Текст книги "1937. Большой террор. Хроника одного года"

* * *

Арестован профессиональный революционер-большевик, советский партийный деятель 60-летний Авель Сафронович Енукидзе (1877–1937). Родился в селении Цхадиси Кутаисской губернии, рабочий-путеец, ставший одним из создателей Бакинской организации РСДРП (1900), и руководитель знаменитой большевистской типографии «Нина» (1900–1906). Член партии с 1898 года, участник Февральской и Октябрьской революций. Он пережил неоднократные аресты, ссылку в Енисейскую губернию (1914–16). В 1917 году он был членом ВЦИК, Петроградского совета и исполкома. В 1918–1935 – секретарь и член Президиума ВЦИК и ЦИК СССР. Член ЦКК ВКП(б) (1924–1934) и ее Президиума (1927–1934), член ЦК ВКП(б) (1934–1935). Затем был переведен на пост председателя ЦИК Закавказской СФСР.

Он был крестным отцом второй жены Иосифа Сталина Надежды Аллилуевой и самым близким другом Иосифа Виссарионовича со времен юности. «Неформальный завхоз», обслуживавший кремлевскую знать, Енукидзе не привык обделять и себя, а утвердившись в «кураторах» Большого театра, превратил его балет в собственный гарем. О его пристрастии к роскоши, женщинам и девочкам 9–11 лет ходили легенды. 6 июня 1935 года Авель Софронович был исключен из партии «за политическое и бытовое разложение» и назначен директором Харьковского областного автомобильного треста. Хотя, если судить по воспоминаниям некоторых современников, «разложение» Енукидзе в 1935 году было полной для них неожиданностью.

Енукидзе 29 октября был приговорен к высшей мере наказания (ВМН) как «руководитель кремлевской группы заговорщиков» и расстрелян на следующий день. Если учесть, что в сталинские времена высокопоставленных деятелей за любовь к красивой жизни не расстреливали, то можно предположить только одно: Авелю Сафроновичу, одному из создателей Бакинской организации РСДРП, прекрасно знавшему каждого большевика на Кавказе, было известно об Иосифе Виссарионовиче нечто, что никак не укладывалось в рамки уже сложившейся легенды о начале революционной деятельности Сталина.

15 февраля 1937 года:

В Казани арестована Евгения Семеновна Гинзбург, мать писателя Василия Аксенова, автор лагерных мемуаров «Крутой маршрут». Арестовали ее в местном отделе НКВД, куда пригласили «буквально на полчасика», чтобы дать показания на уже арестованного коллегу по университету. Так начался ее 18-летний путь по лагерям и тюрьмам.

16 февраля 1937 года:

Решением Особого совещания к высылке приговорены первые 10 немецких антифашистов. Аресты немцев-антифашистов, проживавших в СССР, начались в сентябре 1936 года. Всего было арестовано 1136 человек. Точно известно, что 82 человека были казнены, 197 умерли в тюрьмах или лагерях, 150 выжившим осужденным удалось после истечения срока покинуть СССР. Судьба 666 человек неизвестна вообще; полагают, что они умерли в заключении. Одним из идеологических мотивов для оправдания их ареста было обвинение в том, что они не смогли помешать Гитлеру прийти к власти. Судьба некоторых из этой первой десятки высланных известна (их при аресте, между прочим, обвинили в шпионаже и фашистской деятельности): Вильгельм Пфейфер, зная, что как коммунист он будет арестован тотчас по возвращении в Германию, старался добиться, чтобы его выслали в Великобританию. В августе 1938 года Пфейфера отвезли на польскую границу, и там его следы теряются. Артуру Тило удалось попасть в британское посольство в Варшаве. Отто Вальтер приехал в Берлин 4 марта 1937 года и на следующий день, не дожидаясь ареста гестапо, выбросился из окна.

Если эту первую высылку можно считать «либеральной», то остальные происходили так: посол Германии в СССР фон Шуленбург вручал советским властям списки арестованных немцев (а позже и австрийцев, чья высылка объявлялась желательной), и советские конвоиры на границе передавали конвоирам немецким антифашистов по списку. Таким образом, в 1937–1938 годах было передано 693 человека. После заключения в 1939 году советско-германского договора советская сторона выдала от 550 до 650 немецких и австрийских коммунистов. Практически все они погибли в гестапо или в гитлеровских концлагерях.

18 февраля 1937 года:

Покончил с собой виднейший советский государственный и партийный деятель Григорий Константинович (Серго) Орджоникидзе (1886–1937), фельдшер, ставший крупным деятелем ВКП(б) и Советского государства. Пройдя все трудности революционного пути (ссылки, побеги, тюрьмы, борьбу за установление советской власти и достижение ее), он поочередно трудился: 1-м секретарем Закавказского и Северо-Кавказского крайкомов партии (1922–1926), председателем ЦКК ВКП(б), наркомом РКИ и первым заместителем Алексея Рыкова по Совнаркому (1926–1930), председателем ВСНХ (1930–1932), членом Политбюро ЦК (1930–1937) и наркомом тяжелой промышленности (1932–1937).

Григорий Константинович (Серго) Орджоникидзе

Серго был искренним, неимоверно работоспособным, честным и наивным большевиком. Мог ворваться к Сталину и горячо требовать освобождения из-под стражи очередного арестованного своего заместителя, а мог, взобравшись на трибуну, клеймить «врагов народа и саботажников». После очередного, по-кавказски горячего (на грузинском языке) разговора с Кобой, Серго 18 февраля 1937 года выстрелил в себя из пистолета. Известно, что вождь поручил ему сделать на пленуме доклад «О вредительстве в тяжелой промышленности» и ему предстояло своими руками отдать на заклание многих соратников, а помимо этого, в день трагического выбора люди Ежова передали ему протокол допроса его брата Папулия… Сталин распорядился написать в некрологе, что «сталинский нарком умер от разрыва сердца». Все подписавшие официальное медицинское заключение о смерти от паралича сердца, в том числе и нарком здравоохранения СССР Григорий Каминский, были расстреляны.

Кроме официальной версии существуют еще предположения об отравлении и убийстве. Все версии имеют право на существование, но ни одна до сих пор не признана. Тело Орджоникидзе было кремировано, поэтому «вскрытие покажет» – не про тайну этой смерти.

19 февраля 1937 года:

Арестованы бывший начальник кафедры политэкономии Военно-политической академии имени Толмачева, бригадный комиссар Павел Лазаревич Булат и бывший заместитель начальника этой же академии, дивизионный комиссар Илья Соломонович Нижичек, работавший начальником Центрального дома Красной армии, а с 1935 года – директором Большого театра. Нижичка в августе 1937 года «за создание троцкистской террористической группы в ГАБТе» приговорили к ВМН и расстреляли. При его реабилитации в 1959 году даже тертые юристы качали головами. Нижичек уже 25 февраля заявил: «Теперь мне стало ясно, что я являлся участником сборищ контрреволюционной троцкистской группы». Копию же этого протокола сфальсифицировали, в ней вместо слов «Теперь мне стало ясно…» было написано: «Признаю, что я являлся участником сборищ контрреволюционной троцкистской группы». В таком виде этот документ в качестве неоспоримого доказательства предъявили Булату и подшили к его делу. Булата, разумеется, тоже расстреляли.

20 февраля 1937 года:

Еще до открытия пленума ЦК ВКП(б) заместитель председателя Верховного суда СССР и председатель Военной коллегии Верховного суда В.В. Ульрих издал приказ: «В целях усиления контроля за правильностью решений Военными трибуналами дел о контрреволюционных преступлениях приказываю: 1. Все дела о контрреволюционных преступлениях, по которым выносятся оправдательные приговоры или производство по которым прекращено…, представлять в 7-дневный срок… в Военную коллегию Верховного суда СССР для рассмотрения в порядке судебного надзора… 2. Все дела о контрреволюционных преступлениях, по которым вынесены оправдательные приговоры или определения о прекращении, взять на особый учет».

22 февраля 1937 года:

На похоронах Серго Орджоникидзе у Кремлевской стены 1-й секретарь Московского городского и областного комитетов ВКП(б) Н.С. Хрущев говорил: «Это они своей изменой, своим предательством, шпионажем, вредительством нанесли удар твоему благородному сердцу. Пятаков – шпион, вредитель, враг трудового народа, гнусный троцкист – пойман с поличным, пойман и осужден, раздавлен, как гад, рабочим классом, но это его контрреволюционная работа ускорила смерть нашего дорогого Серго».

В докладе на XXII съезде партии, в 1961 году, Хрущев сказал, что он в свое время верил, будто Орджоникидзе умер от сердечного приступа и только «значительно позднее, уже после войны… совершенно случайно узнал, что он покончил жизнь самоубийством». Во всех книгах сталинского периода Орджоникидзе называли «верным учеником и ближайшим соратником великих вождей коммунизма Ленина и Сталина», но любопытно, что в 1942 году города, переименованные в его честь, были без шума переименованы вторично: Орджоникидзеград (в прошлом Бежица), Орджоникидзе (в прошлом Енакиево) и Серго (в прошлом Кидиевка) получили свои прежние наименования, а город Орджоникидзе на Кавказе (в прошлом Владикавказ) получил новое имя – Дзауджикау. По сталинским неписаным правилам это означало потерю расположения вождя.

23 февраля 1937 года:

В Кремле открылся 10-дневный пленум ЦК ВКП(б), один из основных вопросов повестки дня которого был сформулирован в выражении «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских элементов». По сути, пленум дал теоретическое обоснование массовых репрессий, и за повесткой дня скрывался один вопрос – исключение из партии и арест Николая Бухарина и Алексея Рыкова, что и будет сделано 27 февраля, еще до окончания пленума. Спустя год с небольшим они появятся в качестве обвиняемых на последнем и важнейшем из московских показательных политических процессов, а 15 марта 1938 года будут расстреляны. Когда в день открытия заседания Бухарин и Рыков вошли в зал, кроме Иеронима Уборевича и секретаря ЦИК Ивана Акулова руки им никто не подал. За шесть дней до пленума Николай Иванович, не получая ответа ни на одно из своих писем в Политбюро и Сталину, где страстно отвергал свою причастность к любой враждебной деятельности, от отчаяния объявил голодовку. У ослабевшего Бухарина закружилась голова, и он упал на ковер в проходе, ведущем в президиум.

Какой была атмосфера истерии в стране, которой поддались и вроде бы неглупые старые большевики, говорит такой факт: член ЦК Иосиф Пятницкий, придя с пленума домой, сказал жене, как Бухарин «лежал среди всех, обросший бородой, в каком-то старом костюме, на полу; все уже смотрели на него как на смердящий труп». Сталин бросил в зал: «Бухарин объявил голодовку. Николай, кому ты выдвигаешь ультиматум, Центральному Комитету? Проси прощения у него».

Бухарин на встрече с рабоче-крестьянскими корреспондентами

С докладами «Об уроках вредительства» выступили трое: Вячеслав Молотов, Лазарь Каганович и Николай Ежов. Молотов заявил, что вся страна наводнена врагами и что борьбу с ними нельзя вести обычными средствами. Необходимо создать «тройки», или особые совещания. Каганович поведал о борьбе с врагами в своем наркомате путей сообщения, изложил первые, «пробные» результаты: «Мы в политаппарате дороги НКПС разоблачили 220 человек. С транспорта уволили 485 бывших жандармов, 220 эсеров и меньшевиков, 572 троцкиста, 1415 белых офицеров, 285 вредителей, 433 шпиона». Ежов тоже долго говорил о врагах и в конце произнес: «За несколько месяцев не помню случая, чтобы кто-нибудь из хозяйственников и руководителей наркоматов по своей инициативе позвонил бы и сказал: “Товарищ Ежов, что-то мне подозрителен такой-то человек, что-то там неблагополучно, займитесь этим человеком”. Таких фактов не было. Чаще всего, когда ставишь вопрос об аресте вредителя, троцкиста, некоторые товарищи, наоборот, пытаются защищать этих людей». То есть нарком внутренних дел бросил в глаза собравшимся совершенно недвусмысленную угрозу. Но никто из проголосовавших потом за принятие специального постановления, которое обязывало ведомство Ежова «довести дело разоблачения и разгрома троцкистских и иных элементов до конца с тем, чтобы подавить малейшие проявления их антисоветской деятельности», не осознал, что многие из них становятся заложниками НКВД.

Еще одним важнейшим событием февральско-мартовского пленума 1937 года стало выдвижение Сталиным его знаменитого и зловещего тезиса о том, что «по мере продвижения к социализму классовая борьба будет обостряться». А между прочим, всего двумя месяцами ранее он говорил, что в стране построен социализм и тем самым уничтожена почва, на которой произрастают враждебные элементы. По настоянию Сталина в резолюции пленума был внесен специальный пункт о том, что «тюремный режим для врагов Советской власти (троцкистов, зиновьевцев, эсеров и т. д.) – нетерпим. Он больше походит на принудительные дома отдыха, чем на тюрьмы. Допускается общение, сношения письмами с волей, получение посылок и т. д.». До сих пор так и не обнародован самый первый документ – распоряжение Сталина применять к подследственным пытки, но можно с уверенностью сказать, что он появился на свет и был разослан на места или сразу после закрытия пленума, или даже во время его работы.

В работе пленума принимали участие и коммунисты РККА, избранные XVII партсъездом членами ЦК ВКП(б) (Клим Ворошилов, Ян Гамарник, Иона Якир), кандидатами в члены ЦК (Василий Блюхер, Семен Буденный, Антон Булин, Александр Егоров, Иероним Уборевич; Михаил Тухачевский находился в отпуске и в работе пленума ЦК не участвовал). Кроме того, в качестве гостей на Пленуме присутствовали такие известные военачальники и политработники, как Иван Белов, Яков Алкснис, Владимир Орлов, Петр Смирнов, Борис Фельдман, Александр Седякин. Из всей этой головки военно-партийной элиты своей смертью умрут лишь Ворошилов и Буденный. Гамарник уже через три месяца покончит с собой, Блюхера забьют до смерти в тюрьме, остальные будут расстреляны как «заговорщики и шпионы». Будут репрессированы и многие другие участники пленума (Иван Акулов, Иосиф Пятницкий, сам Ежов). Участники переломного пленума – своеобразного инструктажа по «выкорчевыванию» всех «недостойных», они не только не возражали, не только не сопротивлялись гибельному курсу, но и активно поддерживали этот курс. Как знать, может, в свой предсмертный час многие из них относили к себе слова песни времен Гражданской: «Мы сами копали могилу свою…»

24 февраля 1937 года:

На второй день работы пленума КЦ ВКП(б) Молотов и Каганович выступили с яростными обвинениями против Бухарина. Бухарин ответил резко: «Я не Зиновьев и Каменев и лгать на себя не буду». «Не будете признаваться, – тут же зло ответил ему Молотов, – этим и докажете, что вы фашистский наймит, они же в своей прессе пишут, что наши процессы провокационные. Арестуем – сознаетесь!» («Вот где мышеловка!» – говорил Бухарин вечером жене.) «В НКВД есть люди, которые, прикрываясь авторитетом партии, творят невиданный произвол», – продолжал Бухарин. «Ну вот, мы тебя туда пошлем, – вмешался Сталин, – ты и посмотришь…» Возможно, в этот же день, возможно, на следующий, Бухарин, уже поняв, что ему грозит, написал свое знаменитое письмо «Будущему поколению руководителей партии», заставил свою молодую жену Анну Ларину выучить его наизусть, а оригинал сжег. Вскоре арестовали и Анну Михайловну; их годовалый сын попал в детдом.

Анна Ларина пронесла в своей памяти письмо мужа через 17 лет тюрьмы, лагерей и ссылки и в 1961 году, когда пересматривались процессы 1930-х годов, впервые передала его в ЦК. Ей сказали, что вопрос о реабилитации Бухарина будет решен в ближайшем будущем, однако тогда ни Бухарина, ни Рыкова не реабилитировали. Н.С. Хрущев говорил: «Я сам знаю, что они ни в чем не виноваты, но пока не время…» А «не время» заключалось в следующем. По неписаным правилам КПСС, «ошибаться» могли лишь отдельные ее руководители; сама же партия не ошибалась никогда: пересмотреть решения пленума означало страшную вещь – усомниться в законности решений партии. Реабилитация пришла только в 1988 году; Анна Михайловна дожила до этого времени.

27 февраля 1937 года:

На четвертый день пленума ЦК ВКП(б) А.И. Рыкова и Н.И. Бухарина пригласили на заседание комиссии пленума, посвященное их «делу». Под охраной в зал заседания ввели Сокольникова и Радека, которые стали обвинять Бухарина и Рыкова в контрреволюционной и антигосударственной деятельности. Измученный невыносимой обстановкой враждебности и политической изоляции, продолжавшейся уже в течение полугода, Бухарин не выдержал. Ему почудилось, что сейчас во всем разберутся, и он со слезами на глазах произнес сильную и эмоциональную речь. Реакция на нее в зале была достойна пера Шекспира.

Из стенограммы заседания:

«Бухарин. А голодовка, я и сейчас ее не отменил, я вам сказал, написал, почему я в отчаянии за нее схватился… потому что с такими обвинениями, какие на меня вешают, жить для меня невозможно. Я не могу выстрелить из револьвера, потому что скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии, а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете? (Смех).

Ворошилов: Подлость! Типун тебе на язык. Подло…

Бухарин: Но поймите, что мне тяжело жить.

Сталин: А нам легко?»

На предложение председателя комиссии А.И. Микояна чистосердечно признать свое «участие в антигосударственной деятельности» Бухарин ответил решительным отказом. В датированном тем же днем «Протоколе Комиссии ЦК по делу Бухарина и Рыкова» были зафиксированы предложения 35 членов Комиссии. За предложение: «Исключить из партии, предать суду с применением расстрела» высказались Николай Ежов, Дмитрий Мануильский, Николай Шверник, Александр Косарев и Семен Буденный. «За исключение и предание суду, но без расстрела» проголосовали Николай Антипов, Никита Хрущев, Матвей Шкирятов и Павел Постышев. «Прошло» получившее большинство голосов лицемерное предложение Иосифа Сталина: «Исключить из состава ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б), суду не предавать, а направить дело Бухарина – Рыкова в НКВД». Бухарин и Рыков были арестованы тут же, сразу же после окончания заседания. Бухарина и Рыкова после громкого политического процесса расстреляли 15 марта 1938 года. Из 35 членов Комиссии 14 вскоре были также репрессированы.

На призывы Сталина к усилению бдительности немедленно откликнулась советская пресса. В этот день в передовице «Правды», центрального органа ЦК ВКП(б), говорилось: «Коммунист-молчальник, знающий о происках врага и не ставящий об этом в известность свою организацию, уже не коммунист, а пособник врага». Посыпалось бессчетное число доносов – за подписью и анонимных. Когда-то по указу Петра Великого анонимные письма должны были сжигаться рукою палача, а в первом в мире государстве рабочих и крестьян с середины 1930-х и в течение почти 50 лет миллионы людей не могли отмыться от анонимных наветов.

1 марта 1937 года:

Как следовало из речи Вячеслава Молотова на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б), к 1 марта по статьям о контрреволюционных преступлениях в аппаратах 21 наркомата было осуждено: по Наркомату тяжелой промышленности – 585 человек, по Наркомату просвещения – 228, по Наркомату легкой промышленности 141, по Наркомату путей сообщения – 137, по Наркомату земледелия – 102 человека.

В. Молотов, кстати, на пленуме гневно обрушился на руководителей предприятий и ведомств, которые «не ведут еще настоящей активной борьбы по разоблачению вредительства». Его призыв «выкорчевывать» вредительство и решение Политбюро от 2 июля 1937 года «Об антисоветских элементах» положило начало волне массовых репрессий в СССР. По указанию Сталина 30 июля 1937 года Н. Ежов издал секретный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию кулаков, церковников… и других антисоветских элементов». Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило приказ. На репрессирование была составлена разнарядка и разослана на места. Свердловская область, например, должна была репрессировать 10 тысяч человек, из них – 4 тысячи расстрелять, 6 тысяч приговорить к 8-10 годам лагерей. В 1938 году еще обязали расстрелять 2 тысячи человек. На местах разнарядку, как и всякий план, тогда старались перевыполнить. Жертвы террора были лишены права на защиту, судилища были закрытыми.

3 марта 1937 года:

Сталин на продолжавшемся февральско-мартовском пленуме заявил: «Ни один вредитель не будет все время вредить, если он не хочет быть разоблаченным в самый короткий срок. Наоборот, настоящий вредитель должен время от времени показывать успехи в своей работе, ибо это – единственное средство сохраниться ему как вредителю, втереться в доверие и продолжать свою вредительскую работу».

Сталин также вкратце сказал о том, какой вред могут нанести «несколько человек шпионов где-нибудь в штабе армии», а Молотов прямо призвал к избиению военных кадров, обвиняя участников пленума, среди которых были и высшие военачальники страны, в нежелании развернуть борьбу против «врагов народа».

6 марта 1937 года:

В день окончания февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б), исключившего из партии Николая Бухарина и Алексея Рыкова, «Правда» вышла с передовой, частично пересказывавшей заключительное выступление товарища Сталина: «Решения пленума ЦК положат конец непростительной, идиотской беспечности некоторых руководителей, среди которых имеют хождение гнилые теории, будто с каждым успехом социалистического строительства утихает, смягчается острота борьбы агентуры капитализма против социализма».

* * *

Через неделю после ареста Бухарина его жена Анна Ларина, надеясь что-то узнать о Николае Ивановиче, позвонила по телефону, который ей дал начальник следственного отдела НКВД Борис Берман, проводивший обыск в квартире Бухариных. Ответил сам Берман, но, узнав голос Анны Михайловны, сказал, что Бермана нет на работе. Анна Михайловна звонила каждый день, и каждый день Берман говорил, что его нет, пока, наконец, Анна Михайловна не сорвалась и не закричала в трубку: «Зачем вы лжете! Я же узнаю ваш голос!» Берман мгновенно повесил трубку. Но в тот же день позвонил сам, наверняка с разрешения Ежова, продиктовал список книг, которые просил передать Николай Иванович. Анна Михайловна приехала на Лубянку, принявший ее следователь Коган расписывал, в каких отличных условиях содержится Николай Иванович, и вот, даже имеет возможность работать над книгой «Деградация культуры при фашизме». Анна Михайловна не выдержала и спросила: «Не кажется ли вам парадоксальным, что фашистский наймит Бухарин работает над антифашистской книгой?» Коган смутился. Прощаясь, он дал свой телефон Анне Михайловне и сказал, что она может недели через две позвонить ему. Ларина вспоминала: «Следователь крепко пожал мне руку, я взглянула на него и неожиданно увидела в его глазах неописуемую скорбь… Через две недели… я попыталась связаться с Коганом. После моих многократных звонков преемник Когана сообщил: “Следователь Коган в длительной командировке, звонить ему не имеет смысла”». Это означало, что Коган арестован. Немного позже был арестован и расстрелян Борис Берман.

* * *

В СССР в течение двух дней арестованы все левые эсеры, уцелевшие после многочисленных «зачисток». Многих из них расстреляли еще до войны; остальные отправились в дальние лагеря, откуда после смерти Сталина вернулись буквально единицы.

8 марта 1937 года:

Как «австро-польский шпион» и «буржуазный националист» расстрелян родившийся в семье украинского писателя-демократа Михаила Михайловича Коцюбинского (1864–1913) 40-летний военачальник и государственный деятель Юрий Михайлович Коцюбинский (1896–1937), участник штурма Зимнего дворца и убежденный большевик. В Гражданскую войну был Верховным главнокомандующим советских войск на Украине, свергнул Центральную Раду, освободил Киев; на различных партийных постах добивался утверждения на родной земле советских порядков. В 1920–1930 годы был послом в Австрии и Польше, в 1930–1937 годах – заместителем председателя СНК и председателем Госплана Украины.

10 марта 1937 года:

В своем выступлении на собрании железнодорожного актива нарком путей сообщения Л. Каганович говорил: «Я не могу назвать ни одной дороги, ни одной сети, где не было бы вредительства троцкистско-японского… И мало того, нет ни одной отрасли железнодорожного транспорта, где не оказалось бы таких вредителей».

11 марта 1937 года:

Арестованы командующий войсками Уральского военного округа комкор Илья Иванович Гарькавый и его заместитель комкор Матвей Иванович Василенко. Оба были 1 июля 1937 года приговорены к ВМН и расстреляны в тот же день.

13 марта 1937 года:

Газета «Правда» напечатала на видном месте специальную статью, посвященную антипартийной деятельности уже арестованных Николая Бухарина и Алексея Рыкова, в которой говорилось о «гнусной» антипартийной деятельности и Михаила Томского, покончившего с собой в августе 1936 года. Все трое обвинялись в преступных связях с троцкистами. Автором статьи был Петр Поспелов, академик и член ЦК, которому по иронии судьбы досталось сказать на совещании историков в 1962 году, «что ни Бухарин, ни Рыков, конечно, шпионами и террористами не были».

* * *

К.Е. Ворошилов, выступая на активе командного и начальствующего состава Наркомата обороны, всячески поносил своего бывшего друга Николая Бухарина и дал совершенно четкую установку на очищение армии от врагов. Говоря о случившихся тогда пожарах на Дальнем Востоке, нарком обороны заявил, что он «глубочайше убежден», что пожары не могут возникнуть «вдруг ни с того, ни с сего», и поэтому он дал несколько телеграмм с приказом «ищите вредительство». Далее, сообщив, что арестованные комдив Шмидт и майор Кузнецов должны были «укокошить вашего покорного слугу», Ворошилов сформулировал генеральную линию ВКП(б) в отношении армии, установленную на только что закончившемся февральско-мартовском пленуме ЦК: «Я повторяю, у нас арестовано полтора-два десятка пока что, но это не значит, товарищи, что мы с вами очищены от врагов, нет, никак не значит. Это говорит только за то, что мы еще по-настоящему не встряхнули, не просмотрели наших кадров, наших людей. Это нужно будет обязательно сделать, нужно очиститься полностью. Мы в Рабоче-крестьянской Красной армии не имеем права терпеть ни одного врага, не можем допустить этого».

Ему истово вторил инспектор кавалерии РККА маршал Советского Союза Семен Буденный. Он в своем выступлении даже дал наводку особистам: арестованные к тому времени командиры были «из одного соединения… Вы видите этот куст…». Командарм 1-го ранга И.П. Белов поспешил до всякого суда назвать арестованных вчерашних своих боевых товарищей бандитами, заявил, что группа арестованных командиров «должна была иметь какие-то гнезда, гнезда, которые мы должны раскрывать и в своей дальнейшей работе помогать органам НКВД более активно, чем делали это до настоящего времени».

Однако не у всех в те дни был помутнен разум. Многие военачальники с болью наблюдали, как неглупого в общем-то, но безнадежно устаревшего по военным знаниям Климента Ефремовича гораздо больше укрепления обороноспособности страны интересует строительство третьей дачи – для молодой любовницы-балерины, с каким удовольствием он рассматривает в газетах свои бесконечные фотографии и вдыхает фимиам публичных восхвалений. 15 марта комкор Иван Кутяков записал в своем дневнике: «Пока “железный” будет стоять во главе, до тех пор будет стоять бестолковщина, подхалимство, и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться». Не исключено, что и сам Ворошилов понимал, что военачальники типа Тухачевского или Егорова, то есть настоящие кадровые военные с современным видением, были бы гораздо более уместны на посту наркома обороны. И потому совершенно правомерны высказывания многих нынешних авторов, в частности О.Ф. Сувенирова, что Ворошилов увидел в НКВД союзника, который весьма своеобразным способом помог ему устранить с дороги (и вообще из жизни) более молодых и несравненно лучше подготовленных в военном отношении потенциальных конкурентов.

15 марта 1937 года:

А.А. Жданов в своем докладе на активе ленинградской партийной организации сказал: «Бухарин и Рыков, как оказалось, ничем не отличались от зиновьевцев и троцкистов. Это одна шайка разбойников. Более позорного, более гнусного, более отвратительного поведения, как вели себя Бухарин и Рыков, я не припомню. Четыре дня мы добивались от них правды. Но даже искры, даже намека на человеческое отношение к партии мы не дождались. Как с их стороны было заявлено, что мы им не судьи». Далее Жданов решился как можно унизительнее выставить Бухарина перед ленинградскими коммунистами: мол, его голодовка – актерский прием. «В 12 часов ночи поплотнее поел, как следует, и до 10 утра объявил голодовку». Жданову было уже что сказать о развернувшейся в Ленинграде «работе» по выявлению «врагов народа»: «…на Кировской и Октябрьской железных дорогах вскрыто 8 вредительских групп; 10 групп – на заводах города, а также в НКВД, в ПВО, в партийном аппарате». По поводу ареста 223 партийных работников Жданов заметил: «Можете представить засоренность партийного аппарата!» В его докладе были и такие цифры: Институт красной профессуры с 1933 по 1936 год выпустил 183 человека; 32 из них уже арестованы. Из 130 оставшихся в Ленинграде – 53 выявлены как враги народа.

17 марта 1937 года:

После февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) начались зловещие кадровые перестановки. В этот день Павел Постышев был освобожден с поста 2-го секретаря ЦК партии Украины и назначен (с сильным понижением) 1-м секретарем Куйбышевского обкома партии.

18 марта 1937 года:

На партийном активе работников НКВД нарком внутренних дел Николай Ежов назвал своего предшественника Генриха Ягоду врагом народа, германским шпионом, агентом царской охранки, взяточником и вором. 3 апреля Ягоду арестовали.

Тем временем Ежов провернул следующую операцию: высокопоставленным работникам наркомата, работавшим при Ягоде, было объявлено, что ЦК поручает им лично проверить надежность и лояльность региональных партийных и энкаведешных руководителей по всей стране. Все они покорно выехали из Москвы в командировки в один день, и все были в тот же день арестованы людьми Ежова на ближайших станциях. После этого взялись за рядовых сотрудников наркомата, работавших при Ягоде: в ближайшие недели было арестовано около 3 тысяч человек.

19 марта 1937 года:

Папа Пий XI в энциклике Divini redemptoris («Божественное искупление») осудил коммунизм и запретил католикам всего мира в какой бы то ни было степени или форме соприкасаться с безбожными коммунистическими идеями. В ней говорилось, что Богом дарованы человеку «право на жизнь, право на неприкосновенность личности и на необходимые средства к существованию; право придерживаться до смертного конца стези, указанной Богом; право на объединение в общества, на собственность и на пользование этой собственностью»; коммунизм же попирает все эти права. Еще в 1931 году папа писал: «Коммунизм в своем учении и в своих действиях преследует две цели, которые он не держит в тайне, не идет к ним окольными путями, а, напротив, заявляет о них совершенно открыто и стремится к их достижению всеми средствами, не останавливаясь перед насилием. Эти цели – ведение беспощадной классовой борьбы и полное исчезновение частной собственности. Здесь нет ничего, на что бы он ни решился, здесь нет ничего, что он стал бы уважать. Там, где он захватывает власть, он являет себя диким и бесчеловечным до такой степени, что в это нельзя было бы поверить, если бы об этом не свидетельствовали чудовищные убийства и разрушения, совершенные им в Восточной Европе и в Азии».