Текст книги "Ночной дозор"

– Добро пожаловать, – азербайджанец широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. – Я рад, что вы не отказались приехать.

Барышев не сумел себя пересилить, пожал-таки предложенную ему руку. Ладонь Мухамедова, как показалось ему, была по-женски мягкая и теплая. Широким жестом хозяин дома пригласил гостя войти.

Дом и снаружи казался огромным, но когда Барышев очутился внутри, то холл, облицованный мрамором, просто поразил его своими размерами. У стены журчал небольшой каменный фонтанчик, в затянутом сеткой вольере порхали разноцветные попугаи. С расписанного восточным орнаментом сводчатого плафона лился матовый свет умело замаскированных светильников. Все здесь говорило о хорошем вкусе хозяина. Интерьер хоть и поражал воображение восточной пышностью, но оставался при этом достаточно изысканным.

И Барышев вскоре сообразил, почему в холле оставалось много свободного места. Он глянул под ноги и увидел собственное отражение в полированном мраморе.

– Проходите, – негромко сказал Мухамедов, и его голос вернулся приглушенным эхом. – Где предпочитаете беседовать? – осведомился хозяин, – в гостиной, в библиотеке или в кабинете?

Только сейчас Барышев заприметил охрану. Двое молодых азербайджанцев с бесстрастными лицами, в черных очках стояли в нишах.

– Мне все равно.

– Кажется, у вас проблемы? – покачал головой Мухамедов. – Что ж, тогда лучше пройдем в гостиную. А то кабинет у меня, знаете ли, мрачноват и тесен. Яркие краски только в холле. Приходится разыгрывать перед гостями веселого человека, а я люблю жить скромно, – Мухамедов усмехнулся. – С детства привык. Но положение обязывает.

Один из охранников молча покинул нишу и распахнул дверь в гостиную, тяжелую, похожую на ворота храма, сплошь украшенную азербайджанской чеканкой. В гостиной уже ничто не говорило о национальности хозяина, интерьер был выдержан в интернациональном техногенном духе. Такой можно встретить где угодно: и в Нью-Йорке, и в Токио, и в Кейптауне – сверкающий никель, матовый блеск натуральной кожи, теплое сияние дерева.

– Присаживайтесь. И еще раз извините, что мне пришлось вас потревожить, – Мухамедов был сама любезность.

– Спасибо, – Барышев присел в мягкое кресло перед стеклянным журнальным столиком.

– Желаете чего-нибудь выпить?

– Разве что, воды, – ответил Барышев, почувствовав, что на самом деле ему нестерпимо хочется напиться. И неважно чем, будь это водка или дорогой коньяк, шампанское или теплое пиво.

– Вы не скромничаете? – с улыбкой переспросил Мухамедов.

– Нет.

Хозяин дома чуть повернул голову и негромко произнес в пространство:

– Минералку и пиво.

И не успел Барышев даже глазом моргнуть, как охранник уже принес поднос, на котором стояли стеклянная бутылка итальянской минералки и четыре запотевшие бутылки датского пива. Мухамедов выразительно посмотрел на охранника, давая тому понять, чтобы тот оставил хозяина и гостя наедине.

Когда парень вышел и закрыл за собой массивную дверь, в ушах Барышева даже зазвенело от тишины. Дом не отзывался ни единым звуком, словно из него выкачали весь воздух.

– Наверное, все-таки пиво? – масляно сверкнули глаза хозяина, и он собственноручно налил пиво в два высоких стакана.

Барышев пытался смотреть на Мухамедова строго, но чувствовал, что у него это плохо получается. Мухамедов был из той породы людей, которые умеют дать почувствовать собеседнику – я богаче тебя, я умнее тебя, и у меня больше власти. Взгляд Мухамедова словно говорил: «Не надо хорохориться, полковник, мы можем беседовать только на равных».

– Мне очень жаль, – проговорил Мухамедов, – что Малютин погиб.

– В самом деле?

– Я говорю это абсолютно серьезно, потому что он был честным человеком, – Мухамедов сделал ударение на слове «честным» и тут же приложился к стакану с пивом. Затем запустил пальцы в вазочку с солеными орехами и бросил один себе в рот. Он пил и ел умело – так, что это не бросалось в глаза.

«Вышколен, – подумал Барышев, – и умеет себя вести за столом».

– Ваши люди, полковник, потревожили сегодня многих моих знакомых.

– Они жаловались вам?

– Нет, что вы! Я понимаю ваше положение, все в городе только и говорят, что азербайджанцы расправились с представителем президента. Но вы-то, полковник, умный человек и понимаете, что к чему, – Мухамедов замолчал, пытливо глядя на Барышева.

– Да, сейчас мы проверяем связи подозреваемых.

– Конечно же, я понимаю, – Мухамедов вновь приложился к стакану с пивом. – В белом «Опеле» нашли трех азербайджанцев, при них оружие, из которого убили Малютина.

– Вы достаточно осведомлены.

– Я сам ничем не интересуюсь, кроме искусства, – усмехнулся Мухамедов. Но, знаете ли, азербайджанцы – несколько другой народ, чем русские. Мы стараемся держаться вместе, и если друзья и родственники просят меня помочь, я с удовольствием помогаю.

– Вас просили что-нибудь передать?

– Сперва на словах, – улыбка не сходила с губ Мухамедова. – Я могу вам сказать абсолютно точно: наши люди Малютина не убивали. Моих земляков подставили.

– Я еще не принял окончательного решения, – напомнил Барышев.

– Окончательного? Официального. – Мухамедов покачал головой, и его улыбка сделалась еще шире. Я понимаю, вы человек не совсем свободный в своих решениях, вам приходится иногда говорить не совсем то, что вы думаете.

«Черт, – подумал Барышев, – наверняка имеет в виду пресс-конференцию, когда мне приходилось, как попугаю, повторять слова заместителя генерального прокурора».

– Я представляю, кто мог заказать Малютина, – сказал Мухамедов, и тотчас же улыбку словно стерло с его лица.

– Я тоже.

– Петров и Короедов. – Когда хозяин дома произносил эти фамилии, голос впервые изменил ему, стал хриплым и надтреснутым, глаза вспыхнули ненавистью.

– Это только слова, – ответил Барышев.

– Что ж, иногда и слова убивают. – Мухамедов одним глотком допил пиво и тут же отставил стакан, словно тот жег ему руки. – Мои друзья, – проговорил он, – тоже заинтересованы в том, чтобы найти настоящих убийц, они тоже ищут.

– Мне помощники не нужны, – покачал головой Барышев.

– Погодите отказываться. – Мухамедов поднялся и, знаком показав Барышеву, чтобы тот продолжал сидеть, вышел в боковую дверь. Вскоре он вернулся, неся в руках журнал с яркой обложкой. – Мне сказали, что вы сегодня интересовались журналисткой, оказавшейся на месте преступления, но так и не узнали, кто она такая?

Барышев с досады поморщился. Было похоже на то, что все этапы следствия известны бандитам.

– Мои друзья тоже пытались найти ее, и поскольку они могут позволить себе немного больше, чем вы, им кое-что удалось раскопать. – Мухамедов, чувствуя свое превосходство над Барышевым, полистал журнал, раскрыв его на развороте с фотографией Кати Ершовой. Подвинул полковнику. – Вот, полюбуйтесь, подходит эта женщина под описание?

– Может быть, – склонив голову на бок, Барышев разглядывал фотографию. Он сразу же отметил для себя, что Катя Ершова русская и живет в Москве, и хотел уже было возразить Мухамедову, но промолчал, понимая, что тот припрятал для него еще какой-то сюрприз.

– Ваши люди, полковник, допрашивали бармена, но тот то ли забыл, то ли не захотел сказать вашим людям об этом журнале.

– Откуда он появился у вас?

– Журналистка забыла его на барной стойке.

Барышев пожал плечами:

– Это еще ни о чем не говорит. Женщина на фотографии, возможно, только похожа на нее.

– Нет, – рассмеялся Мухамедов, – бармен признал в ней журналистку.

– А почему же она тогда говорила по-английски, если русская?

На этот раз уже Мухамедов развел руками:

– Ее нужно найти и спросить.

– Почему вы хотите, чтобы я ее отыскал?

– Не я, – Мухамедов положил ладонь на стекло столика, – мои друзья просили. Я же человек посторонний, ни политикой, ни бизнесом не интересуюсь. Мой удел – искусство, картины. Но один друг очень просил ее найти. Если она сделала хорошие фотографии, то вы поймете, азербайджанцы здесь ни при чем.

– Я это уже понял, – глухо ответил Барышев.

– Вы мне начинаете нравиться, – искренне признался Мухамедов.

– Если бы ваши друзья имели отношение к убийству Малютина, они бы не передали мне этот журнал.

– Его должны были найти ваши люди, а случилось так, что он попал в чужие руки, я всего лишь исправляю ошибку. Берите, берите с собой, – предложил Мухамедов, подвигая журнал к Барышеву еще ближе.

Полковник нехотя взял журнал, запомнил номер страницы нужного разворота и свернул в трубку.

– Очень рад был видеть вас в своем доме и очень рад, что вы правильно понимаете ситуацию, но, как человек подневольный, иногда вынуждены говорить не то, что думаете.

– Не судите о том, чего не знаете, – буркнул Барышев.

Находясь в этом доме, он чувствовал, что здесь чуть ли не каждый день творятся темные дела, здесь идут переговоры о разделе сфер влияния, здесь делятся грязные деньги, а интеллигентный с виду хозяин – на самом деле обыкновенный бандит, с которым он, полковник милиции, вынужден разговаривать, как с равным.

– Я вам не нравлюсь? – усмехнулся Мухамедов. – А между прочим, вы зря держите на меня зло. Мы все рождены одной системой.

Барышев вздрогнул, услышав от хозяина дома почти слово в слово собственную мысль.

– Во всем виновата система, – глядя в глаза полковнику, проговорил Мухамедов, – она породила и вас, и нас. И невозможно разобраться, кто ей нужнее. Вот и случаются такие казусы, когда мы действуем заодно, и я искренне желаю вам удачи.

Мухамедов почувствовал неприязнь во взгляде полковника и поэтому даже не предложил пожать руку на прощание, лишь взмахнул ею.

– Еще раз извините, что побеспокоил.

Барышев вновь оказался в холле и даже растерялся, не сразу поняв, где дверь, ведущая на улицу. Заливисто хохотали попугаи, журчала вода.

Охранник жестом указал нужную дверь. И вновь шофер не позволил самому Барышеву открыть дверцу, вновь за окном «кадиллака» проносились сосны, неподвижный залив. Барышев сидел, разглядывая маленькую фотографию в журнале, с которой на него смотрела женщина – ее-то ему и предстояло найти. Что-то не понравилось полковнику милиции в ее взгляде: то ли слишком независимая она, то ли слишком надменная.

– И ее мне предстоит найти, – проговорил полковник Барышев, продолжая разглядывать фотографию Кати Ершовой. – Что-то подсказывает мне, сделать это будет нелегко, хотя на свою интуицию в последние дни я не могу положиться.

«Искать, искать. – подумал Барышев. – Кому нужны эти поиски? Ну, найду я женщину-фотографа, добуду фотографии, докажу, что убийцы не были азербайджанцами, и что из этого? Лишняя головная боль. Еще врагов себе наживу среди сослуживцев».

И полковнику сделалось тоскливо.

Глава 14

Убедившись за пару дней, что никто ее так и не нашел и, тем более, не собирается убивать, Катя Ершова немного осмелела. Дикторы не призывали в телевизионных программах отыскать женщину с фотоаппаратом, а из комментариев официальных лиц следовало, что убийство совершили три азербайджанца. То, что это не так, твердо знала лишь Катя, потому как располагала доказательствами – фотографиями.

Наконец, она созрела до того, чтобы посоветоваться с подругой, куда бы лучше продать фотографии, в какое издание. Снимки и негативы Катя держала в сумочке, завернутыми в черную бумагу и перетянутыми прозрачным скотчем – так обычно запаковывают непроявленную фотографическую бумагу.

Прошло уже два часа с того момента, как Лиля позвонила с работы и сказала, что едет домой. Дорога обычно занимала, максимум, полчаса, минимум – десять минут, в зависимости от того, чем и в какое время едешь – на машине или на метро.

В последние дни Ершова, как выжившая из ума политизированная пенсионерка, смотрела по телевизору все выпуски новостей. Пока убийство Малютина оставалось в числе первых сообщений не только питерского, но и общероссийского телевидения.

В каждом выпуске непременно появлялся какой-нибудь депутат, который предлагал безотлагательно разобраться со всеми кавказцами. Журналисты словно издевались над зрителями. Тут же, после выступления русофила-кавказцефоба пускали в эфир сюжет еще с одним депутатом, носящим мусульманскую фамилию, но пропагандирующим великорусские шовинистические взгляды.

«Где же Лилька? – подумала Катя, в очередной раз выключая телевизор. После просмотра выпуска новостей в голове, как и прежде, царила неразбериха. – Хоть бы позвонила, мерзавка, понимает же, что я сильно из-за нее волнуюсь!»

И тут Кате показалось, что она слышит звуки борьбы в подъезде. Крадучись, она подобралась к двери и припала к ней ухом. Никто не кричал, никто не дрался, но звуки были странными: сопение, кряхтение, словно кому-то уже скрутили руки, залепили пластырем рот и волокут по лестнице. «Если бы волокли, – подумала Катя, – то давно бы уже пронесли мимо Лилькиных дверей».

Она напрягла слух, как могла, но ничего нового разобрать не сумела. И вдруг, когда уже она отчаялась что-либо понять, услышала довольно отчетливо прозвучавший Лилькин голос:

– Отцепись ты! Я же сказала, ко мне сегодня никак нельзя!

– Ну, Лиля, – отвечал ей пьяноватый мужской голос, – я же еще твоего дивана не видел.

– И не увидишь.

– Лиля, от сумы, от тюрьмы и от постели не зарекайся.

– Фу, черт! – с облегчением выдохнула Катя, – а я-то уж подумала, бандиты.

– Ты что, не одна? – допытывался мужчина. – У тебя кто-нибудь есть?

– Нет у меня никого, понял? Не надо.

– Это ты зря.

Послышался щелчок зажигалки, и под дверь потянуло дымом дорогой сигареты.

– Нельзя, – как маленькому, втолковывала Лилька.

Она твердо усвоила то, о чем ее просила Катька – никому не говорить, что Ершова в Питере. А поскольку Лилька сегодня порядочно выпила, то исполнение договоренности с лучшей подругой превратилось в навязчивую идею.

– Я одна, – твердила она своему спутнику, хотя тот уже ни о чем не спрашивал. – Одна, понял?

– Тогда пошли, – вяло предложил он.

– Почему?

– Потому что я тоже один.

– Это еще не повод переспать.

Вновь послышалась возня, скорее всего, мужчина пытался облапить Лилю, а та так же вяло пыталась сопротивляться.

– Ты от меня ничего не получишь, потому что ты уже пьян. Иди отсюда!

«Пойдет или нет? – призадумалась Катя. – Я бы на его месте уже давно ушла. Ведь понятно, просто так Лилька артачиться не станет, это не в ее правилах. Она либо соглашается сразу, либо никогда».

Наконец Ершова услышала мерные шаги на лестнице. Зазвенела связка ключей, и Лиля вошла в квартиру. И только теперь Ершова поняла, что основательно был пьян не только мужчина, но и ее подруга.

– Катя, – проговорила Лиля, уставившись на Ершову так, будто впервые ее видела.

– Ты что, забыла? – удивилась Катерина.

– А, – проговорила Лилька, звучно ударив себя ладонью по лбу. – Я так старательно убеждала этого идиота в том, что живу одна, что даже сама в это поверила.

Лилька глупо захихикала, прислонилась к стене в коридоре и начала медленно оседать. Сев на корточки, захихикала еще громче.

– Катька, чего ты боишься? Твои чеченцы сюда не доберутся, в Питере другие дела творятся.

Ершова закрыла дверь на все запоры и подхватила Лильку под локоть.

– Пойдем.

– Куда?

– В комнату.

– Зачем? Мне и здесь хорошо.

Лиля вытащила из кармана пачку сигарет, открыла ее и попыталась прочесть, что написано на донце. Сигареты, естественно, посыпались на пол.

– Да, Катя, ты права, мне лучше не курить, – сказала Лиля, хоть Ершова и не заикалась о курении.

– Ты, Катька, даже и представить себе не можешь, какие мне сегодня предложения делали.

Лиля зашла в комнату и с удивлением посмотрела на диван, вроде бы не признала обновку. Затем растерянная улыбка появилась на ее губах:

– Всякие интересные предложения.

– Замуж, что ли, выйти?

– Это неинтересно, надоели, – мотнула головой Лиля. – Мне предложили поехать.

– Куда?

– В хорошее место, – Лиля, приложив палец к губам, проговорила: – Тсс!

– Когда?

– Завтра.

– Ты уже дала согласие?

Лилька вновь глупо захихикала:

– Ты же видишь, я пьяна, а значит, никаких серьезных решений принять не могу. Все будет ясно завтра.

– Лиля, по-моему, я сейчас заставлю тебя немного протрезветь.

– Нашатырь дашь понюхать?

– Нет.

Катя принялась рассказывать о том, как очутилась в момент убийства Малютина в кафе на набережной. Лилька в разговор не встревала, лишь тщательно пережевывала жевательную резинку, давно потерявшую не только запах, но и вкус. Тем не менее, Лилька иногда вытаскивала резиновый шарик изо рта, задумчиво его разглядывала, а затем так же сосредоточенно продолжала жевать.

– Лилька, ты не догоняешь? У меня в руках фотографии.

– Да? И что?

– Неужели ты даже посмотреть их не хочешь?

– Врешь ты все, – Лиля потерла пальцам виски и на какое-то время ее отпустила головная боль. – Покажи, если не врешь.

Катя разорвала скотч на свертке и рассыпала карточки по дивану.

– Вот же, вот, смотри!

Лилька пыталась сосредоточиться, ее взгляд скользил с одного снимка на другой.

– Очень хорошо снято, – проговорила она, – композиция отличная. Ты, Катя, молодец.

– Ты до сих пор не поняла, что у нас в руках?

Лилька пожала плечами:

– Думаю, это можно хорошо продать. Ты мне, Катя, пожалуйста, водички с аспиринчиком принеси, потому как если сейчас аспирина не выпью, то утром буду мертвая, как выключенный телевизор.

Пока Катя ходила на кухню, пока раздумывала, какой именно воды налить – кипяченой, отфильтрованной или минеральной, ее подруга заснула самым банальным образом, не раздеваясь, даже не попытавшись разостлать постель. Просто поджала ноги, подсунула под голову сжатый кулак и улеглась спать на фотографиях.

– Лилька, тебе без присмотра долго оставаться нельзя. Сопьешься, скуришься, сгуляешься, – пробормотала Катя, глядя на мирно спящую подругу.

И все-таки она разбудила ее, заставила выпить аспирин, заставила отправиться в ванную. Пока Лилька чертыхалась в ванной, Катя собрала фотографии, расстелила диван.

– Ты все-таки сделаешь из меня человека.

Лиля из ванной шагнула в комнату, Катя подхватила ее под руки и потащила в спальню. Уложила на антикварную кровать, поблескивающую надраенными шишечками, и Лилька тут же уснула.

– Ну, вот и поговорили, – криво усмехнулась Ершова, заворачивая фотографии в черную бумагу.

В душе она была немного суеверна, верила в то, что у каждого человека существует свой ангел-хранитель, но помогает он только тем, кто верит в его существование. Поэтому Катя верила в это истово.

Ангел ей представлялся в виде атлетически сложенного мужчины с белыми крыльями на спине, размахом этак метров около трех. Из всех ее знакомых ангел-хранитель напоминал Кате лишь Илью, и то, наверное, потому, что она мало его знала. «Наверное, это он меня уберег, – подумала Катя. – Нельзя было показывать Лильке фотографии, вот она пьяным глазом их и не увидела. Проспится, проснется, черта с два вспомнит».

Катя тоже устроилась спать. Снились ей всякие гадости, мерзости и ужасы, причем цветные, реальные, почти осязаемые. То она оказывалась в Чечне, то потом чеченцы незаметно для Кати превращались в азербайджанцев. Улицы Грозного плавно перетекали в питерские, и Ершова, в конце концов, теряла ориентацию – где она, что происходит, кто ее преследует. Причем разумом она понимала, что все происходящее с ней – сон. И для того, чтобы перевести дыхание, спастись от погони, надо лишь проснуться.

«Я-то это знаю, – думала Катя, – я знаю, что все происходящее – сон. Но те, кто останется во сне, они-то этого не знают, они-то не проснутся!»

Ей было жаль оставлять на растерзание вооруженным бандитам своих друзей – Лильку, Илью, того же Варлама. И только поэтому Катя не делала попыток проснуться. Все смешалось у нее в голове.

Она уже готова была навсегда остаться в своем фантасмагорическом сне. Она бежала по набережной, расталкивая прохожих, а за ней гнались трое азербайджанцев.

Мелькнуло кафе с порванными зонтиками, безымянный переулок. Катя очутилась на разбомбленной улице в Грозном, ничуть не удивившись тому, что Питер в одно мгновение превратился в чеченскую столицу.

Она уже не понимала, где может чувствовать себя в большей безопасности. В переулке слышался топот ног, это приближались азербайджанцы. С другой стороны, на фоне руин, появились чеченцы, не совсем такие, каких ей приходилось видеть в жизни, а почти театральные, такие, какими их представляют обыватели. Все в камуфляже, с длинными черными бородами и пиратскими платками на головах, вооруженные до зубов.

«Сколько же сейчас времени?» – подумала Катя и вскинула руку, чтобы посмотреть на часы, чтобы понять, сколько же осталось до утра, до того момента, когда кончится кошмар.

Но он и не думал заканчиваться. Под стеклом своих миниатюрных часов Катя увидела голый циферблат, лишенный стрелок, цифр, белый диск с маленькой черной точкой посередине.

И тут прозвенел звонок. Катя открыла глаза и сразу села на диване, боясь снова провалиться в сон. Зеленая лампочка на телефонном аппарате горела ровно, показывая, что идет подзарядка трубки.

«Померещилось, что ли?» – Катя протерла глаза и отбросила одеяло.

Из соседней комнаты доносилось сонное бормотание Лильки. Подруга что-то говорила во сне.

Звонок в дверь повторился, длинный и настойчивый, словно звонивший был уверен, что ему обязательно откроют. Катя соскользнула на пол, ощутив босыми ногами прохладу паркета, надела джинсы, набросила рубашку и пробралась в спальню.

– Лиля, – она тронула подругу за плечо.

Та тут же открыла глаза и недоуменно посмотрела на Ершову.

– В дверь звонят.

– Ты что, с ума сошла? – Лиля села и бросила взгляд на будильник. – Семь утра. Померещилось тебе.

Но в подтверждение Катиных слов вновь раздался звонок, а вслед за ним голос:

– Лиля, ты что, умерла там?

– Да уж, умрешь с вами! – пробурчала хозяйка и подмигнула Кате. – Совсем забыла. Иди открой, я сейчас оденусь.

Ершова схватила ее за руку:

– Ты знаешь, кто это звонит?

– Лиля, так ты умерла или нет?

– Сейчас открою. Приятель мой. Я же вчера тебе говорила…

Ершовой пришлось идти открывать дверь самой. На пороге стоял с огромным букетом цветов не очень молодой мужчина.

«Около пятидесяти», – определила Катя.

Он явно не ожидал, что откроет ему не хозяйка.

– Извините, – гость бросил быстрый взгляд на номер квартиры, – но Лиля мне вчера сказала, что живет она одна.

– Правильно сказала. Проходите.

Гость шагнул в прихожую и замер, не зная, что делать с цветами.

– Раздевайтесь, проходите. И не бойтесь отдать цветы мне, я всего лишь их поставлю в вазу. А Лиля сейчас к вам выйдет.

Гость с облегчением вздохнул и, уже отдав цветы, запоздало представился:

– Меня зовут Сергей Петрович, мы работаем вместе с Лилей.

– Как хотите, – Катя решила, что лучше будет остаться инкогнито.

Она сунула цветы в вазу с позеленевшей водой и, торопясь, застелила диван, даже не успев его сложить.

Когда Сергей Петрович зашел в гостиную, Лилька выбралась из спальни и уставилась на мужчину. Вид у нее был такой, словно она ожидала увидеть кого-либо другого – помоложе.

– Привет, – Сергей Петрович покосился на Катю.

– Могу и выйти, – Ершова удалилась на кухню и принялась там готовить кофе.

– Так ты едешь или нет? – услышала она вопрос гостя.

– Это довольно неожиданно. Я думала, ты вчера пошутил.

– Ничего себе, шуточки! Если ты откажешься, я даже и не знаю, что делать тогда, сорвется выгодный заказ.

– Сколько, ты говорил, нам заплатят?

– Она кто? – послышался сдавленный шепот.

– Моя подруга, ее можешь не опасаться.

– За весь заказ дадут штуку.

– Штука, распиленная пополам, это пятьсот.

Вновь мужчина что-то шептал, а Лилька сперва недовольно бурчала, а затем принялась смеяться.

– Кофе пить будете? – крикнула Катя.

Кофеварка уже вовсю шипела, бурлящий кофе низвергался в широкую стеклянную колбу.

– По-моему, мы еще успеем, – крикнула Лилька.

К счастью Ершовой, Сергей Петрович оказался сыт, а Лилька с утра могла только пить, так что бутерброды ей готовить не пришлось.

– Я сейчас ехать должна, – виновато говорила Лиля, пытаясь поскорее выпить горячий кофе.

– Куда? – наивно поинтересовалась Катя.

Тут же в разговор вмешался Сергей Петрович:

– Мы по делам едем.

– Надолго?

– Не знаю, как получится.

За спиной гостя Лилька делала отчаянные жесты, пытаясь показать Ершовой, чтобы не приставала с расспросами, мол, он, дорогая, все равно ничего тебе не расскажет.

– Но все-таки, – вздохнула Катя, – мне нужно знать, это будет день, два или месяц.

– Я думаю, дня за четыре мы управимся, – Сергей Петрович взял Лилю за руку.

– Катя, извини, но я должна ехать. Побудь тут без меня, тебе же все равно некуда спешить.

– Не знаю, застанешь ли ты меня, когда вернешься в Питер.

– Мне надо, работа. Ты, кажется, Катя, вчера что-то у меня спрашивала, хотела совета, показывала какие-то фотографии?

– Нет-нет, – тут же ответила Ершова, – никаких фотографий, ты что!

– А мне показалось.

На этот раз уже Катя, улучая момент, когда Сергей Петрович отворачивался, прикладывала пальцы к губам, моргала двумя глазами сразу и строила рожи.

– Ах, да, это я спутала. Не ты мне показывала фотографии. – Лиля с утра соображала туговато.

– Может, тебе пива стоит выпить? – предположил Сергей Петрович.

– Нет, я принципиально не похмеляюсь. Только кофе и аспирин.

– У тебя осталось пятнадцать минут на сборы, – напомнил Сергей Петрович.

Лилька отставила недопитую чашку с кофе и, ничуть не стесняясь гостя, принялась сбрасывать в дорожную сумку все, что могло ей понадобиться, начиная от косметики, кончая еще не вскрытым блоком дискет.

– Лиля, ты мне нужна всего на минутку, – Катя потащила подругу в спальню.

– У нее этих минут осталось всего пять, – крикнул вдогонку женщинам Сергей Петрович.

– Ты можешь сказать, куда едешь и зачем?

– Если бы я сама толком помнила!

– Ты что, такая пьяная была вчера?

– Достаточно пьяная, чтобы забыть, куда надо ехать делать репортаж, но достаточно трезвая, чтобы помнить, сколько за это обещали заплатить. Ты побудь здесь, Катя, присмотри за квартирой. Тебе все равно, как я понимаю, в Москву соваться не стоит, у меня переждешь.

Кате хотелось крикнуть, мол, посылай к черту своего приятеля и давай вместе думать, что делать с фотографиями, но вместо этого она согласно кивнула:

– Хорошо, дождусь тебя.

– Отлично. Если будут с работы звонить, ври напропалую.

– Хоть в каком направлении врать?

– Скажи, будто кто-то из родственников позвонил, а кто, ты не знаешь, мол, я собралась и уехала, сказала, через пару дней буду.

– Девочки, – крикнул Сергей Петрович, – наговоритесь, когда Лиля вернется.

Кате ничего другого не оставалось, как распрощаться с подругой, которую уже тянул под руку к двери странный гость. Щелкнул замок, и Ершова осталась одна.

– Вот те на, – проговорила женщина, – никогда не знаешь, откуда ждать подвоха! Сядешь в кафе, а тут убийство, к подруге приедешь, а ее неизвестно куда и неизвестно насколько утащил какой-то загадочный Сергей Петрович.

Катя почувствовала, что панически боится оставаться одна. Она ни на секунду не забывала о том, что журнал с ее фотографией остался лежать на барной стойке, а значит, рано или поздно на нее выйдут.

– Лучше уж поздно, чем рано, – проговорила она, подсаживаясь к зеркалу. Критически осмотрела себя. – Видок у меня не лучший, выгляжу так, будто это не Лилька пила полночи, а я, хотя даже капли в рот не брала. – Она придержала руками волосы, сдвинув их со лба. – Хорошо еще, хоть морщин не прибавилось. Одна, без документов, в чужом городе. Если что случится, даже обратиться не к кому, чтобы поручились за меня.

Катя выдвинула ящичек из тумбочки трюмо – тот, где лежала Лилькина косметика. Среди смазанных до основания тюбиков помады, флакончиков с засохшим лаком и коробочек с искрошившейся пудрой она обнаружила удостоверение члена Союза журналистов. Развернула его, поставила на трюмо. Фотография была сделана года четыре тому назад. Катя посмотрела на нее и вздохнула: «Да, Лилька, сдала ты за последние годы. Но, в общем-то, сама виновата. Меньше нужно пить и больше спать. Нам с тобой уже не по двадцать лет, и силы следует беречь. Погоди-ка.», – вдруг сообразила Катя, схватила в руки удостоверение и пристально всмотрелась в фотографию.

Несколько раз ей приходилось слышать, что они с Лилькой очень похожи, но Катя никогда этому не верила. Теперь же она вдруг уловила это сходство: линия губ, нос. Правда, разрез глаз был совсем другим, и волосы у Лильки были темные, а не светлые.

Ершова еще раздумывала, а в руках у нее уже появилась коробочка с тушью, тонкая кисть окрасилась черным, и Ершова, сев к зеркалу, принялась подрисовывать левый глаз. «Так, так. у меня разрез глаз практически овальный, а у Лильки – миндалевидный, – кисточка коснулась уголка глаза, оставив ровный черный след. – Так, теперь сюда, здесь еще немножко… – Ершова сделала еще несколько движений и выпрямилась, схватила книгу, прикрыла ею половину лица. – Теперь немного подправить губы», – косметическим карандашом она подрисовала линию губ, причем тоже только с правой стороны.

– Полное уродство! – воскликнула Ершова, глядя на фантастически асимметричное лицо, свое и в то же время не свое.

Она чуть повернулась, и асимметрия тут же исчезла. Катя смотрела в зеркало и почти не узнавала себя. На настоящую Лильку она тоже мало походила, но зато стала похожей на ее фотографию четырехлетней давности. Всего лишь час потребовался Кате для того, чтобы отыскать в шкафчике ванной комнаты краску для волос, которой пользовалась Лиля, покрасить волосы и вновь наложить макияж.

– Лоб у меня другой, – вздохнула она, надевая темные очки. Немного подумала и подняла их на лоб. – Теперь полный порядок. Теперь меня мать родная не узнает. Все-таки женщинам в этом смысле легче, чем мужчинам. Попробовал бы мужик так раскрасить себе лицо, так от него бы люди на улице шарахались.

* * *

Полковник Барышев получил из Москвы неутешительный ответ. Из него следовало, что Катерина Ершова заключила контракт с английским информационным агентством и отбыла в Чечню. Из Грозного же сообщили, что о местонахождении Ершовой им ничего не известно. По всему выходило, что она все еще находится в Чечне. Но тогда каким образом Ершова оказалась в Питере?

Этого Барышев понять не мог.

Он сам связался с представителем английского информационного агентства в Москве, и тот подтвердил, что точного срока на выполнение заказа у Ершовой нет. Ничем не помог Барышеву и Варлам Кириллов в агентстве, в котором работала Катя, лишь озадачил. Сперва на вопрос о том, не знает ли он, где сейчас находится Ершова, Варлам разразился руганью, а затем, узнав, кто с ним говорит, немного поостыл.

– С ней что-нибудь случилось?

– Нет-нет, просто мы ее ищем в связи с одним сторонним делом. Вы бы не могли подсказать, кто у нее есть из знакомых в Питере?