так я одним выстрелом мог убить трёх медведей. А сейчас экология в лесах так испортилась, что охотники сразу зарабатывают себе аллергию и, ещё не зайдя в лес, уже начинают чихать и кашлять. Охотники напрочь отказываются в лес заходить. А вы, пан Кубичка, идите-ка в дрессировщики, если не умеете стрелять.

И пан Кубичка пошёл в дрессировщики. Он дрессировал саблезубых тигров, аллигаторов, гиппопотамов вместе с попугаями. После грамотной дрессуры попугаи начинали говорить уже через месяц на всех языках мира. Особенно попугаям нравился язык племени мурси, популярного племени долины Омо, что на юге Эфиопии в Африке. Они готовы были часами говорить на языке мурси и днём и ночью. Высшим достижением пана Кубички было умение научить попугая в нужный момент заткнуться. В таких случаях попугай молча вращал глазами, щёлкал клювом и так же молча садился в шпагат на столе.

Как-то лесник пан Ферда зашёл в гости к пану Кубичке.

И увидел, что одна кошка стирала бельё, другая готовила, большой рыжий кот делал ремонт, а кот серый и полосатый убирал всё это за ними.

– Да, – сказал лесник пан Ферда, – вот в наше время кошки так бесцельно не прохлаждались, а просто убирали урожай. Опрыскаешь, бывало, с вечера пшеничное поле валерьянкой. Придёшь ранним утром. Смотришь, счастливые кошки бегают радостно по росе. А на поле ни одного зёрнышка.

Залетевший в это время в комнату попугай сел на плечо пану Ферде, немного испачкал ему рубашку и жалостливо сказал:

– Папа…

А пан Ферда тут же отреагировал:

– Помнится, когда я был молодым, так мой пудель по кличке Здэнка33
  Здэнка (Zdenka) – славная здесь (чешск.).


[Закрыть] с соседским пуделем по имени Ирэнка44
  Ирэнка (Irenka) – мирная девочка (чешск.).


[Закрыть] подбегут, бывало, к яблоне. Здэнка лапками так наклонит ветку, а Ирэнка яблоки так всё собирает и собирает.

– То вам, пан Ферда, похоже, после именин и пльзеньского пива под номером четырнадцать жена с соседкой приснились.

Тут немецкая овчарка с атласным бантом на морде по имени Зинка, подвязанная фартуком, вкатила в комнату тележку с бутербродами и большим ассортиментом спиртных напитков.

– Я вам советую пиво старопраменское под номером двенадцать, – сказала овчарка Зинка.

Следом за тележкой буквально влетела, впорхнула и вползла всякая живность и животина.

Они танцевали, разбрасывали листовки с призывами свергнуть губителей леса, полей и морей. Особенно выделялся один наглый попугай, который раскачивался на люстре и пел одновременно голосами Карела Готта, Евы Пиларовой, Элтона Джона и Майкла Джексона песню:

 
Мир спасём и телесá,
И моря, поля, леса!
 

– А вот вы ещё не попробовали солёные палочки с пльзеньским! – любезно предложила бокал пива овчарка Зинка леснику пану Ферде.

Пан Ферда от удивления было начал своё:

– А вот в наше время собаки не разговаривали. Разве что гусь Пепа, когда я на немного после именин прилёг отдохнуть у пруда, мне долго и громко рассказывал вчера на ухо о вреде самой охоты.

Но потом в голову лесника пришла гениальная идея.

– Послушайте, пан Кубичка, а не сходить ли вам на охоту?

И пан Кубичка пошёл на охоту. И снова не попал. А потом пан Кубичка взял да и привёл себе на воспитание бесхозного гуся Пепу.

И начал его дрессировать. Что без толку гусю бегать по полям и прудам, что беспардонно хватать за задние ноги бездомных лягушек, что бесцельно шляться породистому гусю Пепе по пустынным дворам и тёмным закоулкам?

А так и вода, и тепло, и свет есть. Скоро вон газ подключат. Да и от пана Кубички, глядишь, гусь чему-нибудь и научится. Чего время-то зря терять?

Фотограф

Жил на свете пан Штика. Сам свет представлял из себя город Оломоуц.

А вот пан Штика55
  Штика (Štika) – щука (чешск.).


[Закрыть] из себя ничего не представлял, потому что когда пан Штика раньше из себя что-то представлял, то был страшной занудой, а главное, большим вруном. Такого вруна надо было в Чехии ещё поискать. Хотя сейчас он работает простым фотографом. И вот что с паном Штикой приключилось.

Однажды пан Штика получил письмо. Вот дословный пересказ этого письма:

«Вы, фотографы, – врачеватели и одновременно губители лиц человеческих. К вам идут зафиксировать свои физиономии навечно, зная, что никогда у них уже не будет таких лиц. Вы же эти анфасно-профильные головы фотографируете, и независимо от вас люди начинают верить в то, что они действительно такие красивые и молодые. Но вы, фотографы, омолаживаете и окончательно добиваете эти лица тем, что, продлевая жизнь голове (не спросив её, конечно, саму, хочет она этого или нет), вы продлеваете жизнь и хозяину головы, то есть самому туловищу и его многочисленным конечностям. Правда, последние, думаю, не против… А вот я – против!

Я один из тех, кому вы, фотографы, продлили и испортили своей ретушью всю жизнь. И я требую, чтобы ты лично вернул мне мою настоящую жизнь и то лицо, которое было у меня ровно тысячу лет назад! До встречи!»

На второй день пан Штика бандеролью по почте от незнакомца получил шерстяные подтяжки. Но вот незадача, как только пан Штика начинал врать, шерстяные подтяжки соскакивали со штанов и начинали душить хозяина. И пан Штика на некоторое время решил не врать.

На третий день пан Штика получил посылку с тыквой. Внутри тыквы лежала вырезанная из бумаги рука.

Вы, конечно, помните историю о чёрной руке. Помните, рука задушила пассажиров сначала в подводной лодке, а потом в космическом корабле? А космонавты, между прочим, видели в иллюминаторе ракеты эту чёрную руку, которая появилась в момент семьсот семнадцатого облёта вокруг Земли. Рука даже погрозила космонавтам пальцем.

Так вот, это всё неправда. Всё это придумал сам пан Штика.

На самом деле произошло вот что. Тот самый автор письма, который угрожающе просил сохранить его лицо тысячелетней давности, сидя как-то у камина с кружкой чая, взял да и обвёл от нечего делать свою левую руку карандашом на бумаге. Но так как у него в это время в этой левой руке находилась кружка с чаем, то и рисунок получился неровным. Тогда пан автор письма обвёл карандашом другую, правую, руку, вырезал её из бумаги и спрятал в тыкве, чтобы не потерялась. И отправил в посылке пану Штике.

На четвёртый день к пану Штике в фотоателье пришёл автор письма. Фотограф пан Штика добросовестно, как того хотел пан автор письма, отснял пришельца. В одежде, в шляпе, с галстуком и без. И даже сделал для него несколько снимков на загранпаспорт. Сначала снимки не получались. Не проявлялись. Слишком много было ретуши. Ох и потрудился же фотограф пан Штика! Много времени ушло. Благо помолодевший на 1000 лет пан автор не сопротивлялся. Но когда пан Штика по привычке решил отретушировать фото, подтяжки начали угрожающе сползать со штанин, а рука, предупреждающе постучав указательным пальцем по столу, сказала:

– Даже не думай! – и потянулась к горлу фотографа.

И пан Штика без фотошопа и ретуши честно поспешил отдать готовые фото пану автору письма. Чтобы никто не обиделся.

Кстати, первоначально рука не была чёрной. Это была невинно-белая, местами бледная, скромная ручка, вырезанная из нежного листа белой бумаги паном незнакомцем, который тогда спокойно сидел у камина и пил чай.

– Ну и чем ты отличаешься от нас? – как-то спросила новенькую рука в чёрной перчатке, вместе с другими такими же чёрными руками зажав белую руку в углу чёрной комнаты.

Конечно, белая рука сначала попробовала этому обществу сопротивляться. Она даже окончила несколько университетов, села на овощную диету для похудения. Перестала появляться в ресторанах. Исключила из меню всё сладкое и питалась только корнями одуванчиков и лопухов. Хорошо стала выглядеть. А ещё выучила, помимо сервировки стола, правила хорошего поведения среди интеллигенции. Но всё чаще белая рука слышала от общества в спину: «Белоручка!» Толпа ей вслед кричала: «Смотрите, белоручка!» И руке пришлось совершить в городе Оломоуц пару невинных преступлений, чтобы сначала посереть, а потом и почернеть.

От большого опыта жизни рука скрючилась и стала очень чёрной. Но знайте, что она ещё полна сил и тщательно следит, чтобы пан Штика не врал. А это немало. Рука очень хорошо справляется с работой помощника фотографа. А довольный пан Штика никогда не упускает случая похвастаться перед другими фотографами города Оломоуц:

– Хорошему фотографу третья рука никогда не помешает, – хвастается он.

Но никогда уже больше пан Штика свои фотографии не ретуширует, не подправляет в «Фотошопе» и лица не омолаживает. Действительно, сколько же можно людям врать? Подтяжки из шерсти очень хорошо ему идут, а третья, чёрная, рука варит ему кофе на завтрак и кофе подаёт со взбитыми сливками.

Так что если вы хотите, чтобы пан Штика не имел проблем со здоровьем, то больше никогда не просите его отретушировать, отфотошопить и омолодить ваши фотографии. И вам это не нужно, и жизнь пану Штике сохраните.

Так давайте же пожелаем пану Штике долгих лет жизни!

Ночной мотылёк

Терпеливости и трудолюбию чешских людей нет предела. Таких старательных и талантливых людей надо ещё поискать. Это все знают.

Пан Белáсек66
  Беласек (Bělásek) – ночная бабочка (чешск.).


[Закрыть] своей работоспособностью дослужился до ведущего сторожа и главного хранителя комнат замка Карлштейн. И терпел то, что другие давно уже терпеть не могут.

Пан Беласек специально не спал ночью, чтобы другие видели, как он терпит. И спал днём, чтобы другие даже ночью не видели, какой он терпеливый и скромный.

Когда-то пану Беласеку приснились привидения, много привидений. И он решил, что лучше будет, если привидения будут приходить к нему воочию, естественным путём, а не во сне. И действительно, зачем видеть призраков с закрытыми глазами, если можно и так с ними пообщаться. Поздороваться, например, с ними за руку, поговорить, наконец. И мечта пана Беласека исполнилась. Он шёл-шёл по служебной лестнице да и стал хранителем залов со старинным оружием, летучими мышками, злыми и добрыми дýхами, которыми всегда так полны внутренности металлических рыцарей, доспехи которых подпирают все стены замка Карлштейн, а также картины улыбающихся, а иногда и подмигивающих пану Беласеку бывших владельцев замка.

Когда часы на башне замка пробили двенадцать, пан Беласек зашёл в самую отдалённую и тёмную комнату и стал по очереди зажигать огромное число свечек. Руки у пана Беласека дрожали, спички ломались, но, когда загорелась тринадцатая свеча, пан Беласек смело посмотрел в зеркало. И… не увидел себя. То ли, как он говорит, растворился, а скорее всего, уменьшился в размере. «Ну вот, – грустно усмехнулся пан Беласек, – хотел быстро похудеть, а теперь взял и даже очень быстро похудел до сверхмалых размеров. Другие так не могут. Меньше спать надо!»

Когда пан Беласек открыл потайную дверь в другую комнату, то вдруг увидел…

Добрый читатель, мне, честное слово, стыдно за ложь и такого беспардонного вруна, как пан Беласек. И я сам, получается, превращаюсь в нечистоплотного негодяя, противного даже самому себе, лгуна и неправдоподобного пересказчика лжи и клеветы на самых что ни на есть честных призраков и привидений, коих великое множество ожидает и приветствует всех зазевавшихся посетителей прекрасных и таинственных чешских замков.

Так вот, когда пан Беласек зашёл в другую комнату, а потайная дверь со скрипом за ним захлопнулась, то он такое увидел…

Я опять прошу прощения, дорогой читатель. Потому что никогда в выходные дни не вру. Разве только когда дома постоянно звонит телефон, я затыкаю такую отрицательную геопатогенную зону, как этот телефон с его звонками, подушкой и мысленно говорю потустороннему миру на другом конце провода: «Меня нет дома». Но это ведь детские шалости по сравнению с враньём пана Беласека, которое я услышал, опорожняя с ним четвёртую или пятую кружечку пльзеньского пива. Ведь всё, что я услышал от пьяного пана Беласека с засушенным рыбьим хвостом в его зубах, это есть чистая ложь, кривда, клевета на добрых и душевных обитателей замков, наговор, откровенный обман и преступление. Можно сказать, даже против человечества.

Когда пан Беласек услышал за своей спиной скрип закрывающейся двери, то впереди увидел…

Прости меня ещё раз, читатель. Ну и врун же пан Беласек. Так завраться! А я? Ну ладно-ладно… Я только пересказываю и никакой ответственности за правду не несу. Говорить неправду и обманывать – вещи несовместимые. Но то, что произошло дальше, такого быть не может. Такого никогда не может быть. Если бы…

Если бы пан Беласек не вошёл в эту злополучную комнату и не увидел обычного ночного мотылька. Только чуть больше по размеру, чем сам пан Беласек. Эдак разика в три-четыре. Ну и что? В подземельях замков и не такое случается.

Когда мы с паном Беласеком, ха-ха, выпили по восьмой кружечке пива, пан Беласек рассказал мне самое интересное. Ну, врал по своей привычке, конечно.

– Кому-то ночью снятся горы,

А мне так по душе просторы, – сказал пан Беласек и шагнул с канделябром и горящими свечами в неизвестность, навстречу гигантскому ночному мотыльку. И как всегда, нечаянно своими свечками, будь они неладны, опалил крылья мотыльку.

– Ой-ё-ёй! – вскрикнул ночной мотылёк. – Что ты делаешь? Теперь мне придётся как-то выкарабкиваться из этого затхлого и заплесневелого чулана на белый свет. И даже вставать на дорогу жизни, обратившись в дневную бабочку. Или, ты не знаешь, может быть, лучше выползти из этой пыльной кладовки на шоссе? Правда, там абсолютно некультурные машины ездят.

– А вы, пардон, вы, случайно, не говорите по-французски? – пан Беласек поклонился и сконфузился одновременно. – Ах, только по-чешски? Тогда всё просто и ясно. Вам лучше отсюда отползти на лесную тропу, там безопаснее, – робко заключил пан Беласек.

– Ты, опаливший мои крылья и мою судьбу! – возмутился ночной мотылёк-бабочка. – Ты ещё смеешь мне советовать? Вот стану тебе женой, и будешь ты, как все, спать ночью!

И с тех пор пан Беласек, слегка похрапывая, спит ночью. А ночной мотылёк, превратившись в прекрасную дневную бабочку, иногда приходит к нему во сне. И говорят, у них даже что-то было. Я даже видел прекрасную белокурую девушку на крыльце их замка. А около кладбища в песочнице всегда игрались их дети.

Иногда крылья других ночных мотыльков тенью в пламени свечи заслоняют внутренние стены замка. И в последнее время довольно часто слышится стон обитателей подземелий замка. Для замка Карлштейн это нормально.

На днях на рынке, покупая чешские огурцы, я встретил пана Беласека. Он попросил меня зайти за угол, а потом шёпотом по-шпионски сказал мне:

– Вчера призраки исполнили для меня либретто в трёх действиях оперы Бедржиха Сметаны «Проданная невеста». Это они намекают на брак с моей женой, бывшей прекрасной бабочкой. И о том, что ночные мотыльки в подземелье по-прежнему о ней тоскуют. И ждут её. Причём привидения поют всё громче и громче басом, а призраки с каждым днём предпочитают петь бельканто, увлекаясь непринуждённым звукоизвлечением. Думаю, сегодня сходить и поговорить с ними, чтобы они больше не ждали мою любимую бабочку.

И с тех пор пан Беласек исчез. Его уже никто никогда не видел ни в объятиях его красавицы белокурой жены, ни в окружении его многочисленных детишек.

Так вот и сиротеют наши бедные дети. Никто не застрахован.

Но и никто больше не встречал пана Беласека и у прилавка с чешскими огурцами.

Однако пан Беласек слово своё сдержал. Он пропал, а значит, больше уже мне и не врал. Да и я, признаться, тоже уже так не сочиняю, как при пане Беласеке.

Я и теперь говорю только правду. Однажды, плотно поужинав в столовой замка, я зажёг свечку и отправился прогуляться по тёмным залам замка. Страшно было, конечно. Я шёл не спеша. Отдалённым гулким эхом в стенах замка Карлштейн одиноко отражался звук моих подкованных каблуков. И вдруг мимо меня на расстоянии вытянутой руки пробежала тень пана Беласека. А за ней по пятам проскользнула тень прекрасной ночной бабочки пана Беласека. Что это было? Простой призрак или просто тень? Я не буду врать и сочинять.

Но кто мне скажет, что это была за третья тень, вдруг появившаяся за моей спиной и положившая свою терпеливую и трудолюбивую потную руку на моё правое плечо?

Но об этом, правда, в другой раз.