Текст книги "Падший ангел. Явление Асмодея"

Глава 26

– Волки! Волки! – к воротам Кодена бежали испуганные люди, с косами, топорами, веревками, корзинами со смольем. Волков поблизости не было, но все бежали безостановочно, не выпуская из рук свои инструменты.

Подозрения начались с утра, когда люди вышли в поле на косьбу, им показалось, что в ближайшей низине прошла стая волков. Позже это подтвердилось – волки окружали людей. Моросил мелкий дождь, над травой поднялось все комарье. Косари пошли зажигать огонь для дымовых ям, куда сбрасывали хвойные ветки, и тогда нос к носу они увидели волчьи морды, в упор смотрящие из кустов. Люди отступили – а волки? Волки отступили тоже, не решились сразу напасть на людей.

Стража издали увидела бежавшую толпу. Начальник караула оседлал коня и выехал навстречу. Он недоверчиво спросил у Отто, который казался напуганным меньше других:

– Где волки?

– Там! Там! Везде, – показывал ошалевший Отто.

– А кто их видел?

Конь вдруг под начальником стражи резко встал на дыбы, всадник слетел на землю, оставив в стремени застрявшую ногу.

Пока его поднимали – подбежали остальные люди.

Отто стал звать всех укрыться за воротами – волки из леса так и не показались.

– Отто! Угомонись! Они отстали!

– Сколько ж их было? – спросил один стражник.

– Мы насчитали шесть. Шесть точно…

– Да нет, с десяток.

– Это вы Праздник урожая отметили? – с подозрением спросили стражники едва сдерживая смех, когда перед ними проносили на руках их начальника, тот корчился от боли.

Трудно было поверить, как эти плешивые, бородатые и пузатые работяги могли испугаться стаи волков. Средь бела дня волки никогда не нападали, а уж тем более, когда народ собирается вместе работать и веселиться в праздник.

Под вечер на всякий случай в лес был отправлен дозор, но он вернулся ни с чем – ни волков, ни даже их следов не обнаружили.

* * *

И наступила ночь, черная и промозглая. Началась она с выкриков ремесленников, что не успели на ярмарке распродать товар, объезда патруля, снаряженного бургомистром для установления спокойствия, шарканья сапогами по брусчатке древнего по годам торговца смолой для факелов.

А закончилась послепраздничная ночь пеплом, черным пеплом, что лег на крыши домов, дороги и мостовые, и даже на спины свиней и гусей, что ночевали во дворах под открытым небом. А последний алхимик давно умер, секреты свои никому не передал – детей, да и подмастерьев у него не было.

Глава 27

…Другим днем, прямо из церкви Отец Марк направился к заброшенному особняку. Он решил изменить свой привычный распорядок, когда после проповеди, оставался играть на органе или посещал хворых и убогих. Бабки-травницы за воротами долго провожали его глазами.

Стоял ветреный день. Кашель усилился. Одежда липла к телу от встречных потоков, и идти было тяжелее, чем обычно. На выходе из города стражники почему-то все высыпали гурьбой перед воротами и предупредили его о волках. Они были встревожены – он отделался шуткой, улыбнулся, махнул им рукой и быстро спустился на тропу. Он шел и слушал музыку. В его голове все звучали звуки органа.

…Дверь была наглухо заколочена гвоздями, по пути он свернул к себе и захватил мешок с заготовленными топором и щипцами. Попытки отогнуть доски ничего не принесли, выдирать гвозди тоже не получилось – только ранил руки. Он утер со лба пот, и принялся прорубать отверстие, достаточное, чтобы проникнуть в коридор. Топор вяз в крепких березовых досках, еще мешал кашель, но это не могло сбить священника с намеченной цели. Он рубил с плеча – по щепе отвоевывая для себя проход в дом. Когда открылся коридор, с его стен и потолка пластами свалились штукатурка и лепнина, подняв облака пыли. Пришлось вдоль стены обходить образовавшуюся гору мусора.

По огромному, пустому, выложенному камнем коридору он шел, прислушиваясь к хрустящим под сапогами пластам гипса, за которыми слышались другие звуки непонятного происхождения… Барельефы… кажется в этом доме раньше были барельефы. Это они обвалились своей огромной массой, едва не засыпав его. Невесть откуда, взлетела птица, тяжело взмахивая крыльями, низко пролетела по коридору и скрылась в темных комнатах. Он уверенно открывал разные двери – входил – рассматривал обветшалое убранство. Расположение комнат здесь не отличалось от того, что было в его доме. Все три лесных дома: его, умершей старухи и этот – имели полное сходство по своей архитектуре, за исключением… Да! Барельефы были только здесь! Они остались в доме, а люди – нет. Они выжили людей.

Двойные двери нижнего зала почему-то также оказались заколочены, но поддались легче. Не выпуская топор из рук, викарий вошел под высокие своды. Его встретили белеющие ионические колонны с обвалившимися капителями пилястр и запах, как из подземелья.

Зал стоял в торжественной полутьме, и скорее напоминал склеп, где вместо гробниц уснули принадлежности интерьера. Та утварь, что предстала глазам, была покрыта толстым беловатым слоем пыли, который оказался не в силах одолеть лишь трещины на каминной доске. Старые вещи как угрюмые обитатели моря, залегли на дно и лениво поглядывали на гостя, забредшего в их спящее царство. Отец Марк, опасаясь нарушить их покой, медленно передвигался между ними; изредка шевелились его губы, будто сами по себе. Он прочитывал на вещах отголоски своих мыслей, забытых мыслей на забытых вещах. Он опустился на колени и поводил головой из стороны в сторону, упрашивая себя о чем-то. Он стоял перед расставленными на доске фигурами индийских шахмат из белой кости; оживленно, на низких тонах, заводил с ними разговор; протирал их носовым платком, за что-то извиняясь. И заблестели холодным блеском изящные воины-пешки, неприступные башни-ладьи, гордые слоны и кони, надменные ферзь и король.

…Из сваленного в углу хлама он извлек прутик из орешника, почерневший, но сохранивший таинственную надпись на латыни. Стоило слегка потереть поверхность пальцами – надпись стала более неразборчивой. Держа прутик в руках, хотелось им взмахнуть и не спеша повести философскую беседу у камина о минувших и предстоящих событиях, с акцентом на причинах событий. Священник отрешенно смотрел перед собой, что-то припоминая. Скорее всего это вызвало волнение в доме тех незримых сил, что без сомнения здесь существовали. По комнатам будто хлынули волны, несущие грохот обломков, вызванный штормом и надменные глаза исчадий ада уставились на пришельца.

Нервный импульс прожег спину священника, струя кипятка показалась бы ему сейчас не такой горячей. Подобие жалкой тени встрепенулось на стене и исчезло. Он ощутил колкий взгляд, обернулся и прокричал, расставив в стороны руки:

– Ты зовешь меня!? Да!?

В ответ он услышал тишину, нарушаемую то женскими всхлипами, то стуком водяных капель с потолков, то звуками бьющейся при падении с потолка штукатурки.

– Ты забрала Олину! – и после этого крика он сбавил тональность голоса, будто та, к которой он обращался, вошла в этот зал. – Ты. Загубила Суло. Наслала на меня беспутных людей! Нет! Ты не умирала! Смерть для тебя – это слишком просто. Зачем ведьме смерть, когда ее можно инсценировать? Ведьмы не умирают, они стучат в окна и двери христиан, и просятся на ночлег, они насылают порчу. Они бесятся. Тебе знакомо это?

Он взял кусок штукатурки и бросил его в окно, стекла рассыпались со звоном и стоном.

– Где будет твое отражение, когда я разобью окна, зеркала? – и он забросал камнями уцелевшие окна, оставив торчать лишь осколки.

– Когда ты отказалась от исповеди – я понял замысел. Сюжет начал развиваться давно – тогда, когда ты исчезла в моем отрочестве. Здесь, в доме, я был тебе сыном! Но тебе нужен был другой сын. И теперь ты решила это воплотить. Я избран апостолом дьявола. Ты будешь губить невинных, а подозревать будут меня. Людей будут рвать на куски – а подозревать будут меня. Пока не разорвут и не бросят собакам! И все за то, что я служу Богу. Да? Что я вырвался из когтей тьмы. Тебе нужна расправа надо мной? Я пришел! Пришел…., – его начинал душить кашель, но он успел выкрикнуть: –Дай мне знать! Дай мне знак!

Но от напряженного крика голос его сорвался, он закашлялся в этих облаках забвения и пыли. Из горла пошла кровь. Он выбежал из дома, и сдерживая новые приступы кашля, добрел до озера и упал в воду. Сколько секунд, минут, часов он провел распластавшись на поверхности воды и уткнувшись лицом в воду – он не помнил, он вынырнул от асфиксии.

Промокший возвращался в свой дом, дрожал от озноба, и разговаривал сам с собой. Его видели косари, ошалевшего и отрешенного. Вскоре они разнесут по городу весть о странном поведении священника, блуждающего в мокрой одежде по лесам. А он бежал уже по холодным коридорам своего пустынного дома, искал следы незваных гостей и слушал дикую мелодию главного дымохода над камином, который в ненастье, при сильном ветре, издавал особые воющие звуки…

Глава 28

На другой день он вновь пришел на то же место, и пришел туда на третий день и на четвертый…, уже в маске комедии дель арте. Казалось, здесь все было по-прежнему. Однажды, не отводя глаз от пыльного проема в коридор, он закричал своим охрипшим голосом:

– Мама! Не узнаешь? – он снял маску в которой прошелся до этого по дому. Это была маска Доктора Баландзоне. Как сохранилась она с тех времен? – Я твой сын! Я твой ребенок!

Прислушался.

Потом молился и спросил:

– Ты меня слышишь?! Я прихожу пригласить тебя в театр масок. Не молчи, я тебя вижу. И я не уйду, пока ты не выйдешь из-за колонны, не спустишься с барельефа, не выползешь из развалин.

Он поднялся с колен, раскрыл футляр, к которому не пристала пыль, извлек скрипку и смычек, и заиграл сосредоточенно и вдохновенно. Музыка была сначала страстной, как вода, прорвавшая запруду, а дальше лиричной и спокойной в своем естественном течении. Спиной он ощущал – тень нависла над ним, но не было такой силы, которая могла бы его отвлечь от игры.

Когда музыка стихла – дом затаился тоже.

Прокричал:

– Ты помнишь эту музыку?! Я разобью чертову скрипку! Я развалю весь дом! Я призову Божью силу, пока ты не оставишь в покое людей! Слышишь! Не тревожь никого! Кровь невинных не прольется! Слышишь?

Он замолк и напряг весь слух, прислушиваясь к шорохам и отдаленным стенаниям, пробежал по комнатам, остановился, замер – вот первый отдаленный стук, потом более отчетливый, как от каблуков, и снова шаги удалились, чтобы через некоторое время стук повторился и еще, еще раз раздался этот шаг хромой старухи …то отчетливо, то приглушенно… Трудно было ошибиться в его опознании.

Долго звуки уходящих шагов бродили по этажам, да так и растаяли в пространстве затхлого дома. Он прошел к креслу, устроился на нем и замер, как статуя, повесив за подлокотниками руки. Он что-то понял, глаза его засверкали, лицо осенила торжествующая улыбка. Сидел, уставившись в одну точку, пока тихо, чеканя каждое слово, не произнес:

– Ты здесь?

И снова тень промелькнула на стене.

– Ты позвала меня, потому что мы не закончили наш разговор, потому что я не отказался от сана. Молчишь? Ты будешь молчать – а я буду говорить! Мне не важно, где граница между жизнью и смертью. Мы можем снова начать ту жизнь, которая здесь была когда-то… начать нашу жизнь в нашем доме. Смахнем пыль и начнем. И те же роли бродячего цирка: Пульчинелла, Полишинель, Арлекин.

И еще отец – наверное, Ковьелло – умный слуга из театра комедии, или шут при дьявольском дворе. Не скажешь?

Он рано покинул этот грешный мир. Ты ему помогла в этом, я понимаю. Он за дверью! Жаждет встречи с тобой… Но ты скрываешься – отец в затруднительном положении.

…Несчастный человек. Как любил он тебя! Как мучился в предсмертных судорогах! Не дождался помощи. Ты сгубила его. А он тебе верил и до конца не мог понять кто же ты! Он не знал, что жил с ведьмой. Ты не пригласишь его сегодня?

Он замолк, вытянул губы, сжал их, снова вытянул.

Повеяло холодом и сыростью из дверного проема.

– Я знаю-знаю, я виновен… – он заговорил шепотом, ощущал, что ведьма подошла. Совсем близко пронесся ветер и смрад как из преисподней. Он застыл на месте, осознавая, что нельзя поворачивать головы, если хочешь узнать правду. Он резко задрал голову вверх и потерял сознание.

И увидел как сыпятся карты, как они сами сыпятся непрестанно с потолка., будто кто-то имеет из несчетное множество. И шаги и идет он, граф кричит свои дурацкие слова. И все смотрят на дверь – она должна вот-вот открыться.

Глава 29

Когда он очнулся, перед ним стояло кресло, в котором он сегодня сидел, а когда-то подолгу восседала старуха. Кресло с высокой спинкой невнятно-черного дерева, маленькой подушкой багрового бархата и выточенным знаком на спинке. Каким же невероятно прекрасным и величественным создал мастер это кресло! Каким же вдохновением была наполнена его работа! Даже трещинки прошлись по нему так застенчиво и никак не изуродовали его. Работа, однако, была наполнена каким-то сверхъестественным ужасом – казалось, еще мгновение и кресло затянет в свои объятья того, кто подошел к нему. Он поднялся с пола, вернулся на кресло, и перед ним прошли персонажи той итальянской комедии из детства. И среди них Изабелла с приставучим Пульчинелла и девушка будто прошептала ему: «Я Олина!»

Он смотрел, улыбался, восхищался и шептал себе под нос «Браво!». Шептал еще что-то… Старая старушечья рука опустилась на его голову и скрюченные пальцы стали нащупывать его глаза. Но не меркнул взгляд его горящих глаз. Ледяной холод и дрожь пальцев на лице и нельзя было сбросить с себя это наваждение. Рука, будто принадлежавшая слепому человеку, рука черепахой ползла по лицу священника.

И он не говорил, а вернее говорил, но про себя: –Я вырву ее из грязных когтей! Чего бы это ни стоило мне… Ее мать убита горем. Винят меня. Ты ждешь, когда меня распнут? – с трудом выговорил он. – …Или отрежут голову, как барану или забьют палками, как крысу. Я должен стать жертвой?! – он повернул голову в другую сторону, будто кто-то невидимый прошел за спинкой кресла, – Жертвой, но не жертвой дьявола, как ты задумала. Я встречусь с ним, но не как его жертва! – он опять закашлялся. Каждое слово ему давалось с трудом. – Ты ждешь меня на том свете, потому что на этом не дождалась. Правда, мама? Но я не предам своего Бога.

Он почувствовал как его тянут в коридор эти волны, что возобновились вновь, он будто побежал спиной назад, глупый Арлекин. Но ноги не слушались, и не чувствовали пола. В ушах раздавались дьявольское шипение и шепот. Протащив его по залу, по лестнице – невидимая стихия вдруг успокоилась, он свалился на груду кукол. И сознания не потерял. Дышать было тяжело, сквозь невидимую пелену удушья он проговорил:

– Не губи беззащитных… Олина должна жить… не губи ее. Ты же видишь – ее ищут люди и безутешные родители. Я молюсь за нее и денно и нощно. Дай мне спасти…! – он задыхался.

Он попытался поднять руки, чтобы оторвать от шеи холодные цепкие щупальца из Преисподней, но руки будто застыли в кандалах, онемели и не слушались.

Он бессильно скатился с кучи барахла, приподнял голову и зашептал молитву, беззвучно шевеля потрескавшимися губами, и водя руками вокруг себя как слепой, и смахивая с головы невидимый мусор.

Он искал мальчика, что выходил вон из той крайней комнаты второго этажа – бродил по этому холодному дому, держал в руках игрушку, и звал маму. Он искал самого себя…

Задыхался, и понимал, что ему мало осталось сил, чтобы все высказать, что хотел. Но нашлись силы, чтобы подняться с пола, идти и держать перед собой приготовленное распятие. Навстречу бились об него невидимые существа, и шипели, и постанывали. Он остановился посреди лестницы на спуске, и опять обратился к своей неосязаемой собеседнице:

– Я буду молиться Господу за твою душу. Оставь меня в покое. Оставь Олину. Оставь Марту… Не трогай невинные души! Слышишь?! Оставь в покое людей! Не трогай никого… Я вымолю у Бога тебе прощение – я вытащу тебя из теснины Ада. Слышишь.

Потом он начал читать грозное святое изречение и вытянул вперед руки, крепко удерживая в них распятие. И две голодные снующие из угла в угол крысы не решились наброситься на это странное богомольное существо, которое вот-вот превратится в крысу, не отличимую от них. Он вышел из дьявольского дома, кого-то взывая и бормоча невнятные фразы…

Глава 30

«Кратчайший путь – через бурелом – я знал же, знал, но никогда не ходил» – хрипел он, прорывая переплетения растений.

Под локтем он сжимал книгу в кожаном переплете, из нее острой частью торчал прутик. От ходьбы, где ему пришлось высоко поднимать ноги, подчас разрывая опутывавшую ноги траву, он быстро ослаб. Грудь сдавливало какое-то удушливое волнение. Он поднимал глаза к небу, будто там искал облегчения своему дыханию. Деревья, подверженные ненастью, стряхивали с себя изумрудины дождя, непринужденно и робко, будто стесняясь. Он ловил ртом влагу, и качался юудто опьяненный от нее, сползая на землю по широким стволам деревьев.

И в нем заговорил Голос. Он долго ждал, особенно в последние дни хождения в дьявольский дом – свой внутренний голос.

«Я начинаю понимать … Для дьявола важны знаки. Все кто погиб – им были посланы знаки…, они сначала что-то видели…. Это ввело их в заблуждение. Они не отличили зерна от плевел, и, утратили способность противостоять злу… Они были обречены.

Знаки… Я должен найти… Должен найти, иначе… Иначе придет ОН и все будет в ЕГО власти. Зачем мне нужен был заброшенный дом? Что меня потянуло туда? Я знал, что ведьма…, – он не договорил, задумался и продолжал: –Объяснение только одно – Господь меня направил. В доме, где начиналась моя жизнь – теперь начнется поиск правды. Поиск причин. Дьявольское отродье появляется там, где слаба вера. Безумство матери привело к беде. Она накликала беду. И кому суждено раскрыть козни Сатаны, как не мне? Или гореть в геенне огненной. Я должен понять, кому я служу – Богу или …?»

Он ощутил сильную жажду.

– Я не назову тебя! Ты слышишь?! Я не назову… и ты сгинешь… – к горлу подпирал кашель, и он не сказал больше ни слова.

«Итак, я должен восстановить ход событий, свой приход в дом. Что было сначала? Сорвалась птица и захлопала крыльями в темных сводах. Нет-нет! Сначала обваливание потолка. Значит годы забвения, годы, когда никто туда не входил. Следовательно, ведьма совершала ритуалы в другом месте, которое предстоит найти. Тяжелая улетающая птица – это знак смерти для того, кто набрел на нее. А набредет тот, кто ищет ЕГО, кто начинает идти не божескими путями, а блуждая в сонме знамений. Его искать – это ложный след, это гибельный путь. Нужно его вызвать. Птица вспорхнула и… все, кто погиб, шли по ее следу? Она их заманивала за собой? Олина… Ее отец сказал, что она любит птиц, и часто увлекается, заходя глубоко в лес в поисках птахи. Суло… наверняка он увидел птицу и … чтобы ее не вспугнуть, не стал окрикивать друзей.

Вдалеке он увидел косарей, а дальше женщины готовили обед.

«Только поиски Бога ведут к истине и Сатана не в силах этому помешать. Значит, погибает тот, кто ищет дьявола и … и нарушает ЕГО покой. Его кто-то вызвал. И ОН нарядился в сутану. Зачем? Чтобы посмеяться над Богом и людьми с их христианской верой. Они видят кого-то в сутане… и уверены, что это я. Перестают ходить в храм, чтобы не встретить ЕГО. Вот почему ОН выряжается в церковное одеяние и не скрывает свою личину».

Он снова вгляделся в даль, в низину у озера, где шли работы. Никого не увидел. Косари ушли на отдых. А посевы выглядели так красочно, как разноцветные прямоугольники заплаток на прохудившихся рубахах и штанах.

Догадался:

– Вот о чем говорила Марта, тогда в звериной яме…! Нет сомнений. Она вступила в связь с инкубом. Как же я раньше не догадался? Он в моем обличье, и изводит ее по сей день любовными утехами, и она думает, что я – ее любовник. Ясно вижу твою насмешку. Твою! Бес!

Священник продолжил путь. Глазам его явились одежды убиенного Суло, кощунства с атрибутами Святой церкви и спина того, кто уходил от него под нефами храма, спина дьявола. Лесорубы ведь нашли что-то еще, но не в силах сказать об этом. Он и не допытывал их – не пришло еще время. Все покрыто мраком тайны.

«И в страхе и в ненависти люди идут разорять мой дом, бросаются искать меня, а находят ЕГО. Избивают меня, а Он их избивает, но не губит. Их ждет смерть. Он расправится с ними по одиночке. Значит, все кто ищут меня – находят свою смерть…. Этим несчастным нельзя меня преследовать. Сатана искушает их якобы раскрытием моих преступлений, и стравливает, и убивает.

Птица с тяжелыми крыльями… она улетела в темноту – и те, кто погиб, они шли в темноту. ОН их заманивает в темноту. Лесоруб пропал ночью, когда отошел от костра. Суло тоже. А Олина?

– Отец Марк! – окрикнули его.

– Подожди… Олина…, Олина… Разве могла она пойти в темноту? Ну ты мне скажи?

– Нет! – выкрикнул крестьянин.

– Нет? – отозвался священник. – Юная робкая девушка вдруг идет ночью в лес… Верно? Нет!

– Что вы говорите?

– Что-то здесь не так!

– Вы с кем разговариваете?

Он посмотрел на людей мутными глазами:

– Зачем? Зачем ей одной идти в лес?

– Кому? Отец Марк?

– Да! Вне сомнений она шла за птицей, но днем. В темноте она пойти не могла, если….

– Вы в своем уме, отец Марк?

– Если, если, если… В чем же разгадка? – он осмотрел группу людей, с любопытством наблюдающих за ним.

– Верно! Если пошла не одна – то могла. Как я не догадался? С ней кто-то был. Но кто?

– Вы кого-то ищете?

– Я уже нашел. Она была не одна – ее кто-то завел в лес. Но кроме девушки больше никто не пропадал. Никто не пропадал. Если бы она ушла со взрослым человеком – это бы заметили. Скорее, была подруга, которая вернулась обратно. Вернулась, но не сказала никому о том, что случилось в лесу. Куда делась подруга? Где же истина?»

– Вам надо отдохнуть, падре.

– А кто из вас знает Олину? Никто? Может Вы, или Вы? – он опросил каждого. Эти люди не знали дочь хромого.

Отец Марк шел, подбирал обломанные ветки, пытаясь вспоминать каждого из детей, приходящих с Олиной в храм. Их было не так много – вспомнить, всех припомнить. Эти невинные мордашки в праздничных нарядах – одна похожа на другую. Все неспешной чередой мелькали в его памяти. Невозможно было задержать свое подозрение ни на ком из них. Он подозревал всех и ни кого!

«А дальше? …Дальше, когда я сегодня рассматривал предметы в старом доме, они сразу мне напомнили детство… Они были из моего детства. Предметы лежали в доме и ждали меня… Ad gustum[1]1
  С лат. «по вкусу»


[Закрыть]. Они лежали в особенном порядке. На маске даже не было пыли. Что за бред? Какой смысл?

Он взобрался на холм, разломал подобранные ветки и разложил их в траве. «Предметы ждали, потому что были так сложены… уже к моему первому приходу в дом. Кем сложены? Да еще в определенном порядке. Как они перебрались из кладовой в зал? Кто-то их верно сложил до моего прихода. А готовился тот, кто вошел не через заколоченные двери, и не очень сильно топал или вообще не топал. Потоум что не ходит по земле… Иначе потолки при мне бы так не обвалились. И кресло! На нем даже не было пыли. Только женщина могла так старательно все подготовить. Игра сыграна грамотно – я прихожу в дьявольский дом и уношу с собой какие-то вещи. В глазах толпы я приспешник дьявола. Еще той ночью, когда случилось нападение – мы шли в этот дом».

Он стал лихорадочно вспоминать события той ночи. Вспоминания были мутными, но когда он приходил в сознание – над ним склонилась Марта и она…. Она произнесла: «Давайте быстрее уйдем!» Нет. Она сказала: «Давайте быстрее уйдем…» – я стал подниматься, и она добавила: «… в заброшенный дом, где нас никто не найдет.» Она звала в заброшенный дом.

Я не успел сообразить – в глазах помутилось, и что дальше? Мы направились к тому дому, но попали в яму. Значит, Марта была в этом доме и очистила вещи от пыли. Она – его оружие, он соблазнил ее, надев церковную сутану. И она или путает или говорит намеренно, что соблазнил ее я…Что еще? Не могу вспомнить – тогда, в доме, я потерял контроль над собой – но отчетливо вспоминается тот дьявольский взгляд, что остановился на мне. Я прошептал себе: «В спину мне кто-то смотрит». И… я не мог повернуться. Взгляд сковывал мои конечности. Я же хотел, сильно хотел повернуться… Но не было твердости в ногах и просто не хватало сил.

И теперь, я догадываюсь, каждый погибший тоже успел ощутить этот взгляд. Но Бесу этого мало. ОН любит представление! Ad gloriam[2]2
  С лат. «во славу»


[Закрыть]! ОН ищет встречи – ЕГО должны увидеть и ОН приходит. Но никто не может предугадать, в каком обличье явится Дьявол. Никто не может избавиться от страха перед ним.

Ему почудилась тень на дереве, он погладил изгибы древесной коры.

«Тень на стене – это знак того, что ОН заранее приходит к каждому, кто будет им замучен. Тень на стене… ОН приходит в любом обличье. Тень …. это ЕГО стихия. Стихия Дьявола. Но кто станет следующей жертвой? Марта! ОН пришел в сутане за ней, но не забрал ее, оставив только поцелуй. ОН любит представление. Ему надо натешиться. И это его слабость.

ОН был в сутане…. И в моем обличье – и она подумала, что это я. Я? Такое сходство. И ничего не отличало нас? Она не смогла отличить – так обольстителен был пришелец. Нет-нет! Это будет не Марта! Марта – приспешница, она ему нужна. Значит, она причастна к исчезновению девушки! Как она посмела после этого спрашивать у меня, где Олина?

Он вышел на место казни Суло. Место, где были обнаружены его останки.

В стороне четверо воинов седлали лошадей. Видимо они были присланы воочию убедиться в том, что это была казнь, и что место существует. Вид они имели рассеянный – судя по всему ничего не обнаружили и не знали что докладывать в Ратуше.

Открыл книгу – прочитал молитву. Припал к земле, проползал по поляне. Нигде никаких следов.

С озера подул ветер. Вода покрылась рябью. Викарий заспешил домой, все крепче прижимая книжный том.