Текст книги "Пустошь"

Глава 14

Майкл проснулся внезапно, разбуженный неясным ощущением тревоги. Откуда-то издалека доносились приглушенные раскаты грома. Он выпрямился в кресле и посмотрел в окно, на купающийся в лучах утреннего солнца Пуэбло. За ночь ничего не изменилось – дома оставались на своих местах; никаких посторонних звуков, кроме отдаленных громовых раскатов, слышно не было.

Гул далекой грозы медленно нарастал. Майкл замер и прислушался.

Низкий вибрирующий звук, из тех, от которых дрожат стекла и внутренности, сдавливающий голову и способный парализовать страхом любое живое существо. Он величественно прокатывался над равниной, словно волна, приближаясь к городку.

Майкл настороженно огляделся по сторонам, выискивая глазами грозовой фронт. Судя по всему, тот должен выглядеть как один из киношных вариантов конца света. Но горизонт был чист: прозрачное синее небо, небольшие белые облачка. Ни одного признака грозы не было, тем не менее, звук становился все громче.

«Черт, – подумал он. – А вот и концерт по нашим заявкам».

Грохот нарастал. Теперь он уже не производил впечатления отдаленной грозы. Обычно гром ассоциировался у Майкла со стуком тяжелых шестерен, которые катятся по металлическому полу, пока не упадут. Но этот звук был другим. Он был непрерывным. Низкий, дребезжащий рокот посреди залитой солнцем равнины. Все громче и громче.

Майкл болезненно относился к шуму. Особенно к звукам низкой частоты. Обычно достаточно заткнуть уши, чтобы оказаться в тишине, но звуки низких частот – совсем другое дело. Даже заткнув уши, ты продолжаешь слышать их. Они проходят прямо сквозь кожу, заставляя вибрировать в унисон кости и органы, и от этого нет спасения. От подобных звуков можно сойти с ума; он где-то читал, что иногда такое случается. И вот сейчас это может произойти и с ним.

Он почувствовал, как задрожали стекла в машине. «Тот торнадо, – подумал он с тревогой. – Похоже, он движется сюда». Шум все усиливался, в груди заныло. Барабанные перепонки вибрировали, жуткая тяжесть навалилась на голову. Майкл схватился за руль и приоткрыл рот, стараясь хотя бы как-то смягчить пытку.

Грохот оборвался неожиданно, будто захлопнули дверь. Только что воздух буквально на части разрывался, и вдруг полная тишина, как в подвале монастыря. В этой тишине голос Майкла прозвучал резко, как пистолетный выстрел.

– Твою мать!

Он замолчал.

После такого шума тишина тоже, казалось, давила на уши. Тело, не способное так быстро переключаться, продолжало биться в судорогах, закачивая в кровь адреналин. Шумно выдохнув, Майкл осмотрелся, ожидая увидеть все что угодно. Но не увидел ничего. Никакого торнадо, никаких черных туч. Санта Ана была тиха и неподвижна, как будто ничего не случилось.

Майкл немного посидел, собираясь с мыслями.

– Один хрен! – сказал он наконец и открыл дверь.

Наскоро перекусив крекерами и водой, Майкл отошел от машины и стал смотреть на дома, пытаясь вспомнить, на каком из них он вчера закончил. Если Пустошь хотела ему помешать, ей неплохо это удавалось: дома были похожи один на другой, как близнецы. Не было ни единого шанса вспомнить, где он уже побывал, особенно учитывая тот факт, что последние он осматривал в темноте. Майкл припомнил, что обошел около десятка их, двигаясь от заправки по направлению к машине. Значит, просто нужно продолжить с одиннадцатого. Прихватив с собой кусок мела, который обычно использовал для пометок на перевозимом грузе, он двинулся вперед.

Солнце достигло зенита, а поиски все еще ничего не дали. Майкл ходил из дома в дом, осматривал каждую комнату, каждый чулан, но ничего не нашел. Жара становилась невыносимой.

Он стоял посреди очередной комнаты, тупо глядя на старый телевизор, у которого не нажималась ни одна кнопка, когда вдали снова загрохотало. Низкий гул шел сразу отовсюду, как вода, заполняя все пустоты и набирая силу.

Сердце учащенно забилось. Майкл инстинктивно напряг пальцы, все еще лежащие на кнопке, и вдруг та легко нажалась. Он отдернул руку. От громкого вибрирующего звука к горлу подступила тошнота. Майкл с трудом сглотнул и осторожно подошел к окну. Горячий воздух над дорогой трепетал, будто Пуэбло оказался в толще быстро текущей воды. По мере того, как усиливался гул, скорость течения возрастала, и все вокруг: дома, дорога, машина – растворялись в этом потоке.

Майкл оперся на подоконник, борясь с подкатившей слабостью. Мышцы задрожали в такт грохоту, и вдруг тот оборвался так же неожиданно, как и в первый раз. Горячий воздух мгновенно сделался неподвижным, чуть подрагивая, словно поверхность озера.

Майкл глубоко вздохнул и закрыл глаза. Происходило что-то серьезное, но будь он проклят, если понимает, что.

Он отпустил подоконник, заметив, какими влажными стали ладони, и вернулся к телевизору. Кнопка регулировки громкости по-прежнему нажималась. Остальные – нет.

«Оно изменяется, – с удивлением подумал Майкл. – Все изменяется прямо у меня на глазах. Что-то зарождается. И, боюсь, когда это произойдет, мало мне не покажется».

Майкл верил: что бы ни означало творящееся здесь, это всего лишь маленький отголосок чего-то грандиозного и, уж конечно, опасного. Судя по всему, скоро эта опасность доберется сюда, в Санта Ану.

Он возобновил поиски.

Новый раскат грома последовал уже пару часов спустя и сопровождался знакомыми эффектами. Майклу показалось, что на этот раз он длился дольше. Минут пять. Он старался не обращать внимания на грохот, продолжая методично обыскивать дом за домом. К трем часам дня он уже обыскал большую часть Пуэбло, включая кафе и продуктовый магазин, на который ушла уйма времени. Время утекало, и все гуще становилось напряжение, заполняющее воздух вокруг него.

Майкл не думал об опасности. Наверное, потому что не мог себе представить, в чем она заключается. Он просто действовал так, как считал нужным. Не позволял себе вообще ни о чем думать, но страх тонкими струйками все же просачивался, обвивался кольцами и пускал быстрые метастазы в мысли. «Ты не найдешь ее, – тихо шипел он. – Ты останешься здесь один. Совсем один. А когда не о ком заботиться, не проще ли сдаться? Разогнаться и крутануть руль – раз и конец!»

Майкл действовал бездумно, как робот. Время шло.

Солнце подобралось к противоположной стороне горизонта и оттуда равнодушно смотрело, как под аккомпанемент адских барабанов, покачиваясь, словно пьяный моряк, по пустынной улице заброшенного Пуэбло бредет одинокая фигура в пропитанной потом рубашке с ножом в руке. Волосы космами спадают на пустые глаза, а человек идет и идет, кажется, ни на что не обращая внимания.

Майкл попал в то самое воздушное течение, которое наблюдал из окна несколько часов назад. Сначала оно было слабым, просто едва заметная рябь, но по мере того, как гром нарастал, становилось все быстрее и быстрее. У него создалось ощущение, будто он оказался в кастрюле с кипящей водой. Майкл заставлял себя идти, не останавливаясь, а целый мир вокруг него исчезал, растворяясь в пропитанном враждебной мощью воздухе.

Он страшно устал, и ему было трудно дышать. Он пропустил один из домов, как уже пропускал раньше. Система поиска давно была нарушена. В голове тихо, но отчетливо мерцали слова: «…Поспешшши… Спешшши…» Все болело, все кружилось перед глазами и уплывало. Исчезало.

Когда, спустя четверть часа, вновь стало тихо, Майкл остановился, простоял несколько секунд, потом ноги его подогнулись, он опустился на колени, качнулся, как пьяница, и повалился на горячий асфальт.

Анна открыла глаза. «Я, наверное, умерла», – подумала она, попыталась пошевелиться, и тело неохотно отозвалось. Анна внимательно смотрела на свою ладонь, медленно выплывающую из темноты. Сердце забилось, разгоняя по жилам кровь. «Могу! Могу двигаться! Я могу выбраться!»

Она попыталась подтянуть к себе ноги, но ступни лишь чуть шевельнулись. Ощущение собственного тела возвращалось медленно – требовалось время. Анна с удивлением обнаружила, что голодна.

Она сжала ладонь в кулак. Руки были настолько бессильными, что разогнуть пальцы смог бы и годовалый ребенок. Расслабила ладонь. Снова сжала. Пошевелила пальцами ног. Снова согнула. Приподняла руку, сжала кулак. Разжала. Сжала.

Очередной раскат грома заставил Майкла прийти в себя. Страшно болела голова. Он смутно понимал, что получил ожог, пока лежал на раскаленном асфальте. В нарастающем грохоте он медленно, как раздавленная ящерица, пополз к обочине. Воздух снова начал сгущаться. Руки и ноги дрожали. Весь мир вибрировал на низкой частоте, грозя взорвать ему голову.

Майкл уже не думал об Анне, не думал о Пустоши, он хотел только одного – чтобы все это прекратилось. Не оставалось сил терпеть. Он был словно вырван из мира и брошен где-то на задворках вселенной, где нет никого и ничего, кроме грохота и движения, беспорядочного и хаотического перетекания океана энергии, на пути которого оказался человек – крошечная безвольная песчинка.

Постепенно грохот стих, но не умолк совсем. Где-то на самой периферии слуха, кожей и нервами Майкл ощущал его.

Он посидел на земле еще минут пять, медленно приходя в себя. Потом встал и, пошатываясь, направился к ближайшему дому.

Закусив губу, чтобы не заплакать, Анна медленно, по-пластунски ползла к двери. Встать она не могла: подвижность вернулась, но не было сил – руки и ноги сделались соломенными. На простые движения, которые любой человек совершает легко, не задумываясь, у нее уходила вся сила воли, оставшаяся в ее измученном сознании. От собственного бессилия хотелось кричать. Она была одна, в незнакомом темном подвале. Где этот подвал? Может быть, в Санта Ане, а может быть, и нет. Майкл. Увидит ли она его еще? Да вообще, жив ли он?

Пару раз она слышала отдаленный гром. Где-то там наверху начиналась гроза.

За те несколько часов, что она находилась в сознании, никто не пришел. Она не слышала больше ни шагов, ни стонов. Похоже, ее мучитель, чем бы он ни был, взял передышку.

Она продолжала медленно ползти, останавливаясь каждую минуту, чтобы передохнуть.

Майкл изо всех сил ударил ножом.

– Сука! Сука-сука-сука!

Стул, по которому он ударил, повалился набок. Майкл ходил по комнате и громил все, что попадалось ему на пути: стол, люстру, настенные часы. Все падало и разбивалось.

Двигалось.

– Выдыхаешься! Ты выдыхаешься!

Майкл бушевал, пока не почувствовал усталость. Подняв один из стульев, он сел на него и закрыл лицо ладонями. Потом поднял голову.

– Анна!

На миг воцарилась полная тишина, даже проклятый гул стих.

В полном беззвучии Майкл услышал слабое «тиктак» и повернулся на звук. Часы, которые он сбил с одной из полок, лежали в осколках стекла. Они еще работали. Секундная стрелка прыгала с деления на деление, издавая тихое «тик-так, тик-так». Он смотрел на стрелки, как завороженный, а в следующий момент мир взорвался.

Линда дремала, свернувшись клубком в задней части кабины, когда громкий звук заставил ее подскочить.

– Твою мать! – воскликнул Гораций.

Нарастающий гул, прерывистый, как удары парового молота, доносился с востока.

– Что это еще за хрень!

Линда облокотилась на спинку пассажирского кресла и посмотрела туда, откуда доносился грохот. Где-то далеко, почти у самого горизонта появилось черное пятно, похожее на грозовую тучу.

– Ураган? – спросила она.

– Не знаю.

Гомер взял рацию.

– Чарли, это Гомер, слышишь меня?

– Да. Слышу. У вас все в порядке?

– На востоке какая-то чертовщина. Вроде бы грозовое облако. Грохочет.

– Далеко от вас? – Голос Чарли звучал обеспокоенно.

– Да. Думаю, миль двадцать.

– Оно движется?

– Нет. Не похоже.

– Понял.

Снова прогрохотало. Линда вздрогнула.

– Черт, как мне это не нравится!

– Дайте мне Линду! – потребовал Чарли.

Гомер передал ей микрофон.

– Я слушаю, Чарли.

– Ты в порядке, сестренка?

– Да.

– Оставайтесь на связи. Не пропадайте.

– Не волнуйся.

– Я волнуюсь, Линда. Очень волнуюсь.

Снова раздался раскат грома.

– До связи, Чарли.

– До связи, Линда.

– Я вернусь.

Она отпустила кнопку и отдала микрофон Гомеру.

– Чем бы ни была эта хреновина, надеюсь, нами она не заинтересуется.

Анна пыталась устоять на четвереньках. Она находилась уже у самой лестницы, но, чтобы добраться до двери, ей придется встать. Тело слушалось нехотя, но ей все же удалось кое-как приподняться. И вдруг пол под ней закачался. Она упала. Раздался грохот. Он ворвался сквозь закрытую дверь, захватывая и заполняя собой темное пространство подвала. Анна повернулась на бок и подтянула ноги к груди. Так она и лежала, застыв, пока пространство вокруг нее раскалывалось…

…на части. Небо и земля исчезли, погрузившись во тьму. Грохот был настолько сильным, что все вокруг: дорога, дома, сам Майкл стали частью его. Стали звуком. Слабым писком в мощном победном реве.

«Вот и все, – подумал он. – Теперь точно конец».

Ничего не видя перед собой, он на четвереньках пополз вперед. Вокруг взрывались тысячи бомб, но даже сквозь этот адский шум он различал завывание ветра, свирепствовавшего снаружи. На улице. Или там, где раньше была улица.

Дом, в котором он находился, стонал и раскачивался, как лодка на волнах. Майкл полз, пока во что-то не уткнулся. Стена. Он прижался к ней, лег и закрыл голову руками. В таком аду даже думать было трудно. Его трясло.

Грохот еще усилился, достиг апогея, абсолютного насыщения, когда звук становится вещественным. Невообразимый рев стал новой средой, но не жизни, а смерти, новым состоянием вещества, непостижимым и…

– …зловещим.

– Зловещим?

– Ну да. Как обезьянье облако в «Волшебнике из страны Оз».

– А мне казалось, что ты уже выросла.

– Не смешно.

– Точно.

Раскаты далекого грома стали чаще. Они напоминали пульсацию огромного сердца, скрытого там, далеко на востоке, темным облаком. Гомер и Линда не отрываясь смотрели в окно. Отдельные удары грома сливались в сплошной низкий гул.

– Не хотел бы я там оказаться, – сказал Гораций.

У Линды екнуло сердце.

– Ты… – начала она, но в этот момент загрохотало так, что задрожали окна в кабине. Грузовик мотнуло.

– Господи боже Иисусе Христе мать вашу разэтак!

«Поспешшши… – неожиданно взорвалось у Линды в голове. – Спешшши…»

– Ааааа! – закричала она, обхватив руками голову, и в ту же секунду грохот оборвался. Темное облако исчезло, как не бывало.

– Аааа! – все еще продолжала кричать Линда. – А…

И замолчала.

Опустилась тишина, нарушаемая лишь шумом двигателя.

– Вот это…

Гораций взял рацию и передал микрофон Линде.

– Чарли?

– Да! Слушаю тебя!

– Оно исчезло, – медленно и удивленно сказала Линда.

– Исчезло?

– Да!

– Слава Богу! У вас все в порядке?

Она осмотрела кабину.

– Да. Все нормально.

– Отлично!

– Да.

– Что ты, сестренка? Что с тобой?

Линда мотнула головой.

– Все в порядке, Чарли. Не волнуйся. В порядке. Просто…

– Просто, что?

– Перед тем как исчезнуть, оно… ну, как будто взорвалось, и я слышала…

– Что слышала?

Линда вздохнула.

– Ничего. Глупости. Не бери в голову.

– Ну и хорошо.

– До связи.

– До связи, сестренка!

Она передала рацию Гомеру и снова посмотрела туда, где еще минуту назад висело грозовое облако. Горизонт был чист и прозрачен.

Глава 15

Майкл открыл глаза. Он лежал на полу в маленькой комнате; через небольшое окно с улицы лился яркий солнечный свет, в широких золотых лучах плясали частички пыли. Тупая боль давила на виски. Он осторожно приподнялся и сел, пытаясь сообразить, где находится и что с ним произошло.

«Пустошь, – подумал он. – Я в Пустоши».

Память возвращалась медленно, как будто нехотя. Он вспомнил, как пропала Анна, вспомнил свои поиски, невидимую грозу, разрывающую горячий воздух над дорогой, вспомнил, как ходил по Пуэбло и кричал, звал… Потом провал, темнота и боль.

Майкл тяжело встал на ноги и подошел к окну. На подоконнике стоял горшок с завядшим цветком. Он отодвинул его в сторону и выглянул на улицу. Ветер гнал вдоль дороги обрывки бумаги и старые газеты; дребезжа, по асфальту катилась жестянка из-под «Пепси». Слева тускло блестели выцветшей краской заправочные колонки.

Он посмотрел в другую сторону, «сабурбан» стоял на том же месте, где он его оставил. Машина казалась необыкновенно яркой на фоне тусклых и размытых красок Санта Аны.

В комнате царил жуткий беспорядок: пол устилали обломки стульев, среди которых блестело лезвие ножа. Майкл смутно припоминал, как в ярости громил мебель. В углу, среди осколков стекла, лежали часы. Тонкая стрелка перескакивала с деления на деление, отсчитывая секунды. Часы показывали четверть одиннадцатого. Майкл взглянул на свои – почти полдень.

Время не имело значения. Имела значение Анна. В голове Майкла немного прояснилось – достаточно для того, чтобы понять, как мизерны шансы найти ее живой. Все изменилось, и Пустошь, похоже, переродилась, как змея, сбросив старую кожу. Есть ли здесь еще место для Анны?

– Какая, к черту, разница? – устало произнес он вслух, подобрал нож и вышел на улицу.

Легкий ветер приятно обдувал лицо. Он был горячим, но Майкл радовался ему, как доказательству того, что еще жив. Он почувствовал себя немного лучше.

– Анна! – закричал он так громко, как только мог.

– Майкл?

Голос был тихим и почти терялся среди других звуков, но Майкла сразу прошиб пот. Сомнений быть не могло.

– Анна!

– Я здесь!

Припадая на левую ногу, он побежал туда, откуда доносился крик.

Анна сидела на ступеньке у одного из домов в центре Пуэбло. Выглядела она неважно: лицо осунулось и стало каким-то серым, почти прозрачным, на бледной коже ярко выделялись темные круги под глазами. Она сидела, обхватив колени руками, и дрожала.

– Слава Богу, – сказал Майкл и опустился рядом.

Анна прислонилась к нему, и он обнял ее за плечи. Она плакала – беззвучно, без слез. Майкл крепче прижал ее к себе и стал покачивать, как расстроенного ребенка. Ее тело напряглось, будто она готовилась вскочить и побежать, хотя Майкл сомневался, хватит ли у нее сил на это.

«Шок, – подумал он. – С ней что-то произошло, и сейчас она в шоке».

Он сидел, обняв девушку, и терпеливо ждал. Медленно ползли минуты. По небу проплывали облака, ветер поднимал маленькие песчаные смерчи, которые носились между домами, сталкивались и исчезали. Через некоторое время Анна перестала дрожать. Ее прерывистое со всхлипами дыхание становилось все глубже и тише – она засыпала. Майкл сидел и качал ее, глядя перед собой невидящими глазами. Голова Анны упала ему на плечо, и тогда он осторожно встал, поднял ее на руки и отнес к машине. Расстелив в багажном отделении одеяла, он устроил Анну на них, а сам сел впереди и стал ждать, прислушиваясь к еле различимому дыханию девушки.

Выглядела она так, будто из нее вытянули все соки и оставили одну оболочку; она казалась теперь такой ранимой, беззащитной, и ему вдруг захотелось заботиться о ней и защищать ее. Загородить собой от всего на свете, прикрыть глаза ладонью, зажать ей уши – оградить, спрятать, укрыть. Похожее чувство возникает, когда смотришь на маленького ребенка, в его чистые доверчивые глаза, данные ему природой как единственное средство защиты.

Когда Анна проснулась, уже почти стемнело. Майкл, задремавший на водительском кресле, услышал, как она зашевелилась, и перебрался к ней. Анна открыла глаза.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – прошептала она.

– Как ты себя чувствуешь?

Анна медленно села и стала рассеянно потирать плечи.

– Нормально. Что с нами случилось?

– Ты ничего не помнишь?

Она нахмурилась и посмотрела по сторонам.

– Смутно. Какие-то неприятные ощущения: холодно, темно. Ты меня нашел?

– Что-то вроде того. Ты сидела у одного из домов, когда закончилась гроза.

– Гроза?

Майкл кивнул. Анна подтянула ноги.

– Да, я вспоминаю какой-то отдаленный гром. Я пыталась выбраться. Какой-то подвал…

Она потянула носом и скорчила гримасу.

– Майкл, выйди, пожалуйста. Мне нужно переодеться.

– Я пока разожгу костер.

– Хорошо.

На то, чтобы привести себя в относительный порядок, Анне потребовался почти час. Сидя у костра спиной к машине, Майкл изредка оборачивался, чтобы удостовериться, что у нее все в порядке. Он видел, как Анна обошла машину и, укрывшись за ней, снимала с себя грязную одежду. Потом послышался плеск воды. «Наверное, она изведет ее всю», – подумал он. Но ничего не сказал. Воду можно было найти еще. Сколько угодно воды.

Анна подошла к костру и села напротив него. Ее одежда показалась Майклу знакомой, как будто он уже видел ее в таком облачении. Но где? Он порылся в памяти, и тут перед глазами возник образ Линды. Это ее вещи. Он припомнил, как видел на ней эту рубашку. Линда завязывала ее узлом под грудью, оставляя открытым живот. Смотрелось здорово. Значит, она дала свои вещи Анне.

Только Анна не стала завязывать рубашку, а просто заправила ее в джинсы.

«Интересно, как бы она выглядела…»

Майкл покачал головой.

– Я приготовил ужин, – сказал он. – Будешь?

– Да, спасибо.

Анна взяла у него пластиковую тарелку и поставила на скрещенные по-турецки ноги. Майкл взял свою, и несколько минут они молча ели. Иногда девушка подносила ладонь к носу или прикасалась пальцами ко лбу. Движения эти были бесцельными, неосознанными, как попытки вспомнить что-то давно позабытое.

– Ты так и не вспомнила, что с тобой случилось? – спросил Майкл, когда первый голод был утолен.

Анна покачала головой.

– Я не очень хочу сейчас думать об этом, – сказала она. – Возможно, никогда не захочу.

– Может быть, тебе пойти спать?

– Нет, не хочется.

Она протянула руки над огнем.

– Как хорошо, тепло.

– Да.

– Давай сидеть у огня и разговаривать? Как в детстве, в скаутском лагере. Помнишь?

Майкл глотнул воды и улыбнулся.

– Помню. Посиделки у костра и разные истории. Было дело.

– Вот-вот. Расскажи мне историю.

– Я плохой рассказчик, – сказал Майкл. – У костра я предпочитал молчать и слушать.

– Когда мы с Чарли пришли к тебе, я заметила фотографию девушки. Расскажи о ней. Ты ее любил?

Майкл растерялся. Вопрос ошарашил его своей бесцеремонностью, которой он не ожидал от Анны. Она спокойно смотрела на него блестящими глазами и продолжала есть. Движения ее были странно замедленными, иногда она вздрагивала всем телом и поводила плечами. Майклу не очень хотелось отвечать на этот вопрос. Он был слишком личным, слишком интимным, и только по-настоящему близкий человек имел право задать ему такой вопрос. Он еще раз взглянул на Анну. Она выглядела умиротворенной и расслабленной, но его не покидало ощущение, что внутри она – как взведенная пружина, и только тонкая грань отделяет ее от срыва. «Борется с собой, – подумал он. – А есть ли у меня сейчас более близкий человек, чем она?» Он подобрал с земли щепку и бросил в костер.

– Да. Я ее любил. Ее звали Стейси Гроган. Мы познакомились на втором курсе колледжа. Одна из глупых случайностей, меняющих жизнь. Вечером в кампусе устроили танцы, и Ричи Карр уговорил меня пойти туда развеяться…

Майкл лежал на кровати и читал детектив в мягкой обложке, а Ричи, его сосед по комнате, ходил взад-вперед и разглагольствовал.

– Ты просто обязан пойти туда! – говорил он. – Учиться в колледже и не переспать ни с одной из студенток – это настоящее преступление! За него ты будешь гореть в аду!

Майкл поморщился.

– Заткнись, Ричи.

– Нет! Майки, Майки – нет! Если ты не заметил – жизнь проходит, годы бегут!

Он остановился и внимательно посмотрел на Майкла.

– Годы! – произнес он конфиденциальным тоном.

Майкл демонстративно перевернул страницу.

– Да что с тобой? Я же знаю, в твоей глуши тебя не ждет прекрасная принцесса…

Ричи, родившийся и выросший в Санта Фе, считал глушью все Нью-Мексико, исключая собственный город и Альбукерке.

– Ты никому не давал обещаний, – продолжал он. – Седой падре не принимал от тебя обетов. Ты не пытаешься обнять меня в душе. Так что? Зачем сидеть в комнате и смотреть в окно на проходящую жизнь? Жизнь нужно брать и использовать, и делать это нужно прямо сейчас!

– Ты пойдешь с Рейчел? – спросил Майкл. Рейчел была очередной подружкой его соседа – они встречались пару месяцев. Она была типичной девушкой Ричи: высокого роста, с большой грудью, много смеялась и говорила глупости. Майкла она раздражала.

– Ты же знаешь, что если я не пойду с ней, разразится семейный скандал.

Ричи выдержал паузу.

– Но ради того, чтобы вытащить тебя из берлоги, я готов дать ей выходной.

– Ричи, я этого не люблю.

– Что ты не любишь? Не любишь танцевать? Хорошо. Тогда сиди в сторонке и дуй пиво. Есть шанс, что к тебе подсядет прекрасная незнакомка и скажет: привет! Привет, Майки, ты меня не знаешь, но я видела тебя в библиотеке.

Ричи наклонился над Майклом и страстно зашептал:

– Дрожь прошла по моей коже. Ты выглядел таким взрослым и таким умным в своих идиотских шортах и белой рубашке! Если бы не мисс Чейни, я бы…

Ричи закатил глаза.

– Дурак! – сказал Майкл и бросил в него книгой.

А следующим вечером он оказался на танцах.

Как ни странно, но все получилось почти так, как говорил Ричи. Только она уже сидела в углу, когда рядом устроился Майкл. Они долго и молча пили пиво, и он украдкой бросал на нее взгляд, когда полагал, что она не видит. Потом она спросила, нет ли у него спичек, и он дал ей прикурить. Она сказала, что ее зовут Стейси. Вот такое начало – простое, как волшебная сказка.

На следующий день Майкл понял, что заболел. И болезнь эту не вылечить ни аспирином, ни горячими ваннами. Болезнь эта называлась Стейси Гроган. Он лежал у себя в комнате, слушая вполуха Ричи, и вспоминал ее. Ее мягкое округлое лицо, мелодичный звук голоса, короткие темные волосы.

В понедельник после занятий он слонялся по аллеям кампуса, пытаясь высмотреть ее среди студентов, но без толку. После трех часов бесплодных поисков он вернулся к себе, злой и раздраженный. Попытался читать учебник алгебры, но никак не мог сосредоточиться, а потом долго сидел у окна и курил, глядя на яркую зелень травы.

Они встретились через два дня. Она сидела на скамейке, ела мороженое и читала книгу. Майкл с бьющимся, как молот, сердцем ходил вокруг, не решаясь заговорить. Это было глупо, по-детски, но он ничего не мог с собой поделать. Совершая пятый круг, он внезапно остановился перед ней и сказал:

– Привет.

Она подняла голову и посмотрела на него. В солнечных лучах ее волосы образовали вокруг головы подобие нимба.

– Привет, – ответила она.

– Что читаешь? – спросил Майкл.

Стейси перевернула книгу так, что он мог увидеть обложку: «Завтрак у Тиффани». Майкл читал эту книгу. Они разговорились.

Стейси оказалась романтичной девушкой, а Майкл неожиданно открыл в себе талант оратора. Они стали встречаться. Назвать их отношения романом было трудно. Они встречались раз или два в неделю, гуляли по кампусу или в городе. И разговаривали. Именно разговоры стали основой их отношений. Наверное, Майкл и Стейси были единственной целомудренной молодой парой во всем Альбукерке, а может быть, и во всем штате.

Майкл начал писать стихи. Он читал их Стейси, и она восхищалась им, а потом начинала критиковать стиль и хромающие рифмы. Она называла его поэтом, а себя – музой. В этом духе и строились их отношения.

Стейси поддерживала такое положение вещей. Наверное, ей льстило, что она вызывает подобные чувства. Чувства, в которых не был замешан секс, – чистые и кристальные, как родниковая вода, питавшиеся одним только фактом ее существования.

А Майкл мучился. Ему хотелось другого. Ему мало было этих встреч, этих разговоров – он хотел большего, но не знал, как повернуть с проторенной обводной дороги, не умел направить отношения в нужную сторону.

– Будь осторожен, парень, – говорил Ричи. – Стейси – популярное место. Не удивлюсь, если около ее двери появятся чужие следы.

Майкл это знал. Он знал, что, помимо него, в жизни Стейси есть и другие. С кем-то из них он был знаком, о прочих только догадывался. Ему приходилось общаться с теми, с кем она спала, и он мучился. Он утешал себя тем, что, когда постель остывает, они уходят из ее жизни, и она возвращается к нему. Всегда возвращается.

Это случилось вскоре после того, как Майкл поступил в магистратуру. Они гуляли по городу и смотрели на проезжающие мимо машины.

– Я беременна, – сказала Стейси.

Майкл посмотрел на нее, и в его глазах она прочла такую боль, что ей захотелось наложить на себя руки. Внезапно она почувствовала, что ненавидит его.

– Почему ты молчишь? – спросила она. – Тебе нечего сказать?

Майкл не ответил.

– Я избавлюсь от него, – сказала Стейси. – Пока еще можно, срок небольшой. Я…

Она расплакалась. Они сели на скамейку. Майкл попытался прижать ее к себе, но она отстранилась. Ему было плохо, так плохо, как никогда еще не было. Он ощущал себя старым и бессильным – древним стариком.

– Не надо.

– Надо!

– Нельзя убивать ребенка.

– Да что ты в этом понимаешь! – Стейси почти кричала. – Что ты в этом понимаешь?

Майкл сжал зубы.

– Кто отец ребенка?

– Не важно. Он об этом ничего не узнает!

– Стейси, он ведь живой! Он уже живой!

– Замолчи! Он… Его отец – гад! Ты же блаженный, ты вообще ничего не можешь сделать!

– Я стану ему отцом.

Майкл не ожидал, что скажет такое. Слова как-то сами собой сорвались с языка. Сердце заколотилось, как бешеное. Ему стало и страшно, и хорошо. Он вырвался из замкнутого круга. Момент истины настал. Сейчас все должно решиться.

Стейси не ответила. Она сидела, всхлипывая, и смотрела куда-то в сторону.

– Ты не сможешь, – наконец, сказала она. – Ты не сможешь стать отцом чужому ребенку. Ты хороший человек, Майки, и ты достоин лучшего. Ты не должен быть с такой тварью, как я.

– Я люблю тебя, – спокойно сказал Майкл. – Я люблю тебя такой, какая ты есть. Они любили тебя за что-то, а мне достаточно только тебя.

– Ты не должен.

– Я так хочу.

Стейси посмотрела ему в глаза. Смотрела долго, пытаясь увидеть душу этого странного парня. Понять, что же у него на уме.

– Я должна подумать, – сказала она и неожиданно обняла его. – Спасибо, Майки!

Те три дня, что Стейси думала, он провел как будто в бреду: не находил себе места, пропускал занятия и бесцельно бродил по городу, как привидение.

Стейси позвонила ему на четвертый день и сказала «да».

– Я хочу, чтобы мы были вместе, – сказала она. – Я тоже люблю тебя. Не знаю, что нас ждет, но надеюсь, что приняла правильное решение.

– Не бойся ничего, – сказал ей Майкл. – Я обо всем позабочусь.

И он позаботился: бросил магистратуру и уехал обратно в Санта-Розиту. Там он выдержал долгий бой с родителями, закончившийся отвратительной ссорой. Но это его не остановило. Он нашел работу в автомастерской и снял комнатку. Пока он этим занимался, Стейси ездила к своим. Гроганы были менее категоричны в своих суждениях и даже предложили молодым жить у них в Арканзасе. Предложение было мягко отклонено, и спустя неделю Стейси переехала к Майклу.

Полгода, последовавшие за этими событиями, вспоминались потом, как странный сон. Он работал в автомастерской, она устроилась в магазин продавщицей. Стояла у прилавка до тех пор, пока ей позволяло положение.