Текст книги "Слепой. Операция «Атлантический циклон»"

Глава 6

«Травка зеленеет, солнышко блестит…» – эти слова идеально подходили для фенологического описания маленького островка в Желтом море. Только вместо ласточки, стремительно летящей в сени, здесь обитала другая живность. Птиц, впрочем, тоже хватало, но в первую очередь обращали на себя внимание другие существа, не являющиеся коренными обитателями острова, завезенные или, как говорят ученые, интродуцированные в здешние края. Два таких интродуц стояли на лесной опушке, злобно поглядывая друг на друга. Между ними лежал большой плод, явившийся яблоком раздора.

Сначала конфликтующие обменялись угрозами, сопровождавшимися крепкими выражениями. Оба стремились запугать противника и обойтись без рукоприкладства. Не вышло. Тогда мужчины сошлись и принялись обмениваться ударами, поначалу без фанатизма, но постепенно входя во вкус. Появилась первая кровь.

Бойцы оказались примерно равными по силе, поэтому схватка перешла в партер. Мужчина покрупнее благодаря избытку веса оседлал противника и примерился, как бы получше нанести удар. Но его соперник оказался не лыком шит. Он дернулся всем телом и, пытаясь вырваться, повернулся на бок. Он получил даже больше, чем хотел. Отчаянный рывок подбросил более крупного мужчину вверх, а когда он, влекомый силой тяжести, стал падать, то приземлился на таз противника точно своими репродуктивными органами.

От боли мужчина потерял всякий интерес к продолжению боя. Боец помельче тут же воспользовался благоприятной ситуацией и от души шарахнул неприятеля ногой по голове. Тот упал без сознания. Победитель глянул на поверженного врага. В его глазах читалось жгучее желание добить противника, лишить его жизни. Но что-то мешало победителю поступить именно таким образом. Он взял плод, небрежно вытер его о рубаху, надкусил и стал медленно, смакуя, жевать…

Для полевых испытаний препарата биохимика выбрали небольшой островок в Желтом море. Товарищу Мо потребовалось использовать свое немалое влияние, чтобы заполучить его во временное пользование. Островок располагался довольно низко над уровнем моря, в сильные шторма значительная его часть оказывалась под водой, поэтому до сих пор он оставался необитаемым. Однако в Поднебесной каждая пядь земли ценилась на вес золота, а островок был изумительно красив, поэтому уже разрабатывался план дамбы, способной частично погасить удары волн и сделать островок пригодным для жизни. Тут собирались устроить маленький курорт для людей с достатком выше среднего.

Фан убедил кого следует, что с курортом успеется. Потерпят граждане несколько месяцев, в крайнем случае полгода. В ближайшее время на этом клочке земли будет решаться важнейшая задача. Разве можно сравнить комфорт сотни-другой отдыхающих с заманчивыми перспективами, способными открыться перед миллионами китайцев?

Хотя, если честно, о миллионах китайцев товарищ Мо не думал. Его мысли занимало совсем другое. Неисчерпаемые дешевые ресурсы, гарантирующие Поднебесной безусловное мировое лидерство – вот что прежде всего волновало Фана. Ну и о собственной роли в намечающемся грандиозном порыве он не забывал. Товарища Мо мало интересовали материальные блага, личный комфорт, миллионы юаней и даже миллиарды долларов на личном счету. Зато тщеславен он был до неприличия.

Заполучив остров, Фан задействовал еще один свой властный ресурс. Из тюрем ему доставили восьмерых уголовников: пятерых мужчин и троих женщин. Их поместили на остров, рядом с которым находились яхта и четыре катера. С яхты за островом наблюдали ученые, хотя большую часть времени они проводили на катерах вместе с охранниками. Смотрели, делали фотографии, снимали на видео. Охранники с четырех сторон следили за островом, но вовсе не для предотвращений попыток бегства. Ведь на остров свезли не умалишенных, а преступников, которым сообщили, что до материка отсюда больше тридцати морских миль и, бывает, акулы пошаливают. Поэтому мысли о бегстве вряд ли приходили кому-то в голову.

Зато буйные уголовнички принялись, не откладывая дел в долгий ящик, устраивать разборки. Охрана не возражала, более того, разборки являлись частью научного эксперимента. Лишь доводить дело до смертоубийства преступникам категорически запретили. Но что уголовникам запреты, особенно когда после долгого полового воздержания рядом с ними оказались женщины. Они едва себя контролировали, затевая драку за дракой за право утолить свой сексуальный голод. В первый же день нарисовался покойничек. На остров подвезли еще двоих мужчин и одну женщину и резко ужесточили наказание за убийство: теперь оно каралось исключительно смертной казнью. Тут Фан переступил границы дозволенного, но, как показала жизнь, оказался прав. Разборки продолжились, но теперь конкуренты избегали членовредительства. Вскоре образовалось четыре пары, и двое отверженных ушли в лес зализывать раны. Последние около суток жили поодиночке, но затем кому-то из них пришла в голову замечательная мысль. Отверженные объединились и сообща набросились на сильнейшего из островитян, которому досталась лучшая женщина. Такое не запрещалось установленными правилами. Они победили, не догадываясь, что запускают цепную реакцию. Ведь убивать организаторы этого наукообразного шоу категорически запретили, и оставшийся не у дел бандит вскоре отбил женщину у другого уголовника. Тот оказался достаточно умен и вместо того, чтобы самому устроить разборки с конкурентом послабее, затеял переговоры с победителем. Переговоры завершились успехом, и двое уголовников направились к третьему, которого убедили примкнуть к своей коалиции. После чего произошла новая, уже окончательная мужская разборка. Трое сильнейших уголовников присвоили себе всех четверых женщин, хорошенько отмутузив своих противников.

Надо сказать, что другие причины конфликтов на острове отсутствовали. Бандитам устраивали однообразный, но богатый шведский стол, поэтому ни у кого не возникало соблазна урвать лучший кусок. На островке хватало удобных мест для отдыха, хороших пляжей с мелким песочком. На время ситуация полностью устаканилась. Только однажды пришлось вмешаться охранникам, когда побежденные мужчины вздумали вооружиться тяжелыми дубинами. Ведь использование в разборках любого оружия запрещалось категорически.

Около трех месяцев жизнь на острове текла монотонно и однообразно, а затем начали происходить странные вещи. Мужчины стали игнорировать женщин. Иногда, словно по инерции, они их гладили, целовали, но до чего-то более серьезного дело доходило все реже и реже. Возникла удивительная ситуация. Побежденные, узнав о невероятных изменениях, попытались взять реванш. Им снова накостыляли по шеям, но дальше произошло невероятное. Победители ушли, оставив им своих женщин. Точнее, женщины остались сами, и никто даже пальцем не шевельнул, чтобы забрать их с собой. Побежденные, в результате оказавшиеся победителями, недолго блаженствовали. Кого-то хватило на неделю, кого-то на три, но результат получился у всех одинаковый. Вскоре мужчины охладевали к женщинам и раздраженно отталкивали их, когда дамы пытались заняться с ними сексом. Но и тут, как и во всяком правиле, случилось исключение. Один из уголовников продолжал заниматься любовью, хотя и с заметно меньшей активностью. Еще молодой человек, он вполне удовлетворялся двумя актами в день, хотя когда оказался на острове, был готов с утра до вечера кувыркаться с женщиной.

И тут началось такое! Что-то умопомрачительное, не предусмотренное никакими научными планами.

Ведь островитянки тоже являлись преступницами, наглыми, решительными и лишенными нравственных тормозов. Когда их завоевывали мужчины, они ловко изображали жертв обстоятельств, вынужденных подчиниться грубой силе. Лишившись регулярного секса, дамочки быстро проявили свою истинную сущность. Лишь одна, то ли фригидная по натуре, то ли здраво оценившая собственные силы, добровольно отказалась от соперничества. Трое других начали остервенело делить единственного дееспособного мужика. Вторую дамочку отшили за полминуты. Чересчур субтильная для серьезной потасовки, она вышла из игры после нескольких хороших затрещин.

А потом завязалась остервенелая потасовка, яростная битва за мужика. Обычные женщины на такое не способны, но уголовницы, крученные жизнью, прошедшие через бессмысленную жестокость тюремного бытия, были далеки от обычной человеческой морали и имели богатый опыт разборок в камерах. Одна из них левой рукой вцепилась сопернице в волосы, а правой несколько раз изо всех сил ударила по лицу. Хлынула кровь, но вторая, игнорируя боль, зацепила ногу противницы и свалила ее на траву. Около минуты женщины барахтались, стремясь подмять соперницу под себя. Наконец даме с разбитым лицом это удалось. Она уселась сверху, делая вид будто собирается нанести удар, и вдруг спрыгнула на траву, резким движением перевернула противницу на бок спиной к себе и обхватила двумя руками ее шею. Та попыталась разорвать удушающий захват, сконцентрировав на этом все свои усилия. Дамочка с разбитым лицом тут же протиснула одну ногу под ее туловище, а вторую забросила сверху. Зафиксировав таким образом свою противницу, она спокойно вернулась к удушению. Вторая драчунья еще какое-то время отчаянно сопротивлялась, но из-за нехватки воздуха быстро лишилась сил.

События происходили на лесной поляне, охранники не могли ничего видеть, а шум прибоя мешал им расслышать злобные восклицания разъяренных женщин. Новой жертвы удалось избежать чудом. Одна из слабейших женщин выбежала на берег и позвала охранников. Те успели в последний момент. Они оттащили победительницу, когда ее соперница уже потеряла сознание из-за недостатка кислорода. Счет шел буквально на секунды, бедняжку едва сумели откачать.

По иронии судьбы, победительница недолго торжествовала. Вскоре она почувствовала отвращение к сексу. Ее заменила поверженная соперница, которой удалось продержаться немного дольше. В каком-то смысле ей повезло. Угасание основного инстинкта у нее и у мужчины произошло одновременно. Хоть в чем-то парочка достигла гармонии.

Казалось, на острове должен был воцариться покой. Еды полно, делить нечего, условия по сравнению с тюремными просто райские. Живи и радуйся. Только чего взять с уголовников. Не могли они радоваться, когда другим жилось хорошо. Поводы для ссор нашлись быстро. Кто-то нашел в море симпатичный камешек, похожий на драгоценный. Его следовало забрать. На острове созрели вкусные плоды. Их было мало, они висели высоко на деревьях и падали редко. Каждая такая находка вызывала конфликты, хотя при большом желании можно было забраться на дерево и наесться от пуза. Только зачем, когда еды хватало, и фрукты являлись только поводом для конфликта.

Впрочем, такая ерунда биохимика мало волновала. Он добился главного, получил подтверждающие теорию результаты эксперимента. О них биохимик доложил товарищу Мо. Тот ограничился единственным замечанием:

– Тебе хватило три месяца. Слишком быстро. Предпочтительнее растянуть процесс на год.

– Можно ослабить действующее начало. Я уже провел такие опыты на кроликах, сроки достижения нужного эффекта увеличились в четыре раза. У меня есть все основания предполагать, что с человеком произойдет то же самое.

– То есть нет причин для новых опытов на людях?

– Да, я так считаю.

– И все же. Время у нас еще есть, можно параллельно отправить на остров новую партию, если мне удастся договориться, – подумав, сказал Фан.

– Параллельно с чем? – хотел спросить биохимик, но вовремя одумался.

Наконец у Гунсуня был свой маленький хлебный заводик. Или большая пекарня – как кому нравится. Открытие предприятия прошло скромно, без торжественных речей и бравурной музыки. Шан испытал, как работает новое современное оборудование, остался вполне доволен, после чего объявил Янлину и нескольким наемным рабочим о том, что с завтрашнего дня они приступают к делу. Сегодня же надо все тщательно осмотреть, проверить наличие муки и прочих ингредиентов, напомнить транспортникам, с которыми заранее заключили договора о начале работы. Все хлебные добавки Гунсунь закупил в Китае, там же запасся большей частью муки. Местная вроде была неплоха, однако Шан предпочитал работать с проверенным сырьем, а русскую муку собирался добавлять понемногу. Со временем, если вкус хлеба не изменится, можно будет перейти на местное сырье, экономя деньги.

Подготовка завершилась, однако Гунсунь не торопился уезжать домой. Как настоящий трудяга, он соскучился по своему делу, запаху свежеиспеченного хлеба, знакомым звукам работающей пекарни. И еще он испытывал вполне объяснимое волнение. Как у него пойдут дела, будет ли его хлеб пользоваться таким же спросом, как на Родине? На все эти вопросы он получит ответы, но не сейчас, а когда успеет проработать хотя бы пару месяцев. Хотелось же – немедленно!

Первый месяц показал, что Шан не зря волновался. Его товар расходился так себе. Крупные магазины игнорировали новичка, к тому же иностранца. У них и без Гунсуня хватало поставщиков. Несколько специализированных хлебных магазинов охотно брали товар китайца, поскольку тот поставлял его несколько дешевле, чем у конкурентов. Они бы закупали еще большие партии, но Шан помещал свой хлеб в специальную, выделяющуюся на общем фоне упаковку. Таково было требование товарища Мо, да и сам Гунсунь по большому счету видел в этом резон.

А вот продавцы осторожничали. Слишком уж новый хлеб бросался в глаза, и они опасались, что народ поостережется разбирать его, проигнорировав более низкую цену. Да и насколько она была ниже? На какой-то рубль. Смешно сказать! При этом отпускная цена Гунсуня была меньше на два рубля, но еще один владельцы магазинов, не сговариваясь, тут же накрутили.

Выручала китайская диаспора. Благодаря маленькой рекламной кампании выходцы из Поднебесной узнали о новом хлебе, который стал печь их соотечественник, и дружно начали его покупать. Хлеб им понравился, лишь единицы, попробовав, вернулись к привычным русским буханкам. Начали расти продажи и среди остального населения. Но очень медленно. Заводик Гунсуня работал всего на треть рассчетной мощности.

Шан ожидал такого поворота событий. Любой товар медленно пробивает себе дорогу на рынке. В этой связи он считал половинчатым решение Сю Ниня отпускать хлеб на два рубля дешевле местного аналогичного качества. Надо было либо реально демпинговать, надеясь переманить потребителя и задушить конкурентов, либо назначать одинаковую цену.

Два рубля – вроде мелочь, но она становится разорительной, когда счет идет на десятки и сотни тысяч единиц продукции. В этом Шан лишний раз убедился, когда подбивал итоги за первый месяц работы. Они оказались неутешительными. Гунсунь едва вышел в плюс. Да и то благодаря лишь последней декаде, когда продажи заметно выросли. Этот момент радовал, однако Шан хорошо знал, как капризна судьба. Весьма вероятно, что рост на этом остановится. И как тогда быть? Жить еще можно, ему будет по карману содержать дом, кормить семью. Но повиснут камнем на шее деньги, полученные от Сю Ниня. Как их возвращать? Правда, Сю Нинь все время намекал, что Гунсунь вернет ему долг другим способом. Но каким? Шан не видел иных вариантов, кроме как рано или поздно отдать деньги.

Тут как раз и Сю Нинь объявился. Решил своими глазами увидеть, как идут дела. Гунсунь свозил его в магазины, показал свой товар. Вечером дома у Шана они уединились в кабинете, и Гунсунь начал отчитываться о проделанной работе. Он сделал упор на последней декаде, называя две первые тренировочными, ушедшими на притирку к местным условиям. Цифры общей прибыли Шан назвал вскользь, а о третьей декаде говорил долго и подробно. Сю Нинь, попивая чай, внимательно его слушал, обходясь без вопросов. Наконец Гунсунь остановился, перечислив все свои достижения, некоторые по два раза. Нависла тревожная тишина. Сю Нин сделал глоток, отодвинул чашку в сторону и внимательно посмотрел на хлебопека:

– Медленно разворачиваетесь, товарищ Шан. Я, честно говоря, ожидал большего. Вы же продаете хлеб дешевле конкурентов. Почему на него такой низкий спрос?

– Слишком мала разница. Для большинства местного населения рубль туда – рубль сюда погоды не делает. Надо было либо еще сбросить отпускную цену, либо сделать ее одинаковой с конкурентами. Тогда бы и доходы выросли.

– Мне очень жаль, товарищ Шан, но я вынужден диктовать вам цену. Не могу сейчас назвать вам причину, надеюсь, позже вы о ней узнаете. Наращивайте спрос другими способами.

– Я очень стараюсь, пеку хлеб даже лучше, чем у себя дома. Хотите сравнить? Я специально попросил жену купить две буханки конкурентов. Попробуйте их хлеб и мой.

– Нет, спасибо, я сыт и верю вам на слово, – поспешно отказался Сю Нинь.

– Жаль. Я хотел показать вам, что делаю все для успеха и обязательно верну ваши деньги.

– Об этом слишком рано говорить. И деньги в нашем деле далеко не самое важное.

В доме у Гунсуня бывший чиновник сохранял выражение легкого недовольства, которое исчезло, едва гость распростился с хозяином. Наконец Сю Нинь мог позволить себе торжествующую улыбку. Главная часть работы им успешно проделана, Гунсунь построил хлебный завод и сделал первый шаг к осуществлению замысла Фана. Сю Нинь не знал, в чем именно заключен замысел товарища Мо. Ясно лишь, что одним хлебом он не ограничивается. Какой в этом смысл? Подсадить на травку население России? Зачем? Во-первых, травка безвредна. Во-вторых, ответственные товарищи быстро разберутся, откуда ветер дует. Хлеб Гунсуня подвергнут тщательному анализу, обнаружат вызывающую зависимость субстанцию. Здесь следует ожидать легкую драчку. Ведь если верить товарищу Мо, в огромной стране обязательно найдется сотня-другая наркоманов, которые благодаря хлебу избавятся от своей зависимости. Но сторонники лечебных свойств хлеба свою битву обязательно проиграют, после чего деятельности Гунсуня придет конец. Выходит, за это время товарищ Мо собирается провернуть еще какую-то, главную операцию. Куда более рискованную, чем затея с травкой. И опять Сю Ниню выпадет роль главного исполнителя. Как бы от нее отвертеться? Похоже, никак. Только если срочно бежать из страны!

Гусаров выбрал странный путь для честного человека – стал чиновником. Молод был когда-то, глуп и попался на сладкие речи либеральных реформаторов, утверждавших, что без толковых и неподкупных чиновников стране очень трудно будет достичь уровня жизни развитых стран. Реформаторы как-то напрочь забыли о психологии постсоветского человека, после десятилетий скудной жизни хотевшего все и сейчас.

Люди, получившие возможность быстро обогатиться, теперь игнорировали любые нравственные законы. В самом деле, зачем долго и упорно трудиться ради процветания страны, если можно получить желаемое безо всяких усилий, только благодаря вороватости или близости к государственной кормушке?

Для этого требовались лишь наглость и отсутствие всяких принципов. Вдруг оказалось, что социализм воспитывал настоящих моральных уродов, которые, добившись анархии, издевательски названной свободой, подменили юридические законы законом силы, грабили, убивали, мошенничали, а если случайно попадались, то избегали наказания за свои преступления, подкупая судей.

Чиновничий аппарат стал губкой, впитывающей людей беспринципных и жадных до чужих денег. В такой атмосфере бедный Гусаров чах, как чахнет растение, помещенное в чуждые ему условия.

Справедливости ради надо сказать, что звезд с неба он не хватал, был человеком среднего ума и слабо эрудированным. Но Гусаров мог бы подняться гораздо выше по служебной лестнице, если бы прибился к общей стае. Два его сверстника, на фоне которых Гусаров показался бы Эйнштейном, давно сидели в отдельных кабинетах.

Как большинство правдолюбцев, жил чиновник неустроенно, холостяковал. Он так и не смог построить собственное жилье, только после смерти отца разъехался с матерью и поселился в скромной однокомнатной квартире. Отношения с женщинами у Гусарова были сложными. Многие дамы приходили в ужас от несоответствия занимаемой Гусаровым должности той бедности, в которой он жил. Ведь для женщин потенциальный муж – прежде всего надежная материальная опора, стена, на которую можно опереться. А какая из Гусарова стена? Так, хлипкая перегородка!

В последние годы неустроенность и безуспешные поиски правды начали сказываться, Гусаров стал попивать. Но от своих принципов он не отступался, и Гунсунь почувствовал это на собственной шкуре. Ровно через месяц чиновник поинтересовался у него, как идут дела. Ну что мог ответить ему Шан? Соврал, будто продвигаются, хотя до сих пор и пальцем не пошевелил, ожидая действий от Сю Ниня. А тот молчал, не давал о себе знать. Казалось, он упустил из вида проблему булочника.

Гунсунь стал нервничать, прикидывать варианты развития событий. Он потратил лишь малую часть собственных денег, основное финансирование взял на себя Сю Нинь. В случае прикрытия заводика Шан мог вернуться обратно и возобновить свой бизнес. Только не превратят ли его в козла отпущения? По догадкам Гунсуня, Сю Нинь работал не самостоятельно, а выполнял чьи-то распоряжения. А кому поверит неизвестный хозяин – хлебопеку или бывшему чиновнику, если тот открестится от своего обещания нейтрализовать Гусарова? Тут даже трех попыток не надо, чтобы догадаться. Особенно учитывая занимаемую Гусаровым должность. Будь он большим начальником, зубастой щукой, тогда другое дело. А тут пескарик, вполне по зубам самому Гунсуню. И кто поверит, что этот пескарик доставляет куда больше хлопот, чем самые важные местные бюрократы? Рядовой клерк обязан быть сговорчивым, а иначе как он будет добывать средства для нормальной жизни? В эту логику свято верил и сам Шан, пока не столкнулся с Гусаровым.

Булочник успел изрядно помотать себе нервы, прежде чем узнал замечательную и совершенно неожиданную новость… В выходные Гусаров решил отправиться на дачу, тоже, между прочим, родительскую, скромненькую, но тщательно ухоженную благодаря стараниям матери. Она не знала, чем занять себя на пенсии и с апреля по октябрь старательно обихаживала загородный домишко и его шесть соток.

В этом году похолодало раньше обычного, мать вернулась домой уже простуженной, в тяжелой городской атмосфере разболелась всерьез и только начала идти на поправку, когда в область пришел антициклон. Распогодилось, пригрело солнышко. Все располагало к чудесному отдыху: свободная дача, теплые дни. Одно удручало чиновника. Только месяц назад Гусаров разошелся со своей подругой, а обзавестись новой пока не успел. Впрочем, была у него подруга, надежная и безотказная. Водкой называется. Когда Гусаров садился в пригородный автобус, при резких движениях из его сумки доносилось позвякивание. Разумеется, позвякивало не только в сумке чиновника. При желании можно было составить целый оркестр русских народных инструментов, он же сводный ансамбль пол-литровой стеклотары.

Гусаров зашел в автобус на конечной остановке, поэтому ему досталось сидячее место. Из города автобус выехал битком. Люди, обрадовавшись погожим дням, старались вырваться на природу. Ведь впереди их ждали месяцы слякотной и холодной погоды.

От остановки до дачного поселка было двадцать минут ходьбы. Гусаров открыл дом, положил сумку и вышел на участок. Временами он наезжал сюда, помогал матери, выполняя тяжелую мужскую работу, как он сам шутил, временно оказывался в шкуре раба. В этой шутке была доля шутки. Мать сама решала, что и где посадить, какую перепланировку сделать в домике. Урожай – в первую очередь это касалось яблок – вывозился с помощью младшего брата матери, у которого была машина. Понятно, что чиновник не питал к загородному дому особых чувств и собирался, когда мать уже не сможет здесь работать, избавиться от дачи.

Ласковое солнце и воздух, пьянящий сам по себе, заставили Гусарова немного изменить свои планы на выходные. Организовать себе застолье он всегда успеет. Для этого есть целый вечер, да и кусочек ночи можно прихватить. А сейчас можно и в лес наведаться. До него же рукой подать, около сотни метров.

Тут чиновник слишком преувеличивал. То, что высилось и шумело под ветром за оградой дачного товарищества, настоящим лесом было несколько десятков лет тому назад. Теперь это было только его подобие, испохабленное и загаженное людьми. Пластиковые бутылки, бумага, прочий мусор, сломанные верхушки молодых деревьев превращали бывший лес в настоящую зеленую зону, то есть зону в ее уголовном понимании, для зеленых друзей человека. Настоящий лес начинался в минутах двадцати ходьбы от дачного поселка, там, куда редко добирались подвыпившие компании и резвящаяся молодежь.

Слегка перекусив, Гусаров добрел до настоящего леса, погулял там часок и вернулся обратно. Когда начало темнеть, он достал из холодильника бутылку водки, неторопливо настрогал пару салатиков и сел за стол. Пощелкав кнопками старенького телевизора, чиновник выбрал какую-то развлекательную программу.

– Будем здоровы! – пожелал он сам себе, опрокидывая рюмку.

Торопливо закусив, Гусаров снова наполнил емкость…

Обнаружили его только в понедельник, ближе к вечеру, хватившись на работе. Гусарову предстояло важное дело, срыв которого грозил неприятностями всему отделу. Чиновнику долго звонили на мобильник, потом отправились к нему домой, после чего встревожились не на шутку. Кое-как отыскали телефон матери Гусарова. Она сказала, что еще в субботу ее сын отправился на дачу.

– Неужели запил? – предположил один из сослуживцев Гусарова.

Мать позвонила соседке по даче, тоже пенсионерке, и та на свою беду согласилась заглянуть в соседский домик, картина, открывшаяся перед ней, едва не свела женщину в могилу. Она увидела Гусарова, лежащего в луже крови. Хотя прошло уже без малого двое суток, кровь не успела полностью высохнуть или впитаться в пол. Вызванные эксперты, изучив обстоятельства смерти, пришли к однозначному выводу. Выпив бутылку водки, чиновник решил пожарить себе мяса. Надоело ему закусывать салатами. Он достал кусок свинины, лежавший в морозильнике. О последнем убедительно свидетельствовало то, что Гусаров даже не попытался резать замерзшее мясо ножом, а сразу взялся за топор.

Это решение оказалось фатальным. После бутылки водки чиновник потерял всякую координацию движений. Нанося один из ударов, он промахнулся не только мимо свинины, но и мимо стола. По роковой случайности остро заточенный топор угодил Гусарову в ногу и перерубил бедренную артерию. Даже трезвому человеку было бы трудно остановить хлынувшую кровь. Что уж говорить о пьяном. Похоже, чиновник даже не понял, что обречен, или сильно растерялся. Эксперты не обнаружили никаких признаков того, что Гусаров пытался остановить кровотечение, перетянуть ногу жгутом выше раны. Как итог смерть была признана несчастным случаем, произошедшим в состоянии алкогольного опьянения.