Текст книги "Разведка боем"

Глава 3

Незнакомец назвался Глебом. Восемь во всем разуверившихся мужиков не спешили верить, что он явился сюда на помощь, из чувства солидарности. Осознал свое родство с ними, общность судьбы. Гость не похож был на человека, загнанного в угол.

Это их предали, бросили без прикрытия. Брезгливо отвернулись, как от людей, перепачканных в невинной крови. «Скажите спасибо, что вас не отдали под суд, как некоторых других».

Впрочем, Толю Тарасова судили и признали невменяемым на момент совершения «преступления». Кому нужен такой вердикт, после того как бывшего замкомполка целый месяц демонстрировали по программам новостей в клетке для подсудимых? Демонстрировали всей Чечне – вот он, запоминайте.

Потом посадили в психушку за колючую проволоку. Мол, мы тебя прикрыли, но ты уж сделай милость, побудь здесь для виду пару лет.

Да с этими психами через месяц станешь таким же, как они. Не пойдет!

К концу недели замкомполка сломал челюсть двухметровому амбалу санитару, посмевшему на него замахнуться. Тарасова скрутили, продержали неделю в изоляторе. Думали, выйдет оттуда шелковый – как бы не так. Он просто затаился.

Ждал удобного момента и скоро дождался. Охрана в больнице была дешевая, и он без проблем выехал за ворота, договорившись с водителем мусоровоза. Потом его полгода преследовал гнусный коктейль из мусорных запахов. Но все равно лучше, чем памятный запах крови.

Через полгода его изловили – как только он решился навестить мать. На место возвращать не стали. Предложили работу, уже не в Чечне, а в России. Работу грязную, но разовую. «Будешь бегать, абреки рано или поздно достанут, распилят на части. Окажи нам услугу, и прикроем тебя до конца дней».

Он послал подальше человека в штатском. «Услуги я все уже оказал на войне, хватит с вас. Хоть до конца дней сажайте, я готов». – «Спокойной жизни захотел? Не получишь. Иди гуляй на все четыре стороны».

…Глеба связали тем же самым проводом, каким он связал охранников. Он как будто был к этому готов, даже не стал протестовать. Только время от времени просил, чтобы поднесли пачку и огонек.

Вытягивал губами сигарету, закуривал и спокойно ждал, что решит «совет стаи».

Семен Барсков уже проснулся. Вылез из спальника, потянулся с хрустом и собрался, как обычно, делать зарядку. Тут его взгляд упал на связанного незнакомца, прислоненного спиной к стволу.

– Не понял.

– К тебе, между прочим, приходил, – заметил Тарасов. – Подкрался, ножик достал. Я проснулся среди ночи – ни хрена не понимаю. Кто это так к Барсику приник, с кем такая любовь?

– Нет, серьезно, – Семен дешево не покупался.

Все свидетели разговора в очередной раз позавидовали непоколебимому оптимизму румяного человека с ровно подстриженными усами.

Вроде бы вместе с Воскобойниковым слетал на задание, вроде бы оба выпустили ракеты по Ведено. Только вот майору каждый день мерещатся призраки возмездия, а капитан энергично делает зарядку по утрам. Рассчитывает до ста лет прожить.

Он единственный из всех не верил, что чеченцы смогут их разыскать:

– Велика Россия. Вы только прикиньте, одних городов сколько. Да здесь любая звезда затеряться может, хоть Джек Николсон. Забурится, если надо, в каком-нибудь Абакане, прикинется шлангом. Будет подрабатывать по мелочам и покупать в магазине чернила. И ни одна спецслужба в мире его не раскопает. А вы говорите чечены. Кишка у них тонка всю Россию прошерстить.

Ему хотели верить, но не могли. И поэтому возражали с ожесточением:

– Если б там шла полным ходом мочиловка, может быть, у них бы руки и не дошли. Но сейчас их там, на месте здорово прижали, серьезно рыпнуться боятся. Значит, будут по мелкому пакостить. Среди прочего и долги попробуют вернуть.

Думаешь, они не в курсе, что нас никто давно не прикрывает?

– Говоришь, Россия большая? – добавлял другой. – А ихний культ кровной мести ты в расчет не берешь? Вся Чечня сотни лет на этом держится: найти и отомстить. У них в этом деле такой опыт, что любая спецслужба отдыхает.

– Что наш русский мужик? – вступал третий, – злится, на стенку лезет. Потом устанет, присядет бутылку раздавить. Выпьет, пожалуется на жизнь. Глядишь, и запал уже не тот. Может у нас старый дедок завещать месть сыну? Да сын покрутит пальцем у виска: «Одурел, старик? Сам не решил своих проблем, теперь на меня вешаешь? Мне завтра на техосмотр надо подъехать, послезавтра внучке твоей к школе новые кроссовки купить, в четверг у меня рыбалка, а в пятницу баня. И больше не суши мне мозги: что было, то сплыло». А у них, у абреков? Сын всю свою жизнь ради мести поломает. Если сам без рук, дом продаст, последнюю рубашку снимет, чтобы нанять убийц. Пусть Ильяс подтвердит, если не веришь.

Ильяс неохотно кивал. Его самого фээсбэшники подцепили на этот крючок.

– Каждый из нас не простого горца обидел, – продолжалась обработка Семена. – Особенно вы с Димой. Ты представляешь Басаева и его возможности? Да он львиную долю забугорных бабок получает, особенно теперь, после смерти Хаттаба. Что Хаттаба замочили – верю. Он был приезжий, со стороны, рано или поздно его должны были замочить. Про Шамиля не поверю никаким фотографиям. Он там все ходы-выходы знает.

Вроде бы из лучших побуждений пытались раскрыть Семену глаза. На самом деле, многих брала зависть: им отовсюду мерещится опасность, им снятся кошмары, а Семен до сих пор не заразился этим настроением.

– Почему мы до сих пор еще живы? Соблюдаем правила, не застаиваемся на одном месте.

С невозмутимым видом капитан стоял на своем.

Пускай дрожит враг, а ему, Семену Барскову, бояться нечего, просто он не хочет бросать товарища одного. Вместе полетели в тот раз на задание, вместе были рассекречены, вместе расплевались с начальством и уволились из армии, значит и дальше надо держаться рядом.

Повседневный быт команды доказывал искренность пилота. Вряд ли кому-то по силам так искусно маскировать напряжение, натянутые нервы.

Долгое время Барсик безумно раздражал всех, кроме своего друга и коллеги. В конце концов к его невозмутимости привыкли и только изредка прикалывались, как, например, сейчас…

– Если серьезно, – повторил отставной капитан.

– Серьезно нет времени рассказывать. Сейчас будем совет держать, садись входи в курс по ходу дела.

Рыбалку и прочие мероприятия отложили в сторону. Нужно было срочно разбираться, кто и зачем появился ранним утром в лагере. Был вариант выбить правду из гостя – не меньше половины команды не остановились бы перед тем, чтобы подпалить ему шкуру. Но чутье подсказывало, что такое дознание вряд ли закончится быстро и даст надежный результат.

– Выскажемся по очереди, – предложил бывший замкомполка. – Кто ему верит, кто нет?

И почему.

Первым слово взял Ильяс, самый младший по возрасту.

– Не верю. Почему, не могу объяснить.

– И на том спасибо.

Выполнив свой долг, Ильяс заступил на дежурство. Этот парень-полукровка не меньше других имел право высказывать собственное суждение. Он исполнял примерно ту же самую миссию, о какой говорил незнакомец. Его тоже забросили в Чечню закрыть вопрос с одним непростым деятелем. Миссию Ильяс выполнил, правда, доказательств не привез. Их и не просили. Он считал, что исполняет родственный долг, до последнего момента не подозревая, как все обстоит в действительности.

– А я верю, – твердо сказал Воскобойников. – Мужик мог бы всех нас спокойно оприходовать.

Это мнение тоже не вызвало дополнительных вопросов.

Следующим в круге сидел белобрысый курносый Витек, попавший в Чечню зеленым солдатиком-срочником. Он так и не понял толком, в какое дерьмо угодил там однажды ночью. Провоевал еще полгода, вернулся домой. Спокойно жил-поживал, пока другой темной ночью его чуть не отловили трое людей неславянской внешности.

Вид их и действия настолько испугали Витька, что больше он не появлялся ни дома, ни у друзей.

Если бы парня не подобрал Кормильцев, курносый нос и белобрысый чуб притормозили бы разве что у Тихого или Северного Ледовитого океана. А может, и в плавание пустился бы Витек в надежде обосноваться на необитаемом острове.

– Драпать надо прямо сейчас, – скороговоркой выпалил парень. – Он же ясно сказал, что нас вычислили.

– То есть ты ему веришь?

Витька считали малость придурковатым. Но в этой чрезвычайно сомнительной ситуации, возможно, стоило принять в расчет и его мнение.

– Не верю, он с ними заодно. Но лучше здесь не задерживаться.

– Кто с кем заодно? – решил уточнить Воскобойников, – Он и чеченцы? Тогда какого хрена…

Но летчику уже махнули рукой: закругляйся с интервью, нашел у кого уточнять. Сейчас такую канитель разведете, что до вечера не выберетесь.

– Верю, – поднял медвежью лапу Бубнов.

Бубен не мог забыть, как незнакомец смотрел ему в глаза, держа палец на спусковом крючке автомата. Душа, отяжелевшая после спирта и сумбурных сновидений, вмиг сделалась легкой, как перо. За доли секунды опустилась на глубокое дно мрачного ущелья и снова воспарила вверх, к солнцу, как только оказалось, что в чужих серо-стальных глазах не записан смертный приговор.

Бубен чувствовал себя заново родившимся и не мог не испытывать благодарности к незнакомцу.

– Он в самом деле хочет помочь. Просто ткнул нас носом в собственное дерьмо. Мы считали, что ситуация под контролем, а на самом деле – ни хрена не под контролем.

– Согласен, – кивнул замкомполка, которого в команде называли Тарасом. – Не похоже, что он гнида. Мог он взять нас тепленькими? Мог. Честно сказать, он мне здорово испортил настроение. Я-то думал, хуже не бывает. Бывает. Как говорила моя бывшая жена: я в шоке. Неужели мы с вами так дешево стоим? Так дешево, что можно в одиночку, без оружия поиметь нас вдоль и поперек?

Вопрос повис в воздухе. Тем временем Бубен тяжело поднялся с места, повесил на грудь автомат. Высморкался в кострище и отправился в караул вслед за Ильясом.

– Если вспомнить древних римлян, я поднимаю палец вверх, – резюмировал Тарас. – Конечно, он нам рассказал только часть правды. Но это нормально. Вспомните каждый себя. Многие здесь жаждали исповедаться, даже зная, что их сочувственно выслушают?

– Врет от начала до конца, – дождался своей очереди бывший спецназовец в черном платке. – Я не говорю, что он конкретно чеченам продался.

Но у него двойное дно, без вариантов. Это профессионал. Меня еще никто не брал голыми руками – с корнем ручонки вырывало. А он, сука, подкараулил момент. Это профессионал, такие работают за большие дивиденды.

– За большие дивиденды? А кто, если не чечены, готовы за нас отстегнуть? – еще не успевший далеко отойти, Бубен выкатил от умственного напряжения невыспавшиеся глаза с красноватыми белками. – Может…

Все поняли, кого Бубен имеет в виду. Вдруг Кормильцев для их же блага нанял на пару дней крупного спеца, чтобы проверил отряд изгоев на прочность и дал несколько полезных советов? Но какого черта незнакомец молчит? Стоило ему сослаться на «спонсора», и большая часть вопросов тут же отпала бы.

Седьмым по счету высказывался Ди Каприо.

Этот человек всегда держался особняком, он был из породы тех, кто плохо вписывается в любой коллектив. Вчера он, правда, сел пить вместе с остальными, но пил молча, не принимая участия в разговоре. Он, единственный из всех, до сих пор никому не поведал свою историю.

Кличку ему придумал Ильяс, не лишенный чувства юмора. Это ему пришло в голову приклеить фамилию нежного красавчика, кумира малолеток к этому жутковатому уродливому лицу.

Именно Ди Каприо Кормильцев встретил первым, именно ему первому оказал помощь. Кормильцу тогда ничего не стоило отстегнуть тысячу баксов на несколько пластических операций.

У Ди Каприо здорово обгорели лицо и левая рука. Перед врачами не ставили задачу изменить его черты – они и так уже сплавились в огне и восстановлению в прежнем виде не подлежали. Хирурги просто попытались сделать из корявой перекошенной маски более или менее нормальное лицо.

Им удалось слепить нос и некое подобие губ, натянуть новую кожу на щеки и подбородок. Ди Каприо снова стал похож на человека, но человека с жутковатым, как у бракованного манекена, обличьем.

– Какая разница, правду он сказал или нет? – внятно послышалось из подобия рта, прорезанного скальпелем. – Новые люди нам не нужны. И без того перебор.

Вывод напрашивался сам собой. С одной стороны, люди не нужны, с другой – отпускать того, кто слишком много видел, чревато большими не приятностями. Ди Каприо явно голосовал большим пальцем вниз.

Нужно сразу уточнить, что мрачного молчуна, сидевшего сейчас на корточках рядом с Барсковым, никто бы не посмел назвать Ди Каприо в глаза. За такие шуточки «красавчик» мог запросто вышибить мозги.

Его побаивались все без исключения, даже Тарас и спецназовец Самойленко. В лицо обращались уважительно: Николаич. Но между собой, как бы компенсируя собственную почтительность, с усмешкой называли «звездным» именем.

– Теперь твое слово, – обратились к Барскову. – Семеро высказались, можно было сделать для себя выводы.

– Опера, – на лице Витька появилась глуповатая улыбка.

Он взял конфискованный CD-плейер и запустил диск, предварительно вставив в уши миниатюрные наушники.

– Опера, блин.

– Погоди ты со своими впечатлениями. Давай Семен, подводи черту.

– Ни хрена я так и не понял. Пусть кто-то один мне толком…

Закончить он так и не успел. У Витька отвисла челюсть, парень инстинктивно подался назад.

Один из часовых – а именно Бубен – высоко поднял вверх руку, подавая сигнал тревоги.

В отряде изгоев были установлены два варианта такого сигнала: в виде жеста и звуковой – едва слышный свист, похожий на птичий. Жоре Бубнову дольше всех пришлось тренировать этот свист. Даже Николаич нормально свистел из своей прорези. А у Бубна получалось то слишком громко, то чересчур по-человечьи. «Ты, Жора, видать, сам себе спросонья на ухо наступил», – говорили ему, намекая на медвежью косолапость.

Вот и теперь Бубен предпочел подать знак рукой. Его спина хорошо просматривалась – на выцветшей от солнца рубашке проступило большое темное пятно пота. Выбросил вверх два пальца, потом еще два… Круг людей, присевших на подстилку из мха и старых иголок, мгновенно распался. Все кинулись разбирать оружие.

Глава 4

Тот самый Кормильцев, которого в команде называли обычно Кормильцем или Спонсором, первым создал в Москве сеть интернет-кафе.

Для начала они с товарищем рванули в Штаты, где два года оттрубили в таких же кафе менеджерами низшего звена. Приглядывались, мотали на ус, соображали, что можно будет перенести в Москву один к одному, какие моменты придется менять.

Вернувшись, раскрутились очень быстро, если принять во внимание небольшой начальный капитал. Одно кафе, три, пять. Ниша пока еще была свободна, сопротивления они не чувствовали. Пришлось, понятное дело, отстегивать чиновникам из мэрии и «крыше», но эти расходы они с самого начала заложили в бюджет.

Конкуренция не заставила себя долго ждать.

Нефтеносный участок можно застолбить, а интернет-кафе похоже на скважину, которую твой соперник может пробурить чуть ли не в любой точке большого города. И прибыль обязательно потечет.

Вот и начался период войны. Конкуренты подсылали друг другу клиентов с вирусами на дискетах. Потом научились приему еще более простому.

Путешествуя по бескрайним просторам Интернета, «засланный казачок» просто набирал нужный адрес сайта, с которого скачивалась программа-убийца, разъедающая файлы на винчестере.

Случались ночные налеты с битьем витрин, порчей мебели. Компьютеры тривиально раскурочивали, кидая об стенку. Пока менты успевали прибыть на место, дело уже было сделано.

Состояние войны продолжалось недолго. В конце концов заинтересованные лица сели за стол переговоров и выработали условия мирного сосуществования. Прибыли пошли уже не такие сумасшедшие, зато теперь купоны можно было стричь спокойно.

Кормильцев и его напарник Рудаков делили доходы пополам. Вначале оба денно и нощно думали об усовершенствовании своих кафе, пытались нащупать эксклюзив, на котором можно было бы объехать конкурентов. Более мощные «мозги» и высокоскоростные модемы? Дизайн столов, цвет пола и стен? Освещение? Развесить по стенам творения модного мастера компьютерной графики? Предложить к кофе что-нибудь особенное?

До поры до времени деньги вкладывались в развитие. Потом Кормильцев увидел по телевизору документальный фильм про обращение с заложниками в Чечне и сделался патриотом до мозга костей. Съездил на Кавказ, раздал взводу спецназа легкие и надежные импортные бронежилеты.

Пообщался с солдатами, офицерами, привез кучу фотографий с линии огня. Вернулся еще большим патриотом, чем уезжал.

Стал доказывать компаньону, что здесь, в Москве, все с жиру бесятся, в то время как армии не хватает самого необходимого. Нельзя жить, думая только о своем кармане, нужно болеть и за Россию.

– России от твоих забот не жарко и не холодно, – злился Рудаков. – Все равно, что киту дать таблетку витамина С. А вот дело наше с тобой загнется быстро.

Через месяц Кормильцев отправил в действующую на Кавказе группировку несколько ящиков новейших американских антибиотиков. Рудаков окончательно возмутился и сообщил, что не собирается в одиночку финансировать развитие бизнеса.

Друзья разругались окончательно и бесповоротно. Разделили свои кафе поровну и зажили каждый отдельной жизнью. Дальше случилось как в сказке, где добрые дела вознаграждаются, а у себялюбцев все обращается в тлен.

Рудаков затеял модернизацию своих кафе,. взял большой кредит. Но главный подрядчик его кинул, и дело посыпалось как карточный домик.

Кормильцева, наоборот, ждали приятные сюрпризы. В руководстве «крышевавшей» его братвы тоже нашлись патриоты. Бизнесмена известили, что он может пока прекратить регулярные выплаты процента. Но это было еще не все: по соседству с одним из его кафе ударными темпами возвели новый корпус одного из московских институтов, и прибыль с «точки» сразу же утроилась.

Кормильцев увидел в этих переменах перст Божий. Выучил молитву «Отче наш», стал регулярно посещать церковь и в следующий свой визит в Чечню повез уже иконки и ладанки. Оказалось, что там этого добра хватает, каждого солдата успели уже снабдить, да еще на складах лежат нетронутые партии.

Накладка Кормильцева не обескуражила.

Скоро ему представилась возможность оказать помощь конкретному пострадавшему. Он случайно узнал про человека, доставленного из Чечни в ожоговый центр. Заехал навестить его и содрогнулся при виде жуткой лилово-красной корки, запекшейся на лице, начиная почти от самых глаз.

Кормильцеву разрешили ознакомиться с документами – так бизнесмен узнал, что пострадавший был контрактником и находился в вертолете, сбитом в тридцати метрах над землей. Остальные погибли, выжил только он один.

Еще в документах значилось, что пациент ожогового центра – бывший детдомовец. Родни у него не обнаружено, прописан он в заводском общежитии провинциального городка.

Движимый состраданием, Кормильцев даже поселил на время Николаича в собственной квартире. Правда, жена с детьми на следующий же день уехала на дачу. Объяснила, что не в силах находиться рядом с этим жутким типом и детей ни за что не оставит.

– Не хочу, чтобы им потом снились кошмары.

– А если бы со мной такое случилось? Ты бы их тоже увезла от меня?

– Ты им отец. А это чужой человек. Ничего страшного – машина, слава Богу, на ходу. Буду отвозить их в школу и забирать обратно.

– Он же все поймет. Ты наносишь человеку моральную травму. Человеку, который защищал будущее твоих детей.

– Ты можешь жить высокими материями. А я первым делом смотрю, что для них полезно, а что вредно. Это моя мораль и моя религия.

«Чужой человек» не проявлял желания стать своим, не шел на контакт с Кормильцевым. Молча, неторопливо ел вместе с ним бутерброды с семгой и черной икрой, пил французский коньяк. Хозяин не задавал вопросов, чтобы контрактник не подумал, будто от него требуют отчета в качестве компенсации за приют.

Сам рассказывал о себе, своем бизнесе, своих поездках в Чечню. Увлекался, размахивал руками. Говорил о борьбе добра со злом, цивилизации с дикостью. Потом замечал, что собеседник не слушает. Включал телевизор, и постоялец смотрел все подряд: новости, попсовый концерт, баскетбольную игру НБА и ток-шоу о том, хорошо или плохо для женщины быть толстой.

Так прошла неделя. Потом контрактник исчез.

Кормильцев отправился забирать семью с дачи и поскандалил по дороге с женой.

– Человеку как воздух нужна еще одна операция. А он ушел. На расстоянии чувствовал вашу брезгливость.

– Целую неделю она его не коробила, а тут вдруг почувствовал. Тебе эти отморозки скоро станут ближе собственных детей.

– Не сметь! Я тебе покажу отморозков! Пошла вон из машины, доедешь на попутке!

Он высадил жену на полдороге, на обочине Киевского шоссе. Дети норовили заплакать, но сдерживались. А Кормильцев поставил кассету «Любэ» и приказал подпевать вместе с ним.

К намеченному сроку операции контрактник как ни в чем ни бывало появился в больнице, на деньги Кормильцева ему благополучно пересадили новую порцию кожи.

Именно в это время впервые прошла информация об аресте в Чечне замкомполка Анатолия Тарасова. Оказалось, что следствие уже близится к концу, и офицера обвиняют в убийстве двух сестер-чеченок во время допроса.

«Кто же так подставил мужика? – недоумевал Кормильцев. – Мало ли что на войне творится, не всякий же сор выносят из избы. Кому из начальства он не угодил, что дело так раскрутили, до суда довести собираются?»

Вторая операция у контрактника прошла тяжелей. Его оставили в больнице – следить за тем, как заживает лицо. Кормильцев поручил своему заму вести бизнес и регулярно отправлять пациенту передачи с фруктами, а сам отправился в Барнаул, где должны были открыться судебные заседания по тарасовскому делу.

* * *

На триста шестом километре от Красноярска желтый «Икарус» высадил сразу всех пассажиров. Они чуть углубились в лес – ровно настолько, чтобы не привлекать внимания с трассы.

Стали ждать. Большинство не захотели отказываться от привычной одежды – костюмов, хорошей обуви и дорогих часов. Вели себя как на прогулке, курили, поблескивая золотыми перстнями и кольцами. Рассчитывали проветриться на природе и к концу дня попасть обратно в город.

Эти люди не привыкли работать на местности, их стихией были улицы и переулки, дворы и подворотни, лестницы и крыши. По части разборок они не имели в городе достойных конкурентов и собирались успешно применить свой опыт.

На «мокрое дело» ехали без оружия, чтобы не дергаться при возможном досмотре. Стволы подвозили потом – люди; собаку съевшие на такой доставке. Через четверть часа на обочину съехал рефрижератор, загруженный говяжьими тушами.

На каждой стояло лиловое клеймо, и все вместе они источали смрадный запах мяса, которое уже начало портиться.

Дождавшись короткого затишья на трассе, водитель с помощником быстро выкинули положенное число автоматов с запасными рожками. Теперь «десант» мог отправляться в путь. Его вел проводник, хорошо знающий тайгу на сотни километров окрест. Проводник запомнил отметку на карте, но все равно взял с собой громадную овчарку, наученную не лаять без крайней нужды.

Зверь терпеливо ждал команды, приоткрывал клыкастую пасть, вываливая наружу длинный влажный язык.

Там, в лагере, восемь человек – все вооружены и не лыком шиты. Шеф обещал хорошие премиальные. Главное, застать их врасплох, иначе без потерь не обойтись.

Высадившись рано утром, надеялись успеть до наступления темноты. Не взяли с собой ни спальников, ни других вещей для ночлега. Еды тоже по минимуму, чтобы идти налегке.

Стемнело гораздо раньше, чем они ожидали.

В сосновом бору еще многое можно было бы различить, но как назло забрели в густой ельник, заслонивший закат. Фонариками сразу договорились не пользоваться. С фонариком в руках раньше сам засветишься, чем засветишь противника.

– Какого хрена? Должны быть где-то здесь.

– Шеф ведь ясно предупредил: наводка в городе и в лесу вещи разные.

– Тормозим. Ничего уже не разберешь.

Те, кого угораздило явиться в костюме, долго щупали землю, прежде чем сесть. Потом проверяли ствол дерева, прежде чем облокотиться спиной, – нет ли потеков смолы? Старший связался по сотовому с шефом, сообщил, что дело затягивается.

– Все верно, дождитесь утра, – ответил голос в трубке.

Стали гадать, кто это забрался так глубоко. Похоже, в розыске – иначе что им здесь ловить. Сразу восемь в розыске? Банда? Или с зоны, групповой побег? Таких опасаться не стоит. Если даже в город просочатся, не станут требовать себе кусок. В чем тогда проблема? Или шефу по дружбе сбросил задание кто-то из ментовских начальников?

Вслух этот вариант не обсуждался. Но этика криминального мира давно и прочно изменилась.

Где те воры в законе, которые считали «за падло» хоть как-то контачить с властями: давать показания, подписывать бумаги? Никто из присутствующих даже про себя не осудил бы шефа, если б наверняка знал о факте сотрудничества.

Рядовому братку дружить с ментами нельзя – это стукач, которому нет прощения. А шеф… Ему виднее. «Фирме» хуже не будет. Наоборот, такое сотрудничество может быть выгодным.

Только почему менты свои штаты не задействовали? Вон у них сколько мордоворотов получают оклад и щеголяют в камуфляже. Причина, скорей всего, одна: не хотят отвечать за восемь трупешников в лесу. Можно, конечно, долго петь про ожесточенное сопротивление. Но кое у кого обязательно возникнет подозрение: людей специально пустили в расход, чтобы они потом на суде не ляпнули лишнего.

Опять же нельзя исключить проколы разного характера: потери среди личного состава, упущенные главари банды… Короче, если шефа призвали на помощь, значит, кому-то это очень нужно. Летом рассветает быстро. Как только обозначились контуры деревьев, «десант» снова отправился в путь – в поизмявшихся костюмах, с легкой ломотой в поясницах. Стали прикидывать худшую перспективу: вдруг еще один день пройдет в бесплодных поисках, а Белый не даст добро возвращаться?

Надо во что бы то ни стало все уладить сегодня.

По крайней мере, получить достоверные доказательства, что лагерь пуст. И вся компания снялась с места.