Текст книги "За последним порогом. Паутина"

– Да, – подтвердил тот.

– И где ты был, когда твой отец выгонял твою двоюродную сестру?

– Мне тогда было четырнадцать, и моего мнения никто не спрашивал. Я даже не знал, что произошло. О том, что у моего отца был брат, а у него была дочь, я узнал только десять лет спустя.

Милослава задумчиво кивнула, а потом повернулась, и ни слова не говоря, вышла из палаты. Свита потянулась за ней; остались лишь пара сестёр, которые захлопотали вокруг Путяты, доставая из шкафов и устанавливая какие-то медицинские приспособления.

– Поехали домой, мама? – спросил Беримир. – Вернёмся завтра.

– Поехали, – печально вздохнула Понара.

* * *

Драгана приняла меня немедленно. «Этак я скоро и в самом деле буду забегать к ней между делом выпить чаю с плюшками и поделиться свежими сплетнями», – подумал я, едва заметно улыбнувшись своим мыслям. Действительно, наши отношения после совместной поездки так и остались дружескими, так что подобный сюжет уже совсем не выглядел диким.

– Здравствуй, – улыбнулась Драгана, мимолётно мазнув мне губами по щеке. – Ты просто так заглянул, поболтать? Или по делу?

– Ещё пустой болтовнёй я бы тебя от работы отвлекал, – фыркнул я. – Просто поболтать я тебя приглашаю к нам в ближайший выходной. Чисто семейные посиделки – мы с Леной, вы с Линой, мама и Кира. Ты с нашей матерью знакома?

– Как я могу быть с ней незнакома? – усмехнулась Драгана. – Но я поняла, что ты имеешь в виду. Нет, знакомство у нас исключительно формальное.

– Вот и познакомишься с ней в неформальной обстановке. Думаю, такое знакомство тебе лишним не будет.

Драгана согласно кивнула. Ну а для меня будет совсем нелишним свести тебя с Кирой – Зайке неформальное знакомство со вторым человеком княжества очень пригодится. Как минимум, в качестве показателя статуса, а как максимум, Зайка сможет из этого выжать что-нибудь взаимовыгодное.

– Но мы всё же можем и поболтать, – сказала Гана. – У меня найдётся свободных полчасика.

– Нет, Гана, – вздохнул я. – Нам надо обсудить кое-что, на болтовню времени уже не останется. Я пришёл к тебе рассказать о предварительных результатах нашей работы у Ивличей.

– Я слышала, ты там всё перетряхнул, – внимательно посмотрела на меня Драгана. – Мне говорили, что работники уже дрожат от ужаса при твоём имени.

– Врут, – равнодушно отмёл я обвинение. – Точнее, сильно преувеличивают. По всей видимости, к тебе жалобщики приходили?

– Приходили, приходили жалобщики, – подтвердила Драгана. – Но насчёт того, что ты всё там перетряхнул, они же не соврали?

– Насчёт этого не соврали, – согласился я. – У меня не было месяцев на неторопливое расследование, так что я пошёл быстрым путём.

Драгана кивнула, внимательно на меня глядя.

– Итак, мы нашли восемь завербованных сотрудников в различных подразделениях. Двое работали на Ренских, один на Тириных, двое на Арди, трое на князя, и ещё трое не знали, кто их завербовал. Цифры не сходятся, потому что некоторые из них работали сразу на несколько сторон.

Брови у неё неудержимо полезли вверх, а потом она захохотала.

– Из тех троих, что работали на князя, один и в самом деле на него работал, – продолжал я. – Мы его точно идентифицировали, это полевой агент из аппарата Курта Гессена. Его мы отпустили, попросив передать Курту уверения в нашем искреннем к нему уважении. Что делать с остальными, непонятно – толку от них никакого, настоящих нанимателей они не знают. Мы установили наблюдение за их явками, но думаю, это бесполезно – наша активность у Ивличей получила широкую огласку, все связные сразу же ушли в тень.

– Жаль, – вздохнула Драгана.

– Их нельзя было оставлять, – пожал я плечами. – Кто же знал, какие у них приказы. Они ведь могли и диверсию устроить, вот и пришлось выявлять их быстро и шумно.

– Это понятно, – согласилась она, – но всё равно жаль.

– Мы сейчас работаем по нескольким линиям, но шансы, что удастся выйти на конечных заказчиков, не очень велики. На данный момент более или менее понятна только интрига с финансами. Завербованный главный счетовод устроил целый ряд махинаций – довольно прибыльных, но при этом хорошо заметных. Очередная камеральная проверка предприятия по планам налоговой службы будет в следующем году. Естественно, всё сразу вылезло бы наружу, и как мы считаем, там немедленно подключилась бы купленная пресса. Скандал, перетряхивание грязного белья, ну, дальше ты и сама всё можешь предсказать.

Драгана медленно кивнула.

– Хотя тем, кто это затеял, необязательно было ждать камеральной проверки, – прикинул я. – Достаточно небольшой диверсии в качестве повода для привлечения внимания к предприятию. В общем, всё могло взорваться в любую минуту, так что выявив агентов, мы купили немного времени. Надеюсь, что купили.

– А скажи-ка мне, Кен – какова во всём этом роль Горана?

– Неприглядная, но по предварительным выводам, чисто пассивная, – усмехнулся я. – Горан плохо разбирается в финансовом законодательстве, и главный счетовод легко его убедил, что это просто продвинутые способы оптимизации налогов, и всё самым замечательным образом сойдёт с рук. Горан обрадовался такой неожиданной прибыли и дал ему разрешение делать всё, что он хочет, лишь бы был результат. Тот и обеспечил прекрасный результат, превзошедший самые смелые ожидания. А своим слишком законопослушным подчинённым главный счетовод объяснил, что это делается по приказу сиятельной Драганы Ивлич, которая и уладит все проблемы с законом. И те, кто решит против неё пойти, быстро останутся без голов.

– Что-то ещё? – спросила помрачневшая Драгана.

– Работаем ещё по двум линиям, – ответил я. – Начали разбираться с давлением со стороны чиновников, и со странными шевелениями контрагентов. Но это дело небыстрое. Чиновника так просто не засунешь в допросную, сама понимаешь. Хотя вот они-то как раз и могли бы дать какую-то наводку на заказчиков.

– Если дашь хоть какую-то зацепку, то можно и в допросную. Хоть что-то подозрительное – странное поступление денег на счёт, например, или ещё что-нибудь.

– Пока занимаемся этим, – развёл я руками. – Ты мне лучше вот что объясни: как именно ты связана с этой мастерской? А то вроде как она и не твоя, но распоряжаешься ты там очень уж уверенно.

– В том-то и дело, что она моя, – вздохнула Драгана. – Я старший ребёнок, и я унаследовала предприятие семьи. Но так получилось, что я не могла им заниматься, да и доход от него меня не особенно интересовал. Если не вдаваться в ненужные подробности, то ситуация такова: мастерская принадлежит мне, но находится в доверительном управлении у семейства Горана. За то, что они ею управляют, они получают половину прибыли, а другая половина прибыли уходит моему сыну и потомкам моих младших братьев.

– Гана, как ты могла так подставиться? – потрясённо спросил я. – Никто ведь даже не вспомнит про это доверительное управление. Если случится скандал с уклонением от налогов, то преступницей будешь именно ты. Ты владелица предприятия, ты не сможешь отговориться тем, что ничего не знала о махинациях родственников. Даже я, молодой и глупый студент, об этом в первую очередь бы задумался.

– А что было делать? – смутилась она. – Сама я заниматься этой мастерской не могла. Было бы лучше всего её просто отдать, но… в общем, это тоже был не вариант. У меня не было другого выхода.

Это понятно, почему просто отдать не хотелось – с братьями, наверное, были какие-то разногласия, а Горан ей вообще никто. Некому отдавать, словом. Но это же не повод, чтобы сидеть на такой бомбе и делать вид, что всё идёт как надо.

– Знаешь, это типичная отговорка всех неудачников, что, мол, другого выхода не было, это не я облажался, а просто обстоятельства так сложились. Не уподобляйся, пожалуйста. Выход всегда можно найти – я вот с ходу вижу, например, вариант с акционированием.

– Брось, Кен, – поморщилась Драгана. – Акционировать большое предприятие – это огромная работа, а у меня для этого нет ни времени, ни желания, ни подходящих людей.

– Ладно, – вздохнул я, – будем работать дальше. Для начала наведём там порядок, а потом уже и подумаем, что с этим можно сделать.

– Я могу чем-нибудь помочь? – поинтересовалась Драгана.

– Если твоя помощь потребуется, я дам знать, – пообещал я. – Но пока что этого не требуется, на данном этапе ты вряд ли сможешь что-то сделать. В общем, я буду и дальше держать тебя в курсе событий, а пока закончим на этом. И я, кстати, вспомнил, что у меня и в самом деле есть вопрос из категории поболтать: что там за история с прошедшей реформой образования? Менски сказал нам, что это была довольно неприглядная история, но мне кажется, он немного преувеличил.

Гана вполголоса от души выругалась, и я укоризненно на неё посмотрел.

– Всё правильно он сказал, история была ещё та. Некая группировка пропихнула на ключевые посты нужных людей, а заодно устроила себе многолетнюю кормушку. Сколько они под это денег из бюджета высосали, просто голова кругом идёт. Мы боролись как могли, но они сумели заручиться поддержкой князя. Нарисовали ему широкими мазками картину тупого молодняка, который разбрасывается боевыми конструктами. Князь не то чтобы совсем поверил, но решил, что лучше не рисковать, и они свою реформу протолкнули.

– И знаешь, Кен, какое здесь удивительное совпадение? – с усмешкой добавила Драгана. – Устроила это та самая группировка, которая сейчас под меня копает.

Глава 7

Я зашёл в зал совещаний, и присутствующие поспешно вскочили. Ответив кивком на поклоны, я прошёл во главу стола и неторопливо уселся. Мира со стопкой папок устроилась рядом и приготовилась делать заметки.

– Садитесь, уважаемые, – пригласил я и подождав, когда все рассядутся, продолжил: – Как всем вам известно, моё имя Кеннер Арди. Сиятельная Драгана Ивлич, которая, как вы наверняка знаете, является единоличным владельцем этого предприятия…

Присутствующие начали с недоумением переглядываться.

– Не знаете? – слегка удивился я. – Ну так я вам это сообщаю. И предваряя возможный вопрос: Горан Ивлич всего лишь управлял предприятием по договору доверительного управления. Итак, я продолжу: у сиятельной появились некоторые сомнения по части происходящего на предприятии, и она попросила меня разобраться и выяснить, что, собственно, здесь творится. И предоставила мне для этого все необходимые полномочия. Поэтому прошу вас и ваших подчинённых оказывать полное содействие моим сотрудникам. У кого-нибудь есть вопросы по поводу сказанного?

Поднялась одинокая рука.

– Представьтесь и задавайте свой вопрос, – разрешил я.

– Глеб Родин, главный инженер. Господин Кеннер, где господин Горан и когда он вернётся? – тут он явно почувствовал, что требование от меня отчёта выглядит довольно нагло, и зачастил: – Я спрашиваю об этом, потому что его подпись срочно необходима на некоторых документах, и его отсутствие сказывается на работе.

Я благосклонно покивал.

– Сиятельная пока не приняла решения относительно господина Горана. Я не берусь предсказывать, каким оно будет. Я даже не исключаю, что господин Горан вернётся в свой кабинет, но по правде говоря, нахожу такой вариант весьма маловероятным.

– Но как нам быть? – совершенно растерялся инженер.

– В ближайшие дни я назначу временного управляющего, который и подпишет ваши бумаги, – обнадёжил его я. – Ещё вопросы, уважаемые?

Поднялась ещё одна рука – на этот раз вопрос появился у дамы средних лет.

– Эмма Красных, заместитель главного счетовода. Господин Кеннер, у меня вопрос насчёт уважаемого Клима Ворона. Заканчивается отчётный период, и нам необходимы инструкции по подготовке документации…

– Кто такой Клим Ворон? – не понял я.

– Господин, это бывший главный счетовод, – вмешалась Мира. – Если позволите, я отвечу на этот вопрос. Похороны уважаемого Клима Ворона состоятся завтра в десять утра на Деревяницком кладбище. Желающие проститься должны предупредить отдел персонала об отсутствии на рабочем месте в этот период.

– А… отчего он помер? – в конце фразы голос Эммы упал почти до шёпота.

Я переглянулся с Мирой и пожал плечами.

– Не знаю. От пули, скорее всего. Покойный весьма сильно злоупотребил доверием сиятельной. Я думаю, все вы слышали это не раз, но всё-таки повторю: предательство не окупается. Сколько бы вам ни посулили, это не стоит жизни. Бывает, что предатель надеется скрыться, но я вас уверяю, что с нами это не выйдет. Мы будем искать предателя, и обязательно найдём, невзирая на то, сколько времени и денег это будет нам стоить. И если к вам подходят с подобным предложением – неважно, угрожают при этом, или сулят деньги, – соглашайтесь, но только так, чтобы это не выглядело подозрительным. Затем сообщите об этом в нашу службу безопасности, и ручаюсь, вас больше никто не побеспокоит.

Я уставился в упор на Эмму:

– А что касается вашего вопроса, уважаемая Эмма, то все инструкции по подготовке документации вы найдёте в уложении «О налогах и сборах». Других инструкций вам не нужно! Я назначаю вас исполняющей обязанности главного счетовода и ожидаю от вас точного и неукоснительного исполнения законов княжества. В самый кратчайший срок совместно с сотрудниками госпожи Киры подготовьте для меня подробную сводку налоговых недоплат за прошлые периоды, это ваше первое задание.

Я обвёл взглядом сотрудников. Выглядели все без исключения бледно.

– Я надеюсь, что вопрос о перспективах предательства для всех ясен, потому что разговоров на эту тему больше не будет. Впрочем, приведу ещё один пример: в числе помощников главного инженера – да-да, ваших помощников, уважаемый Глеб! – был сотрудник по имени Эрвин Кнопп. Которому предложили пошпионить якобы для князя, и он из ложно понятого патриотизма согласился. Разумеется, князь о нём никогда и не слышал. А теперь уже точно не услышит. Мира, а у него когда похороны?

– Эрвин Кнопп был похоронен вчера, господин.

– Хм, нехорошо получилось, надо было вовремя объявить.

Руководство было уже где-то посередине между паникой и обмороком, и явно решало, в какую именно сторону склониться. Я, кажется, начинаю неприятно походить на какого-то дона Корлеоне, причём окружающие почему-то находят это вполне естественным. Можно ли этого избежать? Не знаю… У человека в моём положении выбор среди возможных действий не столь уж велик. И неважно, какой это мир – миры разные, но люди-то те же самые.

Конечно, всегда есть другой путь, вот только другие пути приводят куда-то не туда. Я не могу не казнить предателей – слуги воспримут это как возможность предать безнаказанно, а враги – как слабость. Это у государства есть возможность присуждать тюремные сроки, но я-то не государство. У меня нет тюрем, и я могу либо казнить, либо отпустить. Выбор получается прямой, как рельса, и единственное, что я могу тут сделать – это постараться не стать на самом деле тем, для кого смерть человека означает только отсутствие проблемы.

Усилием воли я отбросил неуместное рефлексирование и вернулся к заботам насущным:

– У меня также есть вопросы к начальнику канцелярии…

– Адриан Плюта, господин, – подсказала Мира, и упомянутый начальник приподнялся на стуле.

– Благодарю, Мира. Итак, уважаемый Адриан, мне доложили, что мастерская заключила договор на поставку коленных суставов тяжёлых бронеходов для четвёртого механического завода…

– Да, господин Кеннер, – проблеял обильно потеющий толстяк.

– Договор подразумевает очень серьёзные штрафные санкции за задержку поставок, но при этом у мастерской отсутствует лицензия на поставки по военным подрядам.

– Господин Горан заверял, что лицензия будет получена вовремя, – пояснил Адриан.

– Однако она так и не получена, и это получение по непонятным причинам задерживается.

– Господин Горан собирался обратиться в суд.

– Который, скорее всего, растянется на годы. И все эти годы мастерская будет платить штрафы за непоставку!

– Извините, господин Кеннер, я обращал внимание господина Горана на этот момент, но мне было приказано оформить договор.

– Вот как…

Я задумался. Что-то Горан Ивлич начинает вызывать у меня сомнения. Можно заключить договор с расчётом на получение в разумный срок лицензии, но нужно быть полным идиотом, чтобы при этом соглашаться на штрафные санкции. Горан идиотом определённо не выглядит, и что-то здесь не вяжется.

– Ну что же, я жду от вас подробный доклад по этому договору. Мне нужна полная история вопроса со всеми малейшими деталями.

– Будет сделано в кратчайшие сроки, – заверил Адриан.

Я уставился на Глеба Родина.

– К главному инженеру у меня тоже имеются вопросы…

Совещание шло своим чередом.

* * *

Стукнула дверь, и я оторвал глаза от бумаг, с которыми уютно расположился в кресле. Ленка заглянула в комнату и, увидев меня, решительным шагом подошла ко мне. Отняв у меня бумаги, она переложила их на журнальный столик, а затем, аккуратно подобрав юбку, уселась ко мне на колени.

– Хочешь новый дирижабль? – сразу же догадался я.

– Что? – растерялась Ленка. – Какой ещё дирижабль?

– Ну, для того чтобы купить новый самобег или какие-нибудь блестяшки, я тебе совсем не нужен. Стало быть, речь пойдёт о чём-то посерьёзнее.

– Ты что, считаешь меня меркантильной? – оскорбилась она.

– Значит, не дирижабль, – вздохнул я. – Ну ладно, можешь выкладывать. Я уже ко всему готов.

– Какие у тебя планы на выходной?

– В принципе, ничего неотложного, – честно ответил я.

– Я хочу сходить с тобой на выставку, – заявила она, предварительно меня поцеловав.

Судя по серьёзности подхода, выставка непростая. Надеюсь, там не авангардное искусство, где демонстрируются кучки экскрементов и прочее в таком роде. Хотя в этом мире искусство вроде бы ещё не успело развиться до таких высот.

– … а потом нам с тобой надо пройтись по бутикам, – добавила она. – Нужно подобрать тебе рубашки и ещё чего-нибудь, ты у меня что-то совсем обносился.

Надо же, а я и не подозревал, что хожу в обносках, и мне нечего надеть. Хотя в нашей гардеробной мой уголок по сравнению с Ленкиной частью смотрелся очень скромно, но всё-таки это было далеко не две полки в шифоньере.

– А что за выставка-то? – спросил я с опаской.

– Выставка как выставка. Называется «Новые тенденции в современной живописи».

– Вообще-то, я человек замшелый, и очень боюсь всего нового, – я и сам понимал, что эта попытка увильнуть выглядит довольно жалко.

– Кени, ну пожалуйста, – она ещё раз поцеловала меня, и я сдался.

Выставка новых тенденций проходила в Центре современного искусства – большом модерновом здании на набережной Плотницкого[8]8
  Плотницкий ручей – древнее название речки на правобережье Волхова, которая в нашем мире позже стала называться Фёдоровским ручьём.


[Закрыть] ручья. Построили его не так давно, и существовал он практически полностью за счёт бюджета княжества. Молодым неимущим художникам и скульпторам там бесплатно предоставляли небольшие мастерские, хотя по правде говоря, большей части из них я пожалел бы и закутка в подвале. В Центре постоянно проходили разные выставки, и некоторые из них действительно стоило посетить. Как-то раз к нам добралась даже выставка графики из Нихона. Встретили её без особого восторга – Фудзи, сакура, люди в странных одеждах с плоскими узкоглазыми лицами, – для нашей избалованной публики всё это выглядело довольно чужеродно. Да и сам стиль графики, который в нашем мире впоследствии дал начало аниме, слишком уж сильно отличался от привычного масла или хотя бы акварели. Но мне выставка понравилась – я-то прекрасно знал, чего ждать, и сюжеты японской жизни были мне достаточно понятны.

Собственно, я не врал, говоря о своей замшелости – к так называемому современному искусству я и в самом деле отношусь очень насторожённо. Впрочем, критиковать и высказывать свои замечания я не собирался – по большому счёту, вопросы искусства были мне довольно безразличны, и затевать с женой споры по такому ничтожному поводу я не видел ни малейшего резона.

Однако моё ценное мнение Ленка пожелала узнать сама:

– Ну и как тебе картины?

– Очень интересно, – дипломатично похвалил я, разглядывая одно из полотен. – Хотя должен заметить, что мне гораздо привычнее, когда у людей две ноги.

– Ты просто не понимаешь, – нахмурилась Ленка. – Нужно не ноги считать, а попытаться вникнуть, ощутить соответствующее эмоциональное состояние. Эти картины нужно смотреть сердцем, а не разумом.

– Я стараюсь, – покладисто отозвался я, – но некоторые из них я не могу понять ни сердцем, ни разумом. Ни даже совместным их применением.

– Например?

– Ты точно хочешь поговорить со мной об искусстве?

– Хочу! – Ленка продолжала хмуриться. Она не теряла надежды привить мне высокий вкус, и довольно болезненно переживала свои неудачи в этом нелёгком деле.

– Ну хорошо, – обречённо вздохнул я. – Я так и не смог понять, например, вон ту картину.

Картина и в самом деле выглядела довольно загадочно. В левой стороне картины был нарисован квадрат, раскрашенный в яркие цвета радуги. В центре находился ромб со скруглёнными углами, содержащий внутри три широких полосы красного, жёлтого и зелёного в пастельных тонах. Справа был нарисован эллипс однотонного серого цвета. При этом картина определённо числилась выдающимся шедевром – она висела на стене в одиночестве, и красный бархатный шнур на бронзовых стойках не позволял подойти к ней поближе.

– И что тебе в ней непонятно?

– Я сначала подумал было, что серый эллипс обозначает самобег, ромб в центре – это светофор, но так и не сумел ничего сопоставить с радужным квадратом. Препятствие, гараж, остановка общественного транспорта? Но тогда при чём здесь радуга? В конце концов я решил, что к дорожному движению эта картина отношения не имеет, а на самом деле на ней аллегорически изображён процесс излечения от гомосексуализма…

Я посмотрел на картину ещё раз.

– … а может быть, как раз наоборот – если смотреть справа налево, то она показывает, как человек постепенно открывает для себя радости однополой любви.

Я снова окинул взглядом картину и заключил:

– Но я совершенно не уверен, что моя интерпретация верна, и художник имел в виду именно это. Так что я не могу сказать, что понял эту картину.

– При чём здесь гомосексуализм? – ошарашенно спросила Ленка. – Кени, ты временами бываешь такой странный, что иногда меня пугаешь.

У меня совсем вылетело из головы, что здесь радуга – это просто радуга, и с половой жизнью никак не связана. Штирлиц не устаёт зажигать.

– Я так вижу, – непринуждённо пояснил я. – Я смотрю сердцем, и оно мне подсказывает, что в этой картине не обошлось без какого-то гомосексуализма.

Ленка потрясла головой, на мгновение став удивительно похожей на норовистую кобылку.

– Кени, чтобы узнать, что изображено на этой картине, совсем не нужно сочинять какую-то безумную чепуху. Видишь справа от неё лист с описанием? Там искусствовед подробно объясняет, что изображено на картине, и как её следует понимать. Если коротко, то картина показывает, как меняется человек под давлением общества. Изменение цвета показывает, как его яркая индивидуальность постепенно подменяется серостью конформизма, а изменение формы – как общество постепенно сглаживает углы его характера, делая человека стандартным гладким элементом, который легко вписывается в безликую общность точно таких же серых единиц.

– А ты без этой бумажки сама догадалась бы, что там нарисовано? – я посмотрел на неё с интересом.

– Какая разница, с бумажкой или без бумажки? – с досадой ответила Ленка. – И вообще неважно, что там нарисовано. Важно, какой смысл туда вложен.

– Знаешь, я человек очень простой и не очень умный… – начал я.

– Продолжай, продолжай, – поощрительно кивнула Ленка, – ты остановился на «не очень умный».

– И как человек простой, я считаю, что искусство в целом, и живопись в частности, должны будить чувства. Если я смотрю на картину и ощущаю какие-то эмоции, то это живопись. Если я смотрю и ничего не ощущаю, то это мазня. А если для того, чтобы что-то ощутить, мне нужно сначала прочитать поясняющий текст, то это иллюстрация.

Ленка зависла. Несколько раз она начинала что-то говорить и опять замолкала.

– Я думаю, что ты слишком упрощаешь и поэтому неправ, – наконец, сказала она. – Но сейчас я не готова с тобой спорить.

– Значит, не будем спорить, – сговорчиво согласился я.

* * *

Когда-то Работный приказ, ведающий всей промышленностью княжества, располагался совсем рядом с Детинцем в старинном здании с низкими потолками и кирпичными сводами. Шло время, промышленность развивалась, а вместе с ней разрастался и Работный приказ – прирастал флигелями, пристройками, мансардами. В результате многочисленных достроек и перестроек ориентироваться в нём стало совершенно невозможно. Как обычно бывает с такими непростыми зданиями, не задержалось и с легендой о заблудившемся писце, которого послали вглубь здания в старый архив, и который не смог найти дорогу к выходу, да так и умер от голода и жажды где-то в лабиринте пристроек. Говорят, что и сейчас можно ночью встретить его призрак в районе двенадцатого восточного флигеля. Он вечно пытается разыскать какое-то уложение, и не обращает ни малейшего внимания на живых.

Всё изменилось лет шестьсот назад, когда беспардонная эксплуатация рабочих вышла из моды, и начало набирать силу движение за права трудящихся. После долгих споров и обсуждений в обществе тогдашний князь издал манифест о защите прав работников, названный в довольно забавном стиле того времени «О сбережении малых сих». Глава Работного приказа, которым в то время, кстати говоря, был мой предок Хомский, не растерялся, сумел победить в эпическом бюрократическом сражении, и полностью подгрёб под себя вопросы защиты труда.

Перед бюрократами Работного приказа открылись совершенно безграничные просторы, как новый континент перед Колумбом. Новые структуры начали плодиться, как грибы – инспекция охраны труда, комиссия по трудовым спорам, отдел профстатистики, договорно-регламентный комитет по трудовым отношениям, департамент профессионального надзора, и множество других, перечислить которых было решительно невозможно.

Стало совершенно очевидно, что в результате взрывного расширения штата приказ больше не в состоянии поместиться в старом здании, и новыми пристройками проблему уже не решить. Мой предок, который явно был совсем не промах, добился выделения большого участка в центре города, где и в то время с участками было совсем негусто, и в кратчайший срок построил там большое двенадцатиэтажное здание, где просторно разместились все чиновники, и ещё осталось место для будущего расширения, которое, разумеется, вскоре и воспоследовало. Ну а старое здание много раз переходило из рук в руки, но так и не обрело настоящего хозяина – слишком уж оно было несуразным и малопригодным для чего угодно, кроме разве что большого бюрократического учреждения.

В новое здание я сейчас и прибыл. Оказался я здесь впервые – все вопросы с чиновниками обычно решали мои подчинённые, но не в этот раз. К этому времени стало уже предельно понятно, что проблему они решить не в силах, и нужен какой-то иной подход.

– Вам назначено? – не особенно вежливо обратился ко мне дежурный на входе.

– Моё имя Кеннер Арди, – ответил я, посмотрев на него в упор, отчего тот несколько стушевался. – У меня встреча с почтенным Филипом Роговски, начальником департамента специального лицензирования.

– Почтенный ожидает вас, – ответил дежурный, на этот раз гораздо вежливее. – Он прислал человека, который вас проводит. Одну минуту, я его сейчас позову.

Кабинет почтенного располагался на седьмом этаже, и встретил он меня холодновато. И было это довольно странным. Неважно, что я не занимал никакой официальной должности – глава аристократического семейства и член Совета Лучших княжества по определению является человеком достаточно влиятельным, чтобы обеспечить неприятностями практически любого чиновника. Однако было совсем непохоже, чтобы почтенного Филипа как-то заботило это соображение.

– Я внимательно слушаю вас, господин Кеннер, – кивнул Роговски, уставившись на меня, что, по всей видимости, должно было продемонстрировать его внимание.

– Я здесь по вопросу, связанному с механической мастерской Ивлич, – начал я. – Сиятельная Драгана Ивлич попросила меня разобраться с некоторыми проблемами мастерской, и в процессе разбирательства мы обнаружили, что одна из проблем связана именно с вами.

Чиновник смотрел на меня с выражением вежливого равнодушия. Имя Драганы не вызвало у него ни малейших эмоций.

– Вы задерживаете выдачу специальной лицензии на поставки для военных подрядов, – продолжал я. – Могу я узнать причину, по которой вы это делаете?

– Нас не удовлетворяет информация, предоставленная мастерской, – заявил Роговски. – Эти данные требуют дополнительной проверки. В должное время на предприятие будет направлена инспекционная группа. На основе её выводов и будет приниматься решение.

– Скажите, а вам известно, что это предприятие принадлежит сиятельной Драгане Ивлич? – поинтересовался я. – Ваши претензии выглядят совершенно надуманными, и подобные действия, вне всякого сомнения, вызовут недовольство сиятельной. Вас это не смущает?

– Господин Кеннер, я всего лишь выполняю свой долг, – высокопарно объявил тот. – И поскольку я выполняю его добросовестно, я не боюсь ничьего недовольства. У нас в княжестве законам подчиняются все. Я уверен, что сиятельная Драгана это прекрасно понимает, и не станет предъявлять мне претензии за неукоснительное исполнение мною своих обязанностей.

А ведь он и вправду её не боится, и это выглядит не просто странно, а совершенно невероятно. Это не столь уж крупный чиновник, и даже я, человек не особо влиятельный, могу при желании создать ему массу неприятностей. Драгана же может его вообще размазать движением пальца. А он вместо того, чтобы трепетать и лебезить, несёт какую-то высокопарную чушь, и по сути, просто смеётся над нами обоими. Похоже, пугать его бесполезно – он не дослужился бы до своей должности, не понимая таких простых вещей. Тот, кто не понимает своего места в бюрократической иерархии, вряд ли способен подняться даже до должности делопроизводителя. Стало быть, он делает это сознательно, и значит, чувствует себя в полной безопасности. А раз так, то за ним кто-то стоит и его прикрывает. И мы сразу же приходим к вопросу – кто же именно, и не стоит ли повнимательнее присмотреться к его начальству?

– Ну что ж, почтенный, это ваш выбор, – я встал. – У вас ещё есть возможность передумать, но эта возможность вскоре исчезнет. Надеюсь, что вы всё же поразмыслите над моими словами и успеете принять мудрое решение. Честь имею, почтенный.