Текст книги "Инструктор. Пока горит звезда"

Андрей Николаевич Воронин
Инструктор. Пока горит звезда

Глава 1

Георгий Сукиасян неторопливо спускался по трапу самолета. Его не встречали, как президента, с хлебом и солью, однако он этому обстоятельству не огорчался, понимая, что иногда оказываешься в таких ситуациях, где лучше всего выглядеть неприметно.

Еще вчера он был в солнечном Ереване, отдыхал в ресторане вместе со своей девушкой, но как назло, вопреки всем своим мечтам и планам, он вылетел в Москву. В современном мире, имея сотовый телефон, нужно быть готовым к тому, что тебя дернут в самый неподходящий для этого момент. Сукиасяну в срочном порядке приказали вылететь в Москву, и он подчинился, зная, что упрямиться не имеет права, иначе поплатится всем, что у него есть, в том числе и этой девушкой, которая пытливо на него смотрела, пока он разговаривал.

Идиллия в ресторане была нарушена. Сукиасян нахмурился, заплатил за ужин и, толком не объяснившись со своей спутницей, взял ее под руку и вышел в ночную прохладу улицы…

В Москве шел дождь. Уже с самого утра. Конечно, Георгий очень обрадовался, если бы рейс отложили, но это было несбыточной мечтой.

Георгию Сукиасяну совсем недавно исполнилось сорок лет. Выглядел он молодо и вместе с тем солидно. В черном костюме, белой рубашке и галстуке он был похож на представителя дипломатического корпуса, который возвращался на место службы после длительного отпуска, проведенного на родине.

Гладко выбритый, холеный мужчина со строгим и кажущимся невозмутимым лицом привлекал внимание. Не только девушек, которые, оценивая взглядом стоимость его часов и костюма, мысленно прикидывали размер всего его состояния и перспективу товарно-рыночных отношений, но также и личностей сомнительного достоинства, которые ошивались не только у аэропорта и вокзалов, но и слонялись по всей Москве.

Когда-то давно, когда Сукиасян был еще молодым и наивным студентом, он приехал в Москву поступать в аспирантуру. Первая же его поездка обернулась несчастьем. Виной этому – сексуальная невоздержанность.

Георгий в первый же день познакомился с симпатичной русской девушкой. Девушка ему очень понравилась, не то чтобы своим характером и взглядами на жизнь, скорее своей приятной наружностью. После вечерних посиделок в кафе с коньяком и пирожными, тщательно сдобренных отборнейшей чушью, которой Сукиасян активно завлекал девушку, она, по всей видимости, поверила, что он, действительно, сын министра культуры Армении, в результате чего пригласила его к себе домой, что и требовалось Сукиасяну. Вообразив, что вечер удался, Сукиасян купил девушке букет цветов и заказал такси.

Он и сам потом удивлялся, почему поступил столь опрометчиво. На квартире его уже ждали отморозки. В кромешной темноте он получил сильную затрещину и упал, после чего отключился, очнувшись уже утром за городом. Какие-то придурки разбили ему лицо, порвали костюм и, что хуже всего, забрали все деньги.

Георгий Сукиасян был настолько подавлен случившимся, что не сразу решился остановить машину, чтобы добраться до Москвы. А когда решился, то получил в свой адрес несколько оскорблений, суть которых сводилась к тому, что он, Сукиасян, получил по заслугам, и что пусть он убирается из Москвы, если не хочет завершить свою жизнь в какой-нибудь подворотне.

Этот случай не давал покоя Сукиасяну и сейчас. Прошло больше двадцати лет, и он уже не был тем наивным студентом, но все никак не мог выкинуть эту неприятность из головы. С тех самых пор Георгий невзлюбил москвичей и Москву.

Наверно, этой неприязнью и было вызвано желание Сукиасяна, чтобы его встретили на машине. Он не хотел добираться в город на такси, ловя на себе злобные взгляды таксиста из разряда «Москва не резиновая, чего приперся урод» или выслушивая, «как космические корабли бороздят просторы большого театра». Все-таки можно застрять в пробке, и тогда хочешь не хочешь, но придется выслушивать какого-то урода, когда ему и своих проблем по горло хватает.

Дождь шел настолько сильный, что Сукиасян не поленился достать из портфеля зонтик. Он не хотел, чтобы из-за мерзкой погоды пострадало его пальто из верблюжьей шерсти, которое он полгода тому назад купил в Гамбурге, где был в командировке, и, сделав все дела за день, остальные дни ошивался на Риппербане.

Небо затянули свинцовые тучи, которые будто застыли, обещая дождь до конца оставшейся недели.

Не любил Сукиасян дождливую погоду. В Армении в это время еще солнечно и тепло. Все-таки сентябрь. А в Москве черт знает что, вечно у них какие-то погодные аномалии. То жарко, то холодно, то дождь, то снег. Попробуй приноровись к их погоде.

С тарахтением остановился старенький автобус. Двери со скрипом открылись, словно кто-то изнутри раскрывал их руками.

«С прибытием, – неприязненно покосился Сукиасян на автобус. – Двадцать лет прошло, а автобусы все те же».

Люди, как ошалелые, заторопились к автобусу, словно там, как в лавке на колесах, продавали дефицитный товар. Сукиасян брезгливо поморщился и отступил в сторону, не желая быть вовлеченным в общий поток. Он подождал, пока очередь исчезнет, после чего, слегка согнувшись, чтобы не набить на голове шишку, зашел в автобус. Из всех, кто там находился, он выглядел наиболее презентабельно.

Георгий Сукиасян ненавидел простой народ. Он видел в нем опасность. Эти с виду добродушные и простовато одетые люди становятся настоящими зверями, когда дело касается льгот и пенсий. Тут они спуску никому не дают. Готовы разорвать на части, если уберешь льготы или не повысишь пенсии. Но, что для них ни делай, все равно будут хаять и при удобном случае вставят палки в колеса.

Автобус дернулся, так как водитель вообразил себя Шумахером, затем резко тронулся и поехал по направлению к аэропорту.

Теперь Георгию Сукиасяну оставалось совсем немного: забрать багаж и пройти по зеленому коридору. Он даже не беспокоился. Другое дело, если бы люди, находящиеся с ним в автобусе, знали, сколько денег в его невзрачном с виду черном пластиковом пакете. Он не удивился бы, если бы они передушили друг друга голыми руками. Все-таки, несмотря на инфляцию и тот факт, что американцы изо дня в день штампуют свои проклятые доллары, увеличивая дефицит бюджета, в коробке из-под детской мозаики лежало ни много ни мало двести тысяч долларов.

Автобус так же резко, как и тронулся, остановился у дверей аэропорта. Люди рванули на свежий воздух, словно здесь душегубка, в которой вот-вот включат газ. Сукиасян чуть не упал, едва не выматерившись, на старушку, которая со словами «я опаздываю» отчаянно толкала его в спину, надеясь, что он догадается уступить ей дорогу.

«Чертово племя, вечно им не терпится. Никакого уважения и чувства такта. Готовы растоптать тебя, чтобы выиграть несколько секунд, а потом застрять в очереди, где их будут по всем правилам трясти таможенники», – раздражился Сукиасян.

Сукиасян успешно миновал все юридические формальности, которые часами проходили вернувшиеся домой путешественники. Повезло и с багажом: не пришлось ждать. Он сразу же заприметил свою спортивную сумку на ленте транспортера, подхватил ее как ребенка, и смело пошел по зеленому коридору. Сукиасяна никто не останавливал, а если бы и остановили, то в таких случаях Сукиасян умел делать суровый взгляд и нарочито строго спрашивал фамилию. Обычно это действовало безотказно. Как известно, в наше время каждый человек держится за свою работу и никто не хочет заработать проблем на ровном месте.

Сукиасяна уже поджидал черный «мерседес» с водителем. Водитель, как и в прошлый раз, попался недогадливый. Или, кто его знает, может он паскудил нарочно, желая позлить Сукиасяна. По крайней мере никто не открыл Сукиасяну дверцу в машину.

– Ты тупой, что ли? – спросил Сукиасян, холодно уставясь на шофера, который вполне уютно чувствовал себя в салоне автомобиля. За окном не переставал идти дождь, а он курил и слушал трагичный шансон.

Подняв взгляд, водитель пристально посмотрел на Сукиасяна.

– С прибытием.

– Поставь сумку в багажник, идиот, – сказал Сукиасян и сел сзади, расстегнув на все пуговицы пальто.

Повторять дважды не пришлось. До водителя дошло, что если он не исправит свою оплошность, чего доброго Сукиасян сболтнет об этом его шефу, и все, прощай, можно начинать поиски новой работы.

Пока шофер укладывал багаж, Сукиасян положил рядом на сиденье зонтик и достал из кармана брюк сотовый телефон.

– Артур, все хорошо. Только прилетел. Меня встретили, – сказал Сукиасян, улыбаясь как можно шире, словно собеседник мог увидеть его улыбку.

– Погода неважная, – ответил собеседник и, немного помолчав, добавил: – Я не смогу выбраться, так что езжай один. Она будет тебе рада.

– Понял. Я тогда останусь у твоей сестры.

– Завтра поговорим. Я очень рад, что ты приехал…

Сукиасян, чтобы на всякий случай перестраховаться и не застрять в какой-нибудь пробке, куда мог попасть благодаря этому тупоголовому шоферу, пояснил, когда тот вернулся в машину:

– Сейчас езжай в город. Высадишь меня у Багратионовской.

Шофер тупо смотрел на Сукиасяна, словно не понимал, что тот от него хочет.

– Ты глухой?

Шофер тронулся. Сукиасян, порывшись в карманах пальто, выудил оттуда пачку «кента» и закурил. «Хренов Орбели, опять что-то мутит. Неужели нельзя организовать нормально встречу и передать деньги? Нет, обязательно надо шифроваться. Ему плевать, что на улице дождь и я только что прилетел. Нет, ему надо прямо сейчас!» – понеслись недовольные мысли. Перспектива быть мальчиком на побегушках не очень-то прельщала Сукиасяна, тем не менее, он хорошо понимал, чем грозит ослушание, поэтому соблюдал негласную субординацию.

«Мерседес» резво мчал по шоссе в плотном транспортном потоке. Впереди ехал «жигуленок», из-под колес которого летели брызги, и водитель, не стесняясь, смачно матерился в присутствии Сукиасяна. Не было никакой возможности объехать этого наглеца, так как две полосы были заняты. Никто никому не хотел уступать, и попробуй перестройся из ряда в ряд, чтобы тебе не смяли бока или не подрезали бампер.

Чтобы не скучать в дороге Сукиасян брал с собой планшет, на котором он либо играл в преферанс, либо смотрел картинки с голыми бабами, что, несомненно, поднимало его боевой дух и готовность к новым любовным приключениям, тем более, если учесть, что ему не дали все завершить с вчерашней девушкой. Он вынужден был усадить ее в такси и отправить домой, а сам начал звонить, чтобы достать чертовы авиабилеты.

Он до сих пор злился на Орбели. Нельзя что ли обходится с ним, с Сукиасяном, как-то поделикатнее, не так резко, а, скажем, предупредить заранее, ведь эту сделку обговаривали заблаговременно и согласовали все условия, а тут так резко вызвали его в Москву.

Через сорок минут черный «мерседес» выехал на МКАД и заметно сбавил скорость.

Сукиасян не сразу понял, что случилось, поэтому спросил:

– В чем дело?

– Пробки, – уныло ответил водитель.

– Твою мать! – выругался Сукиасян. – Так и простоим здесь до самой ночи. Мог бы догадаться.

– Да кто ж знал! – неловко начал оправдываться водитель, но Сукиасян его не слушал, вновь уставившись в свой планшет.

На МКАДе произошло ДТП, и, как водится в таких случаях, ГИБДДшники ограничили движение. Машины еле волочились по одной полосе. И наверняка каждый водитель думал нечто схожее, что и Сукиасян.

Темнело, и дождь не унимался. Сукиасян нервничал, поглядывая на часы. Он не собирался торчать там целый вечер. Шоферу не положено знать, поэтому он высадит его у Багратионовской. Ну, а как потом добираться? Лично Орбели за ним приедет, что ли? Или как? Он, ходят слухи по Еревану, неплохо устроился в Москве, строит и строит, небось деньги гребет лопатой. С его-то глоткой и жадностью далеко пойдешь.

Сукиасян был знаком с Орбели несколько лет, но, несмотря на свой опыт, знание людей и развитую интуицию, все еще не мог понять, что Орбели за человек и можно ли с ним вести какие-то дела. Орбели вел себя всегда подчеркнуто гостеприимно, радушно, тем не менее, это не мешало быть ему жестким и даже жестоким в бизнесе, и неизвестно, что сталось бы с Сукиасяном, окажись они волей случая по разные стороны баррикад. Между прочим, такое всегда может случиться, особенно если дело касается денег.

Вскоре у планшета закончился заряд батареи, и Сукиасян, за неимением лучших занятий, вынужден был уставиться в окно. То, что он там увидел, его не обрадовало. Казалось, что от востока до запада, от севера до юга все пространство занято машинами.

«Как беженцы, которые после окончания войны возвращаются в родной город», – подумал Сукиасян. Яркий свет слепил его, словно вокруг были прожектора.

– Ты хоть что-нибудь видишь? – спросил он у шофера.

– Вижу, – неуверенно ответил тот, вглядываясь во мрак, разбавленный белыми и красными огоньками.

Сукиасян тяжело вздохнул и закрыл глаза. Только сейчас в каждой клеточке тела он почувствовал усталость после этого перелета. Его утомил не столько сам перелет, как то, что ему предшествовало. Эта нервная суматоха, сборы вещей и покупка билетов, да и к тому же сорвалось многообещающее свидание. Кто ему компенсирует? Разве что Орбели, как и в прошлый раз, организует сауну с девочками, где он, Сукиасян, почувствует себя в своей тарелке и расслабится. Но это после, для начала следует передать деньги, остановиться в какой-нибудь гостинице и поужинать в нормальном армянском ресторане.

Сукиасян, как истинный патриот, даже находясь далеко за пределами Армении, предпочитал все армянское. Кухню, телевидение, прессу. Это давало ему приятную иллюзию, что он находится дома, защищен, и что все у него под контролем.

Сукиасян угрюмо смотрел в окно, ненавидя этот день. Вот-вот водитель остановится, и ему придется выйти в этот дождь в своем любимом пальто из верблюжьей шерсти. «Ну и погодка здесь. Дождь, холод, не то что в Ереване, где можно сидеть в рубашке и пиджаке и спокойно пить кофе на улице. Здесь собаки, наверно, и те мерзнут».

Водитель высадил Сукиасяна прямо у Багратионовской. Москва уже загорелась огнями.

Сукиасян, выйдя из машины, поежился и спешно открыл зонтик. Капли холодного дождя разбивались об асфальт. С шумом проносились машины, оставляя за собой шлейф брызг. Сукиасян нырнул в подземный переход, смешавшись с толпой мрачных цветов и оттенков.

Сукиасян ощущал дискомфорт в нескончаемом людском потоке. Люди шли на него сплошной стеной, как в фильмах ужасов про зомби. Взгляды у них были такими же пустыми, бесчувственными, со стороны казалось, что это не люди, а некие терминаторы, и что будущее машин уже наступило.

Он уже издалека приметил стройку. В Багратионовском проезде строили крупный медицинский центр. По периметру строительная площадка была огорожена колючим забором, словно там планировали создать концлагерь.

Из-за долгих дождей почву размыло, и вся площадка представляла собой чавкающую грязь, в которой тонул строительный мусор: щербатые доски, осколки кирпичей, ржавая проволока, куски арматуры.

Сукиасян нерешительно остановился перед воротами с пропускным пунктом. Ему не очень-то улыбалась перспектива увязнуть по щиколотку в грязи в своих новеньких туфлях за пятьсот долларов. «Орбели решил меня унизить. Эта сволочь знала, как это сделать. Лучше не придумать! Дернули сюда, как мальчика на побегушках, не дали поужинать и разместиться в гостинице, а сразу прислали шофера-идиота, с которым мне пришлось битый час проторчать в пробке. И еще сунули в эту грязь», – настроение у него было отвратительное.

Сукиасян злобно забарабанил в окошко пропускного пункта. Сидевший там рабочий поднял голову, зевнул и недоуменно уставился на Сукиасяна, будто не понимая, что тот от него хочет. Ему было неохота выходить из теплого помещения с обогревателем в дождь только ради того, чтобы открыть ворота какому-то франту в пальто.

Когда Сукиасян погрозил кулаком, это быстро возымело действие. Рабочий, набросив на себя ветровку, выскочил из пропускного пункта.

– Кто?

– Идиот, открой ворота! У тебя ровно тридцать секунд, чтобы не потерять работу. Я могу прямо сейчас позвонить Орбели.

– Не надо, – испугался рабочий, кидаясь к воротам, словно выдрессированная собака за палкой.

Он снял с замка пакет из-под молока, обвязанный веревкой, раз повернул ключ, и Сукиасян сделал первый шаг в чавкающее болото. На туфли было больно смотреть. Они выглядели так, словно он длительное время прогуливался по коровнику. Для полного счастья не хватало еще споткнуться и уткнуться носом в эту хлябь. Его тут же можно будет сфотографировать и отправить фотографию в юмористическую газету как показательный пример вреда пьянства.

По периметру строительной площадки располагались дощатые бараки, в окнах которых горел желтый свет.

Сукиасян поморщился. Меньше всего он мечтал сидеть с гастарбайтерами, смотреть, как они пьют водку, и слушать их обывательскую чепуху вперемешку с туповатыми анекдотами. Хотя Орбели намекнул, что ждать не придется.

Сукиасян, на мгновение замешкавшись, будто какая-то из этих четырех теплушек была самой лучшей, решительно открыл дверь второго сарая. В нос ударил запах спиртного. В небольшом бараке строители играли в карты за длинным столом. Клубами вился сигаретный дым, слышался оживленный говор со смехом и руганью.

Когда на пороге появился Сукиасян, игра остановилась, и он почувствовал на себе взгляды. Ничего не сказав, он закрыл за собой дверь и, приметив стул в углу, уселся на него и положил пакет на колени. Помимо длинного стола в бараке была тумбочка с телевизором, два обогревателя и двухъярусные койки на восемь человек. Стол занимал фактически весь проход, и, чтобы пройти, скажем, к кровати, требовалось, чтобы рабочие поочередно вставали из-за стола, иначе было не протиснуться.

Строители, помолчав какое-то время, продолжили игру и, к счастью Сукиасяна, не обращали больше на него внимания, поэтому он смог расслабиться. Все-таки хорошо, когда его не донимают расспросами и он не должен выдумывать всякую ерунду, только бы провести все тихо и незаметно.

«Так… – напряг память Сукиасян. – Какой пароль? Пароль я должен помнить. Иначе чего доброго отдам деньги не тому, кому надо, тогда проблем не оберешься».

Сукиасяна в тепле разморило, и он расстегнул пальто на все пуговицы и даже задремал. Руки он держал на пакете с деньгами, а сумку с вещами поставил рядом с ногами. Сон накатывал волнами, и Сукиасян все меньше и меньше сопротивлялся. Усталость брала свое.

Он уже начал посапывать, когда снаружи раздались торопливые шаги, и дверь резко распахнулась, словно ее хотели сорвать с петель. Сукиасян, не понимая спросонья, что происходит, вздрогнул. Даже строители перестали играть и бросили свои карты на стол. Повисла мертвая тишина.

Тот рабочий, который открыл Сукиасяну ворота, силился что-то сказать, но лишь беззвучно шевелил губами. Изо рта его текла кровь, которая стекала по подбородку и пачкала куртку. Он не успел ничего сказать, потому что сзади появился человек в черном с лицом, закрытым маской, и, словно мясник, резко проведя ножом по горлу рабочего, заставил того издать хриплое клокотание. Тело рабочего упало на землю, а голова осталась в руке у налетчика.

И тут же он, отшвырнув ее, ворвался в барак. Следом за ним влетели еще трое, тоже все в черном и в масках.

Дверь снаружи закрыли, потому и речи не могло быть о бегстве, к тому же все были так шокированы неожиданным вторжением, что даже и не думали сопротивляться.

Сукиасян ощутил, что непроизвольно мочится. Инстинктивно он забился в угол у двери, надеясь, что его не заметят.

Налетчики действовали слаженно и организованно, лихо орудуя ножами. Они устроили самую настоящую мясобойню. Строители метались по комнате словно антилопы, за которыми охотились львицы. Стены окрасились кровью. Были слышны крики и стоны. Налетчики с размаху втыкали ножи в своих жертв, нанося смертельные раны. Происходящее напоминало фильм ужасов или кровавый боевик.

Сукиасян не понимал, что и зачем он делает. Упав на пол, он скрутился в клубок и закричал. Он вопил во всю силу своих легких, понимая, что ничего его не спасет и живым ему отсюда не выйти.

Когда в бараке уже никто не метался, налетчики взялись за Сукиасяна, схватили за руки и ноги, рывком подняли его и положили на стол. Он, глянув в глаза одного из налетчиков, от страха потерял сознание.

За все время люди в масках не произнесли ни одного слова, обмениваясь между собой только знаками. По всей видимости, они опасались быть узнанными, но действовали как профессионалы: за каких-то пятнадцать минут они убили двенадцать человек.

Кровью было испачкано все: и стол, и стены, и даже потолок, в некоторых местах она хлюпала под ногами, и брызги ее были на одежде налетчиков.

Один держал Сукиасяна за ноги, второй за руки, а третий, вооружившись ножом, примеривался к правой руке Сукиасяна, словно собирался ее отрезать. Так и случилось. Сверкнуло лезвие, и сильным рубящим движением налетчик ударил по правой руке Сукиасяна.

Налетчики, отрубив ему руку, так же стремительно, как и появились, выскочили из барака…

В кромешной тьме было слышно, как хрипло стонет Сукиасян и как дождь неистово барабанит по жестяной крыше.

* * *

Сорокин сидел в своем кабинете и читал очередную книгу светила криминалистического мира. Он активно изучал теорию, понимая, что пускай практика с ней и расходится и, возможно, даже противоречит, но все же в теории имеются кое-какие полезные наработки, и раз он следователь, то должен быть в курсе всех последних тенденций. Приятели Сорокина, зная о его страсти к криминалистике, недоумевали, неужели ему нечем заняться в этой жизни? Окончив рабочий день, наконец-таки ощутив себя свободными, они ничего не хотели слышать о своей работе и тем более о ней разговаривать. Сорокин же, настоящий чудак, вместо того чтобы спать на дежурстве или пролистывать какое-нибудь более приятное и легкое чтиво, наподобие журналов для взрослых и успешных мужчин, корпел над увесистой книгой по криминалистике, терпеливо останавливаясь на некоторых схемах и перечитывая по несколько раз отдельные места.

За окном барабанил дождь. Сорокин, сидя в своем новом кабинете, чувствовал себя защищенным и радовался ощущению внутреннего спокойствия. Возможно, отчасти он был обязан этим спокойствием бутылке хорошего французского коньяка, которым разбавлял чай с лимоном. Ему так понравилась эта идея – разбавлять чай коньяком, что он незаметно оприходовал треть бутылки.

Окна были закрыты жалюзи и горел только приглушенный свет торшера в углу, да чуть поярче – лампы на рабочем столе Сорокина.

Сорокин был человеком предусмотрительным и не хотел привлекать излишнее внимание к своим окнам со стороны улицы. Все-таки разные случаи происходят в этом мире. Он и сам не считал, сколько преступников упек за решетку, поэтому должен быть предельно осторожным.

Однажды, когда он возвращался с работы поздним вечером, на малолюдной улице повстречал пьяную компанию. Среди выпивших мужчин он узнал одного ублюдка, которого когда-то посадил за кражу. Тот, к несчастью, тоже узнал Сорокина и предложил своим товарищам «замочить поганого мента». У Сорокина при себе был только пневматический пистолет, и ему здорово повезло, что компашка приняла его оружие за «ТТ». Сорокин положил шестерых человек на землю и вызвал милицию.

После этого неприятного происшествия он крайне внимательно подходил к вопросам личной безопасности и без нужды не стоял у окон своего кабинета. Бывшего коллегу, любившего понаблюдать за происходящим на улице, пристрелил киллер. У Сорокина хорошо отложилось в памяти зрелище, которое он увидел тогда в кабинете, и поэтому напрочь отсутствовало желание стать посмертным героем в глазах своих сослуживцев.

Осилив триста страниц, Сорокин захлопнул книгу и посмотрел на настенные часы. Они показывали полтретьего ночи, а это означало, что бодрствовать еще долго. Сорокин закурил, чтобы взбодриться, и взял со стола электрочайник, чтобы вскипятить воду для кофе. Он уже вышел из кабинета, как услышал звонок телефона.

«Что случилось? Уж не Забродов ли? Опять ему не спится? Вечно ему приспичит в самое неподходящее время», – подумал Сорокин.

Вначале Сорокин подумал не возвращаться и спокойно наполнить электрочайник, но телефон звонил так настойчиво, что его нервы не выдержали.

Сорокин вернулся в кабинет и снял трубку.

– Полковник Сорокин слушает.

– Убийство в Багратионовском проезде. Нужна следственно-оперативная группа с собакой.

– Уже выезжаю.

«Идиоты, – подумал Сорокин. – Опять что-то не поделили. Наверно, бытовая склока. Как водится в таких случаях, вначале скинулись, выпили, потом повздорили и схватились за ножи, топоры. И мне приходится расследовать дела с такими вот идиотами. В основном, бытовое пьянство».

Надо отдать должное Сорокину. Он отказался от кофе, затушил сигарету, набросил поверх формы плащ и спустился на первый этаж, где дремал дежурный милиционер. Заметив Сорокина, он вскочил и козырнул.

– Вольно.

Свою машину Сорокин припарковал на заднем дворе. Пошарив по карманам, он достал ключ, отключил сигнализацию, бросил портфель в багажник, после чего сел за руль и сделал несколько звонков.

Все-таки там стряслось что-то серьезное, наверняка похлеще бытового пьянства. Следственно-оперативную группу, да еще и с собакой по мелочам не дергают. И он, как руководитель этой группы, должен собрать ее в кратчайшие сроки.

Сделав все необходимое, Сорокин завел машину и лихо выехал со двора. В таких случаях он не особенно обращал внимание на правила дорожного движения. Пускай он и полковник и априори должен соблюдать все действующее законодательство, но бывают такие случаи, когда приходится нарушать его, не задумываясь о последствиях.

Сорокин, развернувшись через двойную сплошную полосу, добавил газу и двинулся по направлению к Кутузовскому проспекту. Он мысленно благодарил Бога за то, что на дороге не было никаких пробок. Так бы он вполне мог застрять до утра на какой-нибудь трассе.

Через сорок минут он был на месте. Около будущего медцентра уже толпилось много людей, со стороны могло показаться, что состоится открытие. Менты, оцепив место происшествия, не пускали настойчивых журналистов на территорию стройплощадки.

Сорокин, прибыв самым первым, решил не дожидаться остальных членов следственно-оперативной группы и не мешкая, ступил в чавкающую хлябь. Он мигом определил, где произошло убийство. Вход в барак охраняли двое ментов, еще «зеленые», как мысленно определил Сорокин, из той категории, которая, отслужив в армии, не знает куда податься и идет в милицию, предполагая, что там есть возможности для негласного заработка. Сорокин не любил ментов не по призванию. Именно по ним народ судит о милиции, и суждения эти не из приятных. Сорокин не понаслышке знал, чем занимаются бывшие армейцы на ментовской службе. Ловят пьяных, которые ссут по кустам, чтобы пошарить у них по карманам и взять денег, устраивают рейды на проституток с тем, чтобы те их на халяву обслужили, и забирают подростков, которые шляются по улицам в нетрезвом виде. Да, конечно, это противозаконно, и это должна устранять милиция, но уж точно не таким образом, как это делают сержанты и рядовые.

Зайдя в барак и ожидая увидеть вполне тривиальную сцену убийства, даже видавший виды Сорокин ужаснулся.

– Матерь божья…

Подсвечивая фонариком, который полковник предусмотрительно взял из машины, он осветил стены с кровавыми пятнами и пол, на котором застыли кровавые лужи. По всей комнате валялись трупы с жуткими лицами, с раскрытыми ртами и скрюченными пальцами. На столе лежала чья-то отрубленная рука.

Сорокин не решился проводить осмотр места происшествия в одиночку, боясь, что еще чего доброго испортит следы, и дожидался следственно-оперативной группы, покуривая у барака.

– Свидетели есть? – поинтересовался он у сержанта.

Тот помотал головой.

«Понятное дело. Откуда взяться свидетелям? – подумал Сорокин. – Чую я, что поработали тут непростые парни, не какой-то маньяк. Такой масштаб он бы не осилил. Неясно одно, какую они преследовали цель? Хотели кого-то припугнуть или просто разобрались с неугодными? Первым делом нужно опознать эти трупы, чтобы выяснить, с кем мы имеем дело, и еще, черт бы побрал, я хочу знать, чья это рука».

Когда собралась вся следственно-оперативная группа, началась работа. Собака оказалась бесполезной. Бестолково побегав по стройплощадке, она растерянно повиляла хвостом и выжидающе посмотрела на своего хозяина. Оно и понятно: ночной ливень смыл все следы.

Прежде всего обеспечили необходимое освещение, подключив несколько осветительных установок, и внутри барака стало светло как днем. Сорокин исследовал барак сантиметр за сантиметром на предмет наличия следов, однако было видно, что преступники сработали профессионально и ничего за собой не оставили. Конечно, остались кое-какие следы от обуви, но поди разбери, кому они принадлежат. Вдобавок они частично накладывались друг на друга.

«Убивали ножом, это очевидно, – размышлял полковник. – Никаких гильз и огнестрельных ранений. Убитые все поголовно армяне. Возможно, здесь замешаны скинхеды. Почерк националистов, которые убивают всех подряд, кроме славян».

– Сизов, руку отправь на экспертизу. Возможно, отпечатки находятся в базе. И еще: нужно выяснить, на каких основаниях здесь работали армяне, есть ли у них судимости.

– Подозреваю, что нелегально.

– Возможно, но нужно выяснить. Займись этим. Я пока посмотрю, что в этом пакете, – Сорокин осторожно достал какую-то коробку из черного пластикового пакета, который он обнаружил в углу.

– Товарищ полковник, – к Сорокину подскочил оперуполномоченный Кирющенко. – Я нашел у одного из убитых деньги.

Он передал Сорокину деньги, завернутые в грязный тетрадный лист. Сорокин сосредоточенно их пересчитал.

– Сумма немаленькая. Три тысячи долларов. Понятно, что если бы преступники действовали с целью ограбления, то они забрали бы деньги. Хотя бы для того, чтобы сбить нас с толку.

– Вероятно, это расчет, товарищ полковник.

– Не понял. Поясни свою мысль.

– Я о том, что все убитые – гастарбайтеры-нелегалы. Скорее всего, эти деньги заплатили им за работу, и они собирались уехать домой. Играли в карты на деньги…

– Не будем гадать, – перебил его Сорокин, не терпевший всяких домыслов.

Следователю прежде всего необходимо опираться на реальные факты, иначе он рискует стать сумасшедшим, если будет выслушивать разные фантазии.

Сорокин, проведя все необходимые следственные мероприятия, с головой, раскалывающейся от тысячи версий, вернулся в свой кабинет, положил перед собою на стол чистый лист бумаги, взял ручку и задумался: «Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Одиннадцать трупов, отрубленная рука, и черный пакет с картонной коробкой из-под детской игры, в которой находится неизвестно что, но уж точно, не игра. Героин, деньги, взрывчатка. Хотя… героина и денег там быть не может. Иначе бы забрали. Или просто не заметили в спешке? Сплошные противоречия и никакого ответа. Какие-то мясники работали. Странно то, что одиннадцать человек убили, а двенадцатому только отсекли руку. Важно узнать, кто этот двенадцатый. Если он жив, что маловероятно, то он выведет нас на след преступников. А если мертв, что тогда делать? Следов никаких. Да и не припомню я, чтобы кто-то орудовал в Москве подобным образом…»