Текст книги "Аргентина. Кейдж"

– Кстати, это обычный загородный дом XVIII века. Башня, правда, имеется, она-то и уцелела… Мне и самой было бы интересно взглянуть на что-нибудь времен Каролингов. С детства любила читать про рыцарей, Круглый стол, про короля Артура. До сих пор не забыла: «И вот ехал сэр Борс, ехал, до тех пор, пока, по воле случая, не выехал к той самой часовне, где находился сэр Ланселот…»

– Грамерси, – вспомнил он.

– Да, чудное слово… Хотела изучать историю – и по скалам лазить, а меня направили на курсы стенографии. Заодно покрасили в мышь… Рыжие волосы, да будет тебе известно, воспринимаются асоциально, можно и карьеры не сделать. Только недавно взбунтовалась – и подстриглась почти под корень. Теперь жду, что скажет жених. Он у меня… Суровый, не подойдешь.

Сказала серьезно, настолько, что Кейдж о сосне позабыл напрочь. Повернулся, поймал взгляд зеленых глаз.

…Совсем рядом, плечом к плечу сидят.

– Удивился? – Девушка невесело улыбнулась. – Жизнь идет, ее надо как-то устраивать. Определяться… Я на своего будущего три года смотрела – прежде чем он, так сказать, соизволил. И то, пришлось штурмовать в самом прямом смысле. А тут ты, ковбой! Свалился на мою голову.

– Наоборот! – не преминул уточнить ковбой. – А если про жизнь… Я тоже помолвлен, Мари-Апрель. Как-то мы с тобой… Не совпали.

– Или совсем наоборот… Теперь о не слишком приятном. Здешние люди не только злы, но и суеверны. Знаешь, почему мы здесь одни? Это место, представь себе, проклято. Бродит в этих местах злой неупокоенный призрак…

– Ам-м! – рассудил Крис и клацнул зубами. Мари-Апрель поглядела с уважением.

– Очень похоже. Так что не удивляйся, если тебя святой водой кропить начнут за то, что знался с суккубом.

Слово было незнакомым, но красивым, и Кейдж решил обязательно его записать.

– А на самом деле здесь брожу я. Спокойно, тихо… Если хочешь, присоединяйся, ковбой. В жизни мы уже с тобой, кажется, определились, но… На башню это смотреть не помешает.

Кристофер Жан Грант и не пытался возразить. У Мари-Апрель – ее суровый, не подойти, у него (ох-х-х!) Камилла, которой надо завтра же написать. График!.. Вспомнился немой, давних-давних лет, фильм про Тристана и Изольду. Их старая церковь, он, Кейдж-тапер, сидит за фортепьяно, смотрит на белое полотно…

Крис снял с плеча фотоаппарат, положил на траву.

Он и она. Между ними – «Contax II» в коричневом кожаном чехле.

6

Остался всего один чемодан, маленький, из серой фанеры. Глаз скользнул по белому бумажному обрывку с обломком сургуча. Никак по почте отправляли?

– Держите, Ингрид!

Идея заглянуть во тьму антресоли, узкого пенала над коридором, ведущим на кухню, ей и принадлежала. Девушка, ощутив себя Вальтером Эйгером, надолго задумалась, а потом заявила, что для работы в подполье требуется подходящая одежда. В виденных ею шпионских боевиках, как голливудских, так и отечественных, студии UFA, разведчики, а особенно разведчицы только и делали, что меняли наряды. Харальд, постаравшись сохранить серьезный вид, мысль одобрил, предложив завтра же съездить в Дом немецкой моды на Лютцовплатц и подобрать что-нибудь подходящее в стиле «дирндль»[46]46
  Дирндль (нем. Dirndl) – женский национальный костюм немецкоговорящих альпийских регионов. Пользовался популярностью в Третьем рейхе за свою «народность».


[Закрыть].

Ингрид не обиделась, а посоветовала для начала воспользоваться тем, что есть в квартире. Если бы Марек разрешил заглянуть на антресоли, где наверняка стоят чемоданы с не слишком нужным старьем!

Харальд предпочел не спорить – и дал «добро» от имени брата. Мол, сочтутся. Хочется светлоглазой – и ладно, час потратят, не беда!

Чемоданы обнаружились, причем целых три. В одном – обувь, в двух одежда, главным образом детская. Четвертый же, фанерный, почему-то сразу насторожил. Внутри что-то твердое, стучащее и гремящее, но не слишком тяжелое. Если бы не сургуч, решил бы, что игрушки.

– Займитесь грузом, камрад Эйгер. Считайте, что нам это скинули с парашютом!

Взял чемодан, отнес в комнату, на стул поставил. Открывать? Не надо? Ну, не бомба же там!

– O moј Bozhe!

* * *

– Это… Это вещи нашего деда, Ингрид. Из его коллекции. Почти все мы отдали в музей, а эти он сложил отдельно, за полгода до смерти…

– Коллекции? А какой?

Сын колдуна заставил себя очнуться. И так лишнего наговорено, хорошо еще, не по-сорбски. Откуда это у брата? Когда уезжали, оставили сестре – вместе с родительским домом… Почтовый сургуч? Ты не слишком осторожен, брат Отомар!

– Этнографической…

Встал, отвел взгляд от того, что лежало под фанерной крышкой. Если не присматриваться, ерунда: горлышки старых глиняных горшков, боковины с затейливым орнаментом, пара деревянных ложек с отбитой краской. Потому и не в музей, там такого полно.

– Харальд! Что не так?

Умная… Не поняла, но почуяла. Сын колдуна шагнул к девушке, взял за плечи.

– В самом деле хочешь знать?

Они были то на «ты», то на «вы». День на день не приходился.

– Но… Если это не семейный секрет…

Он чуть не рассмеялся. Семейный? Скажи еще, светлоглазая, родовой! Страшный секрет потомков подмастерья Йвана Шадовица.

Крабат!.. Кра-абат!..

Гандрий достал то, что лежало посередине, под грузом ложек и битых горшков. По виду – игральная доска, чуть меньше шахматной, но с высоким бортиком. Внутри – не пойми что, поле боя на Сомме после артобстрела: холмики, ямки, траншеи. Резчик, работавший два века назад, конечно же имел в виду что-то другое. Ад бывает не только на войне.

Он поглядел в голубые утренние глаза, наклонился совсем близко, словно хотел поцеловать.

– Секрет. Но тебе расскажу, Ингрид. Садись!..

Наследник Мельника – и его наследство.

 
Boha Chorneho,
stare kralestwo…
 

* * *

– Господь сотворил нас неравными, Ингрид. Даже полковник Сэмюэл Кольт не всегда в силах помочь. У меня пистолет есть, а у тебя – нет… У людей разный рост, вес, здоровье, опыт. Обычному человеку ничего с этим не поделать. Но есть и необычные. Ты читала сказки про колдунов?

– Читала. Это же сказки, Харальд!

– Мой дед такое и собирал. Фольклорист! Но то, что ты видишь, вещь старая, семейная. Она называется odbor broјan’e – просто счетная доска. Но для своих, для посвященных – Odbor Pravih, доска Счета Истинного. Представь: два колдуна, один – громила, второй карлик. Но не в росте же их сила! А как проверить, где мастерством померяться, чтобы город ненароком не сжечь? Догадалась?

– На… На этой доске? Она же маленькая!

– Сейчас – маленькая. Но если сказать верные слова и бросить туда хлебный мякиш, причем хлеб взять не простой, а пумперникель, ты окажешься там. Огромное неровное поле, ночь, свет уходящей Луны, и ты – уже не ты, а то, что внутри тебя, твоя суть, твоя сила. Может, станешь мышью, может – лисой, а может, и неведомым чудищем. Но мякиш не один, враг тоже его бросил и уже ищет тебя…

– Здорово! А эти слова… Ты их знаешь?

– Как же вы любопытны, баронесса фон Ашберг! Хотите туда? Уж не вместе ли со мной?

– Да! Чтобы разорвать тебе горло, Харальд!

– Хорошая идея!.. Увы! Слова всем известны, книгу «Корактор» издали еще в прошлом веке. Но нашествия колдунов не случилось. Спроси: почему?

– Не буду. Я умная. Потому что это – твой семейный секрет, колдун!

– Лучше просто «Мельник». Ты очень спешишь, красивая девочка! Мужчины, волшебство, смерть – все это еще будет. Не торопись!

– А ты не зазнавайся, Мельник! Тебе не очень интересно, что я делаю. А между прочим, господин NN, то есть Михель Вениг, старый друг нашей семьи, предложил именно мне возглавить Орден Рыболовов. Церемонии проводить не смогу – женщина, но делами управлять тоже требуется. Это получше твоей мельницы, правда?

– Когда ты, Ингрид, возглавишь все Братство Грааля, я объясню тебе, как правильно скатывать мякиш. А потом скажу: «Настал твой час!»

– А как это будет на колдовском языке?

– Sada јe tvoјe vreme!

7

В роду Анны Фогель, дочери крупного чиновника финансового ведомства, аристократов не числилось, разве что пара двоюродных теток, не слишком удачно вышедших замуж за молодых гвардейских офицеров. Однако сиятельств и светлостей Анна навидалась с детства – столица Империи ими буквально колосилась. Год 1918-й, великий и страшный, проредил поле, однако не выкосил. Близкой подругой студентки Академии искусств Фогель была самая настоящая принцесса, родственница императорской семьи, девушка очень умная и совершенно не зазнайка. У нее-то Анна и спросила, отчего аристократы такие разные. Иные люди как люди, разве что чуть повежливее прочих, а другим в дождь на улицу выходить опасно: ноздри водой зальет.

– А ты не обидишься? – поинтересовалась очень вежливая подруга. Получив уверения, что нет и ни за что, поглядела прямо в глаза.

– Мы, люди, произошли от обезьян. Это нас сильно смущает? Мы пытаемся доказать всему миру, что у нас уже отпали хвосты? Само собой, нет. Это случилось очень и очень давно, и мы можем уверить себя, что всегда такими и были. А теперь представь, что у нас на курсе учится студент, чьи дед и бабка – павианы. И все мы это знаем. Как ему себя вести? Только задирать ноздри вверх.

Та, с которой Мухоловке пришлось беседовать в одной из комнат роскошного парижского особняка (Rue de Sévigné, самое гнездо сиятельств и светлостей), тоже состояла в родстве с павианами, причем очень близком.

– Могу выделить вам три минуты, госпожа Фогель. Извольте изложить причину вашего визита.

Говорили по-немецки, на родном для обеих южном диалекте. Графиня (не просто – «ланд»!) все-таки уважила гостью.

– Не страшно, – улыбнулась Сестра-Смерть. – Все, что вы не сказали мне, расскажете в «стапо». У них-то времени хватит!

Случай простой, новичок справится. «Сиятельство», несмотря на всю свою спесь, очень боялась – и за себя, и за детей.

– Вы не спрячетесь, excellence, разве что где-нибудь в Патагонии. Или мы вместе воюем с Гитлером, или вам придется этим заниматься самостоятельно. А его возможности вы знаете лучше меня.

На Марека надейся, но сам не плошай. Личная агентурная сеть Мухоловки очень постаралась.

– Три минуты прошло, – девушка взглянула на часы. – Не подскажете, excellence, как с вами положено прощаться? Сценический поклон устроит?

Ее сиятельство изволила прикусить губу.

– С Гитлером бороться бесполезно, госпожа Фогель, и я действительно знаю это лучше многих. Мне намекнули, что вас интересует. Да, моя мать была одной из основательниц «Всегерманского общества по изучению метафизики» – того самого общества «Врил». И это случилось не в 1919-м, как считают журналисты, а десятью годами ранее. Болтуны из «Туле» к нам отношения не имели, решение было принято капитулом «Бегущих с Волками». В 1924-м моя мать порвала все связи – и с Орденом, и с «Врил», уехала во Францию, увезла детей. Причину вы знаете.

– Из-за Гитлера, – кивнула Мухоловка. – Но почему рыцарский Орден согласился ему помогать? Они что, в самом деле его мессией считают?

И снова – ноздри вверх.

– Этого провинциала-недоучку с манерами ресторанного кельнера? Не думайте о нас так плохо. Пойдемте, госпожа Фогель!

Идти довелось всего ничего, к ближайшему книжному шкафу. Анна даже трость не стала брать.

– Я кое-что для вас отложила.

Сестра-Смерть постаралась не улыбнуться. Выходит, капитуляция готовилась заранее, а ноздри – лишь для того, чтобы павианом не посчитали?

Книжный ряд, старая кожа обложек, золотое тиснение, шелковые закладки. Большой альбом. И папка, самая обычная, из желтого картона. Внутри – снимок с примятыми краями.

– Узнаете?

…Молодой парень в простом полевом мундире. Носатый, большегубый, ушастый. Лицо хмурое, недовольное – не слишком удачный миг выбрал фотограф. Ничего особенного, если бы не крест Pour le Mérite у верхней пуговицы. На обратной стороне – четыре цифры: «1918». Велик был и страшен год…

– Толстый Герман, – вздохнула Мухоловка. – Тогда еще совсем не толстый. Лучше бы его сбили, а не Рихтгофена!

– Судьба, госпожа Фогель! Кстати, Герман в нее верит, считает себя потомком короля Людовика Святого и очень желает его превзойти. С Геринга все и началось, точнее с его второй супруги, Карин фон Канцов. Возьмите альбом!

Нести было тяжело, но Мухоловка постаралась не подать виду. Положила альбом на маленький, в стиле Людовика, но XIV-го, столик, повернулась к хозяйке.

– Можно посмотреть?

– Берите с собой. Это альбом моей матери. Нечто вроде воспоминаний.

Нечто вроде? Мухоловка, проведя пальцем по ровному срезу, открыла наугад. Картинка, большая, на половину страницы. Смешные уродливые человечки, рты раскрыты, кулачишки вверх, кто при мушкете, кто при старинной пистоли. Знамена, пушка на колесах. Ниже, красивым готическим шрифтом: «Франкфуртское Национальное собрание, 1848 год».

Матушка ее сиятельства любила комиксы…

8

– Мадам Кабис, а что такое «суккуб»?

Ой, не то спросил! Бывшая учительница взглянула на Криса весьма странно. Улыбнулась кончиками губ…

Косметикой не пользовалась, платья носила самые скромные, но траур не надевала. Из-за траура все и началось.

– Некоторые вещи, Кретьен, вслух не произносят.

Подойдя к одному из книжных шкафов, почти не глядя выдернула толстую старинную книгу в темном переплете, быстро перелистала.

– Вы очень любознательны, молодой человек. Прошу!..

Кейдж начал читать и покраснел ушами. Чуть не ляпнул: «Да я не в том смысле…», но вовремя прикусил язык.

– Вы уверены, что вам хватит одного яйца на завтрак? У нас тут другие традиции.

…Из-за траура – и, само собой, традиций. Как должна вести себя вдова? Черное платье, церковь, платок у глаз, когда же пройдет положенный срок – живи себе дальше. И никто не упрекнет.

Одного вареного яйца репортеру Гранту вполне хватало – если добавить к яйцу свежую булочку с маслом и чашку кофе. Легок, к бегу привычен. Встал вместе с солнцем – и вперед. Работал же после заката, наращивая «минус» в очках.

– Мадам Кабис! Я видел у вас пишущую машинку. Не могли бы вы перепечатать то, что я пишу? Два экземпляра, на английском. Заплачу, сколько скажете.

* * *

Из школы вдову уволили два года назад. Жила очень бедно, разве что не голодала, потому и прислали ей квартиранта. Но Кейдж уже понял – дело не только в деньгах. С Натали Кабис почти никто не хотел знаться. Стороной обходили, отворачивались – и детей тому учили.

Блаженная! Хуже – ведьма!..

– Горе вам, суеверы! – гремел на проповеди Черный Конь. – Горе вам, о любви к ближнему своему забывшие!..

С забывчивых суеверов все – как с гуся вода.

– Да что за безобразие, товарищи? – возмущался коммунист Барбарен. – С женами своими поговорите, проведите в семье разъяснительную работу!..

Товарищи чесали затылки.

Обычная история, одна из миллиона. Лейтенант Кабис ушел на фронт в 1916-м. Обещал обязательно вернуться, если живу быть. Слово дал, сотворил крест. Все обещали, вернулись не все. Май 1917-го, Бойня Нивеля. Перед очередной атакой упала на позиции пара германских «чемоданов» – и не осталось от роты ничего, даже мелкой косточки. Яма – а на дне вода, хоть в лодке плавай. Убитых и так с избытком, штабелями считали, и кто-то в штабе записал роту не в погибшие, а в пропавшие. И не поспоришь даже.

Натали Кабис не надела траур. «Пропал без вести» – не убит. Значит, вернется, раз обещал. Ездила по госпиталям, по приютам, куда собирали безногих и безглазых, расспрашивала уцелевших. Не нашла, но в смерть мужа не поверила. Понимала, что шансы – один на миллион, но не отчаивалась, ждала.

Вначале сочувствовали, помогали, потом стали вполголоса упрекать. А затем по всему Авалану пополз слух, что неспроста все это – мертвец к вдове ходит. Сама и вызвала, ведьма. И бабушка ее такой была, и собаки возле ее дома воют…

Кейджу его квартирная хозяйка сразу же напомнила маму. Такая же строгая, красивая, несмотря на годы, и такая же стальная. Над мамой тоже смеялись, когда она часами смотрела на дорогу, ожидая, что вернется папин грузовик.

Дикси! Густая южная кровь – не водица.

* * *

– Думаете, Кретьен, ваши друзья что-то найдут возле Монсегюра?

Репортер «Мэгэзин», допив кофе, аккуратно поставил чашку на маленькое блюдце с синей каймой.

– Что-то – обязательно, мадам Кабис. Хлама в пещерах на всех хватит. Но Грааля там нет, это уж точно.

Квартирная хозяйка взглянула с интересом.

– Могу спросить, почему?

– Ну как же? – удивился Крис. – Всякое про Грааль насочиняли, но нигде, ни в одной сказке, его не прячут, чтобы в сундук и в землю. Он всегда на виду, в замке или в храме, при нем стража, девушки всякие, а над всеми – босс, вроде как ответственный. Только не все дорогу нужную знают.

Хотел добавить, что, ежели сказки не врут, вся эта стража за компанию с девушками такое возле Грааля устраивает – индейскому шаману не придумать. Сдержался, о суккубе вспомнив. Может, не так уж не прав отец Юрбен насчет «ереси»?

Не перекрестился, но Творца мысленно все же помянул.

– Если уж совсем честно, то какой-то этот Грааль не совсем святой. Что в нем такого небесного? Накормит и вылечит, больше никаких чудес. Дело, конечно, нужное, но святость, думаю, что-то немного иное.

Сказал – и покосился не без опаски, но мадам Кабис только кивнула.

– А еще, Кретьен, находиться возле Грааля очень опасно. Король-Рыболов болел всю жизнь, а те, кто к Граалю смогли добраться…

– …Долго не протянули. Последнего, Галахада, на два дня всего и хватило. Этот Галахад, он вообще никакой. Другие подвиги совершали, с великанами рубились, а его ангелы под ручки к Граалю вели и нос вытирали.

– Но не помогло, – негромко подытожила женщина. – Не ищите логики, Кретьен. Если это сказка, то у сказки свои законы. А если Грааль существует, то он выше всех Аристотелевых силлогизмов… Вы, кажется, собрались в замок?

Кейдж приосанился.

– В загородный дом XVIII века, мадам Кабис!

– Тогда вы должны знать, что его владельца в городе не любят, почти как меня. И по той же причине – из-за проклятой войны. Он действительно родственник семьи Брока, но из Эльзаса. Август фон Брок, бывший офицер германской армии.

* * *

Ближе к полудню, когда яркое южное солнце поднялось над самой макушкой, Кристофер Жан Грант пришел в состояние полного восторга. Он заблудился, причем по-настоящему, даже карта с оторванным верхним краем не могла помочь. Слева горка и справа горка, похожая, словно в одной форме лепили. Всюду сосны, дороги нет, а есть тропинки, причем сразу три.

Кейдж присел на успевшую нагреться хвою, потратил два кадра на окружающий пейзаж и наконец радостно выдохнул.

Приключение, да какое!

В Сен-Пьере не заблудишься, потому как с детства каждый ярд помнишь. В Новом Орлеане – очень даже можно, но только на первых порах. А в Большом Яблоке на каждом шагу такси.

Поразмыслив, Крис рассудил, что сам виноват. Замок, он же загородный дом, от Авалана на юго-западе, а его опять потянуло строго на юг. Получилось не то и не это, а вроде как между.

Кейдж не огорчился, но задумался. Случайных встреч, и по работе, и просто так, в жизни хватало. Мари-Апрель… Они с ней действительно… определились, но отчего бы просто не посмотреть на старую башню? Вдвоем? В Авалане не хочешь, но за каждым словом следишь, а с рыжеволосой – свободно и легко.

Крис понял, что сейчас и вправду расстроится. Встал, отряхнув желтую хвою с брюк. И не заблудился он вовсе, стоит лишь горку, что перед носом, перевалить, там и озеро будет. Замок чуть правее, почти на самом берегу.

Кейдж зря радовался. Не хотелось ему к озеру. И в замок почему-то не хотелось.

* * *

– Добрый день, мсье!

Ответа пришлось ожидать долго. Наконец сидевший в кресле еле заметно шевельнул белыми губами.

– Что вам нужно?

По-французски, но с твердым северным акцентом. На какой-то миг Кейджу показалось, что он попал в самый центр диорамы в Музее восковых фигур, что на Манхэттене. Холщовый задник – серая озерная гладь, за ней неряшливая куча серых глыб (какой там еще замок!), а на переднем плане, к зрителям ближе – недвижный манекен в кресле у самой воды. Строгий черный костюм, темные очки, берет, клетчатый шотландский плед на коленях. Голову слепили наскоро, вместо ровной кожи что-то бугристое, в красных пятнах.

Удочка…

Из кресла донесся негромкий скрипучий смех.

– Может, хотели поинтересоваться моим здоровьем? Некоторые с того и начинают, они читали Кретьена де Труа и решили, что эта фраза откроет им пути к Граалю. Другие спрашивают о привидениях, будто я их здесь развожу. Вы не из них? Тогда сходите ближе к вечеру к Аметистовой башне, там вас гарантировано съедят.

Кейдж понял не все, но отступать не собирался.

– Меня зовут Кристофер Грант, мсье Брока. В Авалане прозвали Кретьеном, прямо как вашего де Труа. Я репортер…

– …«Мэгэзина», – изуродованное лицо дернулось. – Ваш журнал, юноша, редчайшая пошлость, как и почти все прочее в нашем нынешнем мире. Чего вы хотите? Интервью не даю, по развалинам можете лазить, сколько душе угодно, а в моем скромном жилище ничего интересного нет. Что еще?

Голос с северным акцентом был холоден, словно вода в зимнем омуте, но репортер Грант и не к такому привык.

– Сущие пустяки, мсье Брока. Меня интересуют две вещи. Первое: почему вы ловите рыбу без всякой наживки и даже без поплавка? И второе: чего так боятся в Авалане? Местные, я имею в виду. Мэр и отец Юрбен не боятся, но они приезжие, поселились здесь уже после войны.

Сидящий в кресле медленно повернул голову. Солнце отразилась от черных, словно ад, стекол.

– А вы не боитесь, юноша?

Кейдж на миг задумался.

– Боюсь – но совсем другого. Что с работы попросят, например. Хлебнул уже, знаю. Мама болела – за нее боялся… А все прочее – уже профессия. Хвалиться не стану, но – навидался. Меня здесь, извините, суккубом уже пугали. Был я возле башни и, как видите, жив.

Темные очки вновь отразили солнце. Рыболов положил удочку на подлокотник.

– Не спешите радоваться, мсье Грант. Господни жернова мелют медленно, а те, что не Господни – еще и с немалой выдумкой. На второй ваш вопрос, так и быть, отвечу… Пригласил бы присесть, да некуда.

– Спасибо! – Кейдж умостился прямо на берегу, среди редкой травы, и достал блокнот. Сидящий в кресле покосился без особой радости.

– Записывать собрались? Валяйте, юноша. Чтобы не прослыть невежей, представлюсь. Сейчас я – Огюст Брока, французский гражданин. Но вам уже наверняка доложили, что моя настоящая фамилия – фон Брок. Я – эльзасец. Когда нас оторвали от Фатерланда, решил не уезжать. В Германии таким, как я, калекам, пришлось очень плохо. Двоюродный брат, местный уроженец, завещал мне эти руины. Теперь живу здесь, и меня все дружно ненавидят…

Помолчал – и внезапно оскалился стальными коронками.

– Пусть!.. А теперь ваш вопрос, мсье Грант. Эти люди не боятся, а знают. Что именно? Вы слыхали, юноша, о Господнем милосердии? Так вот, его здешние аборигены лишены, причем по собственной вине. Проще говоря, Бог от них отступился. И теперь ничто не может защитить их от мести – за только что помянутую вину. Осознавать такое, согласитесь, страшно.

– Это правда? – осторожно поинтересовался Крис.

– Во всяком случае, они так считают. А правда или нет, можете узнать сами.

И рыболов вновь взял удочку.

9

Человек в зеленых нарукавниках слегка замешкался, сверяя строчки на конверте с тем, что написано в паспорте, затем поднял равнодушный взгляд.

– Распишитесь, майн герр!

Харальд Пейпер, стараясь не торопиться, вывел в нужной строфе тщательно заученную чужую роспись.

…Тридцать семь… тридцать восемь… тридцать девять… сорок…

Как только зашкалит за шестьдесят, можно начинать волноваться. А если прямо сейчас возьмут за локти, то и волноваться незачем. Подпольщики горят прежде всего на связи, он будет не первым и не тысячным.

– Прошу!

Скучный серый конверт, несколько печатей, исходящий номер. Обычная служебная рассылка, хоть и не слишком обычным способом. На месте этого, в нарукавниках, гауптштурмфюрер уже доложил бы начальству.

…Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят…

– Спасибо!

И – не забыть улыбнуться.

Паспорт настоящий, прежнему владельцу уже ненужный. Сын колдуна обзавелся им еще год назад. Может, и узнали, но едва ли очень удивились, у некоторых его сослуживцев уже собрались целые коллекции. Все равно риск, как и поход на Главный почтамт средь бела дня. В толпе даже пистолет не достанешь, а достанешь – не убежишь.

…Пятьдесят девять, шестьдесят один… Уже не страшно, если не стерегли возле окошек «До востребования», значит, слежки нет. И не должно быть, он, Пейпер, просто параноик, как уже сказано.

* * *

– Я два раза подавал прошение на въезд в СССР, – бледно улыбнулся Агроном, рассматривая очередной документ. – Хотел устроиться на какую-нибудь животноводческую ферму в Грузии или в Украине. Не пустили, и я очень расстроился. А сейчас думаю, что к лучшему. Стал бы фигурантом вашего, Харальд, «Треста».

«Вашего» не было оговоркой, и сын колдуна ответил серьезно.

– Очень вероятно, рейхсфюрер. «Тресту» нужны были контакты в Германии. В том-то и прелесть замысла! Под видом борьбы с эмиграцией создается структура для подготовки государственного переворота и последующего удержания власти. У них бы все получилось, если бы не смерть Дзержинского.

Агроном сбросил ненужную улыбку с лица.

– Я постараюсь прожить подольше.

* * *

Ингрид ждала там, где и велено: слева от главного входа, чуть в стороне. В руках – букет астр, шляпка (из чемодана, что побольше) чуть сдвинута на левое ухо, скромное серое пальто. Цветы – старый проверенный трюк, человек с букетом вызывает на порядок меньше подозрений. Стоит такая возле фонаря, мечтает о чем-то своем, а вокруг кружат первые желтые листья. Кто заподозрит?

Харальд прикоснулся рукой к шляпе, подавая сигнал. Все в порядке, светлоглазая! И побрел себе, стараясь не хромать, по Ораниенбургштрассе. Встретиться договорились у станции метро, где людей побольше. Всерьез учить Ингрид оперативной работе он не собирался, но пусть слегка прочувствует, камрад Вальтер Эйгер!

Да, подполье горит прежде всего на связи. И ничего с этим не поделать – в обычном случае. Бывают, однако, и необычные.

* * *

– Представьте себе, Ингрид, огромную контору, которая прямо-таки тонет в бумагах. Где-то в уголке сидит человечек и готовит рассылки – по пятидесяти адресам еженедельно. Адресов постепенно прибавляется, по одному, по два. Кто этим заинтересуется?

– Ну… Думаю, контрразведка. То же «стапо».

Теперь цветы нес Харальд. Девушка взяла его под руку, прижалась к плечу. Со стороны взглянуть – молодая семейная пара отправляется что-то праздновать. Пальто вместе с шляпой младший брат позаимствовал у старшего, оценив ткань и пошив. Интересно, сам ли заказывал – или загадочная супруга расстаралась?

– Верно, Ингрид. А если эта контора – и есть «стапо»? Quis custodiet ipsos custodies?[47]47
  Кто устережет самих сторожей? (лат.)


[Закрыть]

Ильза Веспер… Гауптштурмфюрер СС глазам своим не поверил, когда на стол лег документ из соседнего, иностранного, отдела. Та самая?! Да, та самая. И шляпка, которая на светлоглазой, тоже ее.

– А теперь о важном… Вы напрасно обижаетесь, Ингрид. Я не шутил, вы станете руководителем Германского сопротивления. Но не все сразу…

– …Красивая девочка, – равнодушным голосом перебила она.

– Красивая. А вам не говорили? Такое впечатление, Ингрид, что вы искали мужчин на складе старых матрацев. Вот мы их и удивим… Итак, подполье. Чем оно должно заниматься? Если верить самому подполью – страшным, беспощадным террором. Стрелять всех подряд, кто с золотым значком и в черной форме. «Terror», раз уж мы вспомнили латынь, и есть «ужас».

– А на самом деле?

Прежде чем ответить, сын колдуна взглянул на ту, что шла рядом. Вот и не верь в судьбу! Если бы его не отправили с Хуппенкотеном на смерть, заодно прихватив светлоглазую, с кем бы он сейчас работал? Мельник, Мельник, не твоя ли мертвая рука?

– Кое-что покажу этим же вечером, Ингрид. Но вначале – одна поучительная история. Есть песня, которую я очень люблю…

 
Нас не тешат птичьи свисты,
Здесь лишь топь да мокрый луг,
Да молчащий лес безлистый,
Как забор, торчит вокруг.
 

Тихо, но очень чисто и красиво пропела девушка. Харальд прикоснулся к ее локтю.

– Да… А вы знаете, Ингрид, что эту песню не решаются запретить? Почему? Да потому что «Болотных солдат» полюбили не только заключенные, но и охранники. Вместе и поют – СС и коммунисты. Наказывай, меняй личный состав – поют! А после совместного исполнения служба идет уже немного иначе.

– А я вот подумала, – Ингрид щелкнула пальцами. – Точно! А если кто-то напишет песню для солдат? Допустим, про девушку у фонаря, которая ждет своего парня. Его зовут в казарму, начальство на него орет, а солдат думает только об этой девушке – и мечтает встретиться, живым ли, мертвым, все равно. Такое станут петь.

Гандрий Шадовиц остановился, на миг прикрыл глаза.

– Еще бы! Какая же ты умница!.. Увы, сегодня мы займемся кое-чем не таким интересным. Я научу тебя писать сводки.