Текст книги "Амнистия"

Глава десятая

Локтев и Журавлев появились у входа в ресторан «Домино» без четверти семь. Небо нахмурилось, на землю упали первые тяжелые капли дождя.

Степенный седовласый швейцар в темно синей ливрее, расшитой золотой тесьмой, на мгновение застыл в нерешительности. Перед тем, как отворить стеклянную дверь посетителям, он выразительно покосился на ядовито желтые сандали частного сыщика и его черный железнодорожный китель, перешитый в цивильный пиджак. Суровый страж дверей осуждающе покачал головой.

Журавлев с высоко поднятой головой невозмутимо прошагал мимо швейцара.

– Вы в ресторан? – спросил швейцар Локтева.

– Полчаса назад я заказал столик.

– Проходите, пожалуйста. Вот та, вторая, дверь.

Рукой швейцар показал на дверной проем, прикрытый цветной бамбуковой занавеской. Локтев пропустил вперед Журавлева. Сыщик, пройдя вперед, остановился посередине фойе. Он осмотрелся вокруг суровым взглядом полководца, изучающего место скорой неизбежной битвы.

Картины на стенах, зеркала в человеческий рост. В мраморных плитах пола отражается люстра гигантских размеров, похожая на светящийся айсберг. Наверх, на второй этаж, уходит узкая винтовая лестница. Перед лестницей на стене красуется задранная кверху красная стрелка и надпись фиолетовыми прыгающими буквами «Коктейль-бар».

Пластиковая перегородка отделяет фойе ресторана от дверей, ведущих в мужской и женский туалеты. О том, что, эти двери ведут именно в туалеты, свидетельствовал соответствующий логотип на перегородке.

За деревянной стойкой среди пустых кронштейнов и вешалок томился без работы и чаевых старик гардеробщик. В кресле у противоположной стены развалился мужчина средних лет в недорогом костюме. Поставив у своих ног потертый портфель из свиной кожи, мужчина раскрыл газету.

Видимо, он кого-то ждет, потому что часто отвлекается от чтения, поднимает глаза на посетителей. В соседних креслах юноша и девушка, негромко переговариваясь, с интересом смотрят на Журавлева. Видимо, они тоже кого-то ждут. Женщина в черном платье с блесками перед зеркалом поправляет прическу.

Локтев взял Журавлева под локоть, потянул за собой. В дверях небольшого хорошо освещенного ресторанного зала, ещё незаполненного вечерними посетителями, спутников перехватил расторопный метрдотель в бордовом пиджаке. Он показал рукой на столик прямо в центре зала, рядом с фонтанчиком, в котором плавали зеркальные карпы.

– Пожалуйста, это очень хорошее место. Можно зажарить любую рыбу из фонтана. Самого толстого карпа.

– Мы сядем вот здесь, возле дверей, – ответил Журавлев. – Я пожилой человек и мне неудобно бегать в туалет через весь зал. А карпы слишком костистые.

– Как угодно.

Метрдотель провел гостей к столику, отодвинул стул, помогая сесть Журавлеву, быстро вжившемуся в роль степенного отца. Метрдотель на минуту исчез и вернулся с картой вин и меню.

– Я позову официанта, – сказал метрдотель. – Вы сделаете заказ прямо сейчас. Пока будут готовить, можете подняться в бар. Если хотите, аперитив, коктейль или что-то покрепче принесут за ваш столик.

– Спасибо.

Локтев раскрыл меню, рассеяно пробежал глазами цены и, хмыкнув, осмотрел зал. Наплыва посетителей в этот вечер в «Домино» явно не ожидалось. Две женщины и один мужчина за столиком у эстрады, парочка за столиком у окна. Рядом ещё две женщины и пара мужчин… Журавлев выложил на стол пачку «Явы», стал настраивать слуховой аппарат в правом ухе, подкручивая крошечное ребристое колесико на держателе.

Локтев посмотрел на часы, двадцать минут восьмого.

– Черт, кажется, мы зря потеряем время. И деньги. Тарасова здесь нет.

– Почему же зря, сынок? – Журавлев криво усмехнулся. – Мы ведь пришли сюда поужинать.

– Это вы пришли поужинать. Так наслаждайтесь жизнью.

– Я пожилой человек, – ответил Журавлев. – Из всех удовольствий жизни у меня осталась одно: бесплатная поликлиника.

* * *

Между тем, именно в этот момент Тарасов переступил порог ресторана «Домино». Он оставил свою спутницу перед зеркалом, извинился и, громко постукивая об пол тростью, отправился в туалет.

Взрывотехник Бузуев, из своего кресла наблюдавший за почтенными господином и его молодой спутницей, бросил на журнальный столик недочитанную газету. Он выждал пару минут, поднялся на ноги и, подхватив портфель из свиной кожи, тоже потопал в туалет.

Тарасов тщательно вымыл руки, вытер их бумажным полотенцем и несильно похлопал себя ладонью по щекам. Несколько дождевых капель попали на лицо, когда он вылез из машины и прошагал десяток метров до дверей ресторана, но краска не потекла, грим сохранил рисунок кожи, все в порядке.

Бузуев закрыл за собой дверь, бегло осмотрел помещение туалета, глянул, нет ли кого в кабинках.

– Я бы вас не узнал, – сказал Бузуев и добавил. – Таймер установлен на семь минут минуты.

– Почему на семь? Я говорил на три минуты или на пять.

– Добавил пару минут. На всякий случай.

Тарасов взял портфель из рук взрывотехника и прижал палец к губам.

– Теперь уходите. Я свяжусь с вами.

Бузуев кивнул, справил малую нужду в писсуар и исчез.

– Чертов солдафон, – прошипел Тарасов. – Ссать сюда пришел…

Через несколько минут он устроился за тем самым столиком у фонтана, который отказались занять Журавлев с Локтевым. Поставив портфель на пол, себе под ноги, Тарасов быстро заказал ужин, велел официанту принести сухое мартини для дамы и анисовый аперитив для себя. Ира, небрежным жестом женщины, знающей себе цену, откинула волосы назад, открыла сумочку, достала сигареты.

Метрдотель с горящей зажигалкой был тут как тут.

* * *

– Ничего дамочка, в соку, – Журавлев кивнул головой на столик у фонтана. – А этот хрен в очках и с тростью случайно не ваш знакомый?

– Впервые вижу. Тарасов моложе, по крайней мере, на четверть века.

Локтев ковырял вилкой в холодной закуске, он испытывал разочарование в собственной никчемной затее. Он уже перестал следить за посетителями, переключив внимание на эстраду. Верхний свет притушили, свет направленных софитов скрестился на конферансье, объявившим первый номер эстрадной программы: пианист Зубов исполняет мелодии в джазовых ритмах.

Журавлев, чтобы лучше слышать разговоры посетителей, поставил локоть на стол и прикрыл правое ухо ладонью.

Тарасов поманил пальцам метрдотеля. Тот живо подошел, наклонился над столиком.

– Фамилия хозяина ресторана Оганян? – спросил Тарасов.

– Так точно, – по-солдатски отрапортовал метрдотель.

– Я знаком с братом Рафика Исмаиловича, – сказал Тарасов. – Вчера я из Краснодара приехал. Можете позвать Оганяна?

– Сей момент.

Метрдотель вихрем умчался в служебное помещение.

Тарасов вытащил портмоне, положил на стол две купюры по сто долларов. Ира смахнула деньги в открытую сумочку. Хозяин ресторана Рафик Оганян, бережно неся впереди себя плотно обтянутый рубашкой огромный живот, выплыл в зал, как надувной носорог. Он становился в полушаге от столика Тарасова и изобразил нечто вроде полупоклона.

– Добрый вечер, – сказал Оганян, переводя масленый взгляд с Тарасова на его спутницу. – Мне передали, вы от Тиграна.

– Присаживаетесь, пожалуйста, с нами, – улыбнулся Тарасов. – Раз уж хозяин этого прекрасного заведения бран моего доброго друга, решил с вами встретиться, передать поклон от Тиграна.

– Вот как? – закивал головой Оганян. – Очень правильно сделали, что зашли.

– Я проездом в Москве, – откликнулся Тарасов. – Меня зовут Олег Дмитриевич Скороходов, в недавнем прошлом – профессор, заведовал кафедрой. Ныне бизнесмен. Я даю юридические консультации предпринимателям.

Тарасов кашлянул в кулак, решив не уточнять, каких наук он профессор и какой именно кафедрой в недавнем прошлом заведовал.

– А я для вас просто Рафик, – расплылся в улыбке хозяин заведения. – А вас как зовут?

Оганян посмотрел на спутницу пожилого бизнесмена.

– Ира, – сказала Ира.

Оганян завладел женской ладонью и припал губами к руке проститутки. Но уже через секунду Оганян вспомнил, кто есть кто, выпустил женскую руку из своей ладони.

– Расскажите, как дела у Тиграна? – спросил он. – Что-то давно он вестей не подавал. У него проблемы?

– Как раз наоборот. Через пару месяцев он открывает станцию технического обслуживания иномарок. Конечно, сейчас всем трудно. Но ваш брат, как говорится, на коне.

Оганян подозвал официанта, что-то прошептал ему на ухо и пальцем показал на стол заведующего кафедрой. Официант со всех ног бросился выполнять распоряжения. Тарасов продолжал говорить.

– Три дня назад Тигран в Прагу поехал. Хочет купить партию пива. Перед отъездом я с ним виделся по делам. Сказал, что в Москве буду проездом. Вот он и попросил меня зайти сюда, передать вам поклон. Возможно, на обратной дороге он сам заедет сюда. Говорил, что очень по вас соскучился, хочет увидеть вас, обнять. Соскучился, говорит, страшно.

Тарасов оборвал свой сладостный монолог, извинился и полез под стол. Поставив портфель на колени, он расстегнул замочки. Тарасов нашарил рукой взрывное устройство, замаскированное под китайский термос, нажал пальцем кнопочку на корпусе.

Теперь время пошло. У него в запасе семь минут. И не секундой больше. Он копался в портфеле, будто что-то в нем искал и не мог найти. Наконец, бросил это занятие, застегнул замочки, поставил портфель на прежнее место, под стол.

– Ах, вот он где, – Тарасов похлопал себя по карману. – Забыл, куда кошелек положил.

– Вы о деньгах не беспокойтесь, – деликатно вступил в разговор Оганян. – Деньги – это пустяки. Может, желаете поужинать в отдельном кабинете?

– Спасибо, – покачал головой Тарасов. – Я лучше здесь, с людьми посижу.

Тарасов поднялся, облокотился на трость.

– Простите, я буквально на пару минут. Вы, – он обратился к Оганяну, – подождите меня здесь, только не уходите. Я ведь ещё главного не сказал.

– Конечно, конечно, – закивал головой Оганян. – Жду.

Тарасов неспешно прошел через зал, миновал фойе ресторана, вошел в туалет. Убедившись, что в туалете никого нет, он закрылся в крайней кабинке, залез ногами на унитаз. Привстав на цыпочки, поднял шпингалет высокого окна. Тарасов глянул на часы, слез с унитаза на пол, шагнул к двери.

Едва Тарасов покинул зал, из служебной двери вышел метрдотель, подошел к Оганяну.

– Вас знакомая женщина к телефону. Принести трубку сюда?

Оганян посмотрел на эстраду, на которой без устали барабанил по клавишам длинноволосый пианист.

– Нет, из кабинета поговорю. Здесь шумно.

Извинившись перед дамой, Оганян, сопровождаемый метрдотелем, исчез за служебной дверью.

* * *

– Не нравится мне этот старикан, – сказал Журавлев.

– Какой старикан? – не понял Локтев.

– Тот, что только что пошел в сортир. Я сейчас.

Журавлев поднялся из-за стола и неторопливо, переваливаясь на ходу, направился к выходу из зала. Он вышел в фойе, осмотрелся по сторонам, пригладил перед зеркалом волосы, зашел за пластиковую перегородку, толкнул дверь в туалет. Журавлев переступил порог туалета, и нос к носу столкнулся с седовласым бизнесменом.

– Прошу прошения, – сказал Тарасов.

Он стал проходить мимо сыщика, но вдруг размахнулся и неожиданной силой ударил Журавлева кулаком в мягкий расслабленный живот.

Журавлев охнул от боли, схватился за живот и согнулся пополам. Тарасов выдернул из уха Журавлева слуховой аппарат, бросил его на пол и растоптал каблуком ботинка. Левой рукой он вцепился в горло Журавлева, толкнул его, прижал его голову к стене.

Правой рукой Тарасов выдернул из-под брючного ремня пистолет.

– Кого ты тут пасешь, сука? Говори.

Пальцами левой руки Тарасов сдавил горло Журавлева, ткнул стволом пистолета в его грудь.

– Отвечай, тварь. Кого пасешь? Убью.

– Никого, честное слово, – на глазах Журавлева выступили слезы. – Я налоговый инспектор. Удостоверение в нагрудном кармане.

Тарасов ослабил хватку, отпустил руку от горла. Вытащив из кармана Журавлева красную книжечку, он раскрыл удостоверение, прочитал вслух:

– Селигеров Иван Трофимович, налоговый инспектор. Тьфу, мать твою, сраный инспектор…

– Я проверяю правильность…

– Заткнись, тварь. Кто сидит за твоим столом? Кто это? Кто этот человек?

– Я не знаю, клянусь. Клянусь Богом. Впервые вижу. Он пришел один, он ждет женщину. Меня посадили рядом с ним…

– Посадили его… Повернись спиной, хер ты собачий.

Журавлев, задравший руки вверх, выполнил приказание. Коротко размахнувшись, Тарасов съездил Журавлева по затылку рукояткой пистолета. Журавлев рухнул на пол, раздавив грудью включенный диктофон.

Тарасов засунул пистолет за брючный ремень, залез на унитаз, распахнул окно. Подпрыгнув, он ухватился рукой за подоконник, подтянулся. Перебросив через подоконник ногу, затем другую, он оттолкнулся руками и спрыгнул на газон.

Очутившись на улице, под прикрытием раскидистых кустов боярышника, Тарасов одернул пиджак, поправил галстук и быстро зашагал прочь от ресторана. Накрапывал дождь, серые сумерки быстро превращались в ночь. Через минуту Тарасов проходным двором вышел на параллельную улицу, встал на тротуаре и поднял руку.

Проезжавшая мимо машина остановилась.

Журавлев пришел в себя уже через минуту. Сперва он встал на четвереньки, затем поднялся на ноги, выбежал из туалета в фойе. Решив, что его противник отправился этой же дорогой, кинулся к дверям.

Но бдительный швейцар, бросился наперерез, решив перехватить убегающего клиента. Журавлев оказался проворнее. Он, оттолкнув швейцара рукой, проскочил мимо него. Выбежал на улицу, пробежал десяток метров по тротуару и остановился. Никого. Отражаясь в мокром асфальте, мигала неоновая реклама ресторана «Домино». По противоположной стороне улице брела женщина с раскрытым зонтом.

Швейцар тоже выбежал на улицу

Взрыв грянул в тот момент, когда Журавлев уже решил возвращаться обратно. Он видел, как разлетелись в мелкие осколки ресторанные витрины, как с петель сорвало входные двери. Кусок толстого стекла с зазубренными краями, вылетел из двери, как огромная бритва, и отхватил голову стоящего у входа швейцара. Покатилась по асфальту темная фуражка.

У Журавлева заложило уши, он зажмурил глаза, отбежал в сторону и остановился.

* * *

Локтев, не обнаружив в кармане зажигалки, встал и направился к официанту, чтобы попросить огоньку.

Взрыв грянул в тот момент, когда пианист на эстраде, объявивший попурри из старинных романсов, прикоснулся пальцами к клавишам.

Локтев увидел ослепительную вспышку, что-то закричал. Он этот крик бесследно растворился в грохоте взрыва. Он почувствовал, как подметки ботинок стремительно отделяются от пола. Горячая волна подняла Локтева вверх, обдала жаром, перевернула в воздухе, бросила в слепящую пропасть.

Со звоном лопнули, разлетелись витринные стекла. Взлетели в воздух столики, стулья. Упала в фонтанчик люстра, обрушился подвесной потолок, посыпалась штукатурка. Разлетелись по сторонам осколки зеркал.

В своем коротком полете Локтев успел удариться головой о стол, задел ещё какие-то предметы. Пиджак лопнул на спине. Взрывной волной Локтева выбросило на улицу, швырнуло прямо на капот стоящего перед рестораном автомобиля. Кубарем скатившись с капота, он ударился головой о передний бампер, упал на асфальт, в темный ручей, стекавший под решетку ливневой канализации.

Локтев лишился чувств.

Сознание возвращалось быстро. С неба падали теплые дождевые капли. В голове плыл малиновый колокольный звон, перед глазами растекались цветистые круги и овалы. Человеческие голоса, ругань, истошные женские крики доносились издалека, словно из другого параллельного мира. Казалось, душа на время отделилась от тела и витает где-то в повисших над крышами домов темных тучах или ещё выше. Душа не хочет возвращаться обратно, в тесную человеческую оболочку.

Локтев приподнялся на руках, встал на колени и, передвигаясь на карачках, проделал пару метров. Затем он сел на асфальт. Из помещения, в котором совсем недавно помещался ресторан, высовывались, лезли вверх бордовые языки пламени. Локтев чувствовал этот жар лицом.

Под разбитой витриной лежал, свернувшись калачиком, какой-то мужчина в темном костюме. Мужчина был жив и занимался важным неотложным делом. Он заправлял в брюки фиолетовые кишки, вывалившиеся на тротуар из распоротого стеклом живота. Кишки расползались по асфальту, никак не хотели залезать на прежнее место, в живот.

В двух шагах от Локтева стоял и дымился черный лаковый ботинок, слетевший с чьей-то ноги. В это мгновение Локтеву захотелось превратиться в черепаху с толстым панцирем, отползти куда-нибудь подальше от этого страшного места. Хотя бы под батарею отопления отползти, под придорожный куст, куда угодно. И там, в тепле и безопасности, провести остаток жизни.

Уличное движение остановилось.

За спиной Локтева пробежали какие-то люди, кто-то засвистел в свисток, редкие вечерние прохожие быстро сбились в группу. Перед группой зевак метался чудом оставшийся целым и невредимым хозяин ресторана Рафик Оганян. Он лил слезы и, поднимая руки к небу, взывал о помощи к Богу. Сквозь звон в ушах до Локтева доносились крики и стенания безутешного хозяина ресторана.

Локтев попытался встать, но не так и не поднялся, оставшись сидеть на мокром асфальте. Небо и земля поменяли местами, затем небо взлетело наверх, а земля упала вниз. В нескольких метрах от Локтева на тротуаре, усыпанном осколками витринного стекла, лежала женщина и смотрела в небо широко раскрытыми глазами.

На ресницы падали капли дождя и ресницы дрожали. Тигровая блузка, светлая короткая юбка намокли. Локтев вспомнил эту женщину, появившуюся в зале вместе с немолодым мужчиной профессорского вида в темном костюме.

Еще несколько минут назад, на дамочку оглядывались мужчины. А теперь… Пышная грива волос сгорела, сжалась, превратившись в грязную мочалку. Вместо ног из-под юбки торчали две бордовые обгоревшие культи, неровные костяные обломки. Кровь мешалась с дождевой водой, сбегала в темный ручей и исчезала под канализационной решеткой.

Локтев хотел позвать на помощь, как-то напомнить людям о своем существовании, но вместо слов промычал, выдавил из себя даже не слова, а что-то совершенно невразумительное. Но тут судорогой свело живот, он снова повалился набок, приподнялся на одной руке. Тут Локтева вырвало, просто вывернуло на изнанку. Он едва не захлебнулся в блевотине, успев в последний момент открыть рот.

Он справился с головокружением и увидел перед собой в луже жалкие останки собственного ужина. Бесцветное бугристое месиво, пересыпанное желтыми вкраплениями кукурузы и пятнышками зеленого горошка. Он тряхнул головой, окончательно приходя в себя.

Да, ресторан взорвали, потом этот пожар, лужи крови превращаются в ручейки, женский труп перед самым носом, кишки, вылезшие из живота незнакомого мужчины. Локтев подумал, что вечер можно было провести в более приятной и, главное, спокойной обстановке.

Огонь разгорался.

Стало совсем жарко. Чувствуя, что больше не сможет высидеть на месте и минуты, Локтев ухватился рукой за бампер автомобиля, подобрал под себя ноги, сел на корточки. Он слышал, как сзади, за его спиной остановилась машина, чуть слышно скрипнули тормоза. Чьи-то руки подхватили Локтева под мышки, потащили, поволокли назад, к этой остановившийся за его спиной машине.

Не зная, куда и кто его тащит, Локтев попробовал упираться, зацепиться пальцами за бампер, но сил не было, он поймал руками только воздух. Через несколько секунд Локтев очутился на заднем сидении автомобиля, увидел склонившееся к нему темное, испачканное сажей и копотью, лицо Журавлева.

– Это вы? – вслух удивился Локтев.

– Адрес, – сказал Журавлев. – Назови свой адрес. Я не знаю, где ты живешь.

Локтев пытался сесть на сидении и почему-то не мог сидеть ровно, его клонило в сторону, пол уходил из-под ног. Он потер рукой лоб, мучительно вспоминая собственный адрес, и, наконец, вспомнил.

– Слышал, шеф? – Журавлев тронул водителя за плечо. – Скорее.

– Я вам за все заплачу, – простонал Локтев.

– На хрен мне твой гонорар, – Журавлев потрогал ладонью разбитый в кровь затылок. – Денег у тебя не хватит за все заплатить.

Машина сорвалась с места, исчезла за поворотом и через минуту окончательно потерялась в лабиринте таганских переулков. Через двадцать минут Локтев смог самостоятельно пройти несколько метров от машины до своего подъезда. Журавлев, расплатившись с водителем, отправился следом.

Он помог Локтеву раздеться, разобрать диван и ушел.

* * *

Утром, стоя перед зеркалом, раздетый до пояса Локтев рассматривал повреждения на лице и груди.

Кровоточила глубокая ссадина на левой ключице, побаливало вывихнутое плечо. Еще тянуло правую ногу, разбитую при падении на капот автомобиля. Что ж, он жив и, в общем и целом, здоров. Но несколько синяков и царапин не в счет. Голова на шее, а шея, слава Богу, не сломана. Шея оказалась крепкой, голова ещё крепче.

Сильно портил внешний вид синяк под правым глазом, отливающий всеми цветами радуги. И ещё рассечение кожи над левой бровью. Плюс легкая контузия, которую невооруженным глазом не заметишь. Но это тоже не в счет.

Локтев заклеил пластырем ссадину над бровью. Царапины трогать не стал, пусть подсыхают. Как ни странно, сильнее всего пострадали обожженные огнем волосы. С правой стороны головы волос осталось совсем мало, над ухом обнажилась странная белая проплешина размером с детский кулак. Левую сторону головы огонь не тронул, довольно короткая стрижка выглядела так, будто её делали неделю назад. Впрочем, так оно и было.

– Ну и видок у тебя, – сказал Локтев своему отражению. – Дикий.

Покрутившись перед зеркалом, он решил, что с такой внешностью нельзя не то, что в театре, нельзя ночью в собственном дворе показываться. Он вышел из ванной, оделся, натянул на голову бейсболку и запер за собой квартиру.

Локтев, прихрамывая на ушибленную ногу, прошагал по улице целый квартал и убедился, что прохожие на него не оборачиваются. Через минуту он вошел в пустой зал парикмахерской и вежливо поздоровался с молодым мастером. Сев в кресло, Локтев стянул с головы бейсболку.

Парикмахер открыл рот и безмолвно уставился на опаленную огнем голову клиента.

– Что, такое не часто увидишь? – спросил Локтев.

– Не часто, – подтвердил парихмахер. – Что-нибудь с этим сделать можно?

Мастер, почесывая подбородок, обошел вокруг кресла.

– Даже не знаю, чем помочь. Видите, тут почти ничего не осталось.

Он прикоснулся к проплешине, показывая, где именно не осталось волос.

– А что с вами случилось?

– Травма на производстве, – соврал Локтев. – Авария и пожар. И взрыв.

– Единственный выход – побрить вас наголо, – подытожил наблюдения парикмахер.

– Раз это единственный выход – валяйте, – кивнул Локтев.