Текст книги "Падший ангел. Явление Асмодея"

Глава 11

Щель, в которой таят огоньки и мелькают тени, щель, из которой струится холод, приносимый вездесущим ветром, она уплывает и уносит за собой дверь. Дверь все дальше и пальцы, что тянутся к ней – уже не достают… Дверь уплывает вместе с полом все дальше, а от щели лишь далекий свет маяка. И если ты не справишься со страхом после крушения морского судна, не успеваешь ухватиться за спасительные обломки от твоей шхуны, разбитой штормом – ты пропадешь.

Взмокшую от пота – ее выбросило из полузабытья – она обнаружила себя на полу, ей пол показался спасительной шлюпкой в штурмующем море, она отпустила предметы, за которые держалась, сохранив зажатым в руке лишь браслет священника.

Когда остаешься лежать на полу, лучше сразу не вставать, чтобы не потерять равновесие и главное, можно перевернуться туда, к стене, когда он растворит двери и будет стоять в проходе, чтобы не шелохнувшись подождать, когда дверь закроется и шаги станут удаляться.

Кто в доме? Зачем она твердит себе: «ОН придет. ОН растворит двери».

«ОН – это кто?» Но ответ в голову не приходил. Кристина сидела на полу, обняв колени, у приоткрытой двери, под которой сквозило по ногам. Она потянулась захлопнуть эту проклятую дверь, браслет слетел и укатился в коридор. Встав на четвереньки, она выбралась следом. Ни браслета, ни других предметов – кругом темень. Свечи, что горели с вечера – погасли. Но их всегда было полно в сундуках.

Держась за перила, можно даже в кромешной темноте спуститься по высоким деревянным ступеням вниз, в просторный зал. Но крутая, дико скрипящая лестница своими звуками могла и мертвого поднять с могилы. И кто спрятался за колоннами – неизвестно, но лучше отогнать от себя дурные мысли и умолять ступени замолчать, она вспомнила: когда раздавались из коридора шаги, не было скрипа ступеней…

Она проверила содержимое комода – свечи нашлись, нашлось и распятие, все находилось в ее комнате наверху. На коленях она нашептывала молитвы Богородице, хватаясь за напольный подсвечник, стоящий рядом… пока не наткнулась на следы крови, их происхождение определить было не трудно – когда на ноге рана.

Пламя тревожно забилось по сторонам и мгновенно погасло. С ним нельзя было совладать – и она отказалась от затеи со светом свечей. Вновь повеяло холодом.

Двойные двери нижнего зала были закрыты, но за ними входная дверь на улицу была распахнута. В воздухе угадывался ночной аромат сирени, и угадывалось наступающее утро. Она задвинула засовы, понимая, их явно открыл кто-то изнутри. Возникло ощущение, что дом за ночь превратился в склеп и она заперта внутри, причем по своей воле.

Теперь она сумела зажечь свечи вновь и удерживая канделябр перед собой, бродила по гостиной, уже давала о себе знать рана на ноге, но любопытство преодолевало боль. С вечера под лестницей оставались стоять деревянные колодки, которые носила старуха со давних времен. Теперь их не было. Кому они понадобились? Зачем? Затем, чтобы… Кристина запуталась в догадках. Воспаленное воображение листало самые невероятные картины, страница за страницей. Но одно не вызывало сомнений – с вечера двери были заперты, значит, открыть их можно было лишь изнутри. Скорее, старуха днем пряталась в доме и теперь его покинула. Смутно, очень смутно Кристина припоминала из тех далеких лет, как ночами старуха любила бродить по дому и по округе – не случайно в эту ночь она опознала признаки ее хождения. Память вновь и вновь переносила ее впечатления к ночному окну, и тем видениям, что приходили тогда. А тогда ей казалось по силуэту, высвеченному луной, что старуха идет к полю, что обратно она не возвращается – но бежит какое-то существо, то ли пес, то ли свинья, и все исчезают во тьме.

Глава 12

Длинный стол оставался неубранным после поминок. Несколько женщин, взявшихся помочь – не пришли, а тетушка Паулина, с которой Кристина накрывала стол, обещала прийти утром. В комнате стоял крепкий запах яств и пролитого красного вина. Никаких изменений от ночного нашествия Кристина не обнаружила.

У выхода темнел комод; бессонный верный страж гостиной, он, не шелохнувшись, стерег свое пространство. И сиреневые гладиолусы, приютившиеся на нем, находились в сладкой дреме.

Кристина сняла горевшую свечу и поднесла ее к вазе из черной керамики, дно которой поблескивало, и она извлекла оттуда гиацинтовое ожерелье. Рядом, в беспорядке, лежали гадальные карты, потускневшие серебряные браслеты, колье, утратившее несколько звеньев, щипчики, миниатюрные зеркала и всякая всячина, о предназначении которой знала только старуха.

Но вот на глаза попали деревянные осколки с частицами краски. Они были разбросаны везде, даже на облегающей крышку комода салфетке. Вот она – старая сопилка! Рассыпалась, не дождалась своей обладательницы. Только зачем Агнесса хранила ее в украшениях? Еще какие-то угольки – она потерла один из них пальцами – и показались очертания миниатюрной головы, другой осколок – превратился в обломок креста с выпуклостью, напоминающей скрещенные ноги. Сомнений не оставалось – перед ней лежали части сожженного креста.

Они даже попали в крохотную черепаховую шкатулку, где находились птичьи перышки, натопленный воск и зеркальце, круглое с бархатной каймой. Кристина поднесла огонь к браслетам. Шесть браслетов, абсолютно схожих между собой, покрылись румянцем. Ей бросилось в глаза их поразительное сходство с тем браслетом, что подарил священник накануне. Куда же он укатился? А еще она вдруг вспомнила о молитвеннике, попавшем к ней вместе с браслетом и потерянном в лесу.

Она разложила браслеты, ровно в один ряд. Массивные, тяжелые, украшенные выбитыми на металле узорами, браслеты-близнецы сиротливо выглядывали друг из-за друга. Зачем старухе одинаковые браслеты? В чем их предназначение? Она ближе поднесла их к глазам – сравнила чеканку и гравировку изображений солнца, растений и животных. Поразительное сходство.

Но «седьмое чувство» подсказывало – что-то здесь не так. Как только она обнаружила букву на одном из серебряных близнецов – блеснула догадка – на всех были разные буквы, уже следующий браслет не дал ей в этом усомниться. Она стала их менять местами, надеясь в сложении букв получить хоть какое-то слово, но ничего не получилось. Может, и не было такого слова. Но связь между ними была еще и в знаках, называемых старухой пантаклями. Число знаков в каждом браслете увеличивалось и доходило от одного до шести. Недоставало потерянного браслета, седьмого по счету, с семью знаками. Скорее именно того, что подарил священник. А еще было странным, откуда взялся у священника браслет из коллекции старухи? И почему он так легко с ним расстался на кладбище? Старуха не могла раздаривать браслеты из коллекции, да еще и браслеты для ношения женщиной. Странно, но священник был как-то причастен к истории со старухой – и браслетом посылал какой-то знак. Иначе зачем?

В нос ударил едкий запах – вызвавший у нее безостановочное чихание. Она все равно не покинет место у комода – любопытству нет предела, даже когда дом посетила нечистая сила. Перекреститься и за дело.

Что за судьба была у этих браслетов? В конце концов, старуха могла подарить браслет священнику. Днем найдется потеря и все встанет на свои места. И опять засвербило в носу, чихнула, схватила графин, но графин был пуст. Пить хотелось сильнее – она вспомнила о кубке «нога косули», наполненном вином. Его так и не убрали с поминального стола. Кто-то днем внушал ей старую примету – не трогать кубок, пока не испарится вино. И откуда он взялся у старухи? С клоками шерсти вокруг широкого копыта… Кристина взяла кинжал, торчавший из-под салфеток, прочертила им по воздуху дугу. Словно разрезая обнаженным лезвием нарыв на обнаженном теле ночи. Она провела мягкими подушками пальцев по лезвию, но осторожно, чтобы не пораниться. Ей вновь вспомнилось лицо священника, подробно, с каждой впадинкой и морщинкой.

Кристина улыбнулась своим впечатлениям, и скомканная на столе бордовая скатерть, доселе подбитой птицей свисавшая со стола, показалась теперь сказочно мягким и теплым котенком. Кристина сняла ожерелье со статуэтки грозного языческого бога и оглянулась в поисках напольного зеркала. Стены и зеркала были завешены просторными покрывалами, надувавшимися от сквозняков и свисавших как купола снегов на далеких сопках. Приоткрывая завесы она наткнулась на галерею портретов суровых предков. В нее уперся пристальный взгляд старого графа, а рядом сверлили тебя насквозь еще более жуткие глаза графини… Материя соскользнула с рамы, и подняв облако пыли, устелила пол. Кристина отпрянула назад, едва не потеряв равновесие… с портрета на нее в упор смотрел священник отец Марк.

Глава 13

Оглушительный стук вывел ее из оцепенения. Без сомнений, кто-то яростно ломился в наружную дверь этого склепа. Удары в дверь были все громче и настойчивее. Засов на петлях застрял на месте и не поддавался. На кухне она отыскала, что потяжелее, и обухом топора стала наносить удары по толстому железному языку. Засов сдвинулся с места, но Кристина продолжала бить по нему, пока топор не выскочил из рук.

– Ого! – раздался голос с улицы.

…В проходе стоял высокий человек, которому принадлежал этот голос, и первое, что она различила на его лице – гримасу широкой во весь рот улыбки. Может клоун отбился от бродячего театра?

Это был совсем молодой парень, огромного роста, с огромными, как две лопаты, руками. Он протяжно промычал нечто бессвязное, будто дал команду своим рукам-лопатам – те зашевелились в ответ, и тогда он пробубнил ее имя. Судя по всему, во рту ему тоже что-то мешало – смачным плевком он избавился от препятствия и заговорил с паузами:

– Не узнала…? Меня не узнала…? Как же? А? А чего напужалась? А? Кристинка? Эт! Меня-то не узнала? Правда, когда я выпью маленько – меня все боятся в округе. И я тоже боюсь! А знаешь кого? Тебя! Ага! Я тебя боюсь. Видишь! Дрожу весь. Честное слово. А старуха не подслушивает? – Кристина оглянулась, а парень приложил ручищу ребром к уху и залился веселым смехом.

Только теперь она узнала в верзиле, загородившем дверной проем, резвого белокурого Янека, напряжение в ее теле немного спало, она обессиленно припала к дверному косяку, выдыхая накопившийся страх. Янек сразу замолк, заволновался еще больше, огляделся по сторонам, соображая, что ему делать. Наконец, он решил сбегать домой и принести Кристине маленького щенка, появившегося на свет на минувшей неделе.

Если бы Янеку встретился на дороге случайный прохожий и спросил его: «А зачем дарить щенка среди ночи?» То Янек, в ответ, только бы улыбнулся смущенно и махнул рукой.

Он протиснулся, царапая спину, в укрытый лаз городской стены. Ночной городок еще прозябал в предутренней дреме, и раздирал на части тишину один неуемный голос. Голос веселого Янека. Он пел старинную песню, зная из нее лишь припев:

Мы пьём все вместе, выкатывай ещё бочку.

Мы пьём все вместе, и никто в одиночку.

По припеву люди привыкли узнавать молодого гуляку. Ему было весело! От энергичной ходьбы он пыхтел еще больше, и вносил в пение паузы, чтобы немного отдышаться. Худенькие домики с острыми черепичными крышами проплывали перед ним, как прибрежные деревца перед набравшим ход кораблем. Проплывали и тени, бросаемые каждым деревом, каждым столбом и каждым животным.

Неожиданно для себя он произнес:

– Отец Марк…

Оглянувшись, он проводил глазами скоро удаляющуюся фигуру священника, и отмахнулся от нее как от наваждения.

У дома Янека злобно рычала собака. Он приблизился. Не узнавая хозяина, собака рванулась из своего укрытия и когда цепь натянулась до предела – залилась лаем, вот-вот цепь должна была лопнуть от сильных рывков.

– О! Не узнаешь? – Янек ошалело смотрел на собаку, не зная, как ее унять. На глаза попалась забившаяся в угол овечка. Сонное животное не блеяло и не смотрело в его сторону.

– Заблудилась? – он стал двигаться к ней, расставив руки, но вдруг рычание раздалось у самого его уха. Все вспыхнуло в глазах и потемнело.

…Когда Янек пришел в себя – он сидел, опустив голову и прислонившись спиной к забору. Вокруг стояла тишина, как будто с ним ничего и не происходило до этого, а все просто почудилось.

– Домой! Домой! Не пойму, откуда овца? Тьфу, напасть.

Заскрипела калитка. Собака залилась диким лаем, не признавая хозяина. Ему пришлось пробираться, прижимаясь к стене спиной и отпуская ругательства на собаку, овцу и заодно на священника…

Не чувствуя ног своих, он торопился к Кристине. Вместо щенка, к которому бешеная собака так и не подпустила, он нес спелые персики, слизывая с пальцев растекавшийся сок. Он оступился на ровном месте, рассыпал персики и в нетерпении собирал их, обшаривая траву и колючих ежей.

Глава 14

После ухода Янека Кристина побоялась возвращаться в дом – может губу прикусить от досады, что не удержала удалого защитника? Но разве его удержишь? Ветер пробежал по листве, по распущенным волосам, ласково и нежно – звезды собрались в игривые созвездия и светились так, словно зазывали к себе… в даль бесконечную. С сада повеяло прохладой и ароматом сирени – хотелось войти в садовое королевство, схватиться за подол платья и закружиться под сияющей луной. Сад благоухал ароматами. Она спустилась по тропинке, и по-птичьи поднимая руки-крылья, прошла по цветочным галереям, держась за платье, осторожно обходя покрытые росой, высокие стебли гладиолусов, орхидей и роз, а дальше… дальше под сводом старых яблонь, укрывались кусты смородины и малины. А впереди, за каменной аркой, уже начинался старый сад. Здесь блуждали другие запахи и звуки – все было нарочито степенным.

Как здорово ночью идти по галереям сада, когда сквозь ветки проглядывают мириады звезд! Когда каждый стебель склоняется перед тобой, как поданные перед своей принцессой. И можно выбрать трон, где хочешь и восседать, допустим, под цветущим, дурманящим жасмином, вдыхая его аромат…

Кристине послышался скрип входной двери. Она подкралась к ней – старая массивная дверь то приотворялась, то закрывалась, как будто была из бумаги…

– Пусть скрипит! Там блуждают призраки. И призрак старухи среди них.

Кристина подняла глаза к звездам, выглядывавшим из-за причудливых веточных сплетений, и крошечные огоньки зажглись в ее зрачках. Звезды созданы для красивых глаз. Иначе, какой прок от их далекого сияния?

Вдали, за домом собрались тучи, и лес под ними чернел сильнее, чем в другой стороне. А за лесом была поляна, где прошли все детские игры и куда почему-то ночами уходила старуха.

– Поляна! Ты все еще гостеприимна…, – зашептала Кристина, и вспомнила скороговорку: «Полярное пугало поляны пугает Полярной звездой».

Ее кто-то взял за руку. Они вошли в лес. Встали под высокие листы трав. И трава укрыла их. Она стала многослойной, слои отделялись, тянулись к солнцу и закрывали под собой всю землю.

– Ты кто? – пыталась она спросить, но губы не слушались слова не произносились.

– Ты меня видишь?

– Нет!

…Свет, не дневной и не лунный, свет слепил глаза. Но ноги не слушались свет, Они шли сами, и кто-то был рядом.

Они вошли в лабиринты старых улочек, вьющихся тонкими струйками по городу и пропахшими сыростью. Двери стояли под ржавыми замками, а иные забытые заброшенные – заросли высокими сорняками, вылезшими из-под камней.

Воротами, обросли покрывалами забвения, где даже старые кошки боятся охотиться, да что там, даже не метят свою территорию. И за некоторыми дверями и воротами торчали углы обвалившихся домов, а за ними виднелись сохранившиеся задние постройки.

Она давно слышала: зло таится в одиноких переулках, но боялась туда зайти – зачем он ее повел?

И тогда он заговорил:

– Ко мне приходил один странный прихожанин. Он указал на дом, который давно обвалился, да так уверенно, что сам себе даже улыбнулся из-под шляпы.

Вот этот дом! Перед ними стояли развалины. И лишь одна стена заросла плющем, густым и будто не знающем о разрушении.

И тогда они услышали кликанье…

– Святой отец, ко мне кто-то приходил в дом…

Но рядом никого не было. Это был призрак. Что ему надо? Он давно мог расправиться со мной?

Глава 15

– Эй! Ты долго будешь тарабанить? Разбудил среди ночи…

Янек прислушался и огрызнулся на голос:

– Я в гости пришел!

– Да, ждут тебя тут, – усомнился «голос».

– Ждут, – подтвердил Янек. – Вот я и иду… К ней… Вот… С яблоками.

– А груш не захватил? – ехидничал «голос».

– Да не уродились груши… нынче деревянные – все зубы в них оставишь, – оправдывался Янек.

– Оставишь, оставишь…

– Не прогрызешь, говорю!

И вдруг садовод Янек смекнул, что дом, ближайший к ведьминому, где он нашел Кристину, находится аж за лесом и кладбищем, и в нем живет священник, и больше никого в округе. Но раз он разговаривает не со священником, куда ж он причалил тогда? Янек подивился своей догадке и спросил:

– А ты чего тут делаешь?

– Я? Живу, – смущенно ответил голос.

– Э-э-э! Меня не надуришь. Там нет домов рядом. Отец Марк живет…

Но голос перебил его:

– Ты парень заблудился. Никакой Кристины тут отродясь не было, а священник живет в лесу. Ты стучишься куда? Знаешь? К глухой бабке Терезе…

Из темноты раздался ехидный смешок.

…Уже светало, когда Янек в густой синеве леса бежал, тревожа утреннюю росу. На зов его в доме никто не откликнулся. Он отдышался, заорал громче и увереннее. Но тишину приближающегося рассвета пробивали лишь тонкие голоса птиц. Он бил кулаками в дверь, звал заснувшую Кристину, заглядывал в занавешенные окна – все тщетно. Двери были заперты изнутри и никакого шевеления в доме…

– Беда! – смекнул догадливый Янек, на всякий случай прислушался в который раз, и стал убеждать самого себя: –И в дом не влезешь – закупорено все. – он оглянулся вокруг, казалось, кто-то здесь скрывается, и сейчас за ним наблюдает. – Стой! Ее там нет! Зачем ей от меня прятаться?! Она бы отозвалась… – Ушла… Ночью? Куда?

Он смекнул, что девушка недалеко и не в городе – иначе встретилась бы на пути…

Он обшарил все кусты вокруг, но тщетно. Никаких следов, кроме нескольких отпечатков копыт…, напоминавших две половинки морской раковины, явно принадлежавших свинье. У кабана заметнее след от когтей, а здесь такого следа не было.

– Свинья чья-то заблудилась, – сказал он со знанием дела.

Он пробрался в сад, где обнаружил пятна крови. По ним проследовал в чащобу, на кустах и деревьях были развешаны как товар в мясной лавке, растерзанные внутренности животного. Кровь уводила еще дальше, к ельнику, что виднелся за косогором. Он бросился туда и не останавливаясь, шел и шел по мягкому покрову иголок под хвойными деревьями. Теперь и небо ему казалось с кровавым заревом, и на каждой ветке чудилась кровь, а за каждым просветом – отдаленные голоса.

– Наверное, волки или дикие собаки задрали скотину, а я рыскаю, как шакал. По ложному следу. Но я найду ее!

Его словам вторила отсыревшая обувь. Штанины давно промокли до пояса, но распаленный Янек продолжал свой путь. Из головы давно выветрился хмель… И теперь, когда он делал короткие передышки – становилось зябко. Изнуренный поисками исчезнувшей девушки, которой и след простыл, он шел, уже не выбирая направления. И вот у ближайших кустарников он увидел сгорбленную фигуру человека. Худой, высокий, он застыл, как изваяние, на месте. Видимо, надеясь остаться необнаруженным. Янек подкрался – это оказалась коряга, торчавшая так, будто ее сюда воткнули нарочно. Обернулся – никого. Только ветка качнулась.

– Бес меня водит за нос… – прошептал Янек.

На дороге, петлявшей за косогором, ему повезло – он наткнулся на телегу, управляемую плешивым крестьянином и запряженную старенькой худосочной лошаденкой. Телега медленно тряслась по дороге. Янек перевел дух, и решил заговорить с возницей, но тот молчал, как воды в рот набрал. Когда спустились в лощину, что шла вдоль ржаного поля, то попали в сизый туман, окутавший все вокруг. Лошадь, шедшая поначалу, будто кляча, медленно и натужно, незаметно набрала ход и понеслась, затарахтев повозкой. Янек перекатился с края на дно телеги, устланное соломой, попытался добраться до глухонемого возницы, но смердящий запах ударил в нос – под соломой алели куски материи, в которых угадывалась чья-то одежда. Преодолевая тряску, Янек вытянул окровавленное женское платье и закричал вознице остановить лошадь. Но тот даже не обернулся.

Еще один ухаб и Янек опять свалился на дно, решил проползти по телеге к вознице и дернул его на себя за плечо. Безжизненное тело рухнуло в телегу. И пустые глазницы на обезображенном лицо уставились на Янека. Лошадь по-прежнему неслась как бешеная, а постромки были привязаны к посиневшим рукам трупа. Янек стал их тянуть на себя – лошадь рванула в сторону, и телега перевернулась…

– Бес меня водит за нос… Бес меня водит… – нашептывал он сам себе. – Мертвые управляют лошадьми. А платье? На Кристине было что-то белое, а это не белое, какое-то другое. Значит не ее. Значит, она жива.

Держась за раненное плечо, Янек плелся обратно в лес.