Текст книги "Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова"

У А. С. Пушкина есть прекрасная сцена в «Путешествии в Арзрум»: «Обе толпы съехались и обнялись на конях, при свисте пуль, в облаках дыма и пыли. Обменявшись известиями, они расстались и догнали нас с новыми прощальными выстрелами. “Какие новости? – спросил я у прискакавшего ко мне урядника: – все ли в доме благополучно?” – Слава богу, – отвечал он, – старики мои живы, жена здорова. – “А давно ты с ними расстался?” – Да, вот уже три года, хоть по положению надлежало служить только год. – “А скажи, – прервал его молодой армейский офицер, – не родила ли у тебя жена во время отсутствия?” – Ребята говорят, что нет, – отвечал веселый урядник. – “А не б…а ли без тебя?” – Помаленьку, слышно, давала. – “Что же, побьешь ты ее за это?” – А зачем ее бить? Разве я безгрешен? – “Справедливо; а у тебя, брат, – спросил я другого казака, – так ли честна хозяйка, как у урядника?” – Моя родила, – отвечал он, стараясь скрыть свою досаду. – “А кого бог дал?” – Сына. – “Что ж, брат, побьешь ее?” – Да посмотрю: коли на зиму сена припасла, так и прощу, – коли нет, так побью… Это заставило меня размышлять о простоте казачьих нравов. “Каких лет у вас женятся?” – Да лет 15-ти. – “Не слишком ли рано? Муж не сладит с женой”. – Свекор, если добр, так поможет”».

Штаб полка № 52 стоял в станице Старогладковской. И штаб полка № 20 разместился там же, оставив в станице 1-ю и 3-ю сотни. 2-ю сотню поставили в станице Курдюковской, 5-ю – в Новогладковской. Дивизион из двух сотен – 4-й и 6-й – под командованием Бакланова выдвинули в передовое укрепление Куринское (бывший Ойсунгур). Таким образом, полк прикрыл значительную часть Кумыкской линии.

К северо-востоку от Линии – прикрываемая Кумыкская плоскость, «жалкая, ощипанная, оголенная и неприглядная», как охарактеризовал ее современник, и колючий кустарник придает ей унылый вид. «Ничего нет в ней, что могло бы оставить в душе неизгладимое впечатление»[20]20
  Обзор событий на Кавказе в 1846 году // Кавказский сборник. № 15. Тифлис, 1894. С. 451.


[Закрыть]. Раньше здесь зеленели леса, теперь жалкие остатки их жмутся к предгорьям Ауха и Салатавии. Над плоскостью возвышается Качкалыковский хребет, «косматый и растрепанный». Всего два леса – Карагачинский и Брагунский – как-то оживляют картину. Речки Яман-Су, Ярык-Су и Аксай, с шумом срывающиеся с гор, по плоскости текут медленно, расплываются в болота или всасываются в песок.

Кумыкские аулы жмутся к восточной части плоскости, а в западной, по хребту – «три уединенные крепости без садов, без огородов, без всяких признаков жизни вокруг себя». Они и составляют Кумыкскую линию.

За Кумыкской линией лежит Большая Чечня: на юг до аула Ведено в верховьях речки Хулхулау, вправо до реки Аргуна, влево до Качкалыковского кряжа.

Само укрепление Куринское – на восточном склоне хребта. Укрепление новое, построено в 1841 году. Валы, ворота, бревенчатый мост через ров. Место вокруг чистое, местные чеченцы ушли в горы, оставили свои селения. Западная сторона хребта образует угол с цепью Черных гор, там, в Черных горах, берет начало речка Мичик и протекает у подножья Качкалыкского хребта.

За Качкалыкским хребтом на речке Мичик в лесах – чеченское Мичиковское наибство. Над рекой тянутся аулы Музлыгами, Гурдали-Юрт, Денги-Юрт, Энгли-Юрт. Утром доносятся до русских крик петухов и лай собак из этих аулов. Хребет официально входит в русскую территорию. Граница чеченской земли считается по реке Мичик. Но чеченцы на это не смотрят, селятся по обоим берегам и чуть ли не за воротами Куринского ставят свои поселки и вышки. Докуда лес доходит, там их владения.

Дальше на юг и на запад по берегам горных речек Аксай, Яман-Су, Ярык-Су, Акташ-Чай и Якшам живут ауховцы и ичкеринцы. Как писал биограф Бакланова, это население «самое бедное, но хищное, воинственное и потому самое враждебное для нас на Кавказе».

Чеченцы – враг серьезный. Торнау, провоевавший на Кавказе немало, дал им такую характеристику: «На левом фланге Кавказской Линии самые злые противники наши были чеченцы, занимавшие глубину лесов, покрывающих пространство, лежащее между снеговым хребтом, Сунжею и Акташ-Су. Враждебные столкновения с ними начались со времени первого поселения казаков на берегу Терека…

С тех пор вражда чеченцев к русским возрастала с каждым годом, принимая все более и более характер непримиримой, истребительной войны. Когда между лезгинами распространилось учение, из которого возник мюридизм, и дагестанские нагорные общества признали над собой духовную власть Кази-Мегмета, тогда и чеченцы не замедлили присоединиться к имаму, проповедовавшему “газават”, священную войну против русских, их коренных врагов… Мы были осуждены вести в Чечне самую трудную лесную войну. Как противники чеченцы заслуживали полное уважение, и никакому войску не было позволено пренебрегать ими посреди их лесов и гор.

Хорошие стрелки, злобно храбрые, сметливые в военном деле подобно другим кавказским горцам они ловко умели пользоваться для своей обороны местными выгодами, подмечать каждую ошибку нашу и с неимоверной скоростью давать ей гибельный для нас оборот».

Пленных солдат продавали в рабство. В плен к ним лучше не попадать. Пленные – «лаи» – содержались хуже скотов. А если узнают, что у тебя или родни деньги есть, бить будут, пока выкуп не дашь. Считали, что русские слабы словом и сердцем, из сострадания соберут нужную сумму и согласятся заплатить. О деньгах речь не встанет, в России их много.

Военная организация у чеченцев, как и во всем имамате, изначально была примитивной – обычное народное ополчение. Когда русские шли в экспедиции, каждое семейство по приказу наиба выставляло одного вооруженного, пешего или конного, и снабжало его провиантом. Когда становилось туго, поднимались все, могущие носить оружие.

Полностью вооруженный воин имел винтовку, пистолет, шашку и кинжал. Но полностью вооруженных наблюдалось немного. Генерал Пассек писал: «У редкого горца есть шашка и пистолет и у немногих хорошее ружье и кинжал… у чеченцев же, напротив, редкий без шашки и пистолета, у многих отличное оружие, да сверх того у чеченцев… много конных, между тем, как в горах почти все пешие».

Лошадьми в Нагорном Дагестане и в лесистой Чечне всегда нехватка. Шамиль же хотел иметь многочисленную конницу для ведения маневренной войны, чтоб появляться, где его не ждут. Перед каждым набегом осматривал каждую лошадь. Если какая-то лошадь имаму не приглянется, всадника с собой не берут. В 1841 году приказал он всем лезгинам, способным носить оружие, завести лошадей. Кто не имел на то денег, должен был продать часть земли или имущества, а в противном случае сажался в яму. Народ стал роптать, и имам смилостивился, конницу стал набирать из узденей и аульской верхушки. Но в ополчении его все же конница пехоту численно превосходила, примерно как семь к пяти.

Наиб Хаджи-Юсуф, чеченец, возглавлявший Гехи, раньше служивший в египетской армии турок, хотел создать в Чечне и Дагестане войско наподобие турецкого.

Пехоту назвали «мешшат», а конницу – «феварис». «Феварис» – слово арабское, множественное от «фарис» – всадник. Помните у Лермонтова?..

 
И стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня,
И конь на дыбы подымался порой
И прыгал, как барс, пораженный стрелой,
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке…
 

Собравшихся на сражение или в набег делили на тысячи, которые назывались «альф», на сотни – «миа» и на десятки – «ашара». Для удобства командования ввели разделение каждой тысячи и сотни на две части. Пятьсот всадников назывались «хамса-миа», а пятьдесят – «хамсин».

Но дисциплина сильным местом этой армии не стала, наоборот, подавляла чеченцев. «Чеченцы, – писал очевидец и участник, – с большой сметливостью и искусством вредили нам, если они действовали врассыпную и по собственному побуждению и увлечению. Действуя в массах и под предводительством своих наибов, а тем более Шамиля… в чеченцах не только не видно было искусства, ловкости и энтузиазма, но они становились трусами».

Свои аулы защищали ополченцы с большой храбростью, но когда Шамиль собирал их в дальний поход, шли неохотно. «Лучше просидеть год в яме, чем пробыть месяц в походе», – говорили.

Имелись и постоянные отряды, которые ополченцами не пополнялись. Отряды состояли из воинов, набираемых по одному из десяти семейств и называемых «муртазеки». Слово это происходит от глагола «зарабатывать свое пропитание» и значит примерно – «солдат, получающий свой паек», в противоположность бойцу ополчения, который питался за свой счет, тем, что захватил из дому. В походе и в бою муртазеки составляли отборную конницу и действовали отдельно. Командовали ими «мазуны». В перерывах между походами муртазеки следили за народом, как тайная полиция, – исполняет ли правила шариата[21]21
  Н. И. Покровский. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2000. С. 377.


[Закрыть]. Пассек писал, что «муртазигатами называются избраннейшие из мюридов, самые ревностные фанатики. Муртазигаты содержатся за счет деревень и составляют постоянных служителей Шамиля, обрекших жизнь свою в жертву для утверждения шариата… Чтобы не было лицеприятия, то муртазигаты одного общества помещаются в аулы другого и при том они, по большей части, люди бедные и незначительные». Эти зачатки постоянной армии чаще имели распространение в нагорном Дагестане. Тот же Пассек отмечал: «… хотя в Чечне существуют муртазигаты и мюриды, но число их не так велико, как в горах, и по врожденной храбрости чеченцев едва ли существует разница между фанатиками и простыми людьми».

Муртазеков Шамиль одел в желтые черкески и велел обвязать папахи зелеными чалмами. Начальники их носили черные черкески. Те, кто дал клятву умереть за Шамиля, носили на чалме зеленую прямоугольную нашивку.

Наибы имели свои дружины. В поход Шамиль приказывал им выходить, имея тысячу всадников. Дружинники назывались «мюридами». За свою службу при наибе мюрид получал все, в чем нуждался, даже оружие и одежду. Мюрид служил своему наибу, а потом уже имаму. Эти ходили в набеги за добычей. Так во все времена и у всех народов действовали феодалы.

Сталкиваясь с этим войском, отражая его набеги, русские генералы оценивали противника правильно: муртазеки «упорны и храбры до исступления, мюриды менее опасны, а поголовное ополчение вовсе не опасно»[22]22
  Н. И. Покровский. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2000. С. 376.


[Закрыть].

В 1843 году Шамиль организовал свою артиллерию. Первоначально артиллеристы состояли из беглых русских солдат, потом стали к ним добавлять и местных.

Сам Шамиль имел телохранителей – 120 мюридов, 12 онбаши (десятников) и начальника стражи. Мюриды набирались из 300 семей, живущих в аулах Чиркей и Гимры, которые обязались содержать при Шамиле постоянно 200 стражников. А в 1845 году сообщали, что охраняют его 400 мюридов и 300 беглых русских солдат.

Чеченцам Шамиль особо не доверял, считал их «народом скверным, разбойниками, которые только тогда сделают что-нибудь доброе, когда увидят, что над их головами висит шашка, уже срубившая несколько голов». Впоследствии рассказывал он пленившим его русским: «Бил я и шатоевцев, и андийцев, и талбутинцев, и ичкерийцев; но я бил их не за преданность русским – вы знаете, что тогда они ее не выказывали, а за их скверную натуру, склонную к грабительству и разбоям… И вы будете их бить за ту же склонность…»

Первый месяц по прибытии на Кумыкскую линию полк № 20 просто обживался. Сохранился отчет командира полка о событиях, произошедших в полку за июнь 1845 года[23]23
  ГАРО, ф. 344, оп.1, д. 497, л. 431–440 об.


[Закрыть]. Почерк у командира полка – мелкий-мелкий и… дрожащий. Докладывал подполковник Шрамков о месте расположения полка, о том, что «весь полк состоит под командою начальника Левого фланга кавказской линии генерал-майора Фрейтага». Провиант казаки получают из Амир-Аджи-Юртовского провиантского магазина. Лошади – на подножном корму. Мундиры казаки «строют от себя». Имеют они ружей «своих» – 804, пистолетов – 198, шашек – 804, пик – 710. Обоза при полку нет. Обозных лошадей, ящиков для казны и для аптеки при сформировании выдано не было.

По дороге и за первые три недели на Линии полк потерял 9 человек больными.

13 мая в госпитале при Средне-Егорлыкском карантине, на границе области остались Доста Давашкин с переломом правой руки и Васька Всабинов, страдающий «помешательством ума».

31 мая в Александровском госпитале остался Якуш Шарапов, у которого началась лихорадка.

8 июня в Моздокском военном госпитале оставили Григория Акатнова, страдающего «чахлостью». А 13 июня, по прибытии к месту службы, отправили в госпиталь в Червленной станице сразу пятерых – Конона Клеменова и Дмитрия Лазарева, страдающих лихорадкою, Алексея Зотова, подцепившего венерическую болезнь, Тита Калмыкова, болеющего «ломотою», и Михаила Исаева, страдающего «всем корпусом».

Два офицера отстали от полка и числились в отпуске с мая по разрешению войскового начальства – есаул Турчанинов по 1 сентября 1845 года и хорунжий Балабин по август. Зато к полку прикомандировали сотника Ивана Попова «впредь до удобного случая к отправлению его в полк № 19, командированный на реку Сунжу».

Больше ни о каких событиях ни в полку, ни на Линии Шрамков не донес. Здесь было затишье. Чеченцы отвлеклись. Все их внимание было приковано к действиям генерала Воронцова.

Глава 11. Даргинская экспедиция

Даргинская экспедиция, известная в летописях Кавказской армии под названием «сухарной экспедиции», с самого начала столкнулась с трудностями и неудачами.

Главный отряд двинулся из Чечни из крепости Внезапной в Андию, вспомогательный – из Темир-Хан-Шуры туда же. С 1 июня начались дожди, а со 2-го – перестрелки. 3 июня в Гертме соединились с Дагестанским отрядом Бебутова и заночевали у высот Буртуная.

Василий Осипович Бебутов, в прошлом адъютант Ермолова, на Кавказ прибыл в 1844 году и стал Командующим в Северном и Нагорном Дагестане. С собою в поход он взял два батальона Минского полка, два батальона Житомирского, три батальона Апшеронского и два батальона Кабардинского полка, а кроме того, предусмотрительно захватил две роты саперов и две роты стрелков Кавказского стрелкового батальона. Из конницы с Бебутовым были сотня Гребенского полка, полсотни Кизлярского, полсотни Донского № 47 и 126 дагестанских всадников. Артиллерии набрали 18 орудий – 8 легких и 10 горных. Привели еще 1380 вьючных лошадей.

О том, как полусотня 47-го Донского полка участвовала в этой экспедиции, сведения обрывочные, хотя полк № 47 в это время в Темир-Хан-Шуре действительно стоял. Зато в бумагах стоявшего там же Донского полка № 28 сказано, что 4-я и 5-я сотни полка ушли с Бебутовым в экспедицию и участвовали в бою 21 июня 1845 года у высоты Зонак-Баке.

Что это за бой, мы увидим немного после, а пока надо отметить, что в экспедицию с Воронцовым ушли много донских офицеров и казаков, оказавшихся в адъютантах, ординарцах и драбантах у лиц воронцовской свиты. Известно, что при Воронцове находился и походный атаман Донского Войска Хрещатицкий, а с ним, естественно, лица его штаба. И мы постараемся показать, как и в каких боях эти офицеры и казаки участвовали во время Даргинской экспедиции.

На позиции Дагестанского отряда поставили на всякий случай вагенбург, оставили в нем три батальона, две сотни, 10 орудий и тысячу лошадей и двинулись на Бартунай через Теренгульский овраг. В 1844 году Нейдгарт не смог взять это препятствие, за что был справедливо заменен, но теперь авангард прошел Бартунай почти без боя, лишь 300 или 400 горцев наблюдали издали за движением русских. Зато весь день потратили на преодоление оврага главными силами, мешали дождь и крутой обрывистый спуск, и на 4 июня Воронцов назначил дневку.

Пока солдаты отдыхали, приказано было провести рекогносцировку к ущелью Мичик-кале, во время которой милиция и казаки вяло перестреливались с местными.

Ночью спустился холодный туман, но с восходом солнца его снесло ветром, и взорам открылись голые скалы Дагестана.

С 5 июня начались бои. Воронцов решил проверить, можно ли перейти перевал Кырк, объединил первые батальоны полков, присоединил к ним часть конницы и артиллерии, поставил во главе генерала Пассека и послал вперед на гору Анчимеер. Туманным утром генерал Пассек с 6 батальонами, 3 сотнями и 8 горными орудиями двинулся к перевалу Кырк и два часа вел на нем бой с 3000 горцев. Стрелки полезли по головоломной крутизне, разом, когда нужно, сбегаясь в кучу, рассыпаясь, прилегая за камнями, вновь вскакивая, упорно стремились выбить неприятеля из удобных для стрельбы и засады мест. Как говорилось в донесениях, они чуть не отбили у горцев орудие.

День выдался жаркий. После боя увязавшиеся за передовым отрядом маркитанты за отсутствием воды предлагали господам офицерам шампанское.

С Кырка, потеряв 17 раненых, Пассек двинулся через Мичик-кале, поднимался десять верст по голым скалам сквозь облака, занял 6 июня гору Зунумеер и оставался там в течение шести суток, прикрывая выход в долину Мичик-кале и размещение там главных сил. Солдаты сидели парами в ямках под снегом. Есть нечего, и службы нет.

6 июня опять начались дожди, а 7-го в горах вдруг пошел снег и к вечеру лежал выше колена. Воронцов же, соблюдая предосторожность и желая двигаться тайно, по ночам костры разводить запретил, а мороз достигал 5 градусов. За две ночи, с 9 по 11 число, 12 солдат замерзли насмерть, 200 человек обморозили себе ноги, количество больных в каждом батальоне доходило до 90, лошади стали дохнуть.

Пока авангард вымерзал на горе, на перевале Кырк построили редут на 150–200 человек и 2 орудия. Новое укрепление назвали «Удачным».

10 июня в Мичик-кале собрались наконец все войска Чеченского отряда, и 11 июня Воронцов приказал выступать к перевалу Буцур, который назывался «Андийскими воротами». Спустились в долину селения Цилитль и соединились там с Пассеком, который сошел с авангардом с горы Зунумеер. Все это в бурю по проливному дождю.

На соседних высотах заметили брошенный аул и разобрали в нем сакли на дрова. Сакли оказались каменными, но балки в них – деревянные. Кое-как грелись ночью, но утром следующего дня подобрали меж палатками 7 умерших солдат Люблинского полка.

13-го ветер стих, проглянуло солнце, и Воронцов решил брать перевал Буцур, эти самые «ворота».

Думали, что Шамиль будет защищать перевал до последней возможности, но он из-за погоды ушел, не стал изнурять людей, зато велел пожечь все андийские аулы, чтоб не достались русским.

Русские, зная об этом, с утра сушились и отъедались и лишь в 2 часа пополудни генерал Клюки-фон-Клюгенау, которого солдаты называли «Клюкой», с 6-ю батальонами и конницей подошел к «Андийским воротам», отделявшим Гумбет от Андии. «Ворота» являли собой расщелину в скалах, прикрытую каменными завалами с бойницами. Но завалы были построены неудачно, и русские могли атаковать их с фланга, поэтому, видно, горцы их и оставили.

Русские прошли расщелину, увидели долину и пылающие аулы, набрали в долине дров и опять ушли через расщелину в свой лагерь.

14 июня русские штурмом взяли «Андийские ворота». В 6 утра они поднялись на Буцур и вступили в задымленную Андию. Грузинская дворянская дружина почти без боя заняла первое селение – Гогатль. Шамиль отошел за реку Годар, выставил 3 орудия, и следующий аул – Анди – пришлось брать штурмом, выбивать горцев с высот.

Русские двинулись тремя колоннами. Справа шла милиция, в центре – 3-й батальон Кабардинского полка во главе с 3-й карабинерской и 7-й егерской ротами, слева по краю оврага – две роты Люблинского полка, еще две роты люблинцев остались чуть позади, прикрывая артиллерию.

3-й батальон Кабардинского полка под командованием князя Барятинского сбил лезгин со всех террас. В бою русские потеряли убитыми 1 офицера и 5 солдат, ранеными 10 офицеров и 54 солдата, контуженными 5 офицеров и 57 солдат. Сам князь Барятинский получил ранение в ногу и вскоре отбыл из отряда.

«Кабардинцы», отличившиеся в этой атаке, отыгрались перед куринцами, которых считали лучшим полком в Кавказском корпусе. Один из раненых офицеров Кабардинского полка, капитан Эдлер-фон-Нейман, будучи представленным главнокомандующему, спросил: «А что, Ваше Сиятельство, кто лучше дерется, кабардинцы или куринцы?»

Сколько потеряли горцы, точно не подсчитано, но очевидцы вспоминали, что грузинская милиция резала у убитых врагов кисти правых рук в качестве трофеев, переняв этот обычай у тушинцев.

В Гогатле и Анди на Андийском плато войска простояли до 6 июля. Как вспоминал Н. Горчаков, «медлительность была невероятная». Поставили в Гогатле временный редут, расположились там батальон Пражского полка во главе с полковником Бельгардом и 4 орудия Донской артиллерии. Господа офицеры все к тому времени переболели и теперь после понесенных трудов в аулах расслабились и подкреплялись шашлыками и кахетинским вином.

Русские шли на Анди уверенно. До них доходили слухи, что андийцы тяготятся мюридизмом и готовы от него отложиться. Попытка восстания действительно была, но Шамиль ее беспощадно подавил. Однако заставить андийцев драться с русскими он не смог, и русские Анди заняли быстро и без больших потерь.

Воронцов еще раньше предлагал Шамилю покориться на выгодных условиях, обещал оставить ему в управление ту область, которую имам фактически занимал. Шамиль тогда отказался. Теперь, заняв Анди, Воронцов повторил свое предложение. Наибы советовали имаму принять русские условия, но Шамиль сказал, что или освободит Дагестан от русских, или умрет. То же самое ответил посланцам.

20 июня Воронцов приказал провести рекогносцировку в сторону Дарго, подняться на перевал Регель. С перевала рассмотрели всю Ичкерию, увидели вдали Сунжу и Терек, а оглянувшись назад, увидели краешек Каспийского моря.

Шамиль стоял неподалеку, в ауле Тулнуцал. Разглядели его там под зеленым зонтиком. 7 батальонов, 9 сотен с ротой саперов, ротой стрелков и 8 горными пушками пошли выбивать его за Койсу. Выбили, подобрали оброненный им или еще кем-то Коран и представили Воронцову. 21 июня вернулись в лагерь.

Вот этот бой, видимо, и был тот самый у высоты Зонак-Баке. Наградные документы говорят, что «за отличие у высоты Зонак-Баке» 21 июня были произведены в хорунжие полка № 28 урядник Иван Мишарев, полка № 31 урядник Алексей Калмыков и полка № 53 урядник Демьян Сенюткин. Есаул полка № 28 Карташев и хорунжий полка № 13 Сысоев были награждены за этот бой орденами Святого Станислава 3-й степени. Казаки полка № 47 Федор Левочкин, полка № 28 Андрей Горсков, Василий Широков, полка № 49 Демьян Хромов, Иван Лащенов и Илья Лактионов получили за этот бой по 10 рублей.

Воронцову приходилось несладко. Погода ненастная, холод, вокруг разорение. Отступая, Шамиль сжигал селения и людей с собой уводил. Продовольствие заканчивалось. Последний раз доставили его 4 июля, следующий транспорт ждали 10 июля. Воронцов зависеть от подвоза продовольствия не желал, рассчитал, что наличных запасов хватит на неделю, и приказал устроить в Анди вагенбург, а войскам 6 июля с утра начать движение в Ичкерию и взять Дарго (ради чего, собственно, все дело и затевалось). Имел он на начало этого наступления 7940 штыков, 1218 шашек и 342 артиллериста. Орудий взял с собой всего 2 легких и 14 горных.

5-го весь вечер играла полковая музыка, войска готовились выступать. В авангард головным решили поставить батальон Литовского егерского полка. В 1830 году в Польше полк потерял знамена, теперь ему давали возможность показать себя, оправдаться.

В ответ на этот поход из всех аулов Большой и Малой Чечни партиями и поодиночке потянулись к Шамилю вооруженные конные и пешие чеченцы, чтобы защитить Дарго, не отдать его неверным.

Воронцов рассчитывал на это и заранее попытался отвлечь силы Шамиля. В наградных приказах мы встречаем, что Донского казачьего № 26 полка сотник Аврамов производится в есаулы, а Донской казачьей № 1 батареи хорунжий Попов в сотники «за отличие, оказанное в делах против горцев во время движения отряда под начальством генерал-лейтенанта Фрейтага в Большую Чечню к деревне Шали 2, 3 и 4 июля с.н.». Причем Аврамов старшинство получал со 2 июля, а Попов с 3-го. Есаул Еремин из полка № 26 заслужил во время этого «движения» орден Святой Анны 3-й степени, того же полка урядник Михаил Шумилин, казак Афанасий Голубов и Василий Лукьянов – Георгиевские кресты. Такие же награды получили батарейцы Степан Романников и Родион Бузин. Получается, что Фрейтаг 2, 3 и 4 июля наступал с севера на Шали, на центр Большой Чечни, отвлекая на себя чеченские силы. Из воспоминаний очевидцев видно, что имел он 2 батальона Виленского егерского полка, 4-й и 5-й батальоны Куринского егерского, 6 рот Модлинского пехотного, по одной роте Прагского и Навагинского полков и 6 сотен казаков (из них одна сотня Донского № 26, остальные – линейных полков).

В 4 часа утра 6 июля силы Воронцова двинулись из селения Гогатль через хребет Речел и стали спускаться к реке Аксай.

С непрерывным боем, сбивая Шамиля со всех позиций, устремились русские с перевала к Дарго. Авангарду противостояли пока всего 600 мюридов, но завалов чеченцы настроили много: 22 завала, не считая засек и волчьих ям. Шедшая впереди конница сразу обожглась. Сменил ее Куринский полк и рванул на «ура» брать один завал за другим. Как отмечали современники, «ура» здесь было особое, не смотровое, перекатистое, а короткое и хриплое, словно человека кто за горло держит. Не клич, а сигнал. В основном же дрались молча.

Очевидец, офицер Кабардинского полка, вспоминал: «Куринцы были хороши до увлечения, – подобное войско непобедимо; они действовали дружно и смело»[24]24
  Гейман В. А. 1845 год. Воспоминания // Кавказский сборник. Т. 3. 1879. С. 307.


[Закрыть]. Так прошли больше половины пути. В 7–8 верстах от Дарго начинался лес, и дорога сделалась почти непроходимой, а тут еще завалы…

В лесу драться трудно: выстрелы гремят, люди падают, а неприятеля не видно. Одни дымки вспыхивают в лесной чаще. Приходится солдатам в ответ по дымкам стрелять.

Авангард остановился, ждали, пока подтянутся остальные. Куринские 6 рот составили правую цепь, батальон Люблинского и батальон Кабардинского полка – левую. Генерал Белявский с батальоном «литовцев», батальоном «кабардинцев» и сотней Кизлярского полка стал в голову построения. Чуть левее построилась вся конница – грузинская, кабардинская, осетинская, дигорская, – чтоб скакать в случае победы и рубить бегущих.

В час пополудни двинулись по жаре к лесу. Офицеры по обычаю ехали верхом.

Первый завал разбили огнем горных орудий и взяли довольно быстро. Потеряли лишь убитого насмерть генерального штаба полковника Левисона из 5-го корпуса.

Вошли в лес, дорога сузилась до 2–3 саженей, тянется вдоль лесистого хребта, спустилась до топкой низины и пошла вверх. На подъеме опять завалы и стрельба в упор.

На второй завал егеря бросились в штыки, офицеры поскакали, не спешиваясь. Как писал очевидец и участник, «все мы имели глупость, не слезая с лошадей, с обнаженными шашками скакать на завал, впереди, как будто можно было перескочить эту преграду, – впрочем, некоторые и перескочили».

Обычно по бокам наступающей или отступающей колонны на расстоянии хорошего ружейного выстрела выставлялись боковые цепи, чтоб уберечь компактные массы войск от огня с флангов. Солдаты называли это – «водить колонну в ящике». Но сейчас из-за крутизны скал по бокам дороги эти цепи выставить не смогли, пошли вперед без флангового прикрытия. Это сразу осложнило дело с завалами. Обычно боковые цепи завалы обходили, чеченцев отгоняли, и саперы начинали завал разрубать. Теперь без боковых цепей приходилось брать их с фронта.

Следующий завал – сразу за поворотом, близко; решили разбить его горными орудиями, но чеченцы сразу артиллерийскую прислугу перебили. Генерал Фок выехал с ординарцами, чтоб орудия прикрыть – как бы не утащили, – и тоже погиб.

Замялась головная колонна. Проехал вперед генерал Лабынцев, двинул 2-й батальон Кабардинского полка. У поворота батальон остановил и приказал головному взводу идти на штурм завала. Офицер переспросил: «Один взвод?» Лабынцев ответил: «Прохвост, молокосос, у тебя молоко на губах не обсохло, ты здешней войны не знаешь. Вы пойдете в штыки, эти дураки на вас все заряды потратят, а тут – мы. Вся потеря одного только взвода». В рядах «кабардинцев» разговор: «Старый пес свое дело знает». Офицер обернулся к своему взводу: «С Богом, марш!»

Взвод полег, и офицера убили, но завал «кабардинцы» взяли штыками и пошли брать дальше другие завалы. Офицер Кабардинского полка, описывая бой в лесу, отметил: «и во всем этом хаосе было что-то увлекательно хорошее…»

Так прошли с утра 20 верст и после 8-часового боя подошли к самому аулу.

Шамиль велел очистить Дарго и поджечь его, сжег свой дом, мечеть и арсенал, сам же ушел на другой берег реки Аксай к аулу Белгатой.

Русский авангард остановился перед Дарго, часть сошла на окраины горящего аула, часть стала на высотах справа. Как писал участник экспедиции, «вскоре луна ярко осветила всю местность, перед нами пылал Дарго – цель нашего похода». В ночь на 7 июля подошли главные силы, а арьергард – уже утром 7-го. Солдаты и офицеры увидели лишь обгорелые сакли и уцелевший плетень, огораживающий «дворец Шамиля».

Отряд понес потери, но поскольку наступали дружно, оказались они невелики – убитых 1 генерал, 3 офицера, 24 солдата и 4 милиционера; раненых – 9 офицеров, 98 солдат и 30 милиционеров, контужено 32 человека.

«За отличие при взятии Дарго 6 июля» сотник Донского полка № 49 Дукмасов и сотник Донского полка № 31 Алексей Болдырев были произведены в есаулы, а урядник полка № 12 Никанор Платонов – в хорунжие. За этот же бой адъютант штаба походного атамана есаул Крамаренков и сотник Донского № 12 полка Татаркин были награждены орденами Святой Анны 3-й степени с бантом, а казаки полка № 48 Кирей Рябухин и полка № 53 Василий Любченков – Знаками отличия Военного Ордена, т. е. Георгиевскими крестами. Сам походный атаман Войска Донского Хрещатицкий за участие в боях под Анди и Дарго удостоился ордена Святой Анны 1-й степени.

Сама местность представляла собой обширную, совершенно ровную площадь, покрытую полями, садами и разрушенными домами широко раскинутого селенья. Вокруг и вверх и вниз по Аксаю – густые леса, и в них вечные сумерки.

Под развалинами Дарго нашли трупы 12 или 13 пленных русских офицеров, захваченных в 1843 году. Шамиль перед уходом из аула распорядился выдать их толпе. Найденных похоронили, но Воронцов после этого ни на какие переговоры с Шамилем не шел.

Еще обнаружили под одним из строений яму, в которой содержались пленные. «Понятно, что один вид этой тюрьмы не только возбудил полное сострадание к ближнему, но и явилось какое-то озлобление к неприятелю»[25]25
  Гейман В. А. 1845 год. Воспоминания // Кавказский сборник. Т. 3. 1879. С. 312.


[Закрыть].

Чеченцы с Шамилем с высот от Белготоя обстреливали русский лагерь, и Воронцов на следующий день послал генерала Лабынцева их с высот сбить, дал ему 6 или 7 батальонов. Лабынцев, бывший командир Кабардинского полка, Воронцову сказал неприязненно: «Что Вы, Ваше сиятельство, дали мне эту кучу милиции? Позвольте мне взять батальон или два Кабардинского полка; это будет вернее». Воронцов, как всегда, улыбался, только губы у него дрожали, что бывало в сильном раздражении.