Текст книги "Возвращение с того света"

Глава 20

Помещение было более чем скромным: четыре сложенных из бетонных блоков стены, цементный пол и шершавая серая плита потолка, с которой на желтоватом шнуре свисала голая электрическая лампочка, издававшая ровное, сводящее с ума комариное зудение. Больше в помещении не было ничего, только ворох какого-то заскорузлого от грязи тряпья в углу да железная дверь, запиравшаяся снаружи на амбарный замок.

Ирина несколько раз прошлась из угла в угол камеры, чтобы согреться. Здесь было холодно, как в склепе, а ее рваный летний плащ грел плохо. Это было даже символично – большой, роскошно обставленный и набитый дорогостоящей бытовой электроникой дом, а под ним – эта пустая бетонная щель с кучкой грязных тряпок. Неужели такова изнанка любой религии? Этого Ирина не знала, да и не очень стремилась узнать. И не очень надеялась, что у нее будет время на то, чтобы узнать хоть что-нибудь еще вообще. Глупый спектакль, устроенный Волковым, несомненно, должен был дорого ей обойтись.

Она воспринимала происходящее довольно спокойно. В конце концов, это был закономерный финал ее сумасшедшей затеи. Могло быть хуже, подумала она. Я могла не узнать, что Глеб жив, так что в этом плане затея оказалась не такой уж сумасшедшей. Но что они с ним сделали? Не может быть, чтобы он был заодно с этим полусумасшедшим мерзавцем и его холодными шлюхами-убийцами, похожими на сухопутных акул. Не может быть, чтобы он хладнокровно отдал меня им на расправу. Он просто не узнал меня. Он меня забыл.

"А чем ты недовольна, – сказала она себе, – ведь ты же, кажется, именно этого хотела? Нет, – ответила она, – нет. Я хотела не этого. Забыть – значит вычеркнуть из своей жизни, перестать думать, перестать вспоминать. А то, что я видела вечером, – это не забвение. Это увечье. Илларион ошибался, говоря, что Глеб умер, но.., только наполовину. Полная потеря памяти – это же потеря личности, полусмерть…

Что же они с ним сделали?"

Устав ходить, она опустилась на корточки, привалившись спиной к шершавому бетону стены. Подумать было страшно – сесть на то вонючее тряпье, что валялось в углу. Ночь она провела на ногах, расхаживая из угла в угол камеры, и теперь буквально падала от усталости. Глаза горели, словно в них насыпали песка, и вдобавок ей хотелось есть, пить и в туалет как можно скорее.

Она снова – в который уже раз – подошла к двери и изо всех сил забарабанила кулаком по холодному железу.

– Эй! – закричала она. – Эй! Откройте! Мне надо выйти!

Ответа, как и во все прошлые разы, не последовало, и, как и раньше, ей пришло в голову, что, возможно, ее просто списали со счетов. Сколько может прожить человек без еды и питья? Этого она не помнила, да это и не было так уж важно: три дня или тридцать три – конец все равно один. Потом они спустятся, отопрут дверь и вынесут усохшее, сделавшееся совсем легким тело, чтобы тихо похоронить его где-нибудь в лесу или здесь же, в подвале.

Не может быть, чтобы у них здесь не нашлось кусочка пола, который еще не залит бетоном…

Поделом тебе, дура, сказала она себе. Неужели трудно было промолчать? Сейчас здесь было бы уже полно милиции, Глеб был бы с ней, а господин Волков сидел бы в кутузке и давал объяснения… прямо в набедренной повязке.

Тем не менее, она была спокойна. Не безразлична, а именно спокойна, впервые с того зимнего дня, когда чокнутый майор ФСК убил ее дочь. Вчерашнее происшествие положило конец ее депрессии. Клин клином вышибают, как известно™ Боль осталась, но теперь она была далекой и приглушенной. Ее можно было отодвинуть в сторону, как мешающий пройти табурет, ее можно было не замечать, о ней можно было даже на время забыть, с ней можно было жить.

Она опять опустилась на корточки и ощупала камеру внимательным взглядом. Ощупывать, строго говоря, было нечего: четыре стены, одна дверь, кругом бетон и железо. Окна нет. Единственное, что можно сделать – разбить голову о стену или вывинтить лампочку и засунуть палец в патрон. Ирина прикинула, сможет ли дотянуть шнур до двери, чтобы подать напряжение на стальную пластину. Она видела такой способ побега в каком-то фильме.

Глупости… Во-первых, шнур до двери не дотянется, а если бы и дотянулся – что толку? Ну придет кто-нибудь, чтобы открыть дверь. Ну возьмется обеими руками за замок. Ну тряхнет его как следует. – допустим, даже убьет – ну и что? Тебе-то что за радость? Ты-то все равно останешься здесь, только еще и в темноте…

А зато хоть один из них, может быть, откинет копыта, с внезапной мстительностью подумала она.

Хорошо бы, чтобы это оказался Волков. Великому гуру и волшебнику не мешало бы немного прожариться…

Она встала прямо под лампочкой и несколько раз подпрыгнула, пытаясь достать ее. Черт, подумала она, вот ведь буржуи проклятые… В подвале у них потолки выше, чем у нормальных людей в квартирах. Метра три с половиной, прикинула она на глаз.

Нет, нипочем не допрыгнуть. И шнур идет не по стене, спускается из пробитой в плите перекрытия дыры… Бесполезно, все бесполезно. Остается только ждать.

Она посмотрела на часы. Ну конечно же, где одно, там и другое. Часы остановились: она всегда заводила их с вечера, а вчерашний вечерок выдался чересчур бурным для того, чтобы вспоминать о таких мелочах. Она потрогала нос, с отвращением ощутив на верхней губе корку засохшей крови.

Справились… Привет от любящей Вселенной, так сказать.

Она насторожилась. Ей показалось, что где-то там, за железной дверью, слышатся шаги. Почудилось? Да нет, действительно кто-то идет…

Шаги приблизились. Теперь она могла с уверенностью сказать, что идут двое. Загромыхал и щелкнул отпираемый замок, скрежетнул отодвинутый засов, и дверь с ржавым скрипом отворилась, впустив в камеру Волкова и Светлану. Светлана смотрела на пленницу совершенно пустыми глазами. В одной руке у нее был пистолет, в другой поблескивали хромированные наручники.

– Как спалось? – вместо приветствия поинтересовался Волков. На этот раз он был одет вполне по-человечески – в джинсы, застиранную до полной потери первоначального цвета футболку и старенькие белые кроссовки. В пальцах его левой руки дымилась сигарета, а правая поигрывала каким-то блестящим медальоном на длинной цепочке.

Он сделал неопределенное движение подбородком, и Светлана двинулась к Ирине, на всякий случай наведя на нее пистолет.

– Не вздумай хулиганить, – предупредил Ирину Волков. – Ты красивая девочка и должна себя очень хорошо вести, иначе и охнуть не успеешь, как превратишься в мертвую красивую девочку.

Ирина протянула Светлане руки.

– Э, нет, – сказал Волков, – так не пойдет.

Сзади, прелесть моя, сзади.

– Страшновато? – спросила Ирина, заводя руки за спину.

– Страшновато не страшновато, – ухмыльнулся Волков, – а осторожность не помешает.

Холодные браслеты со щелчком сомкнулись на ее запястьях. Светлана отступила в сторону и спрятала пистолет в карман джинсовой куртки.

– У твоей мамы вкусные пирожки, – сказала ей Ирина. – Жаль только, что печь пирожки она умеет лучше, чем воспитывать дочерей.

Светлана быстро шагнула вперед и коротко, без замаха, ударила ее по щеке.

– Назад! – прикрикнул на нее Волков. – Кто разрешил?!

– На место, Жучка, – добавила Ирина.

– А ты помолчи, – обернулся к ней Волков. – Никак не возьму в толк, с чего это ты так развеселилась.

– Гуляет напоследок, – вставила Светлана.

– Цыц, – осадил ее Волков и снова повернулся к Ирине. – Сейчас мы выйдем отсюда, – сказал он, – поднимемся по лестнице в гараж и сядем в машину. Мне очень жаль, что так получилось, но, увы… Глеб твой цел и невредим, и со временем ты сможешь с ним повидаться и даже.., ну, сама понимаешь. Вспомнить он тебя скорее всего не вспомнит, но на половых функциях это у него не отразилось.

Так, во всяком случае, говорят. Помнишь Марию?

Ты с ней виделась вчера. Она у меня в этих вопросах настоящий эксперт.

– Вранье, – сказала Ирина.

– Как тебе будет угодно, – не стал спорить Волков. – А ты, я вижу, горячая штучка. Это хорошо, мне нравятся бабы с огоньком.

– Дерьмо, – сказала Ирина.

– Черт его знает, – пожал плечами Волков, – может быть, ты и права. А может быть, ты изменишь свое мнение о моей персоне после того, как мы с тобой поближе познакомимся… А? Как ты думаешь, Светик?

Блондинка пожала плечами.

– Тебе виднее, – сказала она.

– Ясное дело, виднее… Ты вот что, – сказал ей Волков, задумчиво запуская мизинец в левую ноздрю, вынимая его оттуда и внимательно исследуя, – ты побудь в коридоре.., или наверх поднимись, займись чем-нибудь. Мы тут пока потолкуем.

– Понимаешь, – продолжал он, когда дверь за блондинкой закрылась, – у нас с тобой впереди много приятных минут, но первая встреча – это, так сказать, фундамент будущих отношений. Я мог бы сделать так, чтобы ты умоляла меня взять тебя прямо здесь, сейчас… это еще будет, поверь мне.., но первый раз – это…

В общем, постарайся расслабиться и получить удовольствие, деваться тебе все равно некуда.

Ирина сжалась в комок и приготовилась ударить его ногой в пах, но тут где-то зазвонил телефон. Недовольно ворча, Волков полез в задний карман джинсов и вытащил трубку сотового телефона.

– Да, – буркнул он. – Ты, Лесных?

Собеседник Волкова орал так, что даже Ирина могла его слышать, совершенно не напрягая слух.

– Вешайся, урод! – кричал он. – Ты допрыгался! Ты все провалил, скотина, недоумок, кобель!

– Погоди, – растерянно прервал его Волков, – постой… Объясни толком, что ты орешь? Что случилось?

– Объяснить тебе… Следак тебе все объяснит, морда. Короче, вот что: бери руки в ноги и беги куда глаза глядят.

– Куда бежать? – спросил Волков. На лице его застыло упрямое недовольное выражение получающего разнос школьника.

– Куда хочешь, болван! – рявкнул Лесных. – На тебя вышли, понял? Люди Малахова полчаса назад подобрали на шоссе твою бабу вместе с целым арсеналом. Она сейчас, наверное, уже поет им балладу о твоих подвигах.

– Как – подобрали? – бледнея прямо на глазах, спросил Волков. – Почему?

– Откуда я знаю – как? – прорычал Лесных. – Малахов в поселке, беги, дурак! Запомни: если он тебя возьмет, тебе не жить. Раздавлю, как блоху.

С этими словами Лесных отключился. Бледный как полотно Волков медленно убрал антенну и еще медленнее спрятал телефон в задний карман.

– Неприятности? – сочувственным тоном спросила Ирина. – Пропало желание? Заплати налоги – и живи спокойно.

Волков заметно вздрогнул, похоже, он совсем забыл о своей пленнице. Впрочем, он тут же пришел в себя.

– Н-да, – задумчиво сказал он. – А знаешь, мои неприятности – это твои неприятности, причем в двойном размере. Теперь мне придется тебя… Гм…

Он зашарил по карманам.

– Вот черт, – сказал он, – пистолета, как всегда, нет, а Светку я отослал. Неудача! Ладно, пошли наверх.

– Вот еще, – сказала Ирина.

– Как хочешь, – пожал плечами Волков. – Сверну шею голыми руками.

Он метнулся к Ирине, но та успела увернуться, выставить перед собой ногу и толкнуть его плечом. Волков споткнулся, потерял равновесие и с шумом упал на бетонный пол. Ирина бросилась к двери и всем телом ударила в нее. Дверь с грохотом распахнулась, Ирину вынесло в коридор, и она с трудом удержалась на ногах, пробежав по инерции несколько шагов и едва не разбив голову о какой-то вентиль.

Дорогу наверх она помнила плохо, но времени на раздумья не было: Волков уже поднимался на ноги, грязно матерясь и потирая ушибленные места. Ирина бросилась бежать по узкому полутемному коридору, тускло освещенному пыльным грязно-желтым светом сорокаваттных ламп. Бежать со скованными за спиной руками оказалось страшно неудобно. «Лежать на полу со свернутой шеей, конечно, удобнее», – саркастически подумала она.

На повороте Волков почти настиг ее, его пальцы скользнули по развевающемуся краю ее плаща, но она вывернулась и, толкнув плечом, обрушила на преследователя штабель картонных ящиков, внутри которых зазвенело стекло. Прием был дешевый, сотни раз обыгранный кинематографом, но он сработал.

Волков, изрыгая невнятные проклятия, повалился на спину и был немедленно погребен под картонной пирамидой. Пока он, расталкивая ящики, выбирался из завала, Ирина была уже далеко.

Лестницу она нашла скорее благодаря слепому везению, чем в силу своих архитектурных познаний, которые непременно помогли бы ей, будь у нее минута на то, чтобы остановиться и подумать. Задыхаясь, чувствуя, как предательски подкашиваются ноги, она бросилась наверх по крутым узким ступеням.

Лестница оказалась на удивление длинной. Похоже, подвал здесь был двухэтажным, и все коммуникации, а заодно и камера, в которой держали Ирину, располагались под залом молитвенных собраний. Она с трудом добралась до верха: давала себя знать проведенная на ногах бессонная ночь, да и все предшествовавшие ей дни и ночи, начиная с того черного дня, когда она осталась одна. Ирина ногой захлопнула за собой дверь и привалилась к ней спиной, чтобы несколько секунд постоять, переводя дыхание и приходя в себя. В замке торчал ключ – это была редкостная удача, оставалось только ухитриться повернуть его скованными за спиной руками. Ирина повернулась к замку спиной, нащупывая пальцами головку ключа.

Прямо перед ней стоял солидный и вместительный «Мерседес», по всей видимости, тот самый, на котором Волков намеревался перевезти ее к себе домой. Стекла в машине были тонированные, и Ирина не могла разобрать, есть ли кто-нибудь в салоне. Ей не давала покоя мысль о том, что блондинка с пистолетом могла не пойти наверх, а остаться здесь, в гараже.

Светлана и вправду была здесь, но не в машине, а за ней. Она вдруг возникла над передним капотом «Мерседеса», держа перед собой пистолет двумя руками, как героиня вестерна, и сказала сухим бесцветным голосом:

– Отойди от двери, сука.

Ирина сделала шаг в сторону, отчетливо понимая, что он может стать ее последним шагом, и дверь немедленно распахнулась с такой силой, словно за ней разорвалась граната. В гараж бомбой ворвался всклокоченный, потный и расхлюстанный Волков и резко остановился, мгновенно оценив ситуацию.

– Ага, – слегка задыхаясь, сказал он. – Беседуете?

– Чирикаем, – с холодной улыбкой подтвердила блондинка.

– Не возражаете, если я присоединюсь? – спросил голос из дальнего угла гаража.

Ирина обернулась на этот голос и почувствовала, что стремительно теряет сознание.

* * *

Подбегая к дому, Глеб увидел, как ему навстречу распахнулась входная дверь, и на пороге возник вооруженный тяжелым ТТ Аркадий – закадычный друг и коллега по котельной, истребитель журналистов и хранитель стратегических запасов огнестрельного оружия и взрывчатых веществ. Друг Аркадий был настроен очень решительно, его ТТ глухо гавкнул на Глеба и выплюнул бледный язычок пламени. Пуля чиркнула о бетон дорожки, выбив облачко белесой цементной пыли. Мелкие крошки бетона веером брызнули в стороны, ударив Глеба по ногам, и он, не дожидаясь второго выстрела, пальнул в ответ. Аркадий покачнулся, обхватил руками дверной косяк и медленно съехал по нему вниз. Здесь он трудно перевернулся, садясь к косяку спиной, и выстрелил еще раз. Сил на то, чтобы поднять руку, у него уже не осталось, и его вторая пуля с визгом полоснула по каменным плитам крыльца в каком-нибудь метре от его ног. Отдача опрокинула его на спину, он выронил пистолет и медленно, почти торжественно вытянулся во всю длину, избавив Глеба от необходимости тратить на него второй патрон.

Время снова послушно замедлилось, позволяя Глебу тенью скользить между секундами. Позади утробно ворчало и потрескивало пожиравшее автомобиль пламя, в воздухе плавали хлопья и нити черной копоти, на крыльце хрипел, отходя, и все никак не мог отойти похожий на подстреленного разбойника Аркадий с испачканной чем-то ярко-алым смоляной бородой, а над всем этим ярко и весело сверкало с чистого неба весеннее солнце.

Слева от двери зазвенело и посыпалось наружу оконное стекло. Осколки еще падали, сверкающим водопадом скользя по кирпичной стене, а Слепой уже прыгнул в сторону, и длинная автоматная очередь бесполезно ударила в светлый бетон дорожки, пробежала по нему, оставляя цепочку неглубоких выбоин, и иссякла. Автоматчик понял наконец, что промазал, и прервался, чтобы скорректировать прицел.

Глеб швырнул в окно одну из своих гранат, швырнул, как тогда, в пыльных чужих горах, с задержкой, по высокой навесной дуге, и «лимонка» послушно полетела именно так, как он хотел, и взорвалась в полуметре от пола комнаты, в которой засел автоматчик.

Из окна рвануло дымом, оттуда, крутясь, полетели какие-то темные клочья, куски разнесенных в щепу оконных рам, и стало тихо, только негромко барабанил по земле продолжавший сыпаться с неба мелкий мусор.

«Где же менты? – подумал Глеб, вставая и отряхивая колени. – Тут такое во всех отношениях громкое дело, а они что-то не торопятся. Штурм унд дранг, пальба, взрывы, а этих бездельников нет как нет.»

Из дома больше не стреляли – то ли боевой пыл защитников иссяк, то ли там просто больше никого не было. «Ерунда, – подумал Глеб, – где же им еще быть?»

Он вошел в дом и, держа пистолет наготове, принялся обшаривать комнаты, пустые и, несмотря на то что вся роскошная обстановка оставалась на своих местах, уже производившие впечатление покинутости. На первом этаже не было никого, если не считать превратившегося в груду истерзанного мяса и окровавленного тряпья автоматчика. Бесшумно ступая, Слепой взбежал по лестнице и приступил к осмотру второго этажа, с каждой минутой все более убеждаясь в том, что даром теряет драгоценное время.

Впрочем, вскоре он убедился в обратном: в роскошной, похожей на стойло в дорогом борделе спальне Волкова в него кто-то пальнул прямо сквозь полупрозрачную бордовую ткань балдахина. Пуля раскаленным рашпилем прошлась по левому боку, и Глеб не целясь выстрелил в балдахин.

Под балдахином завизжали – пронзительно, по-бабьи. Слепой одним прыжком пересек спальню и с треском сорвал полупрозрачную тряпку, провонявшую духами и марихуаной. На огромной кровати сидела, поджав под себя ноги, рыжая Алена, одной рукой держась за расцарапанную щеку, а другой пытаясь навести на Глеба тускло-черный «браунинг». Глаза у нее были большие, круглые и совершенно бессмысленные от ужаса, а ствол пистолета ходил ходуном. Из одежды на ней была только микроскопическая шелковая комбинация, при других обстоятельствах выглядевшая бы весьма призывно, но обстоятельства были таковы, каковы они были, и Глеб, наплевав на галантность и не обращая никакого внимания на «браунинг», отвесил ей тяжелую оплеуху по здоровой щеке.

Пистолет, крутясь на гладком паркете, улетел под комод, а Алена, коротко вскрикнув, повалилась на бок: оплеуха получилась увесистой.

Здесь все было предельно ясно: в отличие от своей старшей подруги, Алена явно была готова сотрудничать. Для верности Глеб упер ей в лоб холодный ствол пистолета и слегка надавил, впечатывая сталь в нежную, без единой морщинки кожу.

– Говори, – сказал он, – или я тебя трахну этой штукой. Диаметр у нее так себе, зато эякуляция такая, что мозги через макушку полетят. Ну?!

Алена зажмурилась и тоненько заскулила. По щекам ее заструились черные ручейки туши, мгновенно превратив миловидную физиономию в рекламу фильма ужасов.

– Что.., говорить? – всхлипывая, проскулила она.

– Не валяй дурака, – сдерживаясь, сказал Глеб. – Где женщина, которая вчера приходила к Волкову? Где Волков? Считаю до трех. Раз…

– Не на-а-а… – взмолилась Алена, еще крепче зажмуривая глаза, из которых уже не текло, а прямо-таки лило, как из сорванного крана.

– Ну?! – с нажимом сказал Глеб.

– Они в церкви, – прорыдала Алена. – Теперь Учитель меня убьет…

– Не убьет, – сказал Глеб, убирая пистолет. – Теперь вот что. Оденься и жди ментов. Когда приедут, скажешь, что ворвались трое в масках, забрали деньги и ушли. Скажешь, уехали на джипе с московскими номерами. Запомнила?

Алена кивнула, не открывая глаз.

– Скажешь про меня хоть слово, вернусь и сделаю как обещал, – закончил Глеб. – Все, будь здорова.

Спустившись вниз, он услышал отдаленное завывание сирены. Быстро сориентировавшись, Глеб бросился в кухню, распахнул окно и выпрыгнул на задний двор. Ему даже не пришлось перелезать через забор: в нем обнаружилась запертая на примитивную задвижку калитка, открыв которую он оказался на заросшем кустарником берегу Крапивки. Аккуратно прикрыв калитку, Слепой берегом, задами, продираясь сквозь кусты, с ходу перескакивая через какие-то гнилые заборы и топча недавно засеянные охочими до натурального хозяйства гражданами грядки, устремился к молитвенному дому, крыша которого причудливо изломанным силуэтом торчала в отдалении, возвышаясь над поселком.

Дважды провалившись в какие-то ямы, разодрав новый пиджак и безнадежно загубив брюки, он перелез наконец через высокий кирпичный забор, который, подобно крепостной стене, окружал храм Вселенской Любви. Обойма его «парабеллума» была наполовину пуста, у него оставалась только одна граната, и поэтому он не торопился возобновлять штурм. Левый бок намок и стал липким от крови, и Глеб подумал, что пора закругляться: рана была пустяковой, но потеря крови могла вывести его из строя раньше времени.

На глаза ему почти сразу попалась приоткрытая дверь рядом с наглухо запертыми воротами гаража, расположенными в задней стене здания. Видимо, архитектор не хотел смущать умы верующих наличием в храме Вселенской Любви такого прозаического помещения, как гараж на две машины. Быстро перебежав бетонированную площадку перед гаражом, Глеб ужом проскользнул в дверь и оказался в коротком, тускло освещенном коридорчике, в который выходили две двери. Та, что была в торце коридора, вела, по всей видимости, во внутренние помещения, а низкая, зачем-то обитая жестью дверца, расположенная по правую руку от входа, должна была, по идее, открываться прямо в гараж.

На секунду Глеб растерялся, но, следуя старому правилу не оставлять ничего на потом, решил начать с гаража. Он осторожно потянул железную дверь на себя, заранее морщась в ожидании протяжного скрипа, но дверь пошла легко и бесшумно, и он проскользнул в гараж, сразу поняв, что не прогадал и угодил прямо в центр событий.

Посреди гаража, нацелившись хромированной решеткой радиатора прямо в закрытые ворота, стоял черный «Мерседес» с тонированными стеклами.

Перед машиной, спиной к Глебу, в позе изготовившегося к стрельбе ковбоя стояла одна из наложниц Волкова – блондинистая стерва Светлана. Сам Волков, встрепанный и потный, стоял на пороге открытой двери, которая, похоже, вела в подвал.

А рядом с Волковым, в шаге от двери, стояла, обессиленно привалившись плечом к стене, Ирина Быстрицкая – все в том же разорванном плаще и со скованными за спиной руками. Нос у нее слегка припух, и под ним виднелись следы засохшей крови, глаза глубоко запали и были обведены пугающе темными синеватыми кругами, волосы висели неопрятными космами, и кожа туго обтянула заострившиеся скулы. Ирина словно разом постарела на десять лет, и Глеб вдруг увидел, какой она будет в старости. Его словно ударили кулаком прямо по сердцу. Ему вдруг до слез захотелось, чтобы эта женщина была рядом с ним и через десять, и через двадцать лет. Это было острое, пронзительное и щемящее чувство, и Слепой до хруста стиснул зубы. Он не имел на это права, особенно сейчас…

Ну а что изменится потом? Он медленно поднял «парабеллум» на уровень глаз, ловя на мушку затылок блондинки. "Интересно, – подумалось ему, – сумею я выстрелить в затылок женщине?

Сумею, куда я денусь… Мы, наемные убийцы, еще не то умеем…"

– Ага, – слегка задыхающимся, словно после хорошей пробежки, голосом сказал Волков. – Беседуете?

– Чирикаем, – отозвалась Светлана, и в ее тоне Слепому почудилась холодная насмешка.

«Весело тебе, – подумал Глеб. – Ну, держись, сейчас ты у меня обхохочешься.»

– Не возражаете, если я присоединюсь? – негромко, чтобы, не дай бог, не спровоцировать случайный выстрел, спросил он.

Все-таки, как он ни старался, его слова прозвучали как гром с ясного неба. Все повернулись к нему, и он заметил, что Ирина готова потерять сознание.

Светлана резко развернулась на сто восемьдесят градусов, направив на него пистолет.

– Мать твою, – с чувством сказал Волков. – Вот, значит, кто Машку сдал… Сука ты. Ну и что теперь? Типичная «мексиканская ничья», только у нас, вдобавок, твоя баба. Пока вы так стоите, я ей десять раз успею шею свернуть… Я, кстати, как раз собирался это сделать.

– Брось пистолет, – не обращая на него внимания, сказал Светлане Слепой. – Я стреляю лучше.

– Сейчас, – сквозь зубы процедила та, – только галоши надену.

– Как хочешь, – сказал Глеб и нажал на спуск. «Парабеллум» подпрыгнул в его руке, и заведующую крапивинской библиотекой швырнуло на капот «Мерседеса» с простреленной головой.

Она медленно сползла на бетонный пол гаража, оставляя на сверкающем черном металле широкую красную полосу. Ирина вскрикнула и резко отвернулась к стене.

Волков среагировал мгновенно. По-заячьи взвизгнув, он метнулся обратно в открытую дверь подвала, – Шалишь, – сказал ему Глеб, снова спуская курок.

Мертвое тело еще катилось по ступенькам, с глухим тошнотворным стуком ударяясь о них головой, а Глеб уже обыскивал труп библиотекарши. Найдя ключ от наручников, он подбежал к Ирине и освободил ее запястья. Женщина обессиленно упала ему на грудь, и ему пришлось потратить не меньше минуты, чтобы привести ее в чувство.

– Это правда ты? – спросила она. – Что ты здесь делаешь?

– Не сейчас, – отрывисто бросил Глеб, с отчаянием чувствуя, как уходит время. – Надо бежать.

Ты можешь идти сама?

– Какая разница? – спросила она, кивая на дверь, через которую Глеб проник в гараж. Из-за двери доносились возбужденные голоса.

– Ч-черт, – вырвалось у Глеба. Он бросился к машине, волоком таща за собой Ирину, и подергал запертую дверцу.

– Бесполезно, – сказала Ирина. – Ключи, наверное, у Волкова, а Волков в подвале.

Глеб вынужден был с ней согласиться. Завести двигатель напрямую, открыть ворота, вернуться к машине, сесть за руль…

– Вот черт, – повторил он, выдергивая чеку из своей последней гранаты.

Железная дверь отворилась, и в нее, теснясь и толкаясь, протиснулись трое вооруженных охранников.

Глеб поймал себя на том, что думает о них как об охранниках, хотя в недавнем прошлом они были простыми обывателями. Он знал их, всех троих: этот, белобрысый, в клетчатой рубашке и с «Макаровым» в огромной мосластой лапе, работает на молокозаводе; этот вот, с автоматом наизготове и с блестящей, похожей на дыню ранней лысиной, – шофер единственного на весь поселок мусоровоза; а вон тот, у которого под мышкой торчит тупорылый израильский «узи», и вовсе, можно сказать, приятель – санитар из больничного морга. Кой черт понес вас на эти галеры, словами бессмертного шутника-француза подумал Глеб и метнул гранату, заставив Ирину присесть за машиной и присев сам.

Осколки хлестнули по лакированному борту «Мерседеса», безнадежно калеча дорогую машину.

Зазвенело битое стекло, зашипел, вырываясь на волю, воздух, и автомобиль тяжело осел на правое заднее колесо.

– Все, – поднимаясь, сказал Глеб. – Автобус сошел с линии по техническим причинам. Придется выбираться на своих двоих. Надо будет пройти мимо., них. Сможешь?

– Не мимо, – посмотрев в сторону двери, сказала Ирина чужим сдавленным голосом, и Глеб понял, что она из последних сил борется с тошнотой. – Через них, так будет вернее. Смогу, конечно.

Едва договорив, она начала медленно садиться на пол.

– Будь оно все проклято, – сказал Глеб, подхватил ее под мышки, вскинул на плечо и со всей возможной скоростью устремился к двери, сжимая в правой руке пистолет, а левой придерживая на плече безжизненно обмякшее тело жены.